Текст книги "История Франции. Франция сквозь века"

У Генриха IV были веские причины опасаться кинжала убийцы, потому что на его жизнь покушались уже восемь раз, до сих пор безуспешно, но с такой настойчивостью, что он сам и его приближенные жили в вечной тревоге и страхе. Мария Медичи не настолько любила своего супруга, чтобы прислушаться к его фантазиям, которые она считала смехотворными; она настояла на своем желании короноваться, поскольку это ей было обещано. Король уступил супруге и объявил, что церемония состоится в Париже в четверг 13 мая 1610 года, и что затем в воскресенье королева совершит торжественный въезд в столицу.

В пятницу 14 мая король намеревался отправиться в Арсенал навестить своего друга Сюлли, который захворал, однако до последней минуты сомневался, ехать ли ему. «Дорогая, – спросил он у королевы, – мне поехать? Или не ездить?» Он выходил из комнаты два или три раза и снова возвращался, говоря королеве: «Дорогая, мне ехать или нет?» – и никак не мог решить, ехать ему или остаться. Наконец, он все же решил ехать и, несколько раз поцеловав королеву, попрощался. Мимоходом он обронил: «Я только туда и обратно, сейчас вернусь». Когда король спустился вниз, где его ждала карета, господин де Прален, капитан королевской гвардии, хотел поехать вместе с ним, но Генрих воскликнул: «Убирайтесь, никто мне не нужен! Займитесь своими делами».

Здание Арсенала во времена Генриха IV

«Таким образом, – рассказывал далее Малерб, находившийся тогда на службе у Генриха IV, – в сопровождении лишь нескольких дворян и выездных лакеев он поднялся в карету, сел в глубине слева, а справа посадил господина д’Эпернона. Когда экипаж выехал к перекрестку на улице Сент-Оноре, короля спросили, куда он намерен направиться дальше, и он приказал везти его к церкви Сент-Инносан. На улице Феронри, переходящей в улицу Сент-Оноре, что ведет к улице Сен-Дени, перед вывеской, изображающей саламандру, им навстречу попалась телега, из-за чего карете пришлось прижаться почти вплотную к скобяной лавке, рядом с Сент-Инносан, и даже замедлить ход.

Король Генрих в военном походе

Именно там, у самой стены ближайшей лавки, где было нарисовано увенчанное короной сердце, пробитое стрелой, и затаился мерзкий убийца по имени Франсуа Равальяк, чьи соучастники до сих пор так и неизвестны. Он бросился на короля и нанес ему один за другим два удара в левый бок: один, снизу вверх, оказался скользящим, а другой, сверху вниз, пришелся между пятым и шестым ребрами и перерезал крупную артерию, из тех, что называют венозными. К несчастью, государь, словно искушая чудовище, держал левую руку на плече господина де Монбазона, а правой опирался на д’Эпернона, с которым мирно беседовал. Король несколько раз негромко вскрикнул и дернулся. Господин де Монбазон спросил у него: «Что такое, сир?» Генрих ответил: Ничего», потом повторил то же самое еще раз, но так тихо, что его даже не расслышали. И это были единственные слова, которые он произнес после ранения.

Карета тут же повернула к Лувру. Когда они подъехали к тому месту, где король сел в карету, – к лестнице, ведущей в покои королевы, – ему дали вина. Кто-то побежал вперед, чтобы сообщить о случившемся. Господин де Серизи, лейтенант отряда Пралена, приподнял королю голову, тот несколько раз моргнул, затем закрыл глаза и больше уже не разомкнул век. Господин де Монбазон, граф Кюрзон, Керси и еще двое придворных отнесли раненого наверх, положили на кровать в его кабинете, оттуда около двух часов его перенесли в опочивальню, где он лежал весь следующий день и все воскресенье. Каждый подходил к нему и давал святую воду. Я не буду вам рассказывать о том, как рыдала королева, это можно себе представить; что же касается жителей Парижа, то не думаю, чтобы они когда-нибудь так плакали».

Посмертная маска Генриха IV

Глубокое горе охватило всех от мала до велика, и в провинциях, и в Париже. К этому чувству примешались испуг и тревога. Весть о смерти короля опечалила и обеспокоила всех. Утром 14 мая, перед роковым визитом в Арсенал, он ходил к мессе в церковь ордена фельянов; а вернувшись, сказал герцогу де Гизу и Бассомпьеру, которые его сопровождали:

– Сейчас вы еще плохо меня знаете, но на днях я умру, и когда вы меня потеряете, то поймете, чего я стоил, и узнаете разницу между мной и другими государями.

– Боже мой, ваше величество, – сказал ему Бассомпьер, – когда же вы, наконец, перестанете нас огорчать, говоря, что скоро умрете? Милостью Божьей вы проживете еще много счастливых лет. Вы в самом расцвете, у вас отменное здоровье, вы сильны, вы преисполнены чести, как никто другой из смертных, любимы и почитаемы вашими подданными. У вас прекрасные дворцы, прекрасные женщины, красивые дети, которые скоро вырастут.

– Да, мой друг, но со всем этим придется расстаться, – вздохнув, ответил Генрих.

Вскоре короля не стало.

Хроника царствований Людовика XIII и Людовика XIV

ЛЮДОВИК XIII СПРАВЕДЛИВЫЙ (1601-1643) – король с 1610 года. Отступил от политики своего отца в отношении протестантов, чему способствовал брак с испанской инфантой Анной Австрийской. Во Франции вновь возникли религиозно-политические осложнения. В 1624 году первым министром стал кардинал Ришелье, он забрал в свои руки управление всеми делами и получил неограниченную власть. Гугеноты были усмирены. Франция начала войну в Италии за Мантую, которая досталась французскому герцогскому дому Неверов. Ришелье пресекал малейшие попытки заговора против королевской власти. После смерти кардинала в 1642 году пост министра занял его ученик, кардинал Мазарини.

ЛЮДОВИК XIV ВЕЛИКИЙ, КОРОЛЬ СОЛНЦЕ (1638–1715) – вступил на престол в 1643 году, в пятилетнем возрасте. Управляли государством его мать, Анна Австрийская, и кардинал Мазарини. В это время начались волнения, поддержанные парламентом и аристократией, получившие название Фронда. После смерти Мазарини Людовик стал управлять самостоятельно, умело подбирая умных и способных помощников. После смерти короля Филиппа Испанского он предъявил претензии на часть территории Нидерландов и начал войну, которая продолжалась с переменным успехом и завершилась для Франции новыми территориальными приобретениями. Воевал Людовик также за курфюршество Пфальц и за испанское наследство. Власть Людовика была абсолютной, ему поклонялись почти как Богу. Он преследовал всех отступников от католицизма, в 1685 году отменил Нантский эдикт. Роскошная жизнь в Версале, куда был перенесен королевский двор, и разорительные войны опустошили государственную казну. В конце жизни Людовика ждал страшный удар: один за другим умерли его старший сын, затем внук, сын дофина, а потом и старший правнук. Оставался только один прямой наследник – четырехлетний правнук Людовик. Мальчика берегли и лелеяли, потому что его смерть привела бы к тяжелейшим войнам за престолонаследие.

Фронда Советник Бруссель. 1648-1655

Король Людовик XIII умер в возрасте сорока двух лет, и началось новое царствование; однако королю Людовику XIV не было еще и пяти лет, и потому регентшей стала его мать, Анна Австрийская, а министром при ней сделался кардинал Мазарини.

И тут начали поднимать голову все, кого железной рукой усмирял кардинал Ришелье, – и депутаты Парламента, и высшая знать. Парижский парламент отказался утвердить указы, грозящие обернуться для народа новым тяжким бременем.

С самого начала для регентши большой удачей было то, что ей по-прежнему верно служил главнокомандующий французской армией, юный герой Людовик де Бурбон, герцог Энгиенский, старший сын принца Конде. Будучи всего лишь двадцатидвухлетним юношей, 14 мая 1643 года он одержал победу над испанцами при Рокруа, и событие это произошло на следующий день после смерти короля Людовика XIII.

Людовик де Бурбон, принц Конде

Так зародилась блистательная слава герцога, которую вскоре укрепили новые победы. Битвы при Фрайбурге и Нёрдлингене, взятие Тионвилля и Дюнкерка привели к тому, что Германия возжаждала мира. После победы при Ленсе 20 августа 1648 года ужас объял Габсбургов, правящий дом Австрии. Император вынужден был смириться и подписать в Мюнстере мирный договор, по которому Франции отходили Эльзас и Тр и Епископства – Мец, Туль и Верден, – где население вскоре прониклось французским духом даже более пылко, чем в любой другой провинции королевства. Ведь несмотря на все ошибки и неудачи Франции, Небеса одарили ее способностью вызывать всеобщую любовь и расположение.

Вскоре после битвы при Рокруа герцог де Бофор, глава мятежной группировки «Важных», – так называли вельмож, обвинявших Мазарини в том, что он следует тираническим принципам Ришелье, – был арестован и заключен в Венсенский замок. 26 августа 1648 года у себя дома были арестованы советник Бруссель и президент Бланмениль и препровождены один – в Сен-Жермен, а другой – в Венсенн. Так, в одночасье в Париже вспыхнуло пламя мятежа.

Королева и ее министр, полагая, что им удастся все решить силой, не понимали, как изменилось состояние умов в королевстве. Советник Бруссель был человек храбрый, снискавший почет и всеобщее уважение; когда его схватили в домашнем халате, прямо за ужином, прислуга стала звать на помощь, подняв на ноги весь квартал. Люди хотели остановить карету, в которой увозили старика, и возмущение, постепенно усиливаясь, охватило все ближайшие улицы, когда в королевский дворец прибыл коадъютор[15]15
  Коадъютор – помощник епископа (архиепископа); по решению капитула (коллегии духовных лиц при епископе) в случае болезни епископа коадъютор может исполнять его обязанности.


[Закрыть] и племянник архиепископа Парижского, Поль де Гонди. Он обладал склонностью к авантюризму и мечтал стать главой партии; регентша ему не доверяла и его доклады о народных волнениях принимала с неодобрением.

Вид на замок Сен-Жермен

«Только что вошел старый господин де Гито, – писал в своих „Мемуарах“ коадъютор, к тому времени уже архиепископ и кардинал де Рец, – он проехал по улицам Парижа и слышал крики: „Бруссель! Бруссель!“ Монсеньор кардинал спросил у него с легкой иронией: „Ну, господин де Гито, каково ваше мнение?“ – „Мое мнение таково, – ответил Гито, – надо вернуть назад этого старого пройдоху Брусселя, мертвым или живым“. Я тут же подхватил: „В первом случае станет очевидно, что королеве недостает осмотрительности, а также христианского милосердия; а во втором случае можно будет положить конец волнениям“. Услыхав мои слова, королева покраснела и воскликнула: „Понимаю, господин коадъютор, вы хотели бы, чтобы я освободила Брусселя. Да я лучше задушу его собственными руками“. При последних словах, она протянула руки почти к самому моему лицу и добавила: „А еще тех, кто…“. Но тут кардинал приблизился к ней и что-то шепнул на ухо».

Арест советника Брусселя

Шум снаружи становился все более угрожающим, и кардинал добился от королевы обещания дать свободу Брусселю. Коадъютору поручили сообщить об этой милости разъяренному народу. Кардинал де Рец впоследствии писал: «Монсеньор (Гастон Орлеанский) ласково подтолкнул меня обеими руками, сказав: „Верните покой государству“. Маршал де Ла Мейерей потащил меня за собой, и я так и вышел в короткой мантии с капюшоном и в стихаре, раздавая благословления направо и налево; но это занятие не помешало мне надлежащим образом обдумать затруднительное положение, в коем я оказался. Стремительные действия маршала де Ла Мейерея не оставили мне времени подобрать нужные слова, он бросился вперед со шпагой в руке, крича изо всех сил: „Да здравствует король! Свободу Брусселю!“ Поскольку куда больше людей видело его, нежели слышало, то тех, кого он успокоил своими возгласами, оказалось несравненно меньше, чем тех, кто взволновался при виде его шпаги». Неразбериха только усилилась, кое-кто побежал за оружием. Коадъютор взобрался на крышу кареты, откуда он снова принялся благословлять народ; так его провезли до самого рынка, и он все время повторял, что королева обещала освободить Брусселя. Оборванцы опустили оружие, и толпа проводила коадъютора до Пале-Рояля. «Мадам, – сказал маршал де Ла Мейерей, подходя к Анне Австрийской, – вот тот, кому я обязан жизнью, а ваше величество – спасением Пале-Рояля!» Королева недоверчиво усмехнулась. Маршал разгневался и сердито воскликнул: «Мадам, порядочный человек не станет приукрашивать то крайне тяжелое положение, в котором мы находимся; словом, если вы не отпустите Брусселя на свободу, назавтра от Парижа камня на камне не останется». Я хотел было вмешаться в беседу, чтобы подтвердить слова маршала, но королева меня оборвала, сказав с насмешливым видом: «Можете быть свободны, сударь, вы хорошо поработали».

Поль де Гонди, кардинал де Рец

Коадъютор вышел из Пале-Рояля, «прямо-таки взбешенный». Королева насмехалась над ним при всем дворе. «Я не размышлял о том, – писал Рец, – что я мог сделать, в этом-то я был вполне уверен, но думал о том, что я должен был сделать, и, признаюсь, я был очень смущен».

Между тем им овладел гнев, и он сказал своим друзьям: «Мы не так уж плохи, как вы себе внушаете, господа; населению грозит гибель, и моя задача защитить его от притеснений; завтра до полудня я стану хозяином Парижа». Коадъютор ошибался, полагая, будто события подвластны его воле, а не мощи народного гнева: на следующий день именно народ стал хозяином города. Все без исключения взялись за оружие. Менее чем за два часа в столице выросли более двух сотен баррикад, украшенных флагами и заваленных всем оружием Лиги[16]16
  Имеется в виду католическая Лига, созданная в XVI веке герцогом Гизом. Целью Лиги была борьба с гугенотами и ограничение королевской власти властью аристократов.


[Закрыть], какое только уцелело. Все кричали: «Да здравствует король!», но эхо отвечало: «Долой Мазарини!»

Между тем в Парламент во время заседания были переданы требования двух племянников Брусселя, членов Французской Академии; было решено вместе пойти к королеве и просить свободы для «безвестно отсутствующих лиц», потому что никто не рассчитывал на уступки, вырванные накануне в минуту паники, и не верил обещанию Анны Австрийской отпустить Брусселя. Первый президент Парламента Матье Моле шел во главе своих собратьев.

Регентша разгневалась. «Я прекрасно знаю, что в городе стоит шум, но вы мне за это еще ответите, господа из Парламента, – вы, ваши жены и ваши дети. Король вам это припомнит, когда достигнет совершеннолетия».

Королева удалилась в свои покои, хлопнув дверью; аудиенция закончилась, но парламентарии ничего не добились. Они хотели вернуться во Дворец Правосудия, но путь им преградила все прибывавшая разъяренная толпа; когда они повернули, чтобы обойти ее по Новому мосту, некий юный торговец жареным мясом, возглавлявший банду из двухсот человек, приставил алебарду к животу первого президента и заявил:

– Ступай назад, предатель, и коли не хочешь проститься с жизнью, приведи нам Брусселя, а если не его, то Мазарини вместе с канцлером: они станут нашими заложниками.

Анна Австрийская и кардинал Мазарини

Матье Моле, не дрогнув, отвел в сторону оружие.

– Вы, верно, приняли меня за кого-то другого, – сказал он, – и потому забыли уважение, которое должны испытывать к моему высокому званию.

В конце концов, Матье Моле решил уступить силе и вернуться в Пале-Рояль. «Собрав всех своих товарищей, кто еще остался, и неизменно сохраняя в словах и поведении достоинство, подобающее его чину, он вернулся к королеве, выступая неспешным шагом, осыпаемый оскорблениями, угрозами, проклятиями и руганью. Весь двор собрался в галерее; первый президент держал речь перед этим блестящим собранием и поверг его в великий трепет, потому что никогда не говорил он так хорошо, как в момент той страшной опасности. Мазарини задрожал, опасаясь за свою жизнь, принцессы умирали от страха; наконец, королеву заставили вернуть свободу Брусселю и одновременно – президенту Бланменилю. Оба члена парламента на следующий день уже присутствовали на заседании.

Принц Конде только что прибыл в Париж в ореоле славы, отчего возомнил себя всемогущим. Он не любил кардинала Мазарини, но еще менее благоволил к Парламенту, презирая его требования: «Я покажу Парламенту, что образумить его не составит труда. Если бы только в Париж неделю не привозили гонесского хлеба…»[17]17
  В городе Гонесс под Парижем выпекали белый хлеб высшего сор та из отборной муки.


[Закрыть]

Президент Матье Моле

Через несколько дней, в ночь с 5 на 6 января 1649 года, королева вместе с маленьким королем покинула Париж и поспешила в замок Сен-Жермен, пустой и холодный, совершенно не подготовленный к приему двора. «Для ее величества с трудом нашли кровать, – писала в своих мемуарах мадам де Монпансье, – но королева была так довольна, словно выиграла сражение, овладела Парижем и повесила всех, кто ей не нравился, а между тем ничего подобного не произошло».

В Париже Парламент объявил кардинала Мазарини возмутителем общественного спокойствия и приказал всем подданным короля преследовать его. Война была объявлена, Фронда началась.

Будучи поначалу парламентской и народной, постепенно она стала Фрондой принцев. Герцог де Лонгвиль и его жена, Анна-Женевьева де Бурбон, его брат принц Конде, герцоги Бульонский, Эльбёф и де Бофор, а также парламенты Экса и Руана поспешили примкнуть к мятежной партии. Днем они сражались, а вечером развлекались и танцевали, сочиняли шутливые песенки и проклинали кардинала. На всех парижских улицах пели куплеты, высмеивающие Мазарини.

Парламент отправил депутатов в Рюэль, где находился кардинал, но когда они вернулись и привезли подписанную декларацию о мире, чернь встретила их гневными воплями и яростными угрозами. Дошло даже до того, что кое-кто попытался поднять руку на первого президента Моле. «Если ты меня убьешь, – сказал он этому дерзкому человеку, – мне понадобится всего шесть футов земли». Переговорщиков отослали назад в Рюэль, на этот раз с ходатайствами знатных особ, в которых речь шла ни больше ни меньше как о разделе Франции.

Мятежники все еще надеялись, что маршал Тюренн приведет им свою армию, но войска отказались последовать за ним и участвовать в восстании; надо было договариваться с двором, который вернулся в Париж так же скоро, как и выехал оттуда. Светлейший принц Конде изображал из себя победителя и защитника королевской власти. Он и его люди держались с кардиналом крайне вызывающе. Мазарини нанес ответный удар: принцы-фрондеры были арестованы и препровождены в Венсенский замок.

Две принцессы Конде, мать и жена Людовика де Бурбона, славного героя Ленса, получили приказ удалиться в свои имения. Госпожа де Лонгвиль обосновалась в Нормандии, где губернатором был ее муж, и собрала вокруг себя всех сторонников своей семьи. Герцоги Бульонский и Ларошфуко собрали армию и двинулись в Бордо, где парламент был настроен против королевской власти. Молодая принцесса Конде, всегда отличавшаяся слабым здоровьем и застенчивостью, проехала верхом пол-Франции, чтобы поскорее присоединиться к двум герцогам, державшим оборону крепости Бордо. Регентша, в сопровождении маленького короля и кардинала, тоже выступила в поход на Бордо. После штурма одного из предместий начались переговоры. Герцоги ставили одним из условий всеобщую амнистию: они забыли только упомянуть о свободе для принцев.

Однако парламент Парижа немедленно и твердо ее потребовал; королева заколебалась, готовая уступить, а тут и герцог Орлеанский, дядя короля, замолвил слово за арестованных. Парламент постановил, что офицеры короны должны подчиняться только королевскому наместнику. Кардинал бежал из Парижа, королева не посмела поехать с ним; парижская чернь следила за тем, чтобы король не покидал столицы. Однажды ночью распространился слух, что его похитили, дозорные из числа горожан взломали ворота Пале-Рояля, и королева была вынуждена впустить народ в комнату короля и предъявить им спящего ребенка. «Его светлость принц на свободе, – сказал первый президент Моле, – но наш господин король – узник».

Принц Конде действительно обрел свободу. Бежав из Парижа, кардинал Мазарини поспешил в Гавр, куда были перевезены пленники; в крепость он зашел в полном одиночестве. Выйдя оттуда, Мазарини тронулся в путь, в изгнание, и сделал остановку только в Брюле, маленьком городке Кельнского курфюршества.

Конде вернулся ко двору, торжествующий и жаждущий мести. Он хотел прогнать министров, ставленников Мазарини, но поскольку королева отказалась его слушать, он, вступив в тайный сговор с Испанией, удалился в свой замок Сен-Мор. Королева вновь наладила отношения с коадъютором, по-прежнему деятельным и честолюбивым; по его совету она сообщила парламенту о замыслах принца и его отношениях с Испанией. Но герцога Орлеанского по-прежнему многое связывало с партией Конде, и он добился, чтобы Парламент объявил о невиновности принца, а королева пообещала больше никогда не призывать обратно кардинала.

Конде не поверил королеве, не стал приветствовать короля по случаю его совершеннолетия и, в конце концов, решил начать гражданскую войну. «Вы этого хотели, – сказал он своей сестре, отказываясь принять посланца королевы и герцога Орлеанского, примирившихся между собой. – Вспомните, что я первым обнажаю шпагу, но последним прячу ее в ножны». Герцог Бульонский и маршал Тюренн, поразмыслив, предложили свои услуги королеве. Юго-западные области Франции приняли сторону Конде, а Испания послала ему в Бордо военное подкрепление. Кардинал Мазарини набирал солдат для королевы в Германии и готовился вернуться во Францию, на подмогу оказавшейся под угрозой монархии. 28 января 1652 года он снова занял свое прежнее место рядом с королем, и никто не чинил ему серьезных препятствий. Он правильно оценил ситуацию, когда незадолго до того написал королеве: «Я и время – мы оба ловкачи». Герцог Орлеанский остался в Париже; он разрывался между партиями, плетущими интриги, делая вид, что не принадлежит ни к одной из них. Девица де Монпансье, его дочь, Великая Мадемуазель, как ее называли, смело взяла в свои руки дело родственника, принца Конде. Но напрасно явилась она к воротам Орлеана: в столицу отцовских владений ее не пустили. Она вернулась в Париж, куда 11 апреля 1652 года устремился принц Конде, теснимый королевской армией во главе с маршалом Тюренном; принц рассчитывал привлечь на свою сторону беспокойный, мятежный город, но на его уговоры поддалась лишь чернь. Парламент и горожане не простили ему тайных переговоров с Испанией. 2 июля принц засел в Сент-Антуанском предместье, соорудив там мощные укрепления, чтобы выдержать атаку Тюренна. Обе стороны яростно сражались. «Я видел не одного принца Конде, их была целая дюжина!» – говорил Тюренн. Мадемуазель де Монпансье приняла на себя командование Парижем и, взяв под свое начало войска Месье[18]18
  Месье (Monsieur) – титул старшего из братьев французского короля.


[Закрыть], решительно повела их на помощь принцу Конде. Затем она поспешила в Бастилию и оттуда приказала стрелять по Сент-Антуанским воротам, чтобы открыть путь в Париж для принца Конде; тот не заставил себя долго ждать. Кардинал Мазарини принял решение удалиться в Бульонский замок. Тюренн продолжал сражаться в окрестностях столицы и вскоре очистил дорогу к городу. Король собрался вернуться в Париж, объявив об общей амнистии, но великий Конде не стал его там дожидаться: прежде, командуя французской армией, он всегда побеждал, а теперь, выступив против нее, испытал горечь поражения. Фронда закончилась, король торжествовал, а кардинал Мазарини, поддерживая боевой дух Тюренна у стен осажденного Бара, выжидал, когда ему можно будет вернуться в Париж и занять свое место рядом с Анной Австрийской и ее царственным сыном.

Мадемуазель де Монпансье в Париже