Текст книги "Нужна ли Америке внешняя политика?"

Стратегическая доктрина – урегулирование кризисной ситуации с европейскими войсками

Тема, которая в одночасье демонстрирует взаимоотношения между атлантическим сотрудничеством и европейской интеграцией, – это так называемая политика европейской безопасности и обороны, которая привела к созданию Европейских вооруженных сил[2]2
  В политической литературе используется также термин «Европейский корпус». – Прим. перев.


[Закрыть]^∗ со своей командной структурой и политическим курсом, формально независимым от НАТО. Впервые выдвинутое в декабре 1998 года на встрече на высшем уровне в Сен-Мало между британским и французским руководителями предложение о европейских вооруженных силах получило свое ускоренное развитие сразу же после Косова на европейском саммите в Кёльне в июне 1999 года. Официальный план их создания был объявлен 21 ноября 2000 года на встрече европейских министров обороны в Брюсселе. В соответствии с Декларацией об обязательствах по военным возможностям намечено, что Европейские вооруженные силы составят к 2003 году 100 тысяч человек, у них будет 400 боевых самолетов и 100 кораблей, способных выполнять задачу с участием 60 тысяч боевого личного состава в течение одного года. Упор делается на «автономность в принятии решения Европейским союзом», хотя имеется и условие относительно обмена информацией с НАТО, которое подлежит обсуждению на переговорах.

С точки зрения перспективы европейский военный потенциал является логической параллелью появлению европейского политического самосознания. И такая сила готова иметь некоторую возможность автономных действий, достаточно столько, сколько имеют национальные силы, независимо от их, строго говоря, отношения к НАТО. Тревожащим аспектом Европейских вооруженных сил является то, что их автономия, как представляется, рассматривается как отличительный признак, и сотрудничество с НАТО, оказывается, воспринимается как особый случай.

Косово, как утверждают защитники Европейских вооруженных сил, продемонстрировало большое несоответствие военного потенциала двух сторон Атлантики. Силовое поведение Америки, граничащее с доминированием, способствовало принятию решения ускорить создание независимых вооруженных сил для того, чтобы восстановить некоторые средства для отстаивания сугубо европейских интересов.

Однако упор в Европейских вооруженных силах до сего времени делался на их автономности, а не на увеличении военного потенциала. Если одним из поводов создания Европейских вооруженных сил является уменьшение чувства относительной слабости, вызванного высокотехническим американским военным комплексом, как это может быть соотнесено с сокращающимися оборонными бюджетами практически всех европейских стран? Если существующие оборонные бюджеты сохраняются или сокращаются, финансирование Европейских вооруженных сил обязательно должно происходить за счет запланированных бюджетов НАТО. Таким образом, Европейские вооруженные силы станут вкладом в общую копилку союзной обороны только в том случае, если они приведут к общему увеличению европейских оборонных бюджетов или если они будут объединены каким-то органическим образом с НАТО.

Важнее всего то, чему конкретно служат эти автономные интересы? Где именно будут задействованы Европейские вооруженные силы? Поскольку европейские представители до сего времени отвергали возможность обороны европейской территории в качестве боевой задачи, то их главной целью применения стали бы действия местного значения на периферии Европы, в которые не вовлечены никакие крупные державы, или за пределами зоны ответственности НАТО. Но даже и в таком случае только очень безрассудная группа европейских руководителей осмелилась бы задействовать Европейские вооруженные силы без американского материально-технического и разведывательного обеспечения или гарантий американской доброй воли. На практике Европейские вооруженные силы не так уж сильно автономны, как это планировалось для таких символических усилий, как поддержание мира или специальные миссии, не несущие больших рисков.

Независимые Европейские вооруженные силы должны будут в самых предполагаемых обстоятельствах координировать свои действия с НАТО. А их планирование в действительности включает схему использования логистической системы НАТО. Однако Хавьер Солана, Верховный представитель Европейского союза по общей внешней политике и политике безопасности, говорил так, будто Европейские вооруженные силы будут в организационном плане отдельной группой, которая будет вести переговоры с НАТО во многом точно так же, как и со странами, не входящими в НАТО: «Будущее покажет, …как официально оформить отношения ЕС с НАТО, с одной стороны, и как оформлять отношения между ЕС и странами, не входящими в НАТО»¹⁶.

На еврожаргоне часто подтверждается, что «ЕС будет начинать и проводить военные операции там, где НАТО как организация не задействуется»¹⁷. На практике это может означать только одну из двух ситуаций. Либо Соединенные Штаты положительно относятся к предполагаемой операции, но по каким-то своим причинам предпочитают не участвовать в ней, – короче говоря, некое согласованное разделение труда. Это могло бы работать, хотя нарушение взаимосвязи с Америкой не должно доходить до такого предела, при котором он ведет к давлению на Европу от таких влиятельных стран, как Россия. Но что, если Европейский союз предпримет военную акцию, с которой Соединенные Штаты будут не согласны? Как следует интерпретировать чрезвычайную ситуацию, в которой все члены альянса, за исключением Америки и Канады, прибегают к военным действиям, а самый сильный член альянса и главный гарант безопасности окажется в стороне? Будут ли в таком случае Европейские вооруженные силы иметь доступ к материально-техническим средствам НАТО, которые в основном являются американскими? Станут ли Соединенные Штаты спешить на помощь, если что-то пойдет не так?

За этими военными вопросами маячит один политический. Любой кризис, в котором использование Европейских вооруженных сил подлежит рассмотрению, потребует встречи Комитета министров Совета Европы до встречи НАТО. Американский посол в НАТО (или государственный секретарь) в таком случае встретится с коллегами, которые уже достигли коллективного решения и не могут участвовать в обсуждениях в своем личном качестве, тем самым создавая европейскую фракцию в рамках НАТО и навязывая НАТО процедуры, которые уже разрушают отношения Америки с Европейским союзом. Соединенные Штаты в любом случае подвергаются риску из-за своих гарантий безопасности и необходимости оказания логистической поддержки. Руководителям, ставящим под вопрос национальную противоракетную оборону для Соединенных Штатов, потому что она может привести к отрыву Америки от Европы, следовало бы уважать американские озабоченности новыми структурами, основанными в организационном плане на именно таком отрыве.

Спор, вызванный Европейскими вооруженными силами, в некотором роде схож с противоречием, причиной которому послужило решение генерала де Голля продолжать заниматься ядерными ударными силами. Как и в случае с Европейскими вооруженными силами, они должны были бы оставаться автономными и независимыми от НАТО. Вот и сейчас их оправдывают как вероятную альтернативу – а на самом деле как force de frappe «форс де фрап», то есть «ударные силы», – на случай неспособности Америки выполнить свои обязательства по альянсу или по абсолютной обороне французских интересов, которые не разделяются Соединенными Штатами. Однако существуют важные различия. Ударная сила применялась только в немыслимых обстоятельствах, в которых страна – член НАТО получает риск ядерного уничтожения без американской поддержки. Европейские вооруженные силы, напротив, предназначены для ситуаций, которые могут возникать вероятнее всего – малоактивные конфликты с применением обычных видов вооружений на границах Европы или противоречивые миссии по поддержанию мира на отдаленных континентах. Ударная сила, «форс де фрап», предназначалась для одиночной операции одиночного союзника. Европейские вооруженные силы планировались для операций, проводимых с одобрения всех союзников без Соединенных Штатов – символически гораздо более решительный по своим последствиям шаг.

В то время я поддержал независимые европейские ядерные силы, потому что был убежден в конечном счете в том, что они обеспечат основу для более сбалансированного партнерства. Со временем Европейские вооруженные силы, возможно, сыграют аналогичную роль при условии их связи с согласованными политическими концептуальными рамками. Ключевой вопрос, поднятый Европейскими вооруженными силами, помимо отвлечения ресурсов, заключается в необходимости политической координации между Соединенными Штатами и Европейским союзом, а также между НАТО и Европейскими вооруженными силами. Этого не получится достичь заверениями на встречах глав правительств, которые можно будет проверить, только когда уже будет поздно. Самостоятельные Европейские вооруженные силы могут функционировать только в случае усиления политической координации между двумя сторонами Атлантического океана. А вот этого вопроса сторонники Европейских вооруженных сил, впрочем, умышленно избегают. При отсутствии такой договоренности так называемые автономные Европейские вооруженные силы могут привести к самому худшему, что можно себе представить: нарушению всех процедур НАТО и нанесению ущерба союзническому сотрудничеству без какого-либо усиления дополнительного союзнического военного потенциала и без достижения значимой европейской автономии ¹⁸. Если бы были установлены сложные взаимоотношения, Европейские вооруженные силы могли бы обеспечивать новую политическую гибкость для Североатлантического альянса, включая особую связь между НАТО и странами Европейского союза, не входящими в структуру НАТО.

Поскольку членство в Европейском союзе включает государства, не являющиеся членами НАТО, – на сегодня это Ирландия, Швеция и Финляндия, а завтра – это несколько стран Восточной и Центральной Европы, – эта реальность представляет собой новые аспекты для дебатов по поводу будущего расширения НАТО. Тщательно обдуманный план взаимодействия между Европейским союзом и НАТО смог бы добиться гарантий безопасности для стран, чья независимость и территориальная целостность находятся в жизненно важных интересах всех западных демократий, но чье официальное членство в объединенном командовании НАТО могло бы оказаться слишком провокационным. Он мог бы это сделать выработкой разграничения между гарантией территориальной целостности членством в объединенном военном командовании. Это относится особенно к странам Балтии. В случае, если Россия захочет восстановить свое правление или даже свое господство в этих странах, это стало бы сигналом возврата к империализму, при помощи которого она угрожала Европе на протяжении столетий, и неприемлемым сдвигом, как в европейском, так и глобальном равновесии. С другой стороны, граница Эстонии находится в 50 километрах от Санкт-Петербурга. Продвижение объединенного командования НАТО так близко к ключевым центрам России могло бы сковать возможности привязки России к нарождающемуся мировому порядку в качестве конструктивного члена.

Если Европейский союз стремится, чтобы его воспринимали как единое целое, то из этого следует, что должен быть установлен некий союз между безопасностью тех его членов, которые не являются частью НАТО, и военной структурой Европейского союза. Если и существует один регион, для обороны которого органично предусмотрены Европейские вооруженные силы в соответствии с европейской оборонной инициативой, то это как раз тот регион, который включает именно такие государства. НАТО в условиях хорошо продуманного атлантического партнерства не может игнорировать угрозы безопасности государств – членов Европейского союза, являются ли они или не являются формально членами альянса. Удивительно, но, с учетом многократных заверений по поводу европейской идентификации, Европейский союз настаивает на том, что членство в нем не дает гарантий безопасности. Но готова ли действительно Европа утверждать, что у нее два сорта членов, один из которых готов подвергнуться военному нападению? Что тогда случится с часто цитируемой европейской идентичностью? Или с политикой в области безопасности и обороны, которая не стремится защищать собственную территорию?

Европейский союз, чтобы точно соответствовать своему названию, должен со временем быть готовым оказать сопротивление силой в случае угроз безопасности любого из его членов в такой же степени, как это делают национальные государства сегодня. А если Европейский союз обязан защищать одного из своих членов, независимо от его принадлежности к НАТО, Соединенные Штаты не смогут не вмешаться.

Довод о том, что Европейский союз отделится от НАТО, если организация возьмет на себя какую-то ответственность за оборону своей собственной территории, при всем уважении представляет собой глупость. Если бы так обстояло дело, национальные вооруженные силы, сохраняемые членами альянса, отделили бы в таком случае свои страны от НАТО. Если Европа серьезно относится к обороне, расширение Европейского союза и НАТО в какой-то степени совпадает. Необходимы такие шаги: Европейский союз должен подтвердить свою решимость охранять свою территориальную целостность. НАТО должен подтвердить, что территориальная целостность Европейского союза входит в жизненно важные интересы НАТО. Тогда станет возможно разработать гарантии безопасности без передового базирования. Необходимой составной частью такой политики стало бы скорейшее членство государств Балтии в Европейском союзе, даже если они не отвечают всем техническим критериям; союз 300 миллионов людей должен суметь сделать исключения для восьми миллионов в балтийском регионе, если того требуют европейские и атлантические интересы.

Стратегическая доктрина – противоракетная оборона и Атлантический альянс

Каждые 20 лет, как представляется, возникают дебаты по поводу ядерной стратегии в Североатлантическом альянсе. Темы варьируются: в 1960-е годы они касались американской оппозиции национальным ядерным силам в Европе; в 1980-е годы речь шла о размещении американских ядерных ракет в Европе: темой этой книги является американское предложение разработать систему противоракетной обороны.

Нынешние дебаты превращаются в испытательный полигон, проверяющий возможности проведения стратегического диалога внутри альянса, или этот диалог уступит место внутренней политике. Первейшей обязанностью американского президента является обеспечение защиты американского народа сдерживанием нападений на родную землю, на американские вооруженные силы за границей, на американских союзников, а также уменьшение воздействия таких нападений, если политика сдерживания не сработает. Двухпартийная комиссия во главе с Дональдом Рамсфелдом, в настоящее время занимающим пост министра обороны при президенте Джордже У. Буше, была создана в 1998 году для изучения опасности ракетного нападения. Комиссия единогласно пришла к выводу о том, что угроза, исходящая от ряда враждебных новых государств, «имеет более широкий, более продуманный характер и нарастает с большей скоростью, чем сообщалось в оценках и докладах разведывательных органов»¹⁹. Более того, комиссия утверждала, что «США могли иметь мало или вообще не иметь времени на предупреждение до оперативного развертывания» ракет, способных достичь территории США с биологическими, химическими или ядерными боеголовками ²⁰.

Несмотря на такое предупреждение, национальная противоракетная оборона превратилась в один из символических вопросов, против которых элитарное мнение сплачивалось десятками лет. При этом обращалось мало внимания на привходящие политические и технологические изменения. Обычно выдвигаются пять аргументов против национальной противоракетной обороны:

1) что не может быть выработана работающая система;

2) что, если бы она и была разработана, она подорвала бы стратегическую доктрину взаимно гарантированного уничтожения;

3) что она нарушает Договор по ПРО 1972 года и поставит под угрозу весь комплекс российско-американских отношений;

4) что противоракетная программа оторвет оборону Европы от американской, потому что Соединенные Штаты могут восприниматься как отступившие в «Крепость Америку» (интересно, что этот аргумент никогда не услышать от азиатских союзников Америки) и

5) что американская противоракетная оборона будет поощрять ядерное распространение – аргумент, выдвинутый совместно президентом Франции Шираком и президентом России Путиным.

Не претендуя на звание технического эксперта, я получал информацию на достаточном количестве брифингов, чтобы быть убежденным в том, что перспективы противоракетной обороны обнадеживают. Эта точка зрения о потенциале Америки со всей очевидностью разделяется Россией и Китаем, как это вытекает из их упорного противодействия любой американской системе противоракетной обороны. Большая часть сомнений технического плана на Западе сосредоточилась на системе, разработанной в администрации Клинтона в попытке оставаться в рамках Договора по ПРО. Система предназначена для поражения ракетной боеголовки на последней стадии ее траектории, когда она небольшая, а ракета летит исключительно быстро, возможно, маневрируя, и ее трудно обнаружить. Именно поэтому большинство мнений относительно противоракетной обороны сейчас сосредоточено на поражении ракеты во время разгонного этапа, когда ракета движется медленно, не может быть управляемой и, из-за запаса топлива, большой, а также легко может быть обнаружена.

Что же касается аргумента относительно того, что национальная противоракетная оборона противостоит давней стратегической концепции взаимно гарантированного уничтожения, то переосмысление этой доктрины давно запоздало, каким бы ни было мнение относительно противоракетной обороны. Сторонники доктрины утверждают, что ядерную войну лучше всего предотвратить гарантией того, что неудача со сдерживанием приведет к самым катастрофическим последствиям. Поэтому они выступают против любой стратегии, основывающейся на избирательном наведении на цель, и любой попытки создать оборонительные системы. Поиск безопасности осуществляется с сугубо нигилистическим упором на то, чтобы оставить гражданское население – как, впрочем, собственное, так и потенциальных противников – совершенно беззащитным перед ядерным ударом. При таких обстоятельствах оборонная политика оборачивается против себя самой; в поисках гарантий полной уязвимости населения оборонная доктрина становится со всей очевидностью явно не оборонительной.

Эта теория возникла из академических семинаров и у теоретиков, которых никогда не попросят принять фатальное решение, на котором они настаивают. Одно дело теоретизировать о взаимном уничтожении, основанном на угрозе взаимного самоубийства, и совсем другое претворить в жизнь такую концепцию в конкретной критической ситуации. Кто фактически будет готов взять на себя моральную ответственность, чтобы применить стратегию, гарантирующую смерти десятков миллионов людей? Как можно сделать так, чтобы эта стратегия реально сработала? Как смогут демократические правительства провести такой курс? Невозможно поверить, что демократические правительства в Европе, гордящиеся своими гуманными качествами, на самом деле осуществят свои угрозы ответного удара.

Подходящая для такой стратегии дипломатия должна бы быть предназначена для демонстрации того, что, когда речь идет о безопасности, нормальные расчеты не применяются. Руководителям приходится показывать высокую предрасположенность к безрассудству для того, чтобы в эту стратегию поверили. Но как в Европе, так и в Соединенных Штатах теория взаимно гарантированного уничтожения отстаивается с большой страстностью теми, кто начинал свою политическую карьеру в демонстрациях, нападая на любую зависимость от ядерного оружия.

Какой бы слабой ни была вероятность теории взаимно гарантированного уничтожения в биполярном мире, она моментально исчезает, когда восемь стран испытали ядерное оружие, а многие режимы стран-изгоев изо всех сил работают над разработкой ядерного, химического и биологического оружия массового поражения, как и над баллистическими ракетами для его доставки. Если один из видов этого оружия разрушит американский или европейский город по случайности или предумышленно, как демократические руководители смогут объяснить своей общественности свой отказ – не неспособность, а именно отказ – защитить их от даже ограниченного по масштабам ядерного нападения?

Контраст между ситуацией в области безопасности в 1972 году, когда был подписан Договор по ПРО, и сегодня налицо. Один из подписантов, Советский Союз, исчез как юридическое лицо. Ракетные технологии получили дальнейшее развитие, распространение затронуло страны (Северную Корею, Иран, Ирак, Индию, Пакистан), которые не рассматривались как вероятные кандидаты на обладание передовой военной технологией, когда договор подписывался.

Поскольку именно я придерживался этих взглядов и публиковал их в печати на протяжении 40 лет, стоит спросить, почему Договор по ПРО был подписан президентом Ричардом Никсоном в 1972 году, когда я работал советником по национальной безопасности. Прямой ответ на этот вопрос таков: тогда, когда администрация Никсона начала свою работу, будучи полна решимости отойти от концепции взаимно гарантированного уничтожения, она была частично вынуждена отступить в концептуальных рамках из-за давления со стороны конгресса и бюрократического аппарата. На ранних этапах первого срока пребывания на посту президента Никсон приказал Пентагону разработать стратегию, которая упор делала бы на военные, нежели гражданские цели. В 1969 году он также внес в конгресс программу противоракетной обороны, предусматривавшую 12 площадок для защиты ракетных шахт и населения от ограниченных ударов со стороны Советского Союза, от ударов со стороны новых ядерных держав и от случайных и несанкционированных запусков из любого источника.

Программа ПРО Никсона подвергалась критике с использованием именно такой же аргументации, которая разворачивалась против современных программ противоракетной обороны. Говорилось, что она не сработает, что она сработает настолько хорошо, что это приведет к дестабилизации. Утверждалось также, что она ослабит Североатлантический альянс, оторвав оборону Соединенных Штатов от обороны Европы, а это, дескать, заставит Советский Союз проявить непримиримость и пойти на развязывание гонки вооружений.

Среди страстей вьетнамских протестов и в конгрессе с большинством в руках оппозиции эти критические высказывания слились с широко распространенными нападками на весь оборонный бюджет. Первоначальное решение по ПРО прошло через сенат с перевесом в один голос, голос вице-президента. В последующие годы конгресс использовал процесс выделения средств с тем, чтобы разрушить то, что ему едва не удалось погубить при вынесении начального решения. Ежегодно количество площадок ПРО сокращалось конгрессом, вплоть до того, что к концу 1971 года осталось всего две. И Советы, будучи в курсе этих внутренних трудностей, устраивали обструкцию на переговорах по ограничению их наращивания наступательных вооружений, проводя в то время по 200 запусков ракет дальнего радиуса действия в год. В такой обстановке Министерство обороны, действуя через заместителя министра обороны Дэвида Паккарда, написало письмо президенту Никсону в конце весны 1970 года о том, что следует как можно скорее провести переговоры по соглашению о контроле над стратегическими вооружениями. Если бы этого не случилось, Советы вскоре могли бы обойти Соединенные Штаты по стратегическим силам.

Никсон был далеко не сторонником теории взаимно гарантированного уничтожения, но, столкнувшись с конгрессом, полным решимости выпотрошить противоракетную оборону, решил заморозить – и таким образом сохранить – размещение ядерной противоракетной обороны в обмен на равноценные ограничения собственной противоракетной обороны Советского Союза и использовать это решение для установки потолка наращивания советских наступательных вооружений. На встрече на высшем уровне в Москве в 1972 году Советы согласились с настойчивым американским требованием ограничения наступательных вооружений одновременно с оборонительными. Эта история имеет отношение к делу, потому что многие из тех, кто относится к Договору по ПРО как к краеугольному камню проблемы контроля над вооружениями, недопонимает истинные мотивы его заключения.

Оценивая реакцию Европы на современную противоракетную оборону, следует помнить, что аргументация в большинстве своем повторяет то, что европейские противники американской оборонной политики утверждали по поводу каждой новой крупной американской программы вооружений или стратегической доктрины за последние 30 лет – от «гибкого реагирования» Кеннеди 1960-х годов до стратегической оборонной инициативы (СОИ) Рейгана 1980-х годов. Выступая в 1980-е годы против размещения в Европе наступательных вооружений и новых оборонительных вооружений в Соединенных Штатах уже в наше столетие, эти критики – часто это одни и те же лица – в каждом случае обвиняли в том, что новые программы отделят Америку от Европы и подорвут важные переговоры с Москвой.

В каждом случае критики оказывались не правы. В администрации Никсона программы ПРО Соединенных Штатов прорвали тупик в американо-советских переговорах о контроле над стратегическими видами вооружений. Во время администрации Рейгана СОИ и ракеты среднего радиуса действия в Европе вернули Советы вновь за стол переговоров. Таков же, как представляется, будет итог и сегодня – на самом деле в книге уже представлены свидетельства российской готовности исследовать какие-то аспекты противоракетной обороны. В арсенале у России имеются тысячи видов ядерных вооружений. Посему понадобятся многие десятки лет, если это вообще произойдет, прежде чем американская программа противоракетной обороны снимет последнюю ядерную страховку России, даже если она ограничит многие из уже намного ограниченных программ. Существуют, стало быть, всяческие возможности для продолжения дипломатии, предназначенной для того, чтобы как никогда снизить вероятность возникновения ядерного конфликта между двумя крупнейшими ядерными державами.

В конечном счете стоит европейским критикам отбросить устаревшие лозунги, они смогут признать абсурдность предложения о том, что такая Америка, которая полностью уязвима в случае ядерного нападения с любого направления, является лучшей гарантией безопасности Европы. Здравый смысл утверждает, что верным является как раз противоположное. Такие Соединенные Штаты, которые полностью уязвимы в случае ядерного нападения, вероятнее всего способны уклоняться от выполнения обязательств по альянсу. И такие аргументы применимы в такой же степени к обороне европейской территории от ядерного нападения.

Аргумент о том, что американская система противоракетной обороны подтолкнет распространение ядерного оружия, больше не имеет смысла. Почему страны, сейчас не обладающие ядерными ракетами, тут же захотят заполучить их, потому что вторжение в американскую территорию станет труднее? Большие страны, желающие или уже обладающие ядерными ракетами и ядерным оружием, могут действительно добавить к тому, что у них имеется, чтобы нанести поражение американской обороне. Но даже если они будут в состоянии выдержать эту гонку вооружений – что для так называемых стран-изгоев крайне маловероятно, – американское население не окажется в худшей ситуации массированного удара, чем оно находится сегодня. А это приведет к тому, что противнику придется пожертвовать другими возможными военными решениями. Без американской противоракетной обороны расчеты страны, пытающейся шантажировать Соединенные Штаты, ограничены ее зависимостью от своего оружия. При противоракетной обороне такие расчеты становятся более сложными. Противник не может знать, какие боеголовки смогут проникнуть, даже при том, что он будет исходить из того, что какие-то из них прорвутся. В ином случае потребуется серия атак, что уже граничит с тотальной войной.

Многие страны, включая Китай, который не подписывал Договор по ПРО, подключились к хору противников противоракетной обороны. До тех пор, пока есть неопределенность по поводу решения Америки, этот хор будет только становиться все более мощным по своей интенсивности. Поэтому становится весьма важным скорейшее решение Америки по поводу этой программы. В этом контексте должны пройти консультации с союзниками, особенно в отношении предоставления им возможности участвовать в системе обороны и ее распространения на Европу.

Однако при всем уважении к мнению союзников и других важных стран Соединенные Штаты не могут обрекать свое население на постоянную уязвимость. Все это влечет за собой настоятельную необходимость разъяснения целей противоракетной обороны, ее технологии и дипломатию, которая будет для этого задействована. Частично по внутренним причинам цель противоракетной обороны была определена исключительно как отпор атакам со стороны стран-изгоев, что вызвало дебаты о том, что такое страны-изгои, или действительно существует такая угроза. Но важно также признать, что противоракетная оборона точно так же необходима и против устоявшихся ядерных держав, не относящихся к числу изгоев. При наличии катастрофических последствий даже от одного взрыва Соединенные Штаты должны защитить себя до такой степени, какая возможна, от случайных запусков, несанкционированных нападений или ограниченных ударов, независимо от их цели. Или, если выразиться другими словами, Соединенным Штатам следует поднять стоимость входного билета на любой ядерный удар до самой высокой планки. В соответствии с таким подходом противоракетная оборона может быть эффективной против небольших ядерных держав или уменьшить возможности больших стран до уровня, который может привести к тому, что они не будут готовы рисковать, поскольку последствия будут слишком непредсказуемы.

В случае принятия решения по противоракетной обороне непредвзятое исследование должно попытаться определить самую подходящую технологию ее реализации. А этому мешают усилия администрации Клинтона по развитию технологии, которая соответствовала бы Договору по ПРО. Но если такое возможно, то какое это будет иметь отношение к договору? Как бы то ни было, стало ясно, что самая исследованная технология, по всей вероятности, является самой неподходящей для целей эффективной обороны. По этому вопросу следует принять срочное решение. На него не должны были бы повлиять те, чья оппозиция делу обороны заставляет их требовать установления критерия, которым могут соответствовать совсем немногие типы оружия. Только тогда, когда Соединенные Штаты определят свои потребности, они смогут провести серьезный диалог по вопросу внесения поправок или выходу из этого договора. Это может стать самой значимой основой для переговоров по согласованным лимитам противоракетной обороны и договоренности по арсеналам ядерного оружия в соответствии с современными технологиями и политической ситуацией.