Текст книги "Серапис"

Глава XXVIII

Жильцы большого дома на Канопской улице также долго не спали в ту ночь. Даже Димитрий, несмотря на усталость, изменил своей привычке рано отправляться на покой; ему непременно хотелось поскорее устроить счастье Марка. Уговорить мачеху было нелегким делом, но он отлично справился с этим.

Когда молодой человек принялся расхваливать Даду и выразил желание видеть ее женой брата, Мария отнеслась к нему, конечно, далеко не благосклонно. Однако пасынок не смутился, с полным самообладанием подвигаясь к своей цели. Он прямо сказал, что имеет возможность доставить своему отцу венец праведника, если мачеха примет его условия. Честолюбивая женщина была вне себя от изумления. Сначала она не хотела верить такому известию, потом принялась угрожать Димитрию земной и небесной карой и, наконец, взяла с него торжественную клятву, что он говорит правду. Молодой человек стоически вынес эту бурную сцену и поручился в справедливости своих слов не только спасением души, но даже всем своим тленным богатством. Убедившись, что пасынок действительно располагает средством доставить ей величайшую почесть, которой она так добивалась, Мария переменила тон. Видя ее колебания и нерешительность, Димитрий не говорил ни слова, не без злорадства следя за тяжелой внутренней борьбой своей противницы. Но к этому чувству примешивалось также опасение за исход дела, пока, наконец, мачеха не задала ему решительный вопрос. Она пожелала узнать, действительно ли Дада намерена креститься, как намекнул Димитрий в начале разговора.

– И это именно Марк обратил ее в христианство? – вторично спросила Мария.

– Он, и только он.

– И ты клянешься, что считаешь племянницу Карниса честной и порядочной девушкой?

– Охотно клянусь тебе в этом!

– Я видела ее на ипподроме. Она красива и необычайно привлекательна; а что же Марк?

– Он полюбил Даду до безумия, и мне известно, что девушка искренне и бескорыстно ответила на его чувство. Кроме того, в здешних родовитых семьях есть немало знатных женщин, происхождение которых сомнительно, между тем как возлюбленная твоего сына принадлежит к хорошему роду. Ее дядя – потомок одной из лучших сицилийских фамилий. Однако все это едва ли может иметь для нас серьезное значение, – прибавил вскользь Димитрий, – жена родного внука Филиппа встретит в Александрии всеобщий почет, хотя бы даже она была из вольноотпущенных.

– Знаю, – прошептала Мария, как будто ей действительно не было до этого никакого дела.

Потом она долго молчала и, наконец, медленно подняв глаза, воскликнула все еще нетвердым голосом:

– Что мне может быть дороже счастья единственного сына? Кроме того, перед Богом мы все равны: как богатые, так и бедные. Конечно, я, как слабая женщина, исполненная недостатков, мечтала о другой невесте для потомка благородного дома. Но теперь я смотрю на этот союз как на испытание, ниспосланное свыше, и благословлю его от души, если Дада принесет с собой вместо приданого то единственное благо, которое составляет для меня и Марка конечную цель наших стремлений. Ореол праведника откроет Апеллесу врата небесного царства. Похлопочи, чтобы твоего отца причислили к подвижникам веры, и тогда я сама соединю Марка с молоденькой певицей.

– Смотри же, не откажись от своего слова! – воскликнул Димитрий, покидая комнату. Он немедленно поехал за братом и Дадой в дом Порфирия, и юная чета в тот же вечер получила материнское благословение.

Несколько недель спустя Дада вместе с Горго приняла христианство. Невесту Марка назвали при крещении Цецилией, и молодые люди были обвенчаны, по желанию Марии, с большой пышностью самим епископом Феофилом.

Вдова Апеллеса осыпала невестку самыми роскошными подарками, однако Дада по-прежнему боялась ее и не любила богатого дома на Канопской улице.

Вскоре Димитрий предложил Марку заняться хозяйством в их наследственном имении в Киренаике. Цецилия сразу ухватилась за эту мысль, и ее муж принял предложение брата, который обещал помогать ему своими советами.

Сначала они боялись, что Мария не отпустит от себя сына, но их опасения оказались напрасными. Она одобрила план молодых супругов, хотя, по ее словам, одинокая жизнь без любимых детей будет ей очень тяжела. Но, в сущности, почтенная матрона вовсе не боялась одиночества. Теперь она пользовалась еще большим почетом в своем кругу и стояла во главе многих благотворительных учреждений, предпочитая общественную деятельность скромным обязанностям семейной женщины. Мария имела привычку восхищаться на словах редкими качествами своей невестки, хвалить ее красоту, набожность и доброе сердце, она даже намекала знакомым, что сама выбрала жену своему сыну. Однако, несмотря на это, любящая свекровь не думала удерживать «свою милую дочь» в Александрии. Присутствие бывшей публичной певицы в доме Апеллеса, причисленного церковью к лику праведников, втайне оскорбляло знатную матрону.

Таким образом, молодая пара без помехи переселилась в Киренаику. Дада, с ее веселостью и здравым взглядом на вещи, деятельно помогала мужу в управлении поместьем. Беззаботная резвушка обратилась в домовитую мать семейства, а праздный любитель конских бегов – в прилежного сельского хозяина. Димитрий прожил с ними три года, помогая Марку в делах. Переселившись потом в Арсиною, он часто приезжал к молодым супругам гостить на несколько месяцев и при этом обычно говаривал брату: «В Александрии я чувствую себя язычником по убеждению, но в доме твоей Цецилии с удовольствием делаюсь христианином».

Перед отъездом Марка из родного города тяжелый удар поразил благородного старца Евсевия. Его проповедь, которой он старался успокоить умы прихожан перед ниспровержением Сераписа и указать им настоящую дорогу, не понравилась епископу. Духовные лица, слушавшие это поучение, обвинили почтенного дьякона перед Феофилом в явном пристрастии к язычеству и богохульстве. Владыка поручил расследовать дело Евсевия своему племяннику Кириллу, занявшему впоследствии епископский престол. Вслед за тем обнаружилось, что дьякон приютил у себя арианку Агнию, поручив ей надзор за православными больными. Юный Кирилл с жаром принялся порицать почтенного старика и подверг его тяжелому взысканию. Между тем епископ решил удалить Евсевия из Александрии, где, по его мнению, требовались «люди поумнее», и перевести его в какой-нибудь сельский приход.

Несчастному дьякону и его жене было очень тяжело покидать их бедный домик и сад. В этом скромном жилище они провели несколько десятков лет. Однако великодушный Марк поспешил утешить стариков, предложив бывшему наставнику место в своем имении. Таким образом, церкви, построенные молодым помещиком в его деревнях, были освящены Евсевием. Кроткие поучения старца и его ласковый нрав привлекли к нему сердца простолюдинов, которые охотно переходили в христианство и посещали дом Божий. Но влияние и пример Цецилии действовали на сельских жителей едва ли не благотворнее всех проповедей. Мужчины и женщины, свободные и невольники, любили ее, почитали и следовали советам молодой женщины, твердо уверенные в нравственном превосходстве Цецилии.

При таких условиях языческие храмы и алтари были добровольно покинуты, постепенно пришли в упадок и, наконец, разрушились сами собой на земле Марка без всякого насилия над совестью язычников, без угроз и притеснений. То же самое произошло и в поместьях Константина. Они отстояли от имения сына Марии только в одном дне пути, так что оба семейства постоянно поддерживали дружеские сношения. Земли Константина принадлежали раньше ливийцу Баркасу, который не успел своевременно явиться со своим войском на помощь защитникам Серапеума. Государство конфисковало его имущество, и префект по выходе в отставку купил эти прекрасные владения, так как Горго принесла в приданое громадное состояние своей покойной бабушки Дамии.

Сыновья Порфирия счастливо избежали смерти при ужасной резне в Фессалониках. Они были ревностными христианами, и потому отец еще при жизни передал им торговлю и значительную часть своего богатства, чтобы, не беспокоясь больше о духовном завещании, открыто служить старым богам и окончательно оставить все христианские обряды. Прекрасные произведения искусства, найденные Константином и Горго в доме Баркаса, тщательно сохранялись новыми хозяевами. Вскоре в этой округе, бывшей в прежнее время очагом многих народных восстаний в защиту язычества, почти все население обратилось в христианство. Маленький Папиас воспитывался вместе с детьми Дады-Цецилии в поместье Марка. Агния удалилась от мира, как только ее брат был пристроен у добрых друзей.

После смерти Карниса и Герзы, убитых при защите Серапеума, тяжело раненный Орфей был перенесен в госпиталь, находившийся в ведении Евсевия. Агния взялась ухаживать за юношей и просиживала дни и ночи у его изголовья. Дьякон часто приводил туда Папиаса с Дадой. Молодая женщина передала своей подруге от имени Марка, что в случае смерти дьякона он готов принять ее с братом на свое попечение. Первоначальное воспитание мальчика взял на себя сам Евсевий. Добрый старик ежедневно радовал Агнию рассказами о его успехах и способностях к учению. Ребенку очень нравилось жить в доме священнослужителя, и хотя он охотно навещал сестру, однако уходил от нее без слез, весело подпрыгивая и держась за руку Дады. Орфей никого не узнавал и после ухода посетителей принимался еще громче бредить о великом Аполлоне и других языческих богах. Он постоянно воображал себя в пылу сражения с христианами и проклинал их.

Во время таких припадков безумия Агния нежно успокаивала больного и, заметив в нем проблеск сознания, начинала говорить с ним о Спасителе, о вечной жизни, но Орфей не слушал ее.

Девушка переживала у его страдальческого ложа самые жестокие муки, но все-таки не уходила прочь. Предвидя близкий конец любимого человека, она впадала в глубокое отчаяние. Однако крепкий организм юноши долго боролся со смертью. В последнюю ночь Агния показалась Орфею музой; он подозвал ее к себе, приподнявшись с постели, потом, не выпуская руки молодой девушки, опрокинулся на изголовье и остался неподвижен. Проходила минута за минутой. Агния напряженно смотрела на дорогие черты и прислушивалась к разговору двух дьяконис, сидевших около другого пациента. Одна из них рассказывала, что муж ее сестры, каменщик, умер нераскаянным язычником и заклятым врагом христианства. Тогда Доротея, его жена, дала обет спасти эту грешную душу. Она ушла от детей, оставив их на попечение церкви, и удалилась в монастырь, чтобы предаться здесь уединению и молитве. Сначала муж являлся ей во сне, окруженный чудовищами, повелевая Доротее вернуться к детям и оставить в покое его душу, потому что она вполне счастлива среди веселых духов. Но вскоре покойный показался жене с опаленными членами и стал просить, чтобы она молилась о нем, потому что он терпит в аду жестокие мучения.

Тогда Доротея ушла в пустыню близ Кольцума, где живет и теперь в скалистой пещере, питаясь травами, кореньями и раковинами, которые приносит море на песчаный берег. Отшельница отвыкла от сна и молится день и ночь о спасении души умершего мужа. Господь же дал ей силу сосредоточить все свои мысли на загробной жизни, забыв о детях. Такое самоотречение получило, наконец, величайшую награду: с некоторого времени покойный стал являться ей в светлой блистающей одежде, окруженный ангелами.

Агния не пропустила ни слова из этого разговора, и, когда на рассвете почувствовала, что неподвижное тело Орфея коченеет, и увидела его лицо, искаженное предсмертной мукой, холодная дрожь пробежала по ее членам. Девушка была уверена, что покойный обречен на страшные терзания в аду, как и муж Доротеи. Несколько минут спустя, когда остальные сиделки вышли из комнаты, Агния робко наклонилась над трупом, поцеловала бледные губы юноши и дала клятву спасти его душу.

Вечером она вернулась к Евсевию, которому сообщила свое намерение тоже уйти в пустыню близ Кольцума, чтобы поселиться там с другими отшельницами. Старик просил ее остаться у них, посвятив себя воспитанию Папиаса и служа опорой своим престарелым друзьям. Жена дьякона присоединила свой голос к просьбам мужа, со слезами умоляя Агнию отказаться от подвига, слишком трудного для ее лет, но девушка оставалась холодна и безучастна ко всем увещаниям. Она стала неузнаваемой и вскоре настояла на своем, совершенно равнодушно простившись с приютившими ее стариками и Папиасом. Молодая христианка пошла пешком к прибрежью Красного моря, выпрашивая дорогой милостыню. Там она встретила вдову каменщика, исхудавшую, как скелет, и едва живую. Агния осталась при ней, закрыла отшельнице глаза в час ее смерти и начала вести в пещере такой же образ жизни, какой вела Доротея. Слух о ее святости мало-помалу распространился даже за пределы Египта.

Когда Папиас вырос и стал управителем имений постаревшего Димитрия, то не раз навещал свою сестру, уговаривая Агнию поселиться в его доме. Однако отшельница не исполнила его желания и осталась по-прежнему в пустыне. Она не променяла бы своей пещеры на царский дворец, потому что Орфей являлся ей каждую ночь в ореоле небесного света, и Агния жаждала поскорее соединиться с ним за могилой.

Вдова Мария, достигнув преклонных лет, не раз предпринимала путешествие к святым местам и, наконец, посетила в числе прочих христианских подвижников отшельницу Агнию. Но, несмотря на просьбы сына, она ни разу не навестила его детей в Киренаике, семейное счастье Марка, по-видимому, стояло для матери ниже других интересов.

Мало-помалу язычество совершенно исчезло в Александрии. Вместе с ним исчезло великолепие и величие города, считавшегося вторым после Рима. От его дивных построек уцелела только громадная колонна, которая и теперь гордо возносится к небесам между развалинами. Некогда она принадлежала храму царя богов, великого Сераписа, чьим ниспровержением ознаменовалось начало новой духовной жизни человечества. К счастью, мы получили в наследие от языческого мира выработанную им красоту форм. Теперь она воплощает в себе живую идею христианства. Таким образом, осуществилась заветная мечта старца Евсевия, форма и содержание гармонично слились в христианском искусстве.