Текст книги "Главный подозреваемый"

– Ты зелень не забыла? – спросил он.

– Я никогда ничего не забываю, – ответила Таисия, – возьми в пакете, – и, сладко потягиваясь, – люблю смотреть, как ты готовишь.

Она включила телевизор.

– Ну вот, прогноз погоды пропустили.

– А чего его слушать? Сказали же: до июля – не выше плюс двадцати. Потом возможно похолодание.

– Ну мало ли… Я в Интернете посмотрю, – сказала Таисия, раскладывая на кухонном столе ноутбук, и, спустя какое-то время: – Пишут, что в июне было уже три магнитных бури, а идеально спокойным магнитное поле Земли было всего один день. Ну и как тут жить?! – воскликнула она.

– Живем же, – с философским спокойствием ответил Северин, принимаясь отбивать мясо.

– Я ужасно боюсь магнитных бурь. От них люди сами не своими делаются, совершают всякие глупые поступки, расстаются с любимыми людьми из-за какой-нибудь ерунды или кончают жизнь самоубийством, – продолжала Таисия. – И не спорь со мной! Я точно знаю!

– Кстати, коли ты все точно знаешь, что там было у Аргентины с Ямайкой, пять – ноль или шесть – ноль?

– Шесть – ноль, – уверенно ответила Таисия, – баранка, как в теннисе, высший балл, как в фигурном катании. Об этом еще песню написали, «Чайф». А с чего ты это вдруг?

– Да так, песня привязалась. У вас какая-то молодежь наверху гуляет.

– Это у Ромика. Ой, у нас сегодня какое число?

– Тринадцатое, – едва сдерживая улыбку, сказал Северин.

– Точно! У Ромика же сегодня день рождения! Надо будет не забыть поздравить. Ромик – он славный.

– Да, симпатичный мальчуган. Ему сколько, восемнадцать? – Северин зажег газ под сковородкой.

– Что ты! Больше! Он уже то ли на третьем, то ли на четвертом курсе. Он просто так выглядит. Домашний мальчик.

– Да, сейчас либо такие домашние тихони, либо уж уличные хулиганы, промежутка почему-то не наблюдается, как в наше время.

– В твое время, старый ты мой!

– Что-то молодежь больно разошлась, – сказал Северин, укладывая мясо на сковородку.

– Ничего не слышу, – пожала плечами Таисия, – да у нас такая звукоизоляция, что хоть стреляй, хоть режь, никто не услышит.

– Да точно девицы визжат. Убавь-ка совсем звук на телевизоре.

Для верности Северин снял с огня сковороду. В наступившей тишине явственно зазвенел женский крик, одиночный, неумолкающий, звучащий на одной ноте, верхнем ля, наполненный ужасом. Северин бросился в прихожую, распахнул входную дверь. Монументальная лестница, казавшаяся недавно неколебимой, ходила ходуном, от истошного крика сверху, от тяжелого топота снизу, от надсадного скрежета ползущего вниз лифта. Северин побежал наверх, перепрыгивая через две ступеньки. На последнем марше лестницы он обогнул небольшую группу жильцов дома, вступил на лестничную площадку и огляделся.

Двери обеих квартир на шестом этаже были распахнуты. У одной сгрудилось несколько молодых людей, были среди них и две приличного вида девицы, их лица являли смесь страха и жадного любопытства, но рты были закрыты, а глаза устремлены в квартиру напротив. Крик доносился оттуда. Вскоре появился и источник крика – молодая, лет тридцати, женщина, крашеная блондинка с великолепной фигурой, которую облегало маленькое черное платье, одеяние довершали черные туфли-лодочки и черная же шелковая пелерина на плечах. О лице ее ничего определенного сказать было нельзя, только то, что рот большой, а стоматолог хороший, все остальное закрывали кисти рук, тонкие, ухоженные, с несколькими изящными кольцами на длинных пальцах. Из-под воздетой левой руки женщины выглядывала лохматая голова, небольшие стильные очечки перекосились на круглом, немного детском лице. Рука юноши облегала талию женщины и в меру сил направляла ее к выходу.

Проявились и другие источники шума. Лифт, совершив утомительное путешествие вниз-вверх, выплюнул дюжего милиционера с сержантскими лычками и автоматом в руках, а на лестнице, тяжело дыша, появились два его рядовых товарища.

– Кто? Что? Незаконное проникновение! Сигнализация! Всем стоять! Гражданка замолчите! – закричали они одновременно.

– Я разговаривала с ним по телефону полчаса назад, – каким-то будничным голосом сказала действительно умолкнувшая женщина и стала тихо оседать.

Юноша безуспешно пытался удержать ее, опускаясь вместе с ней на пол. Так постепенно присутствующим открылся вид на внутренность квартиры. На большой холл, на широко распахнутые двери гостиной, на бежевый ворсистый ковер, устилающий пол гостиной, на крупного мужчину в черном смокинге и большой бабочке, темно-вишневой с искрой. Мужчина лежал на ковре, на боку, обратившись лицом к дверям, вокруг головы расползалось темное пятно, гармонировавшее по цвету с бабочкой. Искр добавлял лежавший возле мужчины пистолет. Пахло дорогим мужским одеколоном, женскими духами и пороховой гарью.

– Почему он это сделал? – прошелестело откуда-то снизу.

– Это что же, самоубийство? – бухнул дюжий милиционер. – Ну, блин! – он достал рацию, принялся кричать сквозь какой-то стрекот и шум: – Старший сержант Утюжев. Да, на выезде, по сигналу… У нас тут того, типа самоубийство… Нет, огнестрельное… Свидетелей? Свидетелей человек пятнадцать… Понял…

Свидетелей действительно прибавилось – из мансарды по лестнице спустится Магомедов в сопровождении охранника, снизу поднялась Таисия. Чуть раньше, еще до Северина, подошел Кузнецов, сменивший кроссовки на домашние тапочки, а одежду на белесый от многочисленных стирок спортивный «олимпийский» костюм. Он стоял почти у самых дверей, холодно смотрел на тело и слегка двигал щеками, как будто хотел сплюнуть, как давеча внизу. К подполковнику боязливо прижималась довольно полная женщина лет сорока пяти с приятным милым лицом. Увидев распростертое тело, она вздрогнула, ее рука взметнулась к шее, принялась мять верх платья, из глаз потекли слезы. Кузнецов ласково обнял ее за плечи, отвел в сторону, уступая место следующей паре.

Первым вперед протиснулся худощавый, высокий мужчина сильно за шестьдесят с пышными, зачесанными назад седыми волосами, удивительно прямой спиной и глазами, горевшими отнюдь не старческим огнем, притягивающими и втягивающими взгляды окружающих. Несмотря на позднее время, он был при галстуке. Его спутница являла полную противоположность ему: жидкие волосы, расплывшаяся фигура, сильная сутулость убавляла и без того маленький рост, отекшие ноги распирали стоптанные домашние тапочки, халат с застарелыми пятнами и прилипшими хлебными крошками. При всех внешних различиях они так удивительно дополняли друг друга, что не возникало не малейших сомнений, что это семья, возможно даже идеальная семья.

– Я доктор, – веско сказал мужчина, – мы врачи. Что случилось? – и после короткого взгляда внутрь квартиры: – Посторонитесь, позвольте пройти.

– Врач там, похоже, не нужен, – ответил дюжий милиционер.

– Вы что – специалист? – возмущенно сказал мужчина и предпринял новую попытку проникнуть в квартиру, пресеченную уже старшим сержантом.

Мужчина бросил быстрый взгляд на жену, та едва заметно покачала головой.

– Ну, что ж! – сказал мужчина и отошел в сторону.

Снизу донесся собачий лай: «Р-р-гав! Р-р-гав! Р-р-гав!» Хлопнула дверь. На лестнице показался Воркутинский.

– Прогуливаюсь с Лаврентием, вдруг вижу воронок у дома, – сказал он, подходя ко всем остальным, – решил подняться. Что тут стряслось? А, черт! – вырвалось у него, когда он увидел труп, он затряс головой, как будто не верил собственным глазам.

– Жора, как же так? – подала признаки жизни блондинка в маленьком черном платье. – Я ведь разговаривала с Веней за полчаса до этого, мы собирались в ресторан, ужинать, потом в клуб. Почему так? – она тихо заплакала.

– Вероника, вам надо уйти отсюда, вам надо успокоиться, позвольте предложить вам свою квартиру, вам надо чего-нибудь выпить, коньяку, чаю, – Воркутинский легко поднял блондинку с пола, обхватил ее за талию, глядя при этом поверх ее плеча на лежащее на полу тело. Потом он медленно повел блондинку к лестнице, по-прежнему не отрывая взгляда от распахнутых дверей и впитывая все детали мизансцены.

– Подождите, я должен вас записать, – строго сказал старший сержант, – эй, парни, принесите лист бумаги, ручку и что-нибудь, чтоб подложить, – приказал он молодым людям, стоявшим в дверях квартиры напротив, – а гражданке придется остаться, она главный свидетель. Эй, а вы куда? – крикнул он, на этот раз грозно.

Северин, к кому был обращен окрик, даже не соизволил оглянуться.

– У меня мясо на плите стоит, – негромко крикнул он, спускаясь по лестнице, – снять надо. А то кроме милиции и «Скорой помощи» придется еще и пожарных вызывать. Будет полный комплект!

– А женщина ваша?..

– А женщине моей в туалет надо, приспичило от волнения.

– Сагитуллин, вниз! Никого не выпускать из дома! – решил подстраховаться милиционер.

– Вы, старший сержант, упустили сакраментальное: всех впускать! – крикнул Северин и щелкнул пальцами над головой.

– Чё? – донеслось запоздалое.

– Ой, Мома, как ты догадался?! Я только сейчас поняла, чего мне так хотелось, – сказала Таисия, входя в квартиру и тут же устремляясь в туалет.

Северин же прошел на кухню, достал мобильный телефон и сделал два коротких звонка. Оба были зафиксированы и даже записаны компетентными службами, но следователи не стали приобщать эти записи к материалам дела. Примем, что у них были для этого веские основания, и тоже не будем углубляться в этот вопрос, который может увести нас неизвестно куда.

Когда Таисия зашла на кухню, Северин меланхолично молол кофе в ручной деревянной мельнице.

– Так, Тайка, слушай меня внимательно, – сказал он, – этим ментам, которые наверху, не говори ничего, кроме паспортных данных. Что бы ни спросили сверх того, играй в молчанку, как говорят за границей – ноу коммент.

– Даже если спросят, какое сегодня число?

– А вот об этом – в особенности. Если ты вдруг вспомнишь, что сегодня пятница тринадцатое, тебя понесет, а куда тебя занесет, одному Господу Богу известно, да и тому вряд ли.

– А если спросят о тебе?

– О себе я сам скажу все что надо. Что бы ни говорил, ты соглашайся, лучше молча. Дело серьезное, тут одно неосторожное слово может привести к непредсказуемым последствиям.

– Ну, ты в этом, наверно, лучше меня разбираешься, – протянула Таисия.

– Хоть в этом, и на том спасибо, – проворчал Северин, впрочем, довольно добродушно, – ладно, сейчас заварю кофейку, ты выкуришь свою любимую сигарету, можно даже две, проникнешься серьезностью момента. У нас есть пока время, там – надолго.

Но дело наверху продвигалось довольно быстро, чего немало способствовало то, что часть списка сержант доверил заполнить самим свидетелям. Инициаторами выступили молодые люди из одиннадцатой квартиры, которые заявили, что они все время сидели вместе, глаз друг с друга не спускали, а из рук не выпускали бутылки с «Клинским», и вообще они в гости пришли, студенты, москвичи, вот и паспорта с постоянной регистрацией у всех есть. Засим и были отпущены восвояси, продолжать сэйшн и чтобы не мельтешили. Единственным оставшимся был уже известный нам Ромик, тот самый юноша, что вывел блондинку из квартиры погибшего. Блондинка, немного пришедшая в себя, сообщила, что зовут ее Вероникой Владимировной Дегтяревой и что она является подругой погибшего Говорова Вениамина Викторовича, с которым они намеревались отправиться в ночной клуб. Сержант начал иронично хмыкать еще при слове «подруга». Когда же шокированная этим Вероника с явным возмущением заявила, что она является владелицей модельного агентства, хмыканье усугубилось ироничной ухмылкой.

Забегая вперед, скажем, что хамство старшего сержанта при проведении опроса свидетелей послужило поводом для коллективной жалобы жильцов дома в УВД по городу Москва. Жалоба была признана обоснованной, старшему сержанту Утюжеву вынесли порицание и перевели из Центрального округа в Северное Бибирево. Но в описываемый момент всеобщее и единодушное возмущение сыграло даже положительную роль, выведя людей из естественного шока от вида близкой и неожиданной смерти.

Пропустим опрос уже известного нам Магомедова с легко представимыми вопросами и комментариями, возникающими у любого московского милиционера при виде лица кавказской национальности, и обратимся вместе со старшим сержантом к семейству врачей.

– Клацман Иосиф Давыдович, Клацман Мира Марленовна, проживаем в квартире номер восемь, – приосанившись, ответил доктор.

– Через «ы» или через «и»? – только и спросил старший сержант.

– По паспорту – через «ы»?

– А мне и нужно, как в паспорте, как на самом деле, я и сам вижу.

– Кузнецова Наталья Ивановна, в библиотеке работаю, а живу здесь, в шестой квартире, – поспешила сгладить напряженность полная женщина с приятным лицом, – а это Кузнецов Алексей Михайлович, – она ласково прикоснулась рукой к своему спутнику, – однофамилец, из соседнего подъезда, в гости пришел, – с каким-то девичьим смущением пояснила она, так когда-то давно, во времена ее молодости, смущались девушки, теперь так не умеют.

– Так и запишем – приходящий, – усмехнулся старший сержант, впрочем, довольно добродушно, на фоне предшествовавшего.

– Григорий Воркутинский, десятая квартира.

– Воркутинский, – протянул старший сержант без малейшей усмешки, цепко оглядывая того, задержался взглядом на руках, заглянул в глаза, спросил вкрадчиво, – в законе или как?

– В законе, – без малейшего смущения ответил Воркутинский, – член Союза писателей и международного ПЕН-клуба, тоже, между прочим, писательская организация.

– Понятно, – только и сказал старший сержант и обратился к последней паре: – Вернулись, наконец.

– Вот, – сказала в ответ Таисия и протянула паспорт, – это – все!

– Чащеева Таисия Алексеевна, – диктовал сам себе сержант, переписывая паспортные данные, – квартира номер три. Ну а вы? – он поднял глаза на мужчину.

– Северин Евгений Николаевич, – ответил тот, помахивая паспортом, но не отдавая его сержанту, – приходящий, – прибавил он, показывая, что появились они не наконец и не только что, а несколько пораньше.

Старший сержант только хмыкнул иронично в ответ и на той же ноте продолжил:

– Интересный дом, гости да приходящие, а хозяева по квартирам сидят, как и не произошло ничего.

– Так ведь нет больше никого, – сказала Кузнецова, – кто за границей, кто на даче, лето же, праздники.

– Получается, все здесь? – уточнил сержант.

– Пелагея Федоровна отсутствует, – сказал Воркутинский, – пенсионерка, из первой квартиры, но ее не стоит беспокоить, она неважно себя чувствует. Я был у нее около часа назад, занес свежего хлеба, посидел немного, – словоохотливо пояснил он, – она сказала, что приляжет.

В этот момент лифт, поскрипывая, двинулся вниз.

– Не дождетесь! – громко сказал подполковник. – Чтобы заслуженная чекистка да убийство на вверенной ей территории пропустила… Со смертного одра восстанет!

– Тише, Леша, тише, – зашептала Кузнецова, – нельзя же так… Вот вечно ты так…

– Как есть, так и говорю. Правда шепота не терпит.

Впоследствии подполковник утверждал, что говоря о правде, он имел в виду лишь регалии Пелагеи Федоровны, а отнюдь не убийство. Но слово было сказано, и кое-кто даже обратил на него внимание, остальным же переварить его помешало лишь прибытие новых действующих лиц.

* * *

Первым из вернувшегося лифта выскочил молодой парень в тесных черных джинсах и бежевой спортивной куртке с надписью «Columbia», немного расхлябанный. Узрев столпившихся на ступеньках и лестничной площадке людей, он постарался придать себе солидный вид, достал из нагрудного кармана удостоверение, раскрыл его и медленно провел перед лицами собравшихся. Так же медленно, поверх удостоверения, следовал его взгляд, внимательно ощупывающий стоявших перед ним людей. При этом он раздельно произносил: «Московский уголовный розыск, отдел особо тяжких преступлений, оперуполномоченный старший лейтенант Мезенко Максим Остапович».

Тем временем за его спиной появился мужчина средних лет, висящий на его шее большой фотоаппарат со вспышкой и дермантиновый, с никелированными уголками чемоданчик в руке вызывали куда большее доверие, чем красные корочки молодого фертика. Последним степенно выступил пожилой мужчина в помятых брюках и потертой кожаной куртке, с пышной седой шевелюрой и крупным, в склеротических прожилках, носом.

– Аркадий Иосифович, приступайте! – обратился к нему парень.

– Есть, товарищ старший лейтенант! – ответил тот со всей серьезностью и скрылся в квартире, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Та-а-ак! – многозначительно протянул оперуполномоченный, его взгляд с претензией на проницательность вновь прошелся по лицам собравшихся и уперся в старшего сержанта. – Докладывайте!

– Сигнал поступил в двадцать двадцать семь, – бойко доложил тот, – наряд прибыл в двадцать тридцать четыре, обнаружили, – он кивнул головой в сторону квартиры, – доложили… Согласно приказу составили список свидетелей, – он протянул два исписанных листа.

– Вот ведь врет на голубом глазу и даже не краснеет, – громко сказал Северин в пространство, – подгоняет под инструкцию. А на самом деле прибыли в сорок восемь. Двадцать одна минута! Да если бы здесь на самом деле было незаконное проникновение, то за это время можно и проникнуть, и вникнуть, и умыкнуть, и самим умыкнуться. И на кой ляд в таком случае эти сигнализации ставить!

– Вы что – специалист? – с наездом спросил старший сержант.

– Вроде того, – протянул Северин.

– Начальник службы технической безопасности крупного коммерческого банка, – выпалила Таисия.

– Молчи! – процедил сквозь зубы Северин.

Оперуполномоченный бросил на Северина быстрый взгляд, поднял брови, несколько иронично, и обратился к милиционеру, уже строго:

– Ну, что скажете?

– Есть такое дело, задержались маненько. Подумали, что опять ложный вызов, вот и не спешили.

– Опять?

– Был из этой же квартиры, где-то неделю назад, можно по журналу уточнить. Примчались тогда тип-топ, хозяин, вон он, – старший сержант кивнул головой в сторону квартиры, – сам дверь открыл, извинился, что случайно нажал тревожную кнопку.

– В квартире был кто-нибудь еще?

– Откуда мне знать? Мы же не заходили. Но за спиной у него точно никто не стоял и рядом тоже, двери-то здесь наружу открываются, да и распахнул он ее широко, все видать было. Вот как сейчас. Только тогда в гостиной никого не было, я бы заметил и запомнил. А сегодня опять – тревожная кнопка. Вот мы и подумали…

– А кричали: незаконное проникновение и сигнализация, – наябедничал Клацман.

– Что положено по инструкции, то и кричали, – огрызнулся старший сержант.

– С этим все понятно! – прекратил прения оперуполномоченный. – Перейдем к свидетелям, – он пробежал глазами исписанные листы. – Интересный у вас дом! – повторил он слова старшего сержанта. – Какие громкие фамилии! Вот, к примеру, Северин, – вкрадчивым голосом сказал он, начав почему-то с конца списка и как-то нехорошо улыбаясь.

– Обычная у меня фамилия, распространенная, – строго сказал Северин, глядя в глаза оперу.

– Ах, это вы! – и в растяжку: – Начальник службы технической безопасности крупного коммерческого банка… Не забыть бы. А вот редкая фамилия, – продолжил опер: – Воркутинский! Уж не тот ли самый?!

– Он самый, – с достоинством ответил мэтр.

– Надеюсь, не откажете в автографе, не только на протоколе, – хохотнул опер.

– Не откажу, если книгу принесете, а то у меня дармовые экземпляры закончились.

– А вот опять распространенная фамилия, – сказал опер, пропуская шпильку мимо ушей: – Магомедов.

– Распространенная, да! – с вызовом ответил тот. – Нас, Магомедовых, пять аулов!

– И пол-Москвы Гаджи-Гусейн Магомедовичей! – весело подхватил опер.

Именно что весело подхватил, нисколько не желая обидеть, это почувствовали все, даже и гордый абрек.

– Чуть-чуть поменьше, – примирительно сказал он.

Многие рассмеялись, а опер, наоборот, посерьезнел и спросил деловым тоном:

– Гражданин Магомедов, а зачем вы сюда приехали в праздничный вечер? Ведь отделка ваших апартаментов далека от завершения, это я еще снизу заметил.

– Это у вас праздник, а у меня все дни рабочие, – сказал Магомедов. – Я каждую пятницу сюда приезжаю, в это время, рабочих контролирую.

– Ну и что рабочие?

– Бездельники. Ушли. Испарились, – Магомедов плавно поднял руку с растопыренными пальцами, вероятно, иллюстрируя сей процесс.

– Когда?

– Не знаю. Когда мы поднялись, их уже не было.

– Возможно, я могу внести некоторую ясность в этот вопрос, – выступил вперед подполковник. – Я когда шел сюда, второй раз шел, потому что одну вещь забыл и вернулся, то когда вниз по лестнице спускался, в том, моем подъезде, то кто-то шел передо мной. Я-то на пятом живу, только на лестницу ступил, а он уж почти в самом низу был, я глянул в просвет, кто бы это, думаю, мог быть, но увидел только руку в грязно-оранжевом, как роба, знаете, в которых рабочие ходят, да каску, точно такую же.

– Когда это было? – быстро спросил опер.

– Не могу точно сказать, на часы не смотрел. Когда первый раз выдвигался, смотрел, чтобы прибыть точно в означенное время. 19.40 было. А второй раз? Где-нибудь в четверть девятого.

– Что-то долго вы туда-сюда ходили, – заметил опер.

– Так получилось. Ну, ты знаешь почему, Наташа, – оборотился подполковник к своей боевой подруге.

– Мы стирку затеяли, – вставила Кузнецова.

– Это все неважно, – остановил ее Кузнецов и вновь обернулся к оперу: – Я вам другое доложу. Роба та приметная, яркая, издалека видать, но как вышел я из подъезда, но ни во дворе, ни в переулке… Вот господин коммерсант правильный термин употребил – как испарился.

– А он точно спускался? – спросил опер.

Кузнецов несколько опешил и даже провел рукой по затылку.

– Действительно… Мог ведь и подниматься, а услышав, как я дверью хлопнул, вниз двинулся, чтобы со мной не столкнуться.

– Значит, в четверть девятого плюс-минус пять минут некто спускался, а, может быть, и поднимался, – глубокомысленно протянул опер и наморщил лоб.

Все присутствующие как-то примолкли, даже затаили дыхание, чтобы не спугнуть появившуюся, возможно, догадку. И вот в наступившей тишине стало слышно, что причитала Вероника, опиравшаяся по-прежнему на руку Воркутинского. Причитала, надо сказать, довольно долго, ни к кому не обращаясь, а просто раз за разом озвучивая мучившую ее мысль.

– Мы собирались в ночной клуб. Я звонила Вене с дороги, все было как обычно, все было нормально… Почему так?

– Разговаривали? Когда? – поспешно и с излишней в данных обстоятельствах суровостью спросил оперуполномоченный.

– А? Что? – Вероника подняла голову, слезы были не только в голосе, но и в глазах. – Ах да, когда? Я не помню, я не смогу сейчас вспомнить, – она встрепенулась, – я сейчас! Я вам точно скажу! – она достала мобильный телефон и принялась нервно нажимать на кнопки. – Вот, последний звонок, в двадцать пятнадцать.

– Я тоже хочу сказать, – раздался незнакомый голос.

Все принялись недоуменно оглядываться, потом сообразили, что голос принадлежал охраннику, который до той поры не произнес ни слова. Опять же, порывался он что-то сказать давно, но никто не обращал на него внимание, кроме босса, который каждый раз малозаметным жестом останавливал его. А тут то ли Магомедов зазевался, удивленный словами Вероники, то ли жест получился совсем уж незаметным, но охранник выступил на сцену.

– Говорите, – ободряюще кивнул опер.

– Я тут слышал, типа выстрел.

– Типа или конкретно? – абсолютно серьезно спросил опер.

– Конкретно. Курил у открытого окошка и – услышал. Снизу, – охранник, не доверяя, видно, словам, показал пальцем вниз, потом задумался и продолжил. – Но я там был, – палец пошел вверх, к мансарде, – а оттуда низ – это… – палец пошел вниз и уперся в дверь квартиры № 12.

– Что еще показать можете? – спросил опер, вновь абсолютно серьезно.

– А чё? Позвонил Коляну, водиле нашему, он тоже слышал, но все спокойно было, я и не стал гнать волну. Да, чуть не забыл! – спохватился он. – Когда бабахнуло, я на часы посмотрел, почти полдевятого было.

– А у вас что, обычай такой – на часы смотреть, когда рядом стрелять начинают? – опер вернулся к своему ерническому тону.

– Я чё, что-то не так сказал? – повернулся охранник к Магомедову.

Тот только скривился в ответ.

– Кто-нибудь еще слышал звук, похожий на звук выстрела, в означенное время или в любое другое? – спросил опер.

На лицах всех собравшихся появилось одинаковое сосредоточенное выражение, все добросовестно старались вспомнить, не слышали ли они какой-нибудь необычный звук, на который они не обратили тогда внимания и который оказался на поверку роковым выстрелом.

– Ничего не могу припомнить, – тихо сказала Таисия Северину, – я приехала в восемь, значит, мы дома были, телевизор орал, масло на сковороде шкворчало, ты говорил что-то, не переставая. А я помню, только и сказала, что у нас такая звукоизоляция, что хоть стреляй, хоть режь, никто не услышит. Как чувствовала! Я всегда чувствую!

– Все так, только приехала ты… – Северин оборвал фразу и стал прислушиваться к тому, о чем переговаривались оперуполномоченный со старшим сержантом.

– А ведь совпадает со временем вызова! – жарко зашептал старший сержант.

– Я тебе, Утюжев, вот что скажу, – так же тихо ответил ему опер. – Если ты будешь старших по званию за идиотов держать и всячески это демонстрировать, то навсегда в старших сержантах останешься.

– Да я, товарищ старший лейтенант, это к тому, что вовремя бы мы приехали или чуть позже, ничего бы не изменилось.

– Как знать, как знать. Кому-то, судя по всему, было нужно, чтобы вы вовремя приехали.

– Выходит, мы планы его порушили. Тоже хорошо!

– Может быть, тебе еще за это медаль дать?

– Я приехала ровно в восемь, как договаривались, – продолжала настаивать на своем Таисия.

– Да, да, конечно, – рассеянно ответил Северин.

– Ну что, вспомнил кто-нибудь что-нибудь? – громко спросил опер.

Все ответили дружно и слаженно:

– Ничего!

– Понятно, – протянул опер, посмотрел в список свидетелей, поднял глаза на охранника. – Вот так, Евдокимов. За базар ответишь.

Тут из квартиры № 12 вышел пожилой судмедэксперт и тихо сообщил оперу:

– Ясно, что не больше часа. А вот все остальное – очень неясно, – последнее слово он произнес с нажимом.

– Вы уверены?! – вскинулся опер и тут же, опережая укоризненный взор, тихо воскликнул: – Ой, извините!

Выглядел он при этом очень довольным, даже счастливым, как будто это сообщение доставило ему несказанную радость. Он был похож на молодого пса, который думал, что его выводят на обычную утреннюю прогулку, а оказалось, что на охоту. Он зарылся носом в листы бумаги, как в опавшую листву, втянул носом воздух, ловя след, потом поднял блестящие молодым нетерпением глаза.

– Что ж, дело ясное! – воскликнул опер.

Все присутствующие при этом облегченно выдохнули и даже заулыбались. Конечно, дело и с самого начала представлялось абсолютно ясным, но плотное общение с милицией, тем более со следователями, угнетающе действует на психику, особенно на психику законопослушных граждан, коих среди собравшихся было все же большинство. Начинает казаться, что тебя в чем-то подозревают, и память, как назло, начинает подбрасывать всякие грешки, разной степени тяжести, которые случаются в жизни любого человека, даже и самого законопослушного. Но вот, наконец, все прояснилось, даже и для милиции, можно расслабиться, забыть о грешках и…

– Дело ясное, что дело темное! – продолжал опер, выждав паузу. – Приступаем к обыску. Старший сержант Утюжев, обеспечьте понятых!

– Дык, – коротко ответил тот и широким жестом показал на собравшихся, дескать, выбирай на свой вкус.

– Э-э, нет, они даже не свидетели, они, – опер выдержал эффектную паузу, – подозреваемые!

Все застыли от неожиданности, и в наступившей тишине прошелестел запоздалый, но пришедшийся как нельзя более кстати комментарий Кузнецовой: «Ой, молоденький!» Возглас этот наслоился на недавнее улыбчивое расслабление, совершенно скрыв грозный смысл слов следователя. Улыбки продолжали гулять по лицам, с трудом сдерживаемые. Самоутверждается, салага, щеки дует, цену себе набивает, на пушку берет – такие мысли мелькали в головах собравшихся. А может быть, и шутит. Шутки у них, ментов, такие, если верить непрерывным телесериалам.

Опер, видно, тоже понял, что слишком круто завернул, пошел на попятную:

– А пока суть да дело, мне надо у всех показания получить, где находились и вообще, что можете показать по факту и личности.

При этих словах Северин повернулся и, прихватив Таисию крепко под локоть, двинулся вниз по лестнице.

– А вы куда, гражданин начальник службы технической безопасности крупного коммерческого банка? – крикнул ему вслед опер.

– Вы всех вместе допрашивать будете или как? – ответил вопросом на вопрос Северин и, не дожидаясь ответа: – А мы с госпожой Чащеевой в алфавитном списке присутствующих в самом конце находимся. Так что до встречи.

– Да-да, дамы и господа, расходимся, – спохватился опер, – прошу всех находиться в своих квартирах, будем считать, что вы находитесь под подпиской о невыходе.

– И о всенощном бдении! – крикнул Северин, не оборачиваясь. – До одиннадцати не управитесь, можете даже не звонить, все равно не откроем.

– А я вас тогда повесткой вызову, на допрос, в МУР!

– Вызывайте! Испугали ежа голой задницей!

Северин захлопнул дверь и еще нарочно громко позвякал дверной цепочкой, как будто поднимая подъемный мост в крепости. Впрочем, зря старался, звукоизоляция в доме была, как уже говорилось, хорошей, а шум на верхней лестничной площадке стоял изрядный. У Северина нашелся лишь один последователь – Ромик, он вспомнил о своих гостях. Все же прочие стали упрашивать опера решить все сегодня, на месте, без повесток и МУРа, а уж они как-нибудь потерпят и побдят. И лишь услышав ответные заверения, что «он постарается», все стали потихоньку расходиться.

– Ну вот, что я тебе говорила! – воскликнула Таисия, едва они вошли в квартиру. – Магнитные бури, пятница тринадцатое, мои предчувствия – все одно к одному. Хоть теперь-то ты мне веришь?! Ведь представить себе невозможно, чтобы Веник, относительно молодой, богатый, свободный, здоровый, без несчастной любви и вредных привычек пустил себе пулю в сердце, как какой-нибудь Маяковский.

– В висок, – поправил ее Северин.

– Тем более! Вот помяни мое слово, на Солнце сегодня была вспышка. Нарочно завтра проверю, чтобы окончательно убедить тебя в своей правоте.

– О чем ты, Тайка? Твоего разлюбезного Веника убили, цинично, жестоко, расчетливо. А эта инсценировка наверху даже следователей в заблуждение не ввела.

– Да-а-а? – протянула удивленно Таисия и, возбужденно: – А кто?

– Да кто угодно из тех, кто в доме находился.

– Я не находилась! Я позже приехала!