Текст книги "Привидения. Столпы общества. Строитель Сольнес"

Берник. Найдется ли у нас хоть один судохозяин, который пошел бы на такое дело? Ни одного, ни одного!.. (Увидав Улафа.) Ну, слава богу, цел!..

С улицы вбегает в сад Улаф с удочкой в руке.

Улаф (еще из сада). Дядя Хильмар, я был внизу и видел пароход.

Берник. Ты опять был на пристани?

Улаф. Нет, только катался на лодке. Вообрази, дядя, высадился целый цирк с лошадьми и зверями. И там было столько пассажиров!

Фру Руммель. Наконец-то мы дождались цирка!

Рёрлун. Мы?.. Я, однако…

Фру Руммель. Ну, конечно, не мы, а…

Дина. Мне бы очень хотелось посмотреть цирк.

Улаф. И мне тоже.

Хильмар. Глупая ты голова! Что там смотреть? Одна дрессировка. Другое дело, когда гаучо[11]11
  Южноамериканский пастух.


[Закрыть] мчится через пампасы на своем огневом мустанге! Ну, да в таких городишках…

Улаф (теребя Марту за руку). Тетя Марта, смотри, смотри, вон они!

Фру Холт. Ей-богу, они!

Фру Люнге. У, какие противные!

Множество пассажиров и толпа горожан проходят по улице.

Фру Руммель. Кажется, изрядные паяцы. Посмотрите, фру Холт, на эту, в сером платье: тащит на спине саквояж!

Фру Холт. Скажите! Надела его на ручку зонтика! Верно, мадам директорша.

Фру Руммель. А вон, верно, и сам директор… тот, с бородой. Настоящий разбойник с виду. Не гляди на него, Хильда!

Фру Холт. И ты тоже, Нетта!

Улаф. Мама, директор кланяется нам!

Берник. Что?

Бетти. Что ты говоришь, Улаф?

Фру Руммель. Ей-богу, и эта женщина кланяется!

Берник. Это уж из рук вон!

Марта (невольно вскрикивая). A!..

Бетти. Что с тобой, Марта?

Марта. Ничего, мне показалось только…

Улаф (вне себя от радости). Глядите, глядите! Вот и остальные с лошадьми и зверями, а вон и американцы! Все матросы с «Индианки».

Слышится «Jankee Doodle»[12]12
  Национальная патриотическая песня в Северной Америке.


[Закрыть] с аккомпанементом кларнета и барабана.

Хильмар (затыкая уши). Ух, ух, ух!

Рёрлун. Я полагаю, не ретироваться ли нам немного, сударыни? Это не по нашей части. Займемся опять нашей работой.

Бетти. Не задернуть ли занавеси?

Рёрлун. Да, да; я и сам думал.

Дамы садятся к столу. Рёрлун затворяет двери на террасу и задергивает занавеси как на стеклянных дверях, так и на окнах; комната погружается в полумрак.

Улаф (заглядывая за занавеску). Мама, директорская мадам моет себе лицо у фонтана.

Бетти. Как? Прямо на площади?

Фру Руммель. Среди бела дня!

Хильмар. Ну, странствуй я в пустыне и попадись мне водоем, я бы тоже не задумался… Ух, этот ужасный кларнет!

Рёрлун. Полиция имела бы полное основание вмешаться.

Берник. Ну, к иностранцам нельзя быть слишком строгими; у этого народа нет врожденного чувства приличия, которое держит нас в должных границах. Пусть их безобразничают. Нам-то что? Все эти вольности, противные обычаям и добрым нравам, к счастью, чужды нашему обществу, если можно так выразиться… Это еще что?!

Посторонняя дама быстро входит в дверь справа.

Все дамы (тревожным шепотом). Наездница, директорская мадам!..

Бетти. Боже, что это значит?

Марта (вскочив). Ах!

Дама. Здравствуй, милая Бетти! Здравствуй, Марта! Здравствуй, зять!

Бетти (вскрикнув). Лона!

Берник (отшатываясь). Честное слово!..

Фру Холт. Боже милосердный!

Фру Руммель. Возможно ли?

Xильмар. Ну!.. Ух!..

Бетти. Лона… Да неужели?

Лона. Я ли это? Да, клянусь, это так. Можете не стесняться обнять меня.

Xильмар. Ух! Ух!

Бетти. И ты теперь приехала сюда в качестве…

Берник. И намерена выступать публично?..

Лона. Выступать? Как выступать?

Берник. Да я думал… в цирке…

Лона. Ха-ха-ха! Да ты в уме, зять? Ты думаешь, я из труппы наездников? Нет, я хотя и отведала всякой всячины и дурачилась на разные лады…

Фру Руммель. Гм!

Лона. …но наездницей еще не бывала.

Берник. Значит, все-таки не…

Бетти. Ох, слава богу!

Лона. Нет, мы приехали сами по себе, как и другие добрые люди; положим, во втором классе, но к этому нам не привыкать стать.

Бетти. Ты говоришь: мы?

Берник (сделав шаг к ней). Кто это мы?

Лона. Разумеется, я с мальчуганом.

Вседамы. С мальчуганом?!

Xильмар. Как?!

Рёрлун. Ну, скажу я!..

Бетти. Что ты говоришь, Лона?

Лона. Разумеется, я говорю про Джона; у меня ведь нет другого мальчугана, кроме Джона, или Йухана, как вы его тут называли.

Бетти. Йухан!..

Фру Руммель (тихо фру Люнге). Беспутный брат!

Берник (медленно). Йухан с тобой?

Лона. Да, конечно; разве я уеду без него? Но у всех у вас такие печальные лица, сидите в потемках, шьете что-то белое… Уж не умер ли кто из родных?

Рёрлун. Сударыня, вы находитесь в кружке для спасения морально испорченных…

Лона (вполголоса). Что вы? Эти милые, скромные дамы?..

Фру Руммель. Ну, это, скажу я вам!..

Лона. А, понимаю, понимаю!.. Черт возьми, да ведь это фру Руммель! А вот и фру Холт! Да, мы с вами с тех пор не помолодели… Но послушайте, друзья мои, пусть морально испорченные подождут теперь немножко; они не станут от этого хуже. В такой радостный час…

Рёрлун. Час возвращения не всегда час радости.

Лона. Во-от? Вы так толкуете библию, господин пастор?

Рёрлун. Я не пастор.

Лона. Ну, так, верно, будете им. Но – фу-фу-фу! – какой затхлый запах от этого «морального» белья! Точно от савана. Я, видите ли, привыкла к свежему воздуху прерий.

Берник (отирая лоб). Да, в самом деле, здесь что-то душно.

Лона. Погоди, погоди, сейчас выберемся из склепа. (Отдергивая занавеси.) Пусть мой мальчуган покажется при полном освещении. Вот покажу я вам молодца – первый сорт!

Xильмар. Ух!

Лона (открывает двери и окна). Дайте ему только сперва почиститься в отеле. На пароходе вымазался, как свинья.

Xильмар. Ух! Ух!

Лона. «Ух»? Да ведь это… (Обращаясь к остальным и показывая на Хильмара.) Он все еще тут шляется да ухает?

Хильмар. Я не шляюсь, я лечусь…

Рёрлун. Гм, сударыня, я не думаю…

Лона (увидев Улафа). Это твой, Бетти? Давай лапу, мальчуган! Или боишься своей старой, безобразной тетки?

Рёрлун (беря книгу под мышку). Я не думаю, сударыни, чтобы мы были сегодня в настроении продолжать нашу работу. Но ведь завтра мы опять соберемся?

Лона (в то время как посторонние дамы встают и прощаются). Хорошо, соберемся. Буду непременно.

Рёрлун. Вы?.. Позвольте спросить, сударыня, что вы собираетесь делать в нашем кружке?

Лона. Проветрить его, господин пастор!

Действие второе

Там же.

Бетти сидит одна у рабочего стола и шьет. Немного позже справа входит Берник в шляпе и перчатках, с тростью в руке.

Бетти. Ты уже вернулся, Карстен?

Берник. Да; ко мне зайдет один…

Бетти (со вздохом). Да, верно, Йухан опять явится.

Берник. …зайдет один господин, говорю я. (Положив шляпу.) Куда же девались сегодня все дамы?

Бетти. Фру Руммель с дочерью сегодня заняты.

Берник. Прислали сказать?

Бетти. Да, у них сегодня много дела дома.

Берник. Понятно. И другие, разумеется, тоже не придут?

Бетти. Да, им тоже сегодня некогда.

Берник. Это я мог бы сказать заранее. Где Улаф?

Бетти. Я его отпустила пройтись с Диной.

Берник. Гм… с Диной, с этой ветреницей… Не успел Йухан приехать, как она уже прилипла к нему!

Бетти. Но, мой друг, Дина ведь ровно ничего не знает…

Берник. Ну, так Йухану, по крайней мере, следовало бы иметь настолько такта, чтобы не оказывать ей особого внимания. Я отлично заметил, какими глазами смотрел на это Вигеланн.

Бетти (роняя работу на колени). Карстен, ты можешь понять, для чего они вернулись?

Берник. Гм… У него ведь там какая-то ферма, и дело, видно, идет неважно. Лона дала вчера понять, что им приходится ездить во втором классе.

Бетти. Да, к сожалению, должно быть, так. Но как она могла с ним приехать? Она? После той кровной обиды тебе…

Берник. Ах, не думай об этих старых историях.

Бетти. Да могу ли я теперь думать о чем другом? Ведь он мне брат… Да и не из-за него я волнуюсь… Но тебе-то сколько может быть неприятностей, Карстен, я до смерти боюсь, что…

Берник. Чего ты боишься?

Бетти. Разве не могут арестовать его за те деньги, которые пропали у твоей матушки?

Берник. Пустяки! Кто может доказать, что деньги пропали?

Бетти. Ах, боже мой, да ведь это же, к сожалению, весь город знает, и ты сам говорил…

Берник. Я ничего не говорил. И город ровно ничего не знает, все это были одни сплетни.

Бетти. Какой ты великодушный, Карстен!

Берник. Говорю тебе, брось эти воспоминания! Ты сама не знаешь, как ты расстраиваешь меня, перетряхивая все это. (Ходит взад и вперед и вдруг швыряет трость.) И принесло же их как раз теперь, когда мне необходимо полное расположение общества и прессы… Теперь полетят всякие корреспонденции в газеты соседних городов… Хорошо ли я приму нежданных родственников или дурно – все сумеют перетолковать. Пойдут рыться в старом хламе, как ты теперь. В таком обществе, как наше… (Швыряет перчатки на стол.) И не с кем поговорить, не на кого опереться!

Бетти. Не на кого, Карстен?

Берник. Да на кого же?.. И надо же им было сесть мне на шею как раз теперь! Нет сомнения, они устроят какой-нибудь скандал, особенно она. Вот наказание иметь таких родственников!

Бетти. Не виновата же я, что…

Берник. В чем ты не виновата? Что ты им родня? Святая истина.

Бетти. И не звала же я их домой…

Берник. Ну, опять все сначала! Я их не звала, да я их не выписывала, не тащила сюда за шиворот! Наизусть знаю всю рацею.

Бетти (плачет). Какой ты… недобрый!

Берник. Вот это хорошо! Поплачь хорошенько, чтобы дать побольше пищи языкам. Оставь эти глупости, Бетти! Поди на террасу. Сюда могут прийти. Еще увидят хозяйку дома с красными глазами. Это было бы чудно, если бы разнеслось по городу, что… Слышишь? Кто-то идет по коридору.

Стук в дверь.

Войдите!

Бетти уходит на террасу с работой. Мастер Эунэ входит справа.

Эунэ. Мое почтение, господин консул.

Берник. Здравствуйте. Верно, догадались, зачем я посылал за вами?

Эунэ. Управляющий говорил вчера, что господин консул как будто недоволен тем, что…

Берник. Я недоволен всем положением дел на верфи, Эунэ. Ремонт судов у вас не двигается. «Пальма» уже давно должна бы плыть на всех парусах. Вигеланн каждый день заходит и надоедает мне. Тяжелый компаньон!

Эунэ. «Пальма» может выйти в море послезавтра.

Берник. Наконец-то! Ну, а то американское судно, которое стоит здесь целых пять недель и…

Эунэ. «Индианка»? Я так понял, что прежде всего надо приналечь на ваше собственное судно.

Берник. Я не давал вам никакого повода для подобного предположения. Следовало одинаково приналечь на «Индианку», а этого не сделано.

Эунэ. Днище все прогнило, господин консул, чем больше чиним, тем хуже.

Берник. Причина не в этом. Управляющий Крап открыл мне всю правду. Вы не умеете работать с новыми машинами, которые я завел, или, вернее, не хотите с ними работать.

Эунэ. Господин консул, мне уже за пятьдесят. С малых лет я привык к старому способу работы.

Берник. Он больше не годится. Не думайте, Эунэ, что я хлопочу из-за барышей; я, к счастью, не нуждаюсь в этом, но у меня есть долг перед обществом, в котором я живу, и перед фирмой, во главе которой я стою. Если я не буду за прогресс, то его и не дождаться здесь.

Эунэ. Я тоже за прогресс, господин консул.

Берник. Да, для вашего ограниченного круга, для рабочего класса. О, я знаю вашу агитацию. Вы произносите речи, вы баламутите народ, но когда дело доходит до прогресса на практике, – взять хотя бы новые машины, – то вы не хотите принять участия, вы трусите.

Эунэ. Да, я в самом деле побаиваюсь, господин консул, опасаюсь за многих из тех, кого эти машины лишают куска хлеба. Вы, господин консул, часто говорите о своем долге перед обществом; но, по-моему, общество тоже имеет свои обязанности. Как смеют наука и капитал пускать в ход новые изобретения, пока общество не воспитало поколения, которое может пользоваться ими?

Берник. Вы слишком много читаете и умствуете, Эунэ. Вам это не годится. Это вселяет в вас недовольство своим положением.

Эунэ. Не то, господин консул; но я не могу равнодушно смотреть, как увольняют одного дельного работника за другим и лишают их хлеба из-за этих машин.

Берник. Гм! Изобретение книгопечатания также лишало хлеба массу писцов.

Эунэ. А так ли вы, господин консул, ценили бы это изобретение, будь вы сами тогда писцом?

Берник. Я вас позвал не для диспута. Я послал за вами, чтобы сказать вам: «Индианка» должна быть готова к выходу в море послезавтра…

Эунэ. Но, господин консул…

Берник. Послезавтра, слышите! Одновременно с нашим собственным судном; ни часом позже. У меня есть серьезные основания спешить. Вы читали сегодня газету? Ну, стало быть, знаете, что американцы опять натворили безобразий. Этот распущенный сброд скоро весь город поставит вверх дном; ни одной ночи не проходит без драки в трактире или на улице; о прочих беспорядках я уж и не говорю.

Эунэ. Плохой народ, это верно.

Берник. А кого винят за эти беспорядки? Меня! На меня все сваливают. Эти газетные писаки довольно прозрачно намекают, что мы заняты главным образом собственным судном. И я, поставивший себе задачей влиять на сограждан силой своего примера, должен терпеть подобные выходки?.. Нет, я этого не потерплю. Я не могу позволить таким образом ронять свое доброе имя.

Эунэ. Но репутация господина консула настолько прочна, что выдержит и это и кое-что побольше.

Берник. Не теперь! Теперь мне как раз нужно полное уважение, полное сочувствие всех сограждан. Я затеял большое дело, как вы, верно, слышали, и если злонамеренным людям удастся хоть чуть поколебать безусловное доверие ко мне общества, это может наделать мне больших хлопот. Поэтому я во что бы то ни стало хочу заткнуть рот всем этим злостным газетным писакам и потому назначил выход судна на послезавтра.

Эунэ. Отчего бы и не на сегодня вечером?

Берник. По-вашему, я требую невозможного?

Эунэ. Да, с той рабочей силой, которой мы теперь располагаем…

Берник. Хорошо, хорошо; тогда придется нам поискать новых сил…

Эунэ. Неужели вы хотите уволить еще кого-нибудь из старых рабочих?

Берник. Нет, об этом я не думаю.

Эунэ. Да, это, наверно, наделало бы шуму и в городе и в газетах.

Берник. Весьма возможно; мы так и не поступим. Но если «Индианка» не будет готова к отплытию послезавтра, я уволю… вас.

Эунэ (вздрогнув). Меня? (Смеется.) Ну, это вы шутите, господин консул.

Берник. Не очень-то на это рассчитывайте.

Эунэ. Вам может прийти мысль уволить меня?.. Меня, когда и отец мой, и дед весь век свой проработали на верфи, как и я сам…

Берник. Кто же меня вынуждает?..

Эунэ. Вы требуете от меня невозможного, господин консул.

Берник. Для доброй воли нет ничего невозможного. Да или нет? Дайте мне решительный ответ, или вы получите расчет сейчас же.

Эунэ (сделав шаг к нему). Господин консул, взвесили ли вы хорошенько, что значит уволить старого рабочего? Вы скажете: пусть найдет себе другое место. Положим, он и может найти, но разве дело этим кончается? Побывали бы вы, господин консул, в доме уволенного рабочего в тот вечер, когда он возвращается домой и ставит в угол ящик со своими инструментами…

Берник. Вы думаете, мне легко вас уволить? Разве я не был всегда хорошим хозяином?

Эунэ. Тем хуже, господин консул. Именно потому мои домашние и не станут обвинять вас. Мне они ничего не скажут, не посмеют, но будут посматривать на меня украдкой и думать: верно, заслужил. Вот этого я не могу перенести. Хотя я и простой человек, а привык быть первым среди своих. Моя скромная семья… тоже маленькое общество, господин консул. И я мог служить этому обществу опорой потому, что жена моя верила в меня и дети тоже. А теперь все должно рухнуть.

Берник. Если иначе нельзя, то из двух зол нужно выбирать меньшее и жертвовать частными интересами ради общих. Иного ответа я не могу вам дать. Таков порядок вещей… Но вы упрямы, Эунэ! Вы не потому только противитесь моей воле, что не можете поступить иначе, но потому, что не хотите выявить превосходство машин перед ручным способом работы.

Эунэ. А вы, господин консул, настаиваете так на своем потому, что, уволив меня, вы, по крайней мере, докажете газетам, что дело было не за вами.

Берник. А если бы и так? Вы же понимаете, о чем теперь идет речь? Ссориться ли мне с прессой или расположить ее в свою пользу в ту минуту, когда я предпринимаю крупное дело для блага общества? Что же? Могу я поступить иначе? Вопрос сводится к тому: поддержать ли вас с вашей семьей, как вы говорите, или же задушить в зародыше сотни других семей, которые так никогда и не возникнут, никогда не будут греться у своих очагов, если мне не удастся провести то дело, во имя которого я теперь действую. Поэтому я и предоставляю вам выбор.

Эунэ. Если так, то мне нечего сказать больше.

Берник. Гм… Добрейший Эунэ, я искренне жалею, что нам придется расстаться.

Эунэ. Мы не расстанемся, господин консул.

Берник. Как?

Эунэ. И у простого человека есть свои задачи в жизни.

Берник. Конечно, конечно. Итак, вы думаете, что можете обещать?

Эунэ. «Индианка» может выправить свои бумаги послезавтра. (Кланяется и уходит направо.)

Берник. Ага, удалось-таки сломить этого упрямца! Это я считаю добрым предзнаменованием.

Хильмар с сигарой во рту входит с улицы в сад.

Хильмар (на террасе). Здравствуй, Бетти. Здравствуй, Берник!

Бетти. Здравствуй!

Хильмар. Как видно, плакала. Значит, тебе уже известно?

Бетти. Что известно?

Хильмар. Что скандал в полном разгаре. Ух!

Берник. Что это значит?

Хильмар (входя в комнату). Да вот эти два американца разгуливают по улицам с Диной Дорф.

Бетти тоже переходит в комнату.

Бетти. Быть не может, Хильмар…

Хильмар. К сожалению, это так. Лона даже оказалась настолько бестактной, что окликнула меня, но я, конечно, сделал вид, будто не слыхал.

Берник. И, вероятно, это не прошло незамеченным?

Хильмар. Еще бы! Прохожие останавливались и смотрели им вслед. Слух распространился по городу, как огонь по степи, словно пожар в американских прериях. Во всех домах стояли у окошек, поджидая, когда они пройдут мимо. Из-за каждой занавески торчали головы… Ух!.. Ты уж извини меня, Бетти, что меня передергивает… Ведь это ужасно действует на нервы. И если это так будет продолжаться, придется мне подумать о продолжительной поездке.

Бетти. Но ты мог поговорить с ним и урезонить его…

Хильмар. На улице? Нет, благодарю покорно. Да вообще, как осмеливается этот человек показываться здесь! Посмотрим, не утихомирят ли его немножко газеты. Извини, Бетти, но…

Берник. Ты говоришь, газеты? Разве ты уже слышал что-нибудь такое?

Хильмар. Да, не без того. Выйдя от вас вчера, я направился, ради своей болезни, в клуб. И как только я вошел, все разом смолкли, значит, разговор шел о двух американцах. Вдруг входит этот нахал редактор Хаммер и во всеуслышание поздравляет меня с возвращением богача кузена.

Берник. Богача?

Хильмар. Да, он так и сказал. Я, конечно, смерил его, как и следовало, взглядом и дал ему понять, что мне ровно ничего не известно о богатстве Йухана Тённесена. А он говорит: «Вот как? Это странно! В Америке обыкновенно везет тому, кому есть с чем начать, а ваш кузен, как известно, поехал туда не с пустыми руками».

Берник. Гм! Сделай ты мне такое одолжение…

Бетти (с беспокойством). Вот видишь, Карстен…

Хильмар. Как бы то ни было, я из-за этого субъекта не спал всю ночь. А он разгуливает себе тут по улицам как ни в чем не бывало. И почему он не погиб там? Просто из рук вон, до чего иные люди живучи!

Бетти. Господи, Хильмар, что ты говоришь!

Хильмар. Ничего особенного. Вот ведь подите же – не сломал себе шеи на железной дороге, не попался в лапы калифорнийскому медведю или черноногим индейцам… даже не скальпирован… Ух, вот они!

Берник (бросив взгляд на улицу). И Улаф с ними!

Хильмар. Еще бы! Как им не напомнить людям, что они принадлежат к первой семье в городе. Глядите, глядите, вон все праздношатающиеся повысыпали из аптеки, глазеют на них, перешептываются. Нет, это решительно не под силу моим нервам. Как человеку при таких обстоятельствах высоко держать знамя идеи?..

Берник. Они идут прямо к нам. Послушай, Бетти, я желаю, чтобы ты была с ними возможно любезнее.

Бетти. Так ты позволяешь, Карстен?

Берник. Да, да. И тебя тоже прошу, Хильмар. Надеюсь, они здесь недолго пробудут. И раз мы в своем кружке, прошу – никаких намеков, мы должны всячески остерегаться задеть их.

Бетти. О, как ты великодушен, Карстен!

Берник. Ну-ну, оставим это!

Бетти. Нет, дай мне поблагодарить тебя и прости меня, что я так погорячилась… Ты имел полное право…

Берник. Довольно, довольно, говорю!

Хильмар. Ух!

Йухан Тённесен с Диной и вслед за ними Лона с Улафом входят в сад.

Лона. Здравствуйте, здравствуйте, милейшие!

Йухан. Везде побывали, осматривали старые места, Карстен.

Берник. Да, да, много перемен, не правда ли?

Лона. Во всем сказывается достославная и полезная деятельность консула Берника. Мы побывали и в парке, который ты подарил городу.

Берник. А, и там?

Лона. «Дар Карстена Берника» – красуется над входом. По всему видно, ты здесь первая персона.

Йухан. И суда у тебя великолепные. Я встретился с капитаном «Пальмы», своим старым товарищем по школе…

Лона. И еще ты выстроил новое здание для школы. Да, как я слышала, тебе же город обязан и газовым освещением и водопроводом?

Берник. Надо же служить обществу, в котором живешь.

Лона. Да, это прекрасно, зять; зато прямо отрадно видеть, как люди тебя ценят. Кажется, я не из тщеславных, а не могла удержаться, чтобы не напомнить кое-кому из наших собеседников, что мы родня…

Хильмар. Ух!

Лона. Ты на это ухаешь?

Хильмар. Нет, я сказал: гм!..

Лона. Ну да бог с тобой, бедняга. А вы, кажется, совсем одни сегодня?

Бетти. Да, сегодня мы одни.

Лона. Мы встретили на площади кое-кого из «высоконравственных», они, видно, куда-то чертовски спешили. Но нам ведь не удалось еще хорошенько поговорить между собой. Вчера тут были эти три прокладывателя новых дорог да еще этот пастор…

Хильмар. Адъюнкт.

Лона. Я зову его пастором… Ну, что вы скажете о моих трудах за эти пятнадцать лет? Разве не молодчина из него вышел? Кто бы узнал в нем теперь сумасброда, бежавшего с родины?

Хильмар. Гм!

Йухан. Ну, Лона, не слишком уж хвастайся.

Лона. Да ведь тут есть чем! Помилуй! Больше-то я ведь ничего полезного на белом свете не сделала. Ну да и за это одно я имею право чувствовать себя не лишней. Да, Йухан, когда подумаешь, как мы там с тобой начинали с нашими четырьмя пустыми лапами…

Хильмар. Руками!

Лона. Я говорю – лапами; не больно-то они были чисты…

Хильмар. Ух!

Лона. Да и пусты вдобавок.

Хильмар. Пусты? Однако, скажу я!..

Лона. Что скажешь?

Берник. Гм!

Хильмар. Скажу – ух! (Уходит на террасу.)

Лона. Что с ним творится?

Берник. Не обращай на него внимания; он в последнее время стал такой нервный. Но не хочешь ли посмотреть наш сад? Ты еще не была там, а у меня теперь как раз свободный часок.

Лона. С удовольствием; поверь, мысленно я часто переносилась сюда, к вам в сад.

Бетти. И там произошли большие перемены – ты сейчас увидишь.

Берник, Бетти и Лона уходят в сад, где и гуляют во время следующих сцен.

Улаф (в дверях террасы). Дядя Хильмар! Знаешь, о чем меня спросил дядя Йухан? Не хочу ли я поехать с ним в Америку!

Хильмар. Куда тебе, дурню! Вечно за мамину юбку держишься…

Улаф. А больше не хочу. Увидишь, когда я вырасту большой…

Хильмар. Чепуха! У тебя нет серьезной потребности в чем-нибудь таком – закаляющем…

Уходят оба в сад.

Йухан (Дине, которая остановилась в дверях направо, чтобы снять шляпу и стряхнуть пыль с платья). Как вы разгорелись от прогулки.

Дина. Да, это была прелестная прогулка. Такой прелестной прогулки у меня еще никогда не было.

Йухан. Разве вам не часто случается гулять по утрам?

Дина. Случается, но только все с Улафом.

Йухан. Так. Но вас теперь, пожалуй, тоже больше тянет в сад, чем остаться здесь.

Дина. Нет, я лучше тут побуду.

Йухан. И я тоже. Значит, уговор – каждое утро будем гулять вместе.

Дина. Нет, господин Тённесен, не нужно этого.

Йухан. Чего? Вы же обещали…

Дина. Да, но подумав хорошенько… Вам не следует гулять со мной…

Йухан. Почему же?

Дина. Вы приезжий, и вам это не понятно, но я скажу вам…

Йухан. Что?

Дина. Нет, я лучше не буду вам говорить.

Йухан. Напротив. Мне вы можете сказать все.

Дина. Ну, я скажу вам: я не такая, как другие молодые девушки. Во мне… со мною… не совсем благополучно. Вот вам и не следует…

Йухан. Ничего не понимаю. Вы же не сделали ничего дурного?

Дина. Не я, а… Нет, не стану больше говорить об этом. Вы и так узнаете от других.

Йухан. Гм!..

Дина. А мне самой хотелось бы спросить вас кое о чем другом.

Йухан. О чем же?

Дина. Говорят, в Америке нетрудно пробить себе дорогу.

Йухан. Ну, не всегда легко. Вначале часто приходится круто и надо много работать.

Дина. Да я бы с радостью!

Йухан. Вы?

Дина. Я могу работать, я крепкая, здоровая, и тетя Марта много со мной занималась.

Йухан. Так за чем же дело стало? Поедем с нами.

Дина. Ну, это вы так, шутите; вы и Улафу предлагали. А вот что мне еще хотелось бы узнать: очень ли там люди… очень ли они нравственны?

Йухан. Нравственны?

Дина. Да, я хочу сказать, такие ли они все… приличные и добродетельные, как здесь?

Йухан. Ну, во всяком случае, они не так уж плохи, как здесь полагают. И вам нечего опасаться.

Дина. Вы меня не так поняли. Мне бы как раз хотелось, чтобы они не были такими уж приличными и высоконравственными!

Йухан. Не были такими? Какими же им быть, по-вашему?

Дина. Мне бы хотелось, чтобы они были естественными.

Йухан. Пожалуй, они как раз такие и есть.

Дина. Тогда хорошо бы мне попасть туда.

Йухан. Разумеется! Вот и поедем с нами!

Дина. Нет, с вами бы я не поехала; мне надо одной. О, там я пробилась бы, я бы стала молодцом!

Берник (в саду около террасы). Погоди, погоди, Бетти! Я тебе принесу. Долго ли простудиться! (Входит в залу и ищет шаль жены.)

Бетти (из сада). Пойдем и ты с нами, Йухан. Мы собираемся в грот!

Берник. Нет, пусть Йухан тут побудет. Вот, Дина, захвати эту шаль и ступай с ними… Йухан останется со мной, милая Бетти. Надо же мне послушать о его тамошней жизни.

Бетти (из сада). Ну хорошо, но потом приходите к нам, ты ведь знаешь, где нас искать.

Бетти, Лона и Дина проходят через сад налево.

Берник (с минуту глядит им вслед, затем притворяет вторые двери налево, подходит к Йухану и крепко жмет ему обе руки). Теперь мы одни, Йухан! Позволь же мне поблагодарить тебя.

Йухан. Стоит ли.

Берник. Домом, очагом, своим семейным счастьем, положением в обществе – всем я обязан тебе.

Йухан. Очень рад, дорогой Карстен, что из этой нелепой истории вышло хоть что-нибудь путное.

Берник (снова пожимая ему руку). Спасибо тебе, спасибо! Из десятка тысяч ни один не сделал бы того, что ты тогда для меня сделал.

Йухан. Стоит об этом говорить! Оба мы были молоды и легко смотрели на жизнь. Надо же было кому-нибудь взять вину на себя…

Берник. Но кому же скорее, как не самому виновнику?

Йухан. Стоп! В ту пору это было легче всего сделать невинному. Я был совершенно свободен, сирота; контора надоела мне до смерти, и я был рад-радехонек избавиться от нее. У тебя же была старуха-мать, и вдобавок ты только что потихоньку обручился с Бетти, а она ужасно тебя любила. Что было бы с ней, если бы она узнала?..

Берник. Да, да, да, но…

Йухан. И наконец, разве не ради Бетти ты решил тогда покончить эту интрижку с мадам Дорф? Как раз, чтобы порвать совсем, ты и пришел к ней в тот вечер.

Берник. Да, в тот злополучный вечер, когда этот пьяница вернулся домой… Да, Йухан, я пошел тогда ради Бетти, но все-таки… И вот ты великодушно обратил на себя все подозрения и уехал…

Йухан. Не надо угрызений, дорогой Карстен. Мы же тогда сообща так порешили. Нужно было спасать тебя, а ты был моим другом. Я ужасно гордился твоей дружбой. Еще бы! Я тянул тут лямку мелкого провинциального обывателя, а ты вернулся из-за границы таким важным, модным кавалером, пожил и в Лондоне, и в Париже. И ты удостоил сделать меня своим приятелем, хотя я и был моложе тебя на четыре года. Конечно, ты тогда ухаживал за Бетти, теперь я это понимаю, но тогда я чертовски гордился твоей дружбой! И кто бы не гордился? Кто не пожертвовал бы собою ради тебя с радостью? Тем более что грозило это не бог весть чем. Посплетничали бы в городе с месяц, да и позабыли бы. А мне предстояло вырваться на волю, поглядеть на белый свет.

Берник. Гм… Говоря откровенно, дорогой Йухан, тут все еще не совсем позабыли об этой истории.

Йухан. Не позабыли? Ну и пускай. Мне не будет от этого ни тепло, ни холодно, когда я опять засяду у себя на ферме.

Берник. Ты, значит, собираешься опять уехать?

Йухан. Разумеется.

Берник. Надеюсь, однако, не так скоро?

Йухан. Нет, возможно скорее. Я ведь только ради Лоны сюда приехал.

Берник. Ради Лоны? Как так?

Йухан. Да видишь ли, Лона теперь не так уж молода и в последнее время сильно стосковалась по родине. Но ни за что бы в этом не созналась. (С улыбкой.) Как же можно было оставить без призора меня, ветрогона, который уже в девятнадцать лет успел так отличиться…

Берник. Ну и…

Йухан. Да, Карстен, как мне ни совестно, приходится признаться тебе…

Берник. Надеюсь, ты не посвятил ее в эту историю?

Йухан. То-то, что посвятил. Знаю, что нехорошо сделал, да так уж вышло. Ты себе представить не можешь, чем была для меня Лона. Ты ее всегда терпеть не мог, но для меня она была просто родной матерью. В первые годы, когда нам приходилось крутенько, как она работала! И затем, когда я долго хворал, ничего не мог зарабатывать и не в силах был помешать ей, она пошла петь по кофейням, произносила публичные речи, за которые ее поднимали на смех; даже сочинила какую-то книгу, над которой потом сама и плакала и смеялась, – и все это, чтобы выходить меня! Мог ли я после всего этого равнодушно смотреть, как она, не щадившая себя ради меня, всю эту зиму изнывала от тоски? Я не мог, Карстен! Ну и сказал ей: «Поезжай, Лона, не бойся за меня, я не так легкомыслен, как ты думаешь». И вот тогда она и узнала все.

Берник. Как же она отнеслась?

Йухан. Она справедливо рассудила, что раз я действительно не чувствую за собой вины, то почему бы и мне не махнуть сюда на побывку? Но ты будь спокоен, Лона не проболтается, да и я в другой раз буду держать язык за зубами.

Берник. Да, да, надеюсь.

Йухан. Вот моя рука! И не будем больше говорить об этой старой истории. К счастью, кроме этой глупости, за нами, я думаю, других не числится. Теперь я хочу хорошенько воспользоваться теми немногими днями, которые мне остается еще пробыть здесь. Ты себе представить не можешь, какую славную прогулку мы сделали сегодня утром. Кто мог бы подумать, что из той девчонки, которая бегала тут в театре, изображала разных амурчиков… Но что сталось с ее родителями?

Берник. Да я, мой друг, ничего больше не знаю, кроме того, что писал тебе вскоре после твоего отъезда. Надеюсь, ты получил оба моих письма?

Йухан. Как же, как же, оба. Этот пьяница бросил ее?

Берник. Да, и потом в пьяном виде сам убился до смерти.

Йухан. Она потом тоже недолго прожила? Но ты, конечно, потихоньку делал для нее что мог?