Текст книги "Привидения. Столпы общества. Строитель Сольнес"

Берник. Хорошо, хорошо…

Крап (тихо). Окончательно ли решено, что «Индианка» уходит завтра?

Берник. Окончательно. (Идет в кабинет.)

Вигеланн и Крап уходят направо. Хильмар направляется за ними, но в эту минуту Улаф осторожно высовывает голову из дверей налево.

Улаф. Дядя! Дядя Хильмар!

Хильмар. Ух, это ты? Зачем ты сошел вниз? Ты же под арестом!

Улаф (входя в комнату). Тсс!.. Дядя Хильмар, знаешь новость?

Хильмар. Да, знаю, тебя сегодня отхлестали!

Улаф (сердито глядя на кабинет отца). Больше ему не придется меня бить. Знаешь ты, что дядя Йухан завтра уезжает с американцами?

Хильмар. Тебе-то какое дело? Шел бы скорее к себе наверх.

Улаф. Может быть, и мне, дядя, удастся когда-нибудь поохотиться на буйволов.

Хильмар. Вздор! Такой трусишка, как ты…

Улаф. Погоди! Завтра кое-что узнаешь!..

Хильмар. Дурень! (Уходит через сад.)

Улаф, увидав Крапа, входящего справа, убегает назад в комнату и запирает за собой дверь. Крап подходит к кабинету Берника и приоткрывает дверь.

Крап. Извините, что опять пришел, господин консул. Надвигается шторм. (Молчит с минуту, ожидая ответа.) «Индианка» все-таки пойдет?

После небольшой паузы из кабинета слышится голос Берника: «„Индианка“ все-таки пойдет». Крап, затворяя дверь, уходит направо.

Действие четвертое

Там же. Рабочий стол убран. Время под вечер; погода бурная; сумерки все сгущаются. Слуга зажигает люстру. Служанки приносят цветы в горшках, лампы, свечи и размещают все это на столах и тумбах вдоль стен. Руммель, во фраке, в перчатках и в белом галстуке, стоит посредине залы и распоряжается убранством.

Руммель (слуге). Зажигайте через одну свечу, Якоб. Не нужно слишком парадного вида. Все должно быть как будто невзначай. И сколько цветов!.. Ну да ничего, пусть стоят. Как будто и всегда так.

Берник выходит из своего кабинета.

Берник (останавливаясь в дверях). Что это значит?

Руммель. Ай-ай! Ты дома? (Прислуге.) Ну ступайте пока.

Прислуга уходит налево.

Берник (входя в залу). Руммель, да что все это значит?

Руммель. Это значит, что настала самая торжественная минута твоей жизни. Город устраивает сегодня вечером в честь своего первого гражданина шествие.

Берник. Что ты говоришь?

Руммель. Шествие с флагами и с музыкой. Хотели было прихватить и факелы, да по случаю ветреной погоды не решились. А иллюминацию все-таки устроим. Что, недурно будет, когда появится в газетах?

Берник. Послушай, Руммель, я этого не хочу.

Руммель. Теперь уже поздно, через полчаса они будут здесь.

Берник. Почему ты раньше меня не предупредил?

Руммель. Именно потому, что опасался возражений с твоей стороны. Я только уговорился с твоей женой, она мне позволила немножко убрать залу, а сама позаботится об угощении.

Берник (прислушиваясь). Что это? Они уже идут? Мне кажется, будто поют.

Руммель (в дверях террасы). Поют? Ах, это американцы. «Индианка» выводится к бочке.

Берник. Выводится к бочке?.. Да… Нет… Право, я сегодня не могу, Руммель. Мне нездоровится.

Руммель. Да, в самом деле, на тебе лица нет. Ну подтянись, черт побери! Возьми себя в руки. Мы с Санстадом и Вигеланном придаем огромное значение этой манифестации и приложили все старания, чтоб ее подготовить. Нужно разбить наших противников наголову таким выражением полного общественного сочувствия тебе. Слухи все растут. Нельзя больше скрывать скупку земель. Тебе необходимо сегодня же под звуки речей, песен и звон бокалов… словом, под всю эту музыку объявить во всеуслышание, чем ты рискнул для блага общества. У нас можно достигнуть многого в такие минуты «празднично приподнятого настроения», как я недавно выразился. Но прежде всего нужно обеспечить себе такое настроение, не то пиши пропало.

Берник. Да, да, да…

Руммель. Особенно, когда дело столь деликатное и щекотливое. Ну, слава богу, у тебя такая репутация, Берник, что вывезет тебя. Только вот нам еще надо уговориться с тобой насчет речей. Студент Тённесен посвятил тебе стихи. Очень мило начинаются: «Знамя идеи держи высоко!» Рёрлуну поручено произнести приветственное слово, и тебе, конечно, придется отвечать.

Берник. Я не могу сегодня, Руммель. Не возьмешь ли ты на себя?

Руммель. Рад бы, но это невозможно. Слово будет ведь, ты понимаешь, обращено непосредственно к тебе, хотя, пожалуй, упомянут мимоходом и о нас. Я уже говорил об этом с Вигеланном и Санстадом, и нам кажется, тебе следовало бы ответить тостом за процветание общества. Затем Санстад скажет несколько слов об единении между различными общественными слоями общества. Вигеланн, должно быть, выскажет пожелание, чтобы новое предприятие не поколебало твердых нравственных устоев нашего общества, а я думаю вкратце упомянуть о скромной деятельности наших женщин, которая тоже имеет свое значение для общества. Да ты не слушаешь?

Берник. Нет, нет, слушаю. Но скажи мне, море в самом деле так расходилось?

Руммель. А ты беспокоишься насчет «Пальмы»? Что же, судно хорошо застраховано.

Берник. Да, застраховано, но…

Руммель. И в полной исправности, а ведь это главное.

Берник. Гм… Да, конечно… Если с судном и случится беда, то это не значит, что и люди должны погибнуть. Бывает, корабль погибнет, и груз… ну и там чемоданы, документы…

Руммель. Да черт с ними, с чемоданами и с документами! Очень они нужны!

Берник. Как?.. Да, да, конечно, я хотел только сказать… Тсс!.. Опять поют…

Руммель. Это на «Пальме».

Вигеланн входит справа.

Вигеланн. Вот теперь выводят и «Пальму». Добрый вечер, господин консул.

Берник. И вы, опытный моряк, все-таки твердо держитесь того мнения, что…

Вигеланн. Я твердо держусь того мнения, что все в руках божьих, господин консул. Кроме того, я сейчас с корабля… роздал там несколько брошюрок, которые, надеюсь, принесут с собой благословение.

Санстад и управляющий Крап входят справа.

Санстад (еще в дверях). Да, уж если тут обойдется благополучно, то… A-а, добрый вечер, добрый вечер!

Берник. Что-нибудь случилось, господин Крап?

Крап. Я ничего не говорю, господин консул.

Санстад. Весь экипаж «Индианки» пьянехонек. Не будь я честный человек, если эти скоты не сгубят себя.

Лона входит справа.

Лона (к Бернику). Ну, теперь могу передать тебе привет от него.

Берник. Уже сел на корабль?

Лона. Во всяком случае, скоро сядет. Мы с ним расстались около отеля.

Берник. Он стоит на своем?

Лона. Как скала.

Руммель (у окна). Черт возьми эти новомодные затеи. Никак не могу спустить занавески.

Лона. Спустить? А я думала, напротив…

Руммель. Сперва надо спустить, сударыня. Вы ведь знаете, что предстоит?

Лона. Конечно. Дайте я помогу. (Берется за шнурки.) Я готова спустить занавес для моего зятя, хотя предпочитала бы поднять.

Руммель. Можете, можете, сударыня… потом. Когда волны ликующего народа зальют весь сад, пусть занавес поднимется, и люди увидят перед собой приятно пораженную и счастливую семью. Дом гражданина должен быть как стеклянный шкаф.

Берник как будто хочет что-то сказать, но быстро поворачивается и уходит в кабинет.

Да, теперь, господа, последнее совещание. И вы с нами, господин Крап. Вы сообщите нам некоторые фактические данные.

Все мужчины уходят в кабинет Берника. Лона между тем успела задернуть все оконные занавеси и собирается задернуть занавесь у открытых стеклянных дверей на террасу, как вдруг с верхнего этажа соскакивает на террасу Улаф с пледом через плечо и узелком в руке.

Лона. Ах, господи, как ты меня испугал, мальчуган.

Улаф (пряча узелок). Тсс! Тетя!

Лона. Ты из окна выскочил? Куда ты?

Улаф. Тсс! Молчи! Я хочу к дяде Йухану… только на пристань, понимаешь? Проститься с ним… Спокойной ночи, тетя! (Убегает через сад.)

Лона. Постой! Улаф! Улаф!

Йухан в дорожном платье, с сумкой через плечо, осторожно входит слева.

Йухан. Лона!

Лона (быстро оборачиваясь). Что? Ты вернулся?

Йухан. Остается еще несколько минут. Я хочу еще раз повидаться с нею. Нельзя нам так расстаться.

Марта и Дина входят слева – обе в пальто, а у Дины, кроме того, в руках саквояж.

Дина. За ним! За ним!

Марта. Да, да, за ним, Дина!

Дина. Да он тут!

Йухан. Дина!

Дина. Возьмите меня с собой!

Йухан. Как?

Лона. Ты решилась?

Дина. Да, возьмите меня с собой. Тот, другой, написал мне, сказал, что сегодня объявит всем.

Йухан. Дина, вы его не любите?

Дина. Я никогда не любила этого человека. Я брошусь в фьорд, если стану его невестой. О, как он меня вчера унизил своими высокомерными речами! Как он дал мне почувствовать, что снисходит до такого ничтожного создания!.. Нет! Не надо мне больше снисхождения. Я хочу прочь отсюда! Можно мне с вами?

Йухан. Да, да… тысячу раз да!

Дина. Я недолго буду вас стеснять. Только бы добраться туда… Да если поможете мне немножко устроиться в самом начале.

Йухан. Ура! Не бойтесь! Все уладится, Дина.

Лона (указывая на дверь кабинета). Тсс! Тише, тише!

Йухан. Дина! Я понесу вас на руках!

Дина. Нет, этого я вам не позволю. Я хочу сама пробить себе дорогу. И там мне это удастся. Только бы прочь отсюда! Ах, эти дамы!.. Вы не знаете!.. И они написали мне сегодня… увещевали меня ценить выпавшее на мою долю счастье, указывали на то, какое он проявил великодушие. Обещали всегда надо мной бодрствовать, чтобы я оказалась достойной всего этого. Меня ужас берет, как подумаю обо всем этом благонравии!

Йухан. Скажите мне, Дина, вы только из-за этого и хотите ехать? А я для вас ничего не значу?

Дина. Нет, Йухан, вы для меня дороже всех на свете.

Йухан. О Дина!

Дина. Все говорят, что я должна вас ненавидеть и презирать, что это мой долг, но я не понимаю, почему это я должна, и никогда не пойму.

Лона. И не надо, дитя мое!

Марта. И не надо. А надо выйти за него замуж.

Йухан. Да, да!

Лона. Что? Ну дай мне расцеловать тебя, Марта! Этого я от тебя не ожидала.

Марта. Я думаю; я и сама этого не ожидала. Но когда-нибудь да надо же было совершиться во мне этому перелому. О, как нас калечат все эти предрассудки и обычаи! Восстань против них, Дина! Выходи за него замуж. Пусть совершится хоть что-нибудь наперекор всем этим правилам и обычаям!

Йухан. Что вы скажете, Дина?

Дина. Да, я хочу быть вашей женой.

Йухан. Дина!

Дина. Но сначала я хочу поработать, добиться чего-нибудь, быть чем-нибудь сама по себе, вот как вы. Я не хочу быть какой-то вещью, которую берут.

Лона. Верно, так и должно быть!..

Йухан. Хорошо, буду ждать и надеяться…

Лона. И дождешься своего, малый! А теперь пора на корабль!

Йухан. Да, на корабль! Ах, Лона, дорогая сестра, еще одно слово… (Отводит ее в глубь сцены и о чем-то оживленно говорит с нею.)

Марта. Дина, счастливица… дай мне поглядеть на тебя, поцеловать тебя еще раз… последний раз!

Дина. Нет, не последний! Милая, дорогая тетя, мы еще увидимся!

Марта. Никогда! Обещай мне, Дина, никогда не возвращаться сюда! (Схватывает ее за руки и смотрит на нее.) Тебя ожидает счастье, дорогая моя… там, за морем. О, как часто в часы школьных занятий тянуло меня туда!.. Как там должно быть хорошо! Там и горизонт шире и небо выше, чем у нас здесь, и дышится свободнее!

Дина. Ах, тетя! Когда-нибудь и ты к нам приедешь.

Марта. Я? Никогда, никогда! Тут у меня есть свое маленькое жизненное призвание. И теперь, надеюсь, мне удастся всецело выполнить то, для чего я создана.

Дина. Я и представить себе не могу, как это мы с тобой расстанемся.

Марта. О Дина, со многим человек может расстаться. (Целует ее.) Не дай только бог тебе испытать это, милое дитя! Обещай мне сделать его счастливым.

Дина. Ничего не обещаю; ненавижу обещания. Что будет – то будет.

Марта. Да, так и должно быть. Оставайся только такой, какова ты есть, – правдивой и верной самой себе!

Дина. Да, тетя!

Лона (кладет в карман какие-то бумаги, которые передал ей Йухан). Ладно, ладно, дружок! А теперь пора!

Йухан. Да, время не терпит. Прощай, Лона! Благодарю тебя за всю твою любовь! Прощай, Марта, и тебе спасибо за верную дружбу!

Марта. Прощай, Йухан! Прощай, Дина! Дай бог вам полного счастья!

Марта и Лона провожают до террасы Йухана с Диной, которые затем быстро уходят через сад. Лона затворяет за ними дверь и задергивает занавеску.

Лона. Теперь мы обе одиноки, Марта. Ты лишилась ее, а я – его.

Марта. Ты… его?

Лона. Я наполовину лишилась его еще там. Малый только и бредил, как бы совсем стать на свои ноги. Я и выдумала поэтому, будто страдаю тоской по родине.

Марта. Вот оно что! Понимаю теперь, зачем ты приехала. Но он опять позовет тебя, Лона.

Лона. Старую сводную сестру? На что она ему теперь? Каких связей не порывают мужчины, стремясь к счастью!

Марта. Иногда так бывает.

Лона. Будем держаться вместе, Марта!

Марта. Разве я могу быть чем-нибудь для тебя?

Лона. Да кто же, как не ты? Обе мы с тобой воспитали приемных детей. И вот – обе осиротели.

Марта. Да, осиротели. Так я скажу тебе еще: я любила его больше всего на свете.

Лона. Марта! (Схватив ее за руку.) Неужели?

Марта. Вся жизнь моя в этих словах. Я любила и ждала его. Каждое лето ждала, что он приедет. И вот он приехал и – не заметил меня.

Лона. Ты его любила? И сама устроила его счастье!

Марта. Как же мне было не устроить, если я любила его? Да, я его любила. С тех пор как он уехал, я жила только для него. Ты спросишь: какие основания я имела надеяться? О, я думаю, что имела все-таки. Но когда он вернулся, все старое как будто стерлось из его памяти; он не обратил на меня внимания.

Лона. Дина заслонила тебя, Марта.

Марта. И хорошо, что так. Когда он уезжал, мы были с ним ровесниками; когда же я снова его увидала… – ужасная минута! – мне сразу стало ясно, что теперь я старше его лет на десять. Он там летал вольной птицей в ясном солнечном просторе и впивал в себя молодость и здоровье с каждым глотком воздуха, а я сидела здесь и пряла, пряла…

Лона. …Нить его счастья, Марта.

Марта. Да, пряла золотую нить. Говорю без горечи. Не правда ли, Лона, мы были ему добрыми сестрами?

Лона (крепко обнимая ее). Марта!

Берник выходит из кабинета.

Берник (обращаясь к кому-то в кабинете). Хорошо, делайте как знаете… Когда придет время, я сам… (Притворив дверь.) А, вы здесь? Слушай, Марта, надо тебе немножко приодеться, да и Бетти скажи. Конечно, не надо никакого особенного наряда. Пусть только будет мило и изящно, по-домашнему. И надо поторопиться.

Лона. Не забудь еще оживленного и счастливого выражения лица, Марта! И чтобы глаза смотрели весело.

Берник. И Улафа пошли вниз. Надо, чтобы он был около меня.

Лона. Гм… Улафа…

Марта. Хорошо, я скажу Бетти. (Уходит налево.)

Лона. Итак, значит, настал час твоего торжества.

Берник (ходит взволнованный взад и вперед). Да, настал.

Лона. Воображаю, каким счастливым и гордым должен чувствовать себя человек в такой час.

Берник (останавливается и смотрит на нее). Гм!

Лона. Говорят, весь город будет иллюминован.

Берник. Да, им так вздумалось.

Лона. Все союзы будут налицо со своими знаменами. Имя твое зажжется огненными буквами. А ночью во все концы полетят телеграммы: «Окруженный счастливой семьей, консул Берник, один из столпов общества, принимал от своих сограждан заслуженные им знаки уважения и почета».

Берник. Да, так и будет. Станут кричать «ура», толпа восторженно будет вызывать меня из этих дверей на террасу, и я буду вынужден выходить, кланяться и благодарить.

Лона. О, вынужден!..

Берник. А по-твоему, я могу чувствовать себя счастливым в эту минуту?

Лона. Нет, не думаю, чтобы ты мог чувствовать себя вполне счастливым.

Берник. Лона, ты презираешь меня?

Лона. Нет еще.

Берник. И ты не вправе, не вправе презирать меня! Лона, тебе не понять, как бесконечно одинок я среди этого общества с его узкими взглядами, исковерканными понятиями! Мне из года в год приходилось понижать свои требования, направленные к достижению достойной цели жизни. С виду я сделал немало, а в действительности – что? Лишь кое-что, пустяки, безделицу. Да здесь другого, лучшего и не потерпят. Попытайся я хоть на шаг опередить господствующие здесь взгляды и стремления общества – власти моей конец. Знаешь ли ты, что такое, в сущности, мы, так называемые столпы общества? Мы – орудия общества и больше ничего.

Лона. Почему ты увидал это лишь теперь?

Берник. Потому что я много думал в последнее время… с тех пор, как ты приехала… и особенно сегодня вечером… О Лона, зачем я не знал тебя вполне… тогда… в былое время?

Лона. Ну а если бы знал?

Берник. Никогда бы я не упустил тебя. А будь ты со мной, я не был бы тем, чем стал.

Лона. А ты не думаешь, чем могла бы стать для тебя та, которую ты избрал вместо меня?

Берник. Во всяком случае, я знаю, что она никогда не была для меня тем, в чем я нуждался.

Лона. Потому что ты никогда не посвящал ее в свои интересы, не установил между нею и собою правдивых, свободных отношений, предоставлял ей мучиться, упрекать себя за тот позор, который ты сам же обрушил на ее родных.

Берник. Да, да, да, это все последствия лжи и обмана.

Лона. Ну так почему же ты не сбросишь с себя всю эту ложь и обман?

Берник. Теперь?.. Теперь поздно, Лона.

Лона. Скажи мне, Карстен, какое удовлетворение можешь ты найти в этом показном благополучии и обмане?

Берник. Я? Никакого. Я осужден погибнуть, как и все это исковерканное общество. Но за нами идет другое поколение; я работаю для сына, подготовляю ему дело жизни. Придет же время, когда истина скрепит все общественные отношения и на ее основе мой сын построит свою жизнь… более счастливую, чем жизнь его отца.

Лона. А фундаментом все-таки останется ложь? Подумай, какое наследство ты оставляешь своему сыну.

Берник (подавив взрыв отчаяния). Я оставляю ему наследство еще в тысячу раз хуже, чем ты полагаешь. Но когда-нибудь проклятие будет снято!.. И все-таки… (Порывисто.) Как могли вы обрушить все это на мою голову?.. Но дело сделано. Отступать поздно. Не удастся вам погубить меня.

Хильмар, встревоженный, с распечатанной запиской в руке, быстро входит справа.

Хильмар. Да ведь это же… Бетти, Бетти!

Берник. Что там? Идут уже?

Хильмар. Нет, нет, но мне необходимо поговорить с кем-нибудь… (Уходит налево.)

Лона. Карстен, ты говоришь, что мы приехали погубить тебя? Ну так слушай же, какого он закала, этот блудный сын, которого ваше благонравное общество чурается, как зачумленного. Ему больше нет дела до вас, он уехал…

Берник. Но он хотел вернуться.

Лона. Йухан никогда не вернется. Он уехал навсегда, и Дина с ним.

Берник. Не вернется? И Дина с ним?

Лона. Да, она выходит за него замуж. Они дают пощечину всему вашему высоконравственному обществу, как я когда-то… Но довольно!

Берник. Уехал… и она… она отправилась с ним… на «Индианке»?

Лона. Нет, такой драгоценный груз он не посмел доверить этой необузданной шайке. Йухан с Диной отправились на «Пальме».

Берник. А!.. Значит… напрасно… (Быстро подходит к кабинету, порывисто отворяет дверь и кричит.) Крап! Остановите «Индианку»! Она не должна выходить в море сегодня!

Крап (из кабинета). «Индианка» уже в море, господин консул.

Берник (затворяет дверь и говорит упавшим голосом). Поздно… и напрасно…

Лона. Что ты говоришь?

Берник. Ничего, ничего. Оставь меня…

Лона. Гм… Послушай, Карстен, Йухан просил передать тебе, что он теперь поручил мне заботу о своем добром имени, которым он когда-то пожертвовал ради тебя и которое ты вторично отнял у него в его отсутствие. Йухан будет молчать, но предоставил мне полную свободу действий. Вот оба твои письма у меня в руках.

Берник. У тебя! И теперь… ты хочешь… как раз сегодня… может быть даже, когда торжественное шествие…

Лона. Я приехала сюда не уличать тебя, а встряхнуть тебя нравственно, чтобы ты сам сознался. Этого не удалось. Косней же во лжи. Смотри, я рву твои письма… Бери клочки, вот они. Теперь нет больше улик против тебя, Карстен. Теперь ты в полной безопасности. Будь счастлив… если можешь.

Берник (глубоко потрясенный). Лона… зачем ты не сделала этого раньше! Теперь поздно. Вся жизнь моя теперь разбита. Я не человек больше.

Лона. Да что же случилось?

Берник. Не спрашивай… Но жить я все-таки должен… и я хочу жить… ради Улафа. Он поправит… искупит все…

Лона. Карстен?

Хильмар возвращается бегом.

Хильмар. Никого нет, никого, и даже Бетти!

Берник. Да что с тобой?

Хильмар. Не смею сказать тебе.

Берник. Что такое?! Ты должен сказать!

Хильмар. Ну хорошо. Улаф бежал на «Индианке».

Берник (пошатнувшись). Улаф… на «Индианке»? Нет, нет!

Лона. Должно быть, так. Теперь я понимаю… Я видела, как он выскочил из окна…

Берник (в дверях кабинета кричит в полном отчаянии). Крап, остановите «Индианку» во что бы то ни стало!

Крап (выходя из кабинета). Невозможно, господин консул. Вы же сами знаете…

Берник. Мы должны ее остановить! Улаф там.

Крап. Что вы говорите!

Руммель (тоже выходя из кабинета). Улаф бежал? Не может быть!

Санстад (выходит). Его вернут с лоцманом, господин консул.

Хильмар. Нет, нет, он мне пишет (показывает записку), что будет сидеть в трюме, пока судно не выйдет в открытое море.

Берник. Я его никогда больше не увижу!

Руммель. Что за чепуха! Хорошее, прочное судно, только что отремонтированное…

Вигеланн (вышедший за другими).…На вашей собственной верфи, господин консул!

Берник. Говорю вам, я никогда больше его не увижу! Я лишился его, Лона, и теперь я вижу… он никогда не был моим. (Прислушивается.) Что это такое?

Руммель. Музыка. Шествие приближается.

Берник. Я не могу, я не хочу никого принимать!

Руммель. Что ты! Невозможно!

Санстад. Невозможно, господин консул. Подумайте, что вами поставлено на карту!

Берник. А что мне теперь до всего этого! Для кого мне теперь трудиться?

Руммель. Как ты можешь спрашивать! Для всех нас, для общества.

Вигеланн. Верно.

Санстад. И вы, вероятно, не забыли, господин консул, что и мы…

Марта входит слева. Издали доносятся звуки музыки.

Марта. Идут, а Бетти нет дома. Не понимаю, куда она…

Берник. Нет дома? Вот видишь, Лона, мне не на кого опереться – ни в радости, ни в горе.

Руммель. Убрать занавеси! Пожалуйста, помогите мне, господин Крап… и вы, господин Санстад. Какая досада, что семья именно сейчас вся в разброде! Совсем не по программе!

Отдергивают занавеси на окнах и на дверях. Вся улица иллюминована. На противоположном доме красуется большой транспарант с надписью: «Да здравствует Карстен Берник, столп нашего общества!».

Берник (испуганно отшатывается). Прочь все это… Видеть не хочу! Потушите! Потушите!

Руммель. Позволь спросить, ты в уме?

Марта. Что с ним, Лона?

Лона. Тсс! (Тихо говорит ей что-то.)

Берник. Прочь, говорю! Это издевательство! Разве вы не видите – все эти огненные языки дразнят нас!

Руммель. Признаюсь, однако…

Берник. Да что вы понимаете?.. А я, я! Это погребальное шествие!

Крап. Гм…

Руммель. Однако послушай… ты уж слишком принимаешь к сердцу…

Санстад. Мальчуган только прокатится через Атлантический океан – и снова дома.

Вигеланн. Только положитесь на десницу всемогущего, господин консул.

Руммель. И на судно, Берник! Ведь оно же не собирается тонуть.

Крап. Гм…

Руммель. Другое дело, будь это один из тех плавучих гробов, какие посылают крупные иностранные компании…

Берник. Чувствую, что седею…

Бетти, закутанная в шаль, входит из сада.

Бетти. Карстен! Карстен! Ты знаешь?..

Берник. Да, знаю!.. А ты… ты не видела ничего?.. Где у тебя были глаза? Ты – мать!..

Бетти. Выслушай меня!

Берник. Почему ты не следила за ним? Теперь я лишился его. Верни мне его, верни, если можешь!

Бетти. Да, да, верну! Он со мной!

Берник. С тобой?..

Все. А-а!..

Хильмар. Я так и думал!

Марта. Сын твой возвращен тебе, Карстен!

Лона. Сумей же сохранить его себе!

Берник (жене). Он с тобой? Правду ли ты говоришь? Где он?

Бетти. Не скажу, пока ты не простишь его.

Берник. А что тут прощать!.. Как же ты узнала?

Бетти. Ты думаешь, мать слепа? Я только до смерти боялась, чтобы ты не узнал. Он вчера намекал… И когда я увидела, что его комната пуста и нет ни сумки, ни платья…

Берник. Ну, ну?..

Бетти. Я побежала, захватила Эунэ, и мы с ним в его лодке… «Индианка» уже снималась с якоря, но мы, слава богу, поспели еще вовремя. Обыскали трюм и… нашли его. О Карстен, не наказывай его!

Берник. Бетти!

Бетти. И Эунэ тоже!

Берник. Эунэ? При чем здесь он? «Индианка» продолжала путь?

Бетти. Нет, в том-то и дело.

Берник. Говори, говори!

Бетти. Эунэ был так же потрясен, как и я; поиски затянулись, стемнело уже, лоцман стал отказываться вести судно, и Эунэ решился… от твоего имени…

Берник. Ну?

Бетти. …задержать корабль до завтра.

Крап. Гм…

Берник. Какое невыразимое счастье!

Бетти. Ты не сердишься?

Берник. Какое огромное счастье, Бетти!

Руммель. Ты уж чересчур совестлив!

Хильмар. Да, когда дело доходит до маленькой схватки со стихиями… ух!

Крап (стоя у окна). Шествие уже входит в сад, господин консул.

Берник. Теперь пусть идут.

Руммель. Весь сад полон народу.

Санстад. И вся улица битком набита.

Руммель. Весь город на ногах, Берник. В самом деле, момент зажигательный!

Вигеланн. Надо встретить его со смиренной душой, господин Руммель.

Руммель. Все союзы налицо со своими знаменами. Какое шествие! А вот и сам комитет с Рёрлуном во главе.

Берник. Пусть теперь идут, говорю я.

Руммель. Но послушай, ты теперь в таком возбуждении…

Берник. Ну так что же?

Руммель. Я, пожалуй, не прочь сказать за тебя…

Берник. Нет, спасибо. Сегодня я сам буду говорить.

Руммель. Да, но знаешь ли ты, что сказать?

Берник. Будь спокоен, Руммель! Теперь-то я знаю, что сказать!

Тем временем музыка стихает. Двери, ведущие на террасу, распахиваются. Рёрлун входит во главе комитета, за ними двое наемных слуг несут закрытую корзину. Вся зала наполняется народом. В саду и на улице необозримая толпа, над которой вздымаются флаги и знамена.

Рёрлун. Достоуважаемый господин консул! По удивлению, написанному на вашем лице, я вижу, что мы, словно незваные гости, вторгаемся к вам, в ваш мирный дом, где вас окружает ваша счастливая семья, преданные и деятельные друзья и сограждане. Но нас увлекало искреннейшее желание выразить вам чувства нашего глубокого уважения и почтения. Не впервые приходится вам принимать выражения таких чувств, но еще в первый раз чествование принимает столь обширные размеры. Мы многократно приносили вам нашу благодарность за те прочные нравственные устои, на которых вы, так сказать, строите наше общество. Сегодня же мы чествуем вас особенно… как дальновидного, неутомимого, бескорыстного, даже самоотверженного гражданина, по инициативе которого возникает предприятие, обещающее, по мнению всех компетентных лиц, дать могучий толчок дальнейшему преуспеянию, процветанию и благоденствию общества.

Многочисленные голоса из толпы. Браво! Браво!

Рёрлун. Господин консул! В течение многих лет вы служили всему нашему городу светлым примером. Я уже не говорю здесь о вашей образцовой семейной жизни или о ваших безукоризненных нравственных принципах, – это темы для тихой задушевной беседы, а не для торжественной публичной речи. Я говорю о вашей общественной деятельности, которая на виду у всех. Ваши верфи выпускают образцовые суда, которые несут свой флаг во все моря света. Многочисленная и счастливая семья рабочих видит в вас родного отца. Создав новые отрасли промышленности, вы положили основание благоденствию сотен семейств. Одним словом, вы – главнейший столп нашего общества в самом высоком значении этого слова.

Голоса из толпы. Браво! Браво!

Рёрлун. И в наше время особенно отрадно и дорого видеть то чистое бескорыстие, которым отличается вся ваша деятельность. Теперь вы намерены дать нам, – да, почему бы не сказать этого прямо и просто? – железную дорогу.

Многочисленные голоса из толпы. Браво! Браво!

Рёрлун. Предприятию этому, однако, по-видимому, суждено еще бороться с затруднениями, создаваемыми узкими и своекорыстными соображениями.

Голоса из толпы. Слушайте! Слушайте!

Рёрлун. Сделалось небезызвестным, что некие личности, не принадлежащие к нашему обществу, опередив наших трудолюбивых сограждан, захватили в свои руки некоторые преимущества, которыми по праву должен был бы пользоваться наш город.

Голоса из толпы. Да, да! Слушайте!

Рёрлун. Этот достойный сожаления факт, конечно, дошел и до вашего сведения, господин консул. Но, несмотря на это, вы непоколебимо преследуете вашу цель, памятуя, что истинному гражданину своего отечества не подобает заботиться только о местных интересах.

Голоса из толпы. Гм!.. Нет! Нет!.. Да!.. Да!..

Рёрлун. Итак, мы сегодня чествуем вас как гражданина государства, как такого человека, каким каждый должен был бы быть. Да послужит ваше предприятие к истинному и прочному благу общества. Правда, железная дорога может облегчить доступ к нам дурным элементам, но она же быстро может и избавить нас от них. Да и теперь мы не избавлены от вторжения таких дурных элементов извне. Но в том, что именно в этот торжественный вечер мы, если верить слухам, счастливо и скорее, чем надеялись, избавились от некоторых из них…

Голоса из толпы. Тсс! Тсс!

Рёрлун. …в этом я вижу доброе предзнаменование для предприятия. То же обстоятельство, что я решился затронуть подобный вопрос здесь, ясно доказывает, что мы находимся в доме, где нравственные принципы ставятся выше родственных отношений.

Голоса из толпы. Слушайте! Браво!

Берник (в то же время). Позвольте мне…

Рёрлун. Еще два слова, господин консул. Трудясь так долго на пользу города, вы, конечно, были далеки от мысли стяжать этим путем какую-либо осязательную награду для себя лично. Но это маленькое доказательство признательности ваших сограждан вы не вправе отклонить от себя, особенно в такую знаменательную минуту, когда мы, по уверению знающих людей, вступаем в новую эру.

Многочисленные голоса из толпы. Браво! Слушайте, слушайте!

Рёрлун делает знак слугам, которые подносят корзину; члены комитета вынимают из нее и передают Рёрлуну те предметы, о которых говорится ниже.

Рёрлун. Итак, господин консул, имеем честь поднести вам серебряный кофейный сервиз. Пусть он украшает ваш стол в те часы, когда мы будем иметь удовольствие, как часто бывало и прежде, собираться в вашем гостеприимном доме. И вас, господа, всегда с такой готовностью помогавших первому человеку в нашем городе во всех его предприятиях, мы также просим принять на память эти безделицы. Вот этот серебряный бокал назначен вам, господин Руммель. Вы не раз при звоне бокалов красноречиво защищали интересы общества. Пусть же почаще представляются вам случаи высоко поднимать и осушать этот бокал за общество! Вам, господин Санстад, позвольте передать этот альбом с карточками сограждан. Ваша известная, всеми признанная гуманность стяжала вам друзей во всех кругах общества. Вам же, господин Вигеланн, позвольте поднести это собрание проповедей на веленевой бумаге в роскошном переплете. Зрелость мысли, вырабатываемая годами, привела вас к глубоко серьезному взгляду на жизнь, и ваша многолетняя деятельность среди мирской суеты была облагорожена мыслью о другой, высшей жизни. (Обращаясь к толпе.) Затем, друзья мои, да здравствует консул Берник и его соратники! Да здравствуют столпы нашего общества!