Текст книги "Евгения, или Тайны французского двора. Том 2"

Долорес не смела больше возражать. Грустно простилась она со своим возлюбленным и с Хуаном; Валентино остался оберегать ее.

Прим поступил в пехоту, представившись вместе с Олимпио императору в качестве уполномоченного испанской королевы. Людовик Наполеон, казалось, был очень рад этому и предоставил им самим выбрать войска, с которыми они желают совершить поход.

Таким образом, маркиз, Октавио, Олимпио и маленький Хуан присоединились к корпусу карабинеров, который вскоре выступил из Парижа.

Разлука с Долорес была тяжела. Она обняла со слезами на глазах Олимпио и Хуана, но не решилась более выражать вслух своих мрачных предчувствий. Она скрыла свои слезы и могла только молиться за дорогих ей людей.

– Обязанность мужчины идти на войну, и сын Филиппо должен с раннего возраста привыкать к этому, – говорил, расставаясь, Олимпио. – Прощай, моя дорогая Долорес, мы снова увидимся, мы навечно принадлежим друг другу.

Весной 1854 года французские и английские войска двигались к театру военных действий. Английская армия находилась под предводительством искусного полководца лорда Реглана, французская – под командой маршала С. Арно, называвшегося прежде Леруа.

Генерал Агуадо, маркиз Монтолон, Октавио и Хуан также отправились на восток.

Русские имели предводителем старого славного полководца Паскевича, который во второй половине марта переправил свои войска через Дунай, тогда как генерал Лидере осадил Добруч и под стенами Силистрии соединился с генералом Шильдером.

Омир-паша отступил к крепости Шумле.

IX. ИНФАНТА БАРСЕЛОНСКАЯ

Прежде чем последуем за нашими друзьями на отдаленный театр войны, мы должны еще раз заглянуть в Тюильрийский дворец, в котором к тому времени произошли важные перемены.

Через авантюриста Бачиоки, ставшего старшим казначеем, император, как и императрица, старался разведать о прекрасной иностранке, привлекавшей к себе взоры всех во время наполеоновского праздника. Подходящий для подобных поручений, корсиканец сообщил своему повелителю, что эта дама – Долорес Кортино, испанка, невеста генерала Олимпио Агуадо. Его сведения простирались еще далее, так как он под каким-то важным предлогом посетил Долорес, которая, не подозревая его истинных намерений, приняла его любезно.

Бачйоки описал императору ум, обходительность и красоту Долорес. Поняв, что Наполеон ею заинтересовался, он хотел воспользоваться этим для достижения возможно большего влияния на императора и, следовательно, для приобретения богатства. Он хорошо знал непостоянство и раздражительный характер своего повелителя. Это была уже не первая его услуга в делах любви. До брака Наполеона с графиней Монтихо он несколько раз служил ему посредником в любовных делах с прекрасными дамами, да и после брака нашел случай устроить подобное развлечение императору, которого только поначалу и недолго прельщала Евгения.

В этом отношении он был способным слугой, который в течение многих лет продавал свои услуги за баснословные суммы.

Благодаря описаниям Бачйоки, Наполеон еще более воспылал страстью к прекрасной Долорес, и только один Олимпио стоял у него на пути. Он знал решительность и железный характер этого человека и потому придумывал способы избавиться от него, как избавился от принца Камерата.

Но это было не так легко, потому что едва ли дон Агуадо попадет в ловушку; кроме того, маркиз де Монтолон, двоюродный брат того графа Монтолона, который в прежнее время был верным другом и спутником Наполеона в годы его несчастий, мог бы в этом деле быть для него опасным.

Это был случай, в котором опять помог лукавый Бачйоки.

– Я готов спорить, государь, – сказал он вкрадчиво, – что сеньора не знает, как отделаться от этого дона Олимпио Агуадо. Это я понял из ее слов, и начавшаяся война представляет удобный для этого случай.

– Да, если бы дон был француз.

– Испанец также может быть назначен на войну.

– Каким же образом? У вас, кажется, есть план?

– Да, государь, испанская королева, без сомнения, пошлет в ваши войска несколько лучших офицеров, – можно бы выразить в Мадриде желание…

– Чтобы в числе прочих назначили дона Агуадо, – вы правы, Бачйоки.

– Отвага этого дона известна. Потому весьма вероятно, что опасности войны не останутся для него без последствий и даже могут, в несчастном случае, лишить его жизни, – сказал слуга с многозначительной улыбкой.

Людовик Наполеон молчал, он смерил глазами Бачйоки, как будто хотел сказать: какая гадина! Однако не выразил своих мыслей, нуждаясь в этом, способном на все человеке.

– Я через посольство передам это желание в Мадрид, – сказал он после некоторой паузы.

– В таком случае позвольте мне обратиться к вам со всеподданнейшей просьбой, государь, – сказал Бачйоки с низким поклоном,

– Говорите, мне будет приятно исполнить вашу просьбу.

– Недавно я видел у генерала Персиньи герцога Медина; он, кажется, происходит от боковой линии этого испанского дома!

– Как его полное имя?

– Герцог Эндемо Медина, государь! Этот дон из древней фамилии просит милостивого позволения отправиться на войну, и я обещал ходатайствовать за него.

– Просьба ваша будет исполнена! Сообщите герцогу мое согласие, и сами распорядитесь остальным.

– Итак, я надеюсь сообщить вам вскоре сведения о прекрасной сеньоре, государь, – сказал Бачйоки, откланиваясь. Император немедленно приказал испросить у королевы Изабеллы назначение Олимпио генералом и повеление отправиться в поход, о чем, как мы видели, и было сообщено дону через Олоцага.

Мы представили благосклонным читателям первый краткий очерк постепенно развивающихся придворных интриг.

Между тем как император все более и более интересовался прекрасной возлюбленной Олимпио, Евгения питала желание совершенно устранить эту сеньору. Она ненавидела Долорес, потому что ее любил Агуадо.

Его образ постоянно стоял перед ней; она видела его в соборе гордого, с бриллиантовым крестом; он едва поклонился, как будто не хотел склонить головы, эта гордость и благородная внешность внушали к нему уважение. Евгения знала причину его холодности и хотела видеть его поверженным, обожающим ее одну; эта мысль, это желание не давали ей покоя! Олимпио должен был во что бы то ни стало быть у ее ног, – он смущал ее сон, его одного видела она, когда, закрыв глаза, чувствовала на себе поцелуи императора; его домогалась она со всей страстью.

Бесчисленные планы, новые пути приходили на ум Евгении, но трудно было выбрать лучший из них. Тогда императрица вспомнила об одном человеке из ее свиты, на которого можно было положиться в этом опасном предприятии. Эта женщина, казавшаяся ей способной для подобного поручения, была возвышена ею из грязи, и потому Евгения могла рассчитывать на ее благодарность.

Дама эта была испанка, которая могла понять ее тайну и исполнить задуманные планы. В ее жилах текла кровь южанки, и судьба дала ей угрюмый характер; она не любила людей и только к Евгении питала почти безграничную преданность.

Чтобы понять, кто была эта дама, мы должны вернуться немного назад. В тот вечер, когда Марион отправилась в морг, откуда предполагалось перенести тело загадочного инфанта Барселоны в испанское посольство, она видела, как отправили во дворец его старую Жену и молоденькую дочь. Их отвезли в придворном экипаже в Тюильри, где императрица приняла их в своем салоне. Евгения отпустила свою свиту, желая наедине переговорить с дамами, которых окружала странная таинственность.

Войдя в салон, сгорбленная старушка, лицо которой было скрыто вуалью, и дочь опустились на колени; императрица подошла к ним и подняла их.

– Доверьтесь мне, – сказала она по-испански. – Я желаю вам добра и хочу помочь! Мне сказали, что умерший был инфантом Барселоны. Откройтесь мне, какая тайна окружает вас?

Старуха залилась слезами, она ломала себе руки; дочь ее подошла к Евгении.

– Благородная императрица, – заговорила она звучным голосом. – Мы опозоренные изгнанницы. Судьба наша горькая, и вы одни можете изменить ее.

– Он скончался, умер в горе! – простонала старуха.

– Простите скорбь матери, – сказала дочь. – Велите отвести ее к телу инфанта, а я останусь здесь и объясню вам все.

– Я пойду с ним в могилу, я и это хочу разделить с ним! – вскричала старуха.

– Вы меня глубоко тронули. Ваш супруг, инфант, будет в эту ночь перевезен из морга в капеллу испанского посольства…

– Пустите меня к нему, кто может разлучить меня с несчастным, тяжелую судьбу которого я до сих пор делила! Вы не можете быть так жестоки! Имейте сострадание, – молила старуха.

– Ваше желание будет исполнено, – сказала ласково Евгения старухе, потом, обернувшись к девушке, прибавила: – Вы останетесь у меня, доверьтесь мне, я вам помогу!

– Поздно, слишком поздно, его нет у меня, мне остается одна смерть! Я пойду в могилу за несчастным, которого лишили трона и заставили бродить из страны в страну!

Евгения позвонила и приказала передать одному из камергеров, чтобы он отвез старую женщину в испанское посольство.

Старуха, поблагодарив императрицу, оставила Тюильри. Оставшись наедине с девушкой под вуалью, Евгения попросила ее сесть напротив себя.

– Я готова вас выслушать и помочь вам, – сказала она мягким, ласковым голосом, производившим всегда глубокое впечатление.

– Кто изгнан и презрен светом, государыня, в том является ненависть и вражда! Мой отец не проклинал тех, кто постыдно изгнал его, – я проклинаю их. Душа моего отца была благородна и велика, он простил виновников своего несчастья, никакое преступление не тяготило совести старика, – он умер, благословляя своих врагов!

После короткой паузы она продолжала глухим тоном:

– Когда умер в 1788 году испанский король Карл III, трон наследовал его сын, Карл IV, имевший в супружестве Марию Луизу Пармскую. В 1770 году нелюбимая королем Мария Луиза родила сына, наследника престола. Но небо как будто хотело наказать их брак, и первенец имел на лбу черное пятно в виде звезды. Посмотрите, у меня точно такое же пятно, наследованное мною от Франциско, инфанта Барселонского, лишенного престола.

Девушка откинула вуаль, и Евгения вздрогнула, взглянув на нее, но тотчас же подавила свое волнение. Черты таинственной испанки были прекрасны, правильны и благородны, хотя и угрюмы, а в глазах выражалась мрачная злоба. Черные волосы оттеняли черты ее лица: правильный нос, полные алые губы; щеки имели желтовато-бледный цвет, свойственный южанкам, а глаза отличались прекрасным блеском. На губах появлялась иногда презрительная улыбка, вызванная рассказом и воспоминанием о Марии Луизе. На лбу была черная звезда, придававшая всему лицу злое выражение.

– Точно такое же пятно было у первородного инфанта. Увидев пятно у новорожденного, доктора перепугались и сообщили королю об этом несчастье.

Был собран тайный совет, и сама королева сделала ему предложение. Увидев дитя, она оттолкнула его и прокляла час его рождения. Народу объявили, что инфант умер, но он жил в отдаленной комнате дворца; Мария Луиза никогда о нем не спрашивала, и король также мало заботился об отверженном невинном существе.

При тайном крещении ребенку дали имя Франциско. Когда он вырос, его отвезли в монастырь. После него у королевы было еще два сына – старший Фердинанд VII и младший дон Карлос.

Хотя тайну об инфанте с черной звездой тщательно скрывали и воспитывали его вдали от света в уединенном монастыре, однако, когда ему исполнилось тридцать лет, он узнал от одного монаха тайну своего происхождения. Он бежал из монастыря в Мадрид для предъявления своих прав. Тогда совершилось неслыханное дело. Карл IV, родной отец инфанта, не имел мужества воспрепятствовать королеве объявить через ее любимца Годуа, что этот инфант авантюрист и обманщик. Инфанта Барселонского заключили в темницу, где много лет его держали как преступника, и лишили сана и прав.

Королева пожаловала своему любимцу Годуа княжеское достоинство де ла Пац (князь Мира), она даже стремилась устранить короля и инфанта Фердинанда, как устранила моего несчастного отца, надеясь возвести новопожалованного князя на престол и оставить последний рожденным от князя детям. Она ненавидела своего супруга и инфанта Фердинанда и, чтобы избавиться от них, призвала в Испанию императора Наполеона.

Возмущение вознегодовавшего народа положило конец дерзким поступкам этой женщины. Годуа попал в руки возмутившихся и сделался жертвой народной ярости. Королева сдалась под защиту Наполеона и его полководца Мюрата, который осаждал Мадрид. Она хотела с его помощью спасти своего любимца от справедливого народного гнева.

Карл IV, Мария Луиза и Годуа должны были под прикрытием французских войск явиться в Байону к императору Наполеону. Мария Луиза потребовала, чтобы ее второй сын, выдаваемый ею за пеэвенца, был казнен как изменник. Но Фердинанд сумел, несмотря на это, занять престол своих предков, а Мария Луиза с королем и своим возлюбленным удалилась в Рим. Там она умерла никем неоплаканная. Карл IV умер через несколько дней после нее. Инфанту Барселоны удалось бежать из тюрьмы, но его права на принадлежащий ему престол не были признаны. Он бежал отвергнутый, преследуемый и обесчещенный.

В Гранаде он встретил такую же, как он, несчастную дочь государя, мою мать, происходящую от Абенсерагов. Она делила его участь, переходила с ним с места на место, и после смерти Фердинанда VII, изнемогшего под тяжестью своих мучений, я родилась на свет. Я вела с моими несчастными родителями кочевую жизнь. Нигде не было для нас убежища, нигде не находили мы покоя и мира.

Я наследовала от отца этот знак, черную звезду, а вместе с ним и бесприютность. Подобно цыганам, опасным духам, бродили мы по степям и полям – при виде нас творили крестное знамение, за нами всюду шло несчастье.

Сердце мое мало-помалу охладевало, ненависть к людям наполняла мою душу; я чувствовала, что я никого и ничего не любила, кроме отца и матери.

Барселонский инфант был престарелый несчастный отверженец, но сердце его было велико и благородно, хотя он мало показывал свои чувства. Верной любовью старался он утешить жену и дитя в выпавшей на их долю скитальческой жизни; он был так великодушен, что прощал тех, которые отреклись от него.

До конца междоусобицы, которую мой отец старался не разжигать, нам разрешали жить на родине, но потом изгнали за границу, Барселонскому инфанту запретили пребывание в Испании. Никогда не забыть мне той горькой минуты, когда отец, поднявшись с нами на вершину Пиренеев, обратился в последний раз с поклоном к своему отечеству! Он простер руки, слезы капали на его седую бороду; я и мать стояли на коленях; он благословил Испанию, которую должен был покинуть, Испанию, принадлежавшую ему по законам Божьим и людским; еще раз поклонился ей и отправился с нами в вашу гостеприимную страну.

Мы были изгнанниками! В нужде провели мы следующий год, двигаясь к северу. Наконец пробил последний час моего бедного отца. Не изменяя самому себе, никого не проклиная, нуждаясь в самом необходимом, хоть он и происходил из царского рода, он, умирая, остался таким же, каким был при жизни. Он благословил и поцеловал нас при прощании. Черная Звезда исчез с лица земли! После долгого странствования он достиг наконец предела человеческой жизни, вечного покоя; мы стояли на коленях около его смертного одра и молились, молились день и ночь, пока у нас не отняли его тело.

Любовь и прощение составляли его жизнь, кротостью и добротой дышало каждое его слово.

Простите моей убитой жизнью матери, что она в справедливом гневе проклинает виновников несчастья своего супруга, простите мне, что в моей душе поселилась ненависть и вражда к людям! Вам все известно.

Евгения с возрастающим вниманием слушала инфанту, затем протянула ей руку.

– Останьтесь у меня и займите в моей свите достойное вас место, – сказала она. – Вы мне все открыли, и я благодарю вас за это! Скажите мне ваше имя, инфанта!

– Мой отец назвал меня Инессой! Вы хотите дать мне приют, но что будет с моей несчастной матерью?

– Пусть она сопровождает труп своего супруга, вашего благородного отца, в Мадрид; я позабочусь, чтобы ее там достойно приняли…

– Только нет в живых невинно пострадавшего!

– Инфанта Инесса, я назначаю вас своей статс-дамой и желаю видеть вас постоянно в моих частных покоях, – сказала императрица. – Выберите себе одежду, соответствующую вашему происхождению, и носите испанскую мантилью, закрывая ею лоб, чего не дозволяется прочей свите. Я надеюсь устроить ваше будущее, которое заставит вас позабыть прошлое.

Исполненная благодарности, инфанта стала на колени перед Евгенией.

– Вы явились ангелом в моей несчастной жизни, государыня, – требуйте от меня всего, я готова отдать за вас мое последнее дыхание! – воскликнула Инесса. После тяжкой борьбы, многолетней замкнутости сердце ее стремилось шумно выразить свою любовь.

Она почувствовала глубокую привязанность к Евгении, которая так ласково приняла ее.

Между тем как удрученная скорбью супруга умершего инфанта, не желавшая расстаться с его телом, уехала в Мадрид, окруженная почестями, согласно желанию императрицы, Инесса вступила в придворный штат Евгении. Она стала доверенной особой и находилась при императрице, когда та удалялась в свои частные покои.

Инфанта так привязалась к Евгении, что последняя могла требовать от нее вышеупомянутой услуги. Евгения хорошо знала это; она измерила всю глубину привязанности Инессы, когда та лежала у ее ног и созерцала ее как божество.

Об этой-то инфанте, избегавшей всех прочих людей и смотревшей на них с недоверием, вспомнила Евгения, когда желание устранить прекрасную достойную сеньору Долорес превратилось в могучую страсть. Инфанте она могла довериться, могла принять ее помощь, чтобы быть уверенной в исполнении своих планов и желаний.

В одной из следующих глав мы расскажем путь, выбранный ею для достижения этой цели.

Прежде чем мы поведем читателя на театр военных действий, передадим ему разговор, происходивший в отеле Персиньи между Бачиоки и Эндемо.

Государственный казначей принес мнимому герцогу патент французского офицера и, следовательно, позволение ехать на войну с Россией.

– Благодарю за эту милость, – сказал Эндемо, оставшись наедине с Бачиоки. – Но еще один вопрос: может ли сопровождать меня мой слуга?

– Без сомнения, герцог! Распоряжайтесь как вам угодно! Если на пути встретится какое-либо препятствие, то воспользуйтесь этим приказом маршалу С. Арно.

Этого только и желал Эндемо. Теперь он достиг цели и никто не мог воспрепятствовать ему в осуществлении его убийственных планов.

– Вы услышите обо мне, – сказал он. – При каком карабинерном полку состоит генерал Агуадо?

Бачиоки назвал полк и место, вблизи которого последний находился.

– Вы легко найдете следы этого дона, – прибавил он. – Я знаю, вам нужно свести с ним счеты, вы легко найдете удобный для этого случай, которого я желаю от чистого сердца.

– Возвратится только один из нас, – сказал Эндемо, злобно сверкнув глазами.

– Возвращайтесь вы и займите освободившееся генеральское место.

– Условие заключено! Дайте мне вашу руку. Я сгораю от нетерпения удовлетворить свою ненависть. Посмотрите, как я дрожу, и судите по этому, какое чувство наполняет меня при этом имени! Я испанец, по крови родной корсиканцам. Вы знаете нашу горячую кровь, Бачиоки, соперник должен наконец уступить мне дорогу!

– Как вы сказали? Соперник? – проговорил удивленный государственный казначей. – Вы также любите прекрасную сеньору, живущую на Вандомской площади?

– Я люблю ее до безумия, и она будет моей, хотя бы небо и земля противились этому.

Бачиоки холодно улыбнулся.

– Теперь я понимаю, что ваша ненависть основательна, мой дорогой герцог! Устраните соперника, это вам легко удастся. Нельзя не похвалить вашего вкуса – сеньора прекраснейшее, умнейшее и добрейшее существо во всем Париже! Я порадуюсь от чистого сердца, если она будет вашей.

Государственный казначей дружески пожал мнимому герцогу руку, и Эндемо подумал, что нашел в нем верного союзника, но Бачиоки был еще опаснее и утонченнее этого плута, которого он обманывал.

– Он любит сеньору, – шептал государственный казначей с дьявольской улыбкой, возвращаясь в Тюильри, – отсюда и его ненависть! Он, кажется, хорошее орудие для того, чтобы освободить нас от этого дона; может быть, они сами покончат друг с другом без постороннего вмешательства, что избавило бы нас от труда! Кажется, в этом деле я обнаружил свою способность к дипломатии.