Текст книги "История Франции. Франция сквозь века"

Роланд в Ронсевальском ущелье. 778

После великих войн с лангобардами и саксами император Карл Великий созвал в Падерборне в Вестфалии представителей всех своих народов. Среди тех, кого прислали завоеванные его могучей рукой племена, перед ним предстал сарацин из Испании, который собирался просить у великого императора помощи против врагов, своей же расы и веры. Карл Великий, не раздумывая, собрал самых доблестных воинов и вторгся в Испанию, где вначале одержал несколько легких побед. Он взял Памплону и велел снести ее стены, чтобы город впредь не вздумал бунтовать. Тем временем нашествие франков заставило прежде враждовавших между собою сарацин примириться: они объединились и собрались отовсюду, чтобы защищать Сарагосу. Осада города затянулась, да и враги извне беспокоили франков; они страдали от голода во враждебной им стране, а в довершение всего государь получил сообщение о новом восстании саксов. Он согласился на предложения сарацин, которые передали ему несметные сокровища и большое число знатных заложников. Карл Великий снял осаду Сарагосы и, медленно отступая, вернулся к тем пиренейским ущельям, которые так легко преодолел на пути в Испанию. Арьергардом командовал граф Роланд, племянник императора и самый прославленный из его храбрецов. Не в обычаях Роланда было плестись в хвосте армии, но у него был коварный враг, его отчим, граф Ганелон, приближенный Карла Великого. Этот низкий человек еще ранее предал франков, вступив в сговор с сарацинами, которым он посоветовал преследовать армию Карла в горных ущельях. Во время отступления арьергард находился в наибольшей опасности. Ганелон поручил командовать им Роланду, слишком гордому, чтобы согласиться принять подкрепление, которое хотел прислать ему император. Он остался позади армии вместе с самыми отважными рыцарями. «Вы можете вести войска дальше и ни о чем не беспокоиться, – сказал он Карлу Великому, – пока я жив, вам нечего опасаться».

В старинной героической песне о последней битве Роланда рассказывается о появлении сарацин, которые внезапно напали на французов в узком Ронсевальском ущелье. Вдали послышался звук их рожков. Рыцарь Оливье сказал Роланду:

– Господин и брат мой, неверные хотят на нас напасть.

– Хвала Творцу! – ответил отважный воин.

Оливье взобрался на высокую сосну; он посмотрел направо, на поросшую травой долину, и увидел, как приближается армия сарацин. Он позвал Роланда, своего спутника:

– Я вижу, как со стороны Испании к нам скачет множество всадников, их шлемы сверкают, мечи горят огнем! Ганелон-предатель все знал, когда посоветовал послать нас в арьергард… Там их тысяч сто, не меньше! Нам придется туго, если не хотим потерпеть поражение.

Крещение саксов Карлом Великим

Французы отвечали:

– Трус, кто побежит! Любой из нас предпочтет смерть.

Тогда Оливье воскликнул:

– Трубите в рог скорей, о друг Роланд! Король услышит зов, поворотит войско назад и придет к нам на помощь вместе со своими баронами.

– Не дай Господь! – ответил ему Роланд. – Не стану я Карла звать, чтобы никто не мог потом говорить, будто я испугался язычников.

Оливье сказал:

– Вы зря стыдитесь. Сарацин несметные толпы, они повсюду: на скалах и равнинах, в горах и на утесах… А нас слишком мало.

Роланд в ответ:

– От этого я становлюсь лишь отважней. Ни Господу, ни ангелам, ни святым не угодно, чтобы имя Франции покрылось позором. Лучше я умру, чем такое случится. И император любит нас за храбрость и за стойкость.

Роланд был отважен, а Оливье разумен, и доблестью они не уступали друг другу.

– Роланд, мой друг, – промолвил Оливье, – сарацины подходят, они уже совсем близко, а Карл ушел далеко вперед. Обернитесь, взгляните на вход в ущелье, за которым Испания; мы прикрываем отступление армии, и это наша последняя битва!

С другой стороны к ним приблизился архиепископ Турпен: как и Роланд и Оливье, он был одним из двенадцати пэров Франции, доблестных рыцарей императора Карла Великого. Он пришпорил коня и, поднявшись на пригорок, обратился оттуда к окружившим его французам:

– Бароны, здесь оставил нас король, – сказал Турпен торжественно, словно произнося проповедь. – Не посрамим христианскую веру перед сарацинами. Покайтесь и попросите милости у Господа. А я отпущу грехи ваши. Ежели суждено вам умереть в бою, станете вы святыми мучениками, и примет вас в раю Господь наш.

Французы спешились, и архиепископ их благословил. И строго наказал им отважно и неустанно биться с язычниками.

Едва успел он договорить, как обе армии ринулись в атаку.

– Вспомним боевой клич Карла, – обратился Оливье к воинам, и все тут же вскричали:

– Монжуа!

Язычники скакали галопом, оскорбляя французов.

– Эй, трусы, где же тот, кто должен был вас защищать, а вместо этого бросил? Ничто не спасет вас, сколько ни зовите вашего Карла.

Французы это услыхали, и их ярость удвоилась. Изо всех сил они обрушились на презренных язычников. Оливье ринулся в гущу сражения, копье его сломалось, и он обломком прикончил мавра Фальзарона; древко разлетелось у него в руках. Роланд прокричал ему:

– Что это с вами? Вы жердью собрались сражаться? Разве ваш славный меч, ваш Альтеклер не в ножнах, что на боку у вас?

Оливье ответил:

– Мне некогда доставать его. Слишком многих нужно сразить.

И все же Оливье достал свой добрый меч, как и просил его Роланд, и первым же ударом отрубил голову язычнику Жюстену де Валь-Ферре, он рассек надвое не только его туловище вместе с коваными доспехами, но и великолепное седло, украшенное золотом, и хребет коня, а Роланд сказал:

– Вы мне как брат: вот за такие-то удары и любит нас император.

Все французы отозвались боевым кличем:

– Монжуа!

Тем временем битва кипела все яростнее: сарацины падали сотнями и тысячами, но и французы теряли своих лучших воинов; им уж не суждено было вернуться ни к отцам, ни к близким, ни к Карлу Великому, который ждал их у горного перевала. Во Франции поднялась буря: хлынул дождь и посыпался град, загрохотал гром, засверкали молнии, и земля содрогнулась от Сен-Мишель-ан-Периля до Санса, от Безансона до Виссана. Всех объял ужас, и многие говорили: «Настал Судный день». Они не знали, что это по Роланду скорбь и плач.

А жестокая битва все продолжалась; французов оставалось не более шестидесяти; и за свои жизни они заставят врага дорого заплатить!

Отважный Роланд сказал Оливье:

– Вот теперь настало время трубить в Олифан. Карл услышит, объезжая ряды своего войска, и повернет назад, я в этом уверен.

– Ах! – воскликнул Оливье, – когда я вас просил, вы меня не послушались; вы и сейчас этого не сделали бы, если бы такой совет дал вам я. Если вы протрубите в рог, это уже ничего не изменит, видите, у вас уже обе руки в крови.

Граф ответил:

– Я так яростно рубился! Почему же вы мной недовольны?

А его товарищ сказал:

– Мой друг, если нас разобьют, это будет ваша вина. Французы гибнут, потому что вы оказались неразумны. Нас погубила ваша гордость, Роланд.

Архиепископ Турпен услышал их спор; он пришпорил коня и, подъехав, обратился к ним обоим:

– Роланд и Оливье, друзья мои, ради Бога, не ссорьтесь в такую минуту! Трубить в рог уже бесполезно, но пусть король все же вернется и отомстит за нас. Сарацины не должны уйти живыми и вернуться к своим семьям. А французы, найдя наши мертвые тела, увезут наш прах и похоронят в храмах, и не станем мы добычей волков, и вепрей, и собак.

Роланд ему ответил:

– Как сказано, так пусть и будет.

Роланд поднес Олифан к губам и протрубил как можно громче, из последних сил. Зов рога эхом разнесся по всем горным расселинам. Карл с товарищами услышал его и произнес:

– Наши воины ведут сражение!

Доблестный Роланд протрубил в рог, и алая кровь хлынула у него изо рта, от натуги лопнула височная вена. На много миль кругом разнесся рев рога. Французы услышали этот звук, и король промолвил:

– Как долог зов!

Герцог Тулузский Немон ответил:

– Беда стряслась с бароном. Там жестокая битва! Изменник тот, кто хочет вас удержать. Надевайте доспехи, поднимайте флаги и идите на помощь вашему благородному родичу. Вы слышите, Роланд взывает к вам!

Карл не стал слушать Ганелона, пытавшегося его остановить, и в ярости вскочил на коня; он поспешил на помощь французам. Все были печальны и молчаливы, они боялись опоздать.

Роланд снова ринулся в самую гущу боя; сколько же французов полегло!

– Благородные бароны, да смилостивится над вами Господь! Лучших воинов я никогда не видел! Вы завоевали для нашего короля столько земель! Французский край, прекрасная страна, какую тяжкую утрату ты понесла. Бароны, вы погибли из-за меня, а я не смог ни уберечь вас, ни спасти. Коль не убьют, то я умру от горя. Друг Оливье, нас снова битва ждет, пора!

Оливье последовал за Роландом и вместе с ним бросился рубить неверных. Но вдруг он понял, что смертельно ранен: язычник Марганис сзади нанес ему удар. Оливье поднял свой меч Альтеклер и обрушил его на золотой шлем Марганиса; он рассек ему голову до самых зубов, затем позвал Роланда на помощь. Отважный рыцарь заглянул в лицо Оливье, увидел, как оно бледно и бескровно, и от горя лишился чувств прямо в седле. Оливье потерял столько крови, что его зрение ослабло; он с трудом поднял руку, ударил по шлему своего друга Роланда и разбил его, не коснувшись головы. Роланд поднялся и тихо проговорил:

– Вы это сделали намеренно? Ведь я Роланд, а вы всегда так любили меня. Мы с вами не враги!

Оливье ответил:

– Я слышу ваш голос, мой друг, но уже не вижу вас, да будет милосерден к вам Господь.

– Я цел и прощаю вас здесь, перед лицом Спасителя.

Они поклонились друг другу. Оливье уже не слышал, он сошел с коня и вытянулся на земле; его глаза закатились; он простер к небу сжатые в кулаки руки, громко исповедуясь в грехах и прося Бога допустить его в рай, благословить Карла и милую Францию, а в первую очередь его друга Роланда. Сердце его остановилось, шлем скатился с головы, храбрец умер; никогда еще никто так не горевал, как Роланд, который снова скакал верхом на своем коне Вельянтифе.

Роланд в Ронсевальском ущелье

Звуки боевых рогов королевского войска послышались невдалеке, язычники обратились в бегство, они помчались к границам Испании, но Роланд не смог их преследовать; он принял тысячу ударов, его чудесный конь пал; он попытался помочь архиепископу Турпену; тот уже тихо лежал на земле; и тогда Роланд стал подносить к нему с поля сражения одно за другим тела воинов, собирая их по всей долине и по склонам гор. Он нашел Жерье и Жерена с его другом Беранже, Отона, Ансейса и герцога Санше, Жерара Старого из Руссильона. Архиепископ поднимал руку и благословлял их.

– Господин мой, – промолвил он, взглянув на Роланда. – Пусть всеблагой Господь возьмет к себе ваши души и упокоит их в священных райских кущах! Тоскливо мне, ибо я умираю. Мы победили в этой битве, слава Всевышнему, но я больше не увижу нашего могущественного императора!

Роланд вернулся на поле боя, ища своего друга Оливье, взял его на руки, крепко прижал к сердцу и из последних сил поднес к архиепископу, который отпустил ему грехи и благословил его.

– Добрый друг Оливье, – печально произнес Роланд, – никогда не было на земле лучшего рыцаря, который так умел бы ломать копья, пробивать монеты, побеждать и устрашать гордецов и давать добрые советы друзьям!

Роланд потерял сознание, глядя на мертвого Оливье. Архиепископ схватил Роландов рог и медленно побрел к ручью; ему хотелось принести Роланду воды, но Турпен потерял слишком много крови, и когда он, обессиленный, возвращался, сердце его перестало биться, и он упал на землю ничком. Роланд очнулся, но архиепископ, преданный воин Карла Великого, который так много сражался против неверных и силою своих рук, и силою своих проповедей, был уже мертв. Да благословит его Господь!

Олифан, рог Роланда

Граф Роланд скрестил на груди прекрасные руки архиепископа и опустился рядом с ним на зеленую траву, чувствуя, что смерть его близка. Одной рукой он обхватил Олифан, другой Дюрандаль, свой славный меч, и с трудом побрел к зеленому пригорку, обращенному в сторону Испании. К подножию раскидистого дерева вели четыре мраморные ступени; там Роланд и упал без чувств.

Высоки были горы и огромны деревья. Среди трупов сарацин лежал один язычник, притворившийся мертвым; его лицо и одежды были залиты кровью. Когда он заметил простертого на земле Роланда, гордость возобладала над страхом, он подполз и приподнял тело героя, чтобы завладеть Дюрандалем.

– Ага, – пробормотал он, усмехаясь. – А побежденный-то – племянник Карла. Я отвезу этот меч в свою страну.

Пока он вытаскивал меч, Роланд почувствовал, что кто-то прикоснулся к Дюрандалю; рыцарь открыл глаза и произнес:

– Мне кажется, ты не из наших!

Не желая расстаться и со своим рогом, он крепко сжал его в руке и изо всех сил ударил неверного по шлему, украшенному золотом; стальной шлем пробил череп, и у сарацина глаза выскочили из орбит. Когда язычник пал мертвым у его ног, Роланд сказал:

– Негодяй, как ты осмелился поднять на меня руку! Кто бы тебя услышал, подумал бы, что ты повредился в уме. Я потерял кусок моего Олифана, и из него выпали драгоценные камни!

Роланд почувствовал, что глаза его застилает мгла, с трудом поднялся на ноги, но тут кровь отхлынула от его лица. Разглядев перед собой темную скалу, он, собрав остатки сил, нанес по ней десяток ударов мечом, так что сталь жалобно зазвенела, однако клинок не сломался и даже зазубрин на нем не осталось. Тщетно бил рыцарь мечом по уступам из сардоникса: Дюрандаль так и не сломался в его руке. Поняв, что не сможет сломать меч, он во весь голос запричитал:

– Ах, Дюрандаль, какой ты светлый и беспорочный! Как ты блестишь и сияешь на солнце! Карл подарил мне тебя, когда был в долинах Морьены. С тобой я завоевал для короля Нормандию и Бретань, Бургундию и Лотарингию, Ломбардию и всю Романью, Баварию и Фландрию, Германию и Полонию. Я выполнил его волю, отправившись в страну саксов; только христианин может владеть тобой, лучше умереть, чем отдать тебя нехристям. Да сохранит Господь любимую Францию от такого позора!

Граф Роланд понял, что время его истекло. Он лег на траву у подножия сосны, на скалистом утесе. Спрятал Дюрандаль и Олифан, подложив их под себя, повернулся лицом в сторону сарацин, чтобы Карл и его спутники могли сказать, что он умер как завоеватель. Улегся так, чтобы видеть Испанию, и ударил себя кулаком в грудь:

– Меа culpa, грешен я, Господи, прости меня, – произнес он, – за мои грехи, большие и малые, что я совершил с самого рождения и по нынешний день, до которого дожил!

Граф Роланд молил Всевышнего о пощаде; он вспоминал многие события, многие земли, которые завоевал своей отвагой, милую Францию, своих родичей и Карла, великого императора, воспитавшего его у себя в доме. Не в силах сдержаться, он вздыхал и лил слезы, потом вновь обратился к Господу:

– Наш истинный Отец, который никогда не лгал, который оживил мертвого Лазаря и защитил Даниила ото львов, очисти мою душу от грехов, что совершил я в моей жизни!

Он снял перчатку с правой руки и протянул ее Всевышнему, и тут архангел Гавриил явился за ним. Склонив голову ему на плечо, Роланд скончался. Господь прислал херувима и святого Михаила, и вместе со святым Гавриилом они унесли душу графа в рай. Роланд умер, да примет Господь его душу!

Император прибыл в Ронсеваль: не нашлось ни одной дороги, ни одной тропинки, где не лежали бы тела убитых французов и язычников. Карл призывал к себе одного за другим пэров и баронов. К чему все эти крики? Никто ему не ответил. Герцог Немон указал на бегущих вдалеке сарацин:

– Видите внизу тучи пыли? Там достаточно неверных, садитесь на коня, отомстите за наше горе!

Солнце остановилось в небе: неверные спасались бегством, французы их преследовали; эмиры падали в быстрые воды Эбро. Уцелевшие направились в Сарагосу, к своему королю Марсилию: он вернулся в город, потеряв в схватке правую руку. Великий император Карл проследовал маршем к Ронсевальскому ущелью.

– Сеньоры, – предупредил он своих баронов, – пустите лошадей шагом, я сам должен идти впереди, чтобы отыскать моего племянника. Некогда в Эксе, во время праздника, когда мои смелые рыцари хвалились своими великими победами, я услышал, как Роланд клялся, что если ему придется погибнуть в чужом краю, где также погибнут его люди и пэры, он обратит лицо в сторону вражеской земли и окончит жизнь завоевателем – вот храбрец!

Так и нашел Карл своего племянника: тот лежал между двумя соснами на зеленой траве. Карл увидел тело Роланда, он различил следы от его меча на уступах скалы. Карл сошел с коня и, зарыдав, воскликнул:

– О друг Роланд, я возвращаюсь во Францию. Когда я буду в Лане, в своих палатах, ко мне придут люди из многих стран и спросят: «Где храбрый рыцарь, граф Роланд?» А я скажу, что он в Испании погиб – погиб тот, благодаря кому я одержал столько побед. О милая Франция, какая безмерная утрата! Теперь против меня восстанут саксы и венгры, а с ними Рим с Апулией и разные иные племена. Отныне тяжко будет мне удерживать власть в королевстве. О Господи, сын Пресвятой Девы Марии, сделай так, чтобы душа моя перенеслась в рай вместе с душами моих храбрых воинов, а тело мое в земле упокоилось бы рядом с их прахом!

С этими словами император, обезумев от горя, принялся рвать на себе волосы и выдирать клочья из своей длинной седой бороды, а потом лишился чувств. Когда он снова открыл глаза, то увидел, что его поддерживают четверо баронов; сто тысяч французов, собравшись вокруг него, плакали вместе с ним.

Карл Великий

Хроника царствований от Гуго Капета до Филиппа I

При поздних Каролингах (последний правитель из этого рода, Людовик V Ленивый, скончался в 987 году) Франция была раздроблена. При воцарении новой династии Капетингов в стране насчитывалось девять главных владений: графство Фландрия, герцогство Нормандия, герцогство Франция, герцогство Бургундия, герцогство Аквитания (Гиень), герцогство Гасконь, графство Тулузское, маркизат Готия и графство Барселонское (Испанская марка).

Капетинги – королевская династия, правившая во Франции с 987 по 1328 годы.

ГУГО КАПЕТ (ок. 941–996) – сын Гуго Великого, графа Парижского и герцога Франкского; основатель династии Капетингов, избран королем в 987 году. Владел доменом Иль-де-Франс. Сумел обеспечить престолонаследие для своего сына Роберта, отстоял власть от притязаний герцога Нижней Лотарингии Карла, претендента по линии Каролингов. Гуго Капет неоднократно ссорился с папой римским по поводу назначения епископов. Враждовал с германским королем Оттоном I, основавшим в 962 году Священную Римскую империю.

Храм Гроба Господня в Иерусалиме

РОБЕРТ II (971–1031) – сын Гуго Капета, стал королем после смерти отца в 996 году. В 1002 году после смерти последнего герцога Бургундского начал войну за присоединие территории к своему королевству и успешно завершил ее в 1015 году.

ГЕНРИХ I (1008–1060) – был коронован еще при жизни отца, Роберта II, в 1027 году, взошел на престол после его смерти в 1031 году. Генриху не хватало мужества и твердости характера в утверждении своей власти: все годы правления он враждовал со своими вассалами, не желавшими ему подчиняться. В 1051 году он женился на Анне, дочери великого князя Киевского Ярослава Мудрого. Сын от этого брака, Филипп, стал его наследником. В 1055 и 1058 годах сделал неудачные попытки вторгнуться в Нормандию, но потерпел поражение от герцога Нормандского Вильгельма.

ФИЛИПП I (1053–1108) – короновался в 1060 году. Филипп многие годы враждовал с папой Римским Григорием VII, упрекавшим его за легкомыслие, нежелание заниматься государственными делами и склонность к развлечениям. Во время его царствования произошло два значительных события: завоевание Англии самым могущественным из его вассалов, герцогом Нормандским Вильгельмом II, и начало крестовых походов.

Петр Пустынник призывает к крестовому походу Осада Иерусалима 1095-1099

К середине XI века христианское население едва успело оправиться от испуга: неверно истолковав некоторые евангельские тексты, люди в ужасе ожидали конца света в 1000 году. Последствия этого всеобщего страха неблагоприятно отражались на общественной морали: отстроив церкви, сделав щедрые пожертвования, исповедавшись в грехах и покаявшись, – поскольку, как считалось, приближался день Страшного суда, – мир снова, как прежде, погрузился в пучину преступности и разврата. С церковных кафедр безуспешно раздавались упреки и призывы к раскаянию; многие души, утомленные безрадостной картиной общества, стали искать пристанища в монастырях, а другие отправлялись в Святую землю, чтобы упокоиться в местах, что были свидетелями жизни и мучений Господа нашего Иисуса Христа. Таково было героическое проявление благочестия со стороны тех, кто не чувствовал в себе призвания стать монахом, а также некоторых монахов, ради этого покидавших свои кельи. Петр Пустынник, прежде чем принять постриг, служил солдатом, был женат и имел детей. В 1050 году он отправился в Иерусалим помолиться у Гроба Господня и проникся глубокой скорбью при виде страданий палестинских христиан – зло, творимое во Французском королевстве, никогда не приводило его в подобное состояние. «Это наказание за наши грехи», – грустно повторял патриарх Иерусалимский, беседуя с французским монахом. Но душу деятельного, решительного Петра это не успокоило.

– Святой отец, – сказал Петр, – если бы римская церковь и государи Запада узнали обо всех ваших горестях, они бы, без сомнения, постарались их облегчить словом и делом. Напишите же господину нашему папе, королям и правителям Запада; я не отказался бы побывать у них и поведать, с Божьей помощью, о ваших неисчислимых бедах, убеждая их приблизить день избавления от них.

Обрадованный патриарх поспешил составить письма, и Петр отправился в Рим, преодолевая трудности и препятствия всякого рода, которые ждали в те времена бедного странника; затем, доставив папе Урбану II послания патриарха, он стал проповедовать крестовый поход во всех христианских королевствах. Современники рассказывали: «Тогда мы оказались свидетелями его деяний, как в Европе, так и в Иерусалиме. Он был мал ростом и поначалу казался жалким, но его тщедушным телом правила высшая сила. У него был живой ум, пронзительный взгляд и способность много и легко говорить. Он ходил по городам и поселкам, повсюду проповедуя, в особенности на своей родине, во Франции, в то время как папа Урбан II, верный обещанию, данному им добровольному посланнику христиан Востока, в свою очередь стал призывать к крестовым походам в той же стране, откуда и он был родом. В Клермон, что в Оверни, на Собор съехалось такое множество людей, что пришлось разбивать шатры. После наставления Петра Пустынника прямо под открытым небом произнес проповедь папа. «Именно от вас ждет Иерусалим помощи, о которой он молит, – сказал он, – потому что из всех народов именно вам Господь даровал воинскую славу. Отправляйтесь же в Иерусалим и искупите ваши грехи, идите – и будьте уверены, что вас ждет неувядаемая слава в Царстве Небесном».

Из уст всех присутствующих вырвался крик, идущий от самого сердца:

– Так хочет Господь! Так хочет Господь!

– Конечно, – подхватил папа, – так угодно Господу! Ваши уста не исторгли бы один и тот же клич, если бы Всемогущий не говорил с вашими душами! Так пусть же клич армии Всевышнего будет всегда единственным: «Так хочет Господь!» Мы не призываем отправляться в путешествие стариков, немощных, тех, кто не способен владеть оружием, и даже не советуем им этого делать; женщинам также не следует пускаться в путь без сопровождения мужей и отцов, а священникам и духовным лицам собираться в поход без разрешения их начальников, богатые должны помогать бедным, и пусть все носят крест Господа нашего на лбу или на груди. Потому что Он сам сказал: «Тот, кто не несет свой крест и не следует за Мной, недостоин Меня».

Так хочет Господь!

Охваченные воодушевлением люди пренебрегли мудрыми советами папы: все бросились разбирать кресты из красной материи; мужчины, женщины, дети рвались положить свою жизнь ради святого дела, и задолго до того, как государи и сеньоры собрали в путь большую армию, в основном французскую, призванную освободить Святую землю от ига неверных, разношерстная и необученная масса людей двинулась на Восток, разбившись на три огромные толпы; во главе одной из них шел сам Петр Пустынник. Эти три группы паломников с трудом добрались до Константинополя, уже сильно поредев из-за мстительности жителей тех стран, которые они пересекали и часто разоряли. Византийский император Алексей Комнин сразу догадался, что его земли могут пострадать от присутствия этих докучливых гостей, и поспешил дать им корабли, чтобы они могли добраться до Палестины.

Когда, в свою очередь, после нескольких то неудачных, то успешных попыток наладить отношения с греческим императором, огромные армии, собранные христианскими правителями, наконец прибыли на Восток, неподалеку от Никеи они встретили жалкие остатки воинства Петра Пустынника, который собственной персоной явился к ним с жалобами и просьбой о защите. Он больше не покидал армии французских крестоносцев, которыми командовали герцог Лотарингии Готфрид Бульонский и граф Раймунд Тулузский. К этим славным рыцарям присоединились другие, не менее доблестные полководцы, а рядом с ними шло набранное в Сицилии и Апулии вой ско нормандцев, потомков Роберта Гискара и основателей нормандского государства в Неаполе. Во главе этой небольшой армии стоял Боэмунд Тарентский, а помогал ему племянник, Танкред д’Отвиль, безупречный образчик и пример для подражания всех рыцарей того времени, так же как и герцог Лотарингский, на которого равнялось все Христово воинство. Все вместе в мае 1097 года осадили они город Никею; однако 26 июня все его окрестности оказались в руках христиан-греков, вступивших в тайный сговор с мусульманами, в то время как воины с Запада сражались за веру. Лишь с большим трудом командующие армиями смогли подавить свое собственное возмущение, а еще более – возмущение своих солдат, негодовавших по поводу измены императора Алексея. Тогда, после победы при Дорилее (над султаном Килидж-Арсланом), они разделились на две армии и двинулись маршем на Антиохию.

Это был крупный город, столица Сирии, известная во всем христианском мире, потому что там когда-то проповедовал святой Павел. В Антиохии проживало довольно много христиан; в начале осады край этот был богат и изобилен, крестоносцы, не встретив сопротивления, завладели добром, погода стояла прекрасная, а жизнь казалась настолько легкой, что армия немедленно стала разлагаться. Когда же пришла зима и припасов поубавилось, за отчаянием последовало дезертирство, кое-кто из рыцарей и множество простых паломников сбежали, предпочтя столкнуться с опасностями, ожидавшими их среди неверных во враждебной стране, нежели страдать от голода и нищеты среди своих собратьев. Танкред с великим усердием преследовал их и насильно возвращал в лагерь; была установлена более строгая дисциплина, но бедствия от этого не прекратились, а, напротив, приумножились. Будучи уверен в успехе, Боэмунд заявил полководцам о намерении самолично руководить осадой города при условии, что он станет властелином и правителем Антиохии, когда крестоносцы ее завоюют. Он был столь же храбр, сколь хитер; поэтому все военачальники согласились удовлетворить его требование, за исключением графа Раймунда Тулузского. Пока разбирались взаимные претензии, Боэмунд, располагавший хорошо налаженной шпионской сетью, ночью сам поднялся по веревочной лестнице, которую ему спустил эмир Фейр, вероотступник, принявший ислам и, по-видимому, терзаемый раскаянием; башня, им охраняемая, оказалась в руках Боэмунда и его соратников. Ворота города тотчас же были открыты, и армия крестоносцев вошла в город, уничтожая его защитников-мусульман. На рассвете исламские воины уже любовались хоругвью Боэмунда, развевающейся на самой высокой башне Антиохии.

Это зрелище разожгло пламя религиозного чувства и наполнило отвагой даже самых равнодушных магометан; и крестоносцы, в свою очередь, оказались осажденными в Антиохии, и это произошло столь стремительно, что у них даже не хватило времени пополнить запасы в городе, истощенном длительной осадой. Христиане были доведены до крайности, и снова началось дезертирство, еще более низкое и подлое, чем во время первой осады. Тут объявили о приближении большой армии, которой командовал султан Кербога, и предводители крестоносцев послали к нему Петра Пустынника, чтобы вызвать его войско на битву.

Старый монах в одиночку отправился в лагерь неверных и достойно выполнил поручение.

– Петр, – сказал ему мусульманин, – мне кажется, что положение тех, кто тебя послал, не столь блестяще, чтобы они могли ставить мне условия. Пойди и передай этим наглецам, чтобы отправили ко мне молодых людей, у которых еще не растет борода, и я сохраню им жизнь, так же как и юным девушкам, а великий правитель Хорасана и я вместе с ним не обойдем их благодеяниями. Что касается остальных, я казню их; тех же, кого оставлю в живых, закую в железо. – И он показал Петру немыслимое количество цепей, которые привез с собой.

Предводители Первого крестового похода

Петр вернулся в Антиохию, а на заре крестоносцы вышли за городские стены и двинулись в сторону неприятеля, разделившись на три колонны и развернув знамена. Султан Кербога, безрассудно кичась своей силой, даже не подумал предупредить своих, чтобы готовились к сражению, и спокойно продолжал играть в шахматы. Один из его самых сообразительных помощников, эмир Далис, сообщил о приближении французов. «Они намерены сражаться?» – удивленно и растерянно спросил Кербога. Завязалась битва, долгая и ожесточенная, но в конце концов пылкая храбрость христиан одолела дикую отвагу турок. Кербога бежал к Евфрату с несколькими всадниками. Танкред преследовал удирающих правителей Алеппо и Дамаска. Лагерь мусульман со всеми его несметными богатствами попал в руки христиан, и те мгновенно его разграбили и перетащили в Антиохию припасы, оставшие ся от армии неверных. Каждый стал богаче, чем был до похода, писал летописец Альберт из Экса.

Христианский народ торопил своих вождей отправиться в Иерусалим, главную цель их похода, но лишь весной 1099 года они покинули Антиохию и тронулись в путь к Святому городу. Один лишь Боэмунд остался правителем и хозяином на завоеванных землях.

К армии присоединились новые крестоносцы, и среди неверных началась паника. «Кто может устоять перед этим народом? – говорили сарацины и турки. – Они такие упорные и жестокие, что целый год ни голод, ни меч не могли заставить их снять осаду с Антиохии, и они даже питались человеческим мясом!» Халиф Египта, который недавно завладел Иерусалимом, отобрав его у турок, отправил к христианским полководцам послов с предложением мира. Но те с презрением отвергли дары халифа, и крестоносцы все вместе двинулись на Иерусалим. Из несметного числа крестоносцев, покинувших Европу, у стен Святого города собрались не более пятидесяти тысяч.