Текст книги "Философия истории"

Теперь мы должны рассмотреть взаимное отношение этих каст. Следует изложить миф относительно их происхождения. А именно согласно этому мифу каста браминов произошла из рта Брамы, каста воинов – из его рук, промышленное сословие – из его бедер, слуги – из его ног. Некоторые историки выражали гипотезу, что брамины составляли особый народ жрецов, и этот вымысел обязан своим происхождением главным образом самим браминам. Существование народа, состоящего из одних жрецов, конечно является величайшей нелепостью, так как мы a priori знаем, что различие сословий возможно лишь в народе; у каждого народа должны существовать различные занятия, так как они свойственны объективности духа, и существенно, что одно сословие предполагает другое и что возникновение каст вообще есть лишь результат общественной жизни. Народ жрецов не может существовать без земледельцев и воинов. Внешнее соединение сословий невозможно; они могут возникать лишь благодаря внутреннему развитию; они появляются изнутри, а не извне. Но то, что здесь эти различия устанавливаются природою, вытекает из понятия Востока вообще. Ведь если, собственно говоря, субъективности должно было бы быть предоставлено право выбирать себе занятие, то на Востоке внутренняя субъективность вообще еще не признается самостоятельной, а когда возникают различия, то они таковы, что индивидуум не выбирает их для себя, но получает от природы. В Китае народ без различия сословий зависит от законов и от моральной воли императора, следовательно все-таки от человеческой воли. Платон ставит в своем государстве различия, установленные для разных занятий в зависимости от выбора, производимого правителями; следовательно и здесь определяющим является нечто нравственное, нечто духовное. В Индии этим правителем оказывается природа. Однако определение природой еще не должно было бы приводить к такому уничижению, если бы различия ограничивались только занятием земными делами, формами объективного духа. При средневековом феодальном строе индивидуумы также были вынуждены принадлежать к определенному сословию, но для всех существовало нечто высшее, и все могли переходить в духовное сословие. Значительное различие заключается в том, что религия одинакова для всех и что хотя сын ремесленника становится ремесленником, сын земледельца становится земледельцем, и свободный выбор часто зависит от некоторых непреодолимых обстоятельств, религиозный момент находится в одинаковом отношении ко всем, и благодаря религии все имеют абсолютную ценность. Но в Индии происходит как раз наоборот. Другим различием между сословиями христианского мира и индийскими сословиями конечно являлось бы то нравственное достоинство, которое у нас присуще всякому сословию и которое составляет то, что человек должен иметь внутри себя и благодаря самому себе. В этом отношении высшие равны низшим, так как религия является высшей сферой, в которой все озаряются солнцем, для всех сословий обеспечиваются равенство пред законами, личные и имущественные права. Но, как уже было сказано, в Индии различия простираются не только на объективность духа, но и на абсолютный внутренний мир, и таким образом они исчерпывают все его отношения, и вследствие этого не существует ни нравственности, ни справедливости, ни религиозности.

У каждой касты имеются свои особые обязанности и права; итак, обязанности и права оказываются обязанностями и правами не человека вообще, а обязанностями и правами определенной касты. Если бы мы сказали: храбрость есть добродетель, то индусы, наоборот, говорят: храбрость есть добродетель кшатриев. Не существует человечности вообще, человеческой обязанности и человеческого чувства, но существуют лишь обязанности отдельных каст. Все окаменело в обособлениях, и над этим окаменением господствует произвол. Не существует ни нравственности, ни человеческого достоинства; дурные страсти превозмогают; дух блуждает в мире грез, и уничтожение является высшим началом.

Чтобы яснее понять, что такое брамины и каково их значение, мы должны коснуться религии и религиозных представлений, о которых мы будем говорить и впоследствии, так как права каст по отношению друг к другу основаны на религиозном взаимоотношении. Брама (Brahmă, среднего рода) есть высшее начало в религии; но кроме того существуют еще главные божества Брама (Brahmâ, мужеского рода) – Вишну, или Кришна в бесконечно многих образцах и Шива; они образуют троицу. Брама есть высшее существо, но Вишну, или Кришна, Шива, а также солнце, воздух и т. д. тоже суть Брама (Brahm), т. е. субстанциальное единство. Самому Браме (Brahm) не приносится никаких жертв; ему не поклоняются, но это делают по отношению ко всем другим идолам. Сам Брама есть субстанциальное единство всего. Высшим религиозным состоянием человека является то, что он возвышается до Брамы. Если спросить брамина, что такое Брама (Brahm), то он отвечает: если я углубляюсь в себя и не внемлю внешним чувствам и во мне говорит Ом, то эта есть Брама (Brahm). Абстрактное единство с божеством осуществляется в этой абстракции человека. Абстракция может оставлять все неизменным подобно благоговению, которое временно вызывается в ком-нибудь; но у индусов эта абстракция является отрицанием, направленным против всего конкретного, и представляет собою величайшее возвышение, благодаря которому индус делает самого себя божеством. Брамины уже от рождения обладают божественностью. Итак, в кастовом различии содержится различие между здешними богами и конечными людьми. Правда, и другие касты могут достигать возрождения, но они должны подвергать себя бесконечным лишениям, истязаниям и аскетическим упражнениям. Основной чертой при этом является презрение к жизни и к живому человеку. Значительная часть не-браминов стремится родиться вновь. Они называются йогами. Один англичанин, который, отправляясь в Тибет к далай-ламе, встретился с одним из таких йогов, рассказывает следующее. Йог дошел уже до второй ступени на пути, ведущем к достижению мощи, свойственной брамину. Он прошел первую ступень, простояв двенадцать лет на ногах, причем он ни разу не садился и не ложился. Сначала он привязывал себя веревкой к дереву, пока не привык спать стоя. Вторую ступень он прошел таким образом, что в продолжение двенадцати лет постоянно держал сложенные руки над головой, и ногти уже почти совсем вросли ему в руки. Третья ступень проделывается не всегда одинаковым образом: обыкновенно йог должен пробыть день между пятью огнями, т. е. между четырьмя огнями, зажженными по направлению ко всем странам света, и солнцем; затем к этому присоединяется еще качание над огнем, продолжающееся три и три четверти часа. Англичане, присутствовавшие при этом акте, рассказывают, что у подвергавшегося этому индивидуума через полчаса потекла кровь из всех частей тела; его сняли, и он тотчас же умер. Если кто-нибудь выдерживает и это испытание, то его наконец еще заживо хоронят, т. е. его опускают в землю в стоячем положении и совершенно засыпают землей; через три и три четверти часа его вынимают, и тогда, если он еще жив, он наконец достигает внутренней мощи, свойственной брамину.

Итак, лишь благодаря такому отрицанию своего существования можно достигнуть мощи, свойственной брамину; но это отрицание не идет далее тупого сознания того, что удалось довести себя до полного безразличия, до уничтожения всякой чувствительности и всех желаний, т. е. до такого состояния, которое считается высшим и буддистами. Хотя в иных случаях индусы трусливы и слабы, однако им нетрудно жертвовать собой высшему началу – уничтожению, и в связи с этим взглядом находится например обычай сожжения женщин после смерти мужа. Если бы женщина отказалась последовать этому установившемуся обычаю, то ее совершенно исключили бы из общества и обрекли бы на гибель в одиночестве. Один англичанин рассказывает, что ему пришлось видеть, как одна женщина сожгла себя, потому что она лишилась ребенка; он сделал все возможное, чтобы побудить ее отказаться от ее намерения; наконец он обратился к стоявшему тут же ее мужу, но последний проявил полное равнодушие и сказал, что у него есть еще несколько жен дома. Иногда в Ганг сразу бросается двадцать женщин, а у Гималайских гор один англичанин нашел трех женщин, которые искали истоков Ганга, чтобы покончить с собой в этой священной реке. Во время богослужения в знаменитом храме в Джагернауте на берегу Бенгальского залива в Ориссе, куда стекаются миллионы индусов, возят колесницу с изображением бога Вишну; около пятисот человек приводят эту колесницу в движение и многие бросаются под ее колеса, чтобы быть раздавленными. Весь морской берег уже покрыт костями этих жертв. Детоубийство также очень часто совершается в Индии. Матери бросают своих детей в Ганг или обрекают их на смерть от действия солнечных лучей. Индусам чужд моральный принцип, заключающийся в уважении к человеческой жизни. Существует еще бесчисленное множество разновидностей такого рода жизни, целью которых является уничтожение. Такой образ жизни ведут например те лица, которых греки называли гимнософистами. Обнаженные факиры странствуют, ничего не делая, подобно католическим нищенствующим монахам, живут подаянием и стараются дойти до такой высоты абстракции, до полного притупления сознания, от которого уже недалеко до физической смерти.

Это величие, которого другим удается достигнуть лишь с трудом, свойственно, как уже было сказано, браминам от рождения. Поэтому индус, принадлежащий к какой-нибудь другой касте, должен почитать брамина как бога, преклоняться пред ним и говорить: ты бог. И притом достоинство не может заключаться в нравственных поступках, а, на оборот, оно проявляется в массе обрядов, в которых содержатся предписания и даже относительно внешних самых ничтожных действий, так как у них вовсе нет внутреннего мира. Говорят, что жизнь человека должна быть постоянным служением богу. Ясно, как пусты такие общие положения, если рассмотреть конкретные формы, которые они могут принимать. Они нуждаются еще в совершенно иных, дальнейших определениях, для того чтобы они имели смысл. Брамины являются здешними богами, но их духовность еще не отражается в себе от естественности, и таким образом безразличное имеет абсолютное значение. Занятия браминов состоят главным образом в чтении Вед; собственно говоря, только они имеют право читать их. Если бы шудра стал читать Веды или слушать их чтение, то он был бы строго наказан и ему влили бы в уши горячее масло. Брамины должны внешним образом соблюдать бесчисленное множество предписаний, и в законах Ману об этих предписаниях трактуется как о существеннейшей части права. Брамин должен вставать определенным образом, затем вымыться в реке, его волосы и ногти должны быть кругло обрезаны, все его тело должно очищаться, он должен носить белую одежду, держать в руке установленный посох, в ушах у него должны висеть золотые серьги. Если брамин встречается с человеком, принадлежащим к низшей касте, то он должен вернуться, чтобы очиститься. Затем он должен читать Веды и притом различным образом: каждое слово просто, или одно за другим по два раза или в обратном порядке. Он не должен смотреть ни на восход, ни на заход солнца, ни на солнце, когда оно закрыто облаками или когда его отражение видно в воде. Ему воспрещается переступать через веревку, которой привязан теленок, или выходить, когда идет дождь. Ему запрещается смотреть на свою жену, когда она ест, чихает, зевает или спокойно сидит. За обедом он может носить только одно платье; купаясь, он никогда не может быть совершенно раздетым. О том, насколько пространны эти предписания, можно судить в особенности по тем правилам, которые брамины должны соблюдать, когда они отправляют естественную нужду. Они не имеют права делать это ни на большой дороге, ни на золе, ни на вспаханной земле, ни на горе, ни на муравейнике, в котором живут белые муравьи, ни на дереве, предназначенном к сожжению, ни в канаве, ни идя, ни стоя, ни на берегу реки и т. д. Отправляя естественную нужду, они не должны глядеть ни на солнце, ни на воду, ни на животных. Вообще они должны днем обращать лицо к северу, а ночью к югу; только в тени им разрешается смотреть куда им угодно. Всякому, кто хочет долго жить, воспрещено наступать на черепки, семя хлопчатника, золу, снопы или на свою мочу. В эпизоде Наль из поэмы «Махабхарата» повествуется, как девушка, достигшая такого возраста, когда девушки имеют право сами выбирать себе мужа, а именно на 21-м году своей жизни, выбирает себе мужа из своих женихов. Их пять, но девушка замечает, что четыре не твердо стоят на ногах, и делает из этого совершенно правильный вывод, что это боги. Итак, она выбирает пятого, который оказывается настоящим человеком. Но кроме четырех отвергнутых богов являются еще двое злых богов, которые опоздали к выбору и хотят отомстить за это; поэтому они подстерегают супруга своей возлюбленной, следя за всеми его шагами и поступками и выжидая, чтобы он сделал какой-нибудь ложный шаг, чтобы повредить ему. Преследуемый супруг не делает ничего такого, в чем бы его можно было обвинить; но наконец по неосмотрительности он наступает на свою мочу. Тогда дух в праве вселиться в него, он мучит его, возбуждая в нем страсть к игре, и этим губит его. Если брамины должны соблюдать такие правила и предписания, то зато их жизнь священна; они не отвечают жизнью за преступления, и их имущество не подлежит конфискации. Государь может только изгнать их из страны. Англичане желали ввести в Индии суд присяжных, который состоял бы на половину из европейцев, наполовину из индусов, и изложили индусам полномочия, предоставляемые присяжным, чтобы они выразили свое мнение об этих полномочиях. Тогда индусы выдвинули множество изъятий и условий, заявив между прочим, что они не могут дать свое согласие на то, чтобы брамины приговаривались к смертной казни, не говоря уже о других возражениях, вроде того, что они не могут видеть и исследовать мертвое тело. Если для воина законный процент при даче денег в рост равен трем процентам, для ваишия – четырем, для шудры он может равняться пяти, то для брамина он ни в коем случае не может превышать двух. Брамин настолько могуществен, что небесная молния поразила бы царя, который посягнул бы на брамина или на его имущество, потому что незначительнейший брамин стоит настолько выше царя, что он осквернился бы, если бы стал говорить с царем, и был бы обесчещен, если бы его дочь избрала себе [мужем] государя. В своде законов Ману сказано: если кто-нибудь вздумает поучать брамина относительно его обязанностей, то царь должен приказать, чтобы поучающему влили горячее масло в уши и в рот; если же однажды рожденный станет ругать дважды рожденного, то ему следует воткнуть в рот раскаленную железную палку в десять дюймов длины. А шудре вставляют раскаленное железо в ту часть тела, на которой сидят, если он садится на стул брамина, и отрубают ногу или руку, если он толкает брамина руками или ногами. Разрешается даже давать ложное показание, лгать на суде, если только благодаря этому брамин избавляется от осуждения.

Как брамины пользуются привилегиями по сравнению с другими кастами, так и другие касты обладают преимуществами перед низшими по отношению к ним кастами. Если шудра оскверняется прикосновением к нему пария, то он имеет право заколоть его на месте. Проявление гуманности высшей кастой по отношению к низшей решительно воспрещается, и брамину никогда не придет мысль помочь члену другой касты, даже если бы последнему угрожала опасность. Другие касты считают большою честью для себя, если брамин женится на их дочерях, но это разрешается ему, как уже упоминалось, лишь в том случае, если у него уже есть жена из его касты. Отсюда вытекает, что брамины могут свободно выбирать себе жен. На больших церковных праздниках они идут в народ и выбирают себе тех женщин, которые им всего более нравятся; но они и отсылают их обратно по своему благоусмотрению.

Если брамин или член какой-нибудь другой касты нарушает вышеупомянутые законы и предписания, то он исключается из своей касты, и чтобы вновь быть принятым в нее, он должен проткнуть себе крюк через бедро и дать несколько раз покачать себя на нем в воздухе. Применяются и другие формы восстановления в правах. Один раджа, который считал себя обиженным английским наместником, послал в Англию двух браминов для изложения своих жалоб. Но индусам воспрещено ездить за море; поэтому по возвращении этих послов им было объявлено, что они исключены из своей касты, и, чтобы иметь возможность опять вступить в нее, они должны были еще раз родиться из золотой коровы. Им было оказано снисхождение в том отношении, что золотыми должны были быть лишь те части коровы, из которых они должны были вылезть; остальное могло состоять из дерева. Эти многообразные обряды и религиозные обычаи, обязательные для каждой касты, причиняли большие затруднения англичанам, в особенности при вербовке их солдат. Сначала их набирали из касты шудр, которая не должна выполнять столь многие обязанности, но они оказались непригодными; поэтому перешли к классу кшатриев; но для них установлено бесчисленное множество предписаний: они не должны есть мяса, не должны прикасаться к мертвым телам, не должны пить из пруда, из которого пили скот или европейцы, не должны есть того, что сварено другими, и т. д. Всякий индус делает только что-нибудь определенное, так что приходится иметь бесчисленное множество слуг, и у поручика их бывает тридцать, а у майора – шестьдесят. Итак, для каждой касты существуют свои обязанности; чем ниже каста, тем меньше предписаний она должна соблюдать, и если точка зрения, обязательная для каждого индивидуума, определяется его происхождением, то кроме этой точно установленной точки зрения все остальное является лишь произволом и насилием. В своде законов Ману наказания тем строже, чем ниже касты, и это различие устанавливается и в других отношениях. Если человек, принадлежащий к высшей касте, обвиняет низшего, не представляя доказательств, то высшего не наказывают; в противоположном случае наказание бывает очень сурово. Только для воровства установлено исключение, а именно высшая каста наказывается строже.

По отношению к собственности брамины пользуются большими преимуществами, потому что они вовсе не платят податей. С остальной земли государь получает половину урожая, а остающейся половины должно хватать на расходы для обработки земли и на пропитание крестьян. Чрезвычайно важно, является ли вообще в Индии обрабатываемая земля собственностью земледельца или так называемого владельца ленных имений, и самим англичанам трудно было выяснить это. Когда они завоевали Бенгалию, они весьма интересовались обложением собственности и должны были устанавливать, взимать ли им подати с крестьян или с землевладельцев. Они сделали последнее; но тогда землевладельцы позволяли себе в высшей степени произвольные поступки: они прогоняли крестьян и добивались понижения податей под тем предлогом, что такое-то количество земли не обрабатывается. Затем они вновь нанимали прогнанных крестьян в качестве поденщиков за небольшое вознаграждение и заставляли их обрабатывать землю для них. Как мы уже упомянули, весь урожай в каждой деревне разделяется на две части, из которых одна достается радже, а другая крестьянам; но затем соответственные доли получают еще местный старшина, судья, надсмотрщик, заведующий всем относящимся к воде, брамин за совершение богослужения, астролог (также брамин, указывающий счастливые и несчастливые дни), кузнец, плотник, гончар, промывальщик, цирюльник, врач, танцовщицы, музыкант, поэт. Это постоянно и неизменно и не зависит от произвола. Поэтому все политические революции безразличны для простого индуса, так как его участь не изменяется.

От обзора отношения между кастами следует перейти к рассмотрению религии. Ведь, как уже было указано, кастовые стеснения имеют не только светский, но и по существу дела религиозный характер, и брамины в своем величии сами являются здешними богами в телесной форме. В законах Ману сказано: пусть царь и в крайнем случае не возбуждает против себя браминов; ведь они, которые создают огонь, солнце, луну и т. д., могут уничтожить его своим могуществом. Они не являются ни служителями бога, ни служителями его общины, но сами они являются богами для других каст, и именно в этом факте проявляется извращенность индийского духа. Мы уже признали принципом индийского духа мечтательное единство бога и природы, влекущее за собой чудовищное упоение во всех формах и отношениях. Поэтому индийская мифология является лишь диким разгулом фантазии, в котором ничто не формируется, в котором совершается переход от вульгарнейшего к высшему, от возвышеннейшего к отвратительнейшему и к тривиальнейшему. Поэтому-то трудно выяснить, что разумеют индусы под Брамой (Brahm). Мы обладаем представлением о высшем боге, об едином, о творце неба и земли и относим эту мысль к индийскому Браме. От Брамы (Brahm) отличается Брама (Brahmâ), образующий одно лицо по отношению к Вишну и к Шиве. Поэтому многие называют высшее существо над ними Парабрамой. Англичане много усилий употребили на то, чтобы выяснить, что такое собственно означает Брама (Brahm). Вильфорд утверждал, что по индийскому представлению есть два неба: первое есть земной рай, второе – небо в духовном смысле. Чтобы достигнуть его, существуют два рода культа. Первый заключается во внешних обрядах, в идолопоклонстве; второй требует, чтобы высшее существо почиталось духовно. Здесь уже не нужно ни жертвоприношений, ни омовений, ни пилигримства. Немногие индусы готовы идти вторым путем, так как они не могут понять, в чем состоят наслаждения второго неба. Если спросить любого индуса, почитает ли он идолов, то он скажет: да; а на вопрос, молится ли он высшему существу, вся кий ответит: нет. Дальше, на вопрос: что же вы делаете, что означает безмолвное размышление, о котором упоминают некоторые ученые, он ответит: когда я молюсь, почитая кого-нибудь из богов, я сажусь, положив одну ногу на другую, смотрю на небо, спокойно возносясь мыслями и безмолвно сложив руки; тогда я Брама (Brahm), высшее существо. Вследствие Майи (мирского обмана) мы не сознаем, что мы Брама (Brahm), воспрещено молиться ему и приносить жертвы ему самому, потому что это значило бы поклоняться самому себе. Итак, мы всегда можем обращаться с молитвой лишь к эманациям Брамы (Brahm). Следовательно, если выразить это соответственно нашему образу мышления, Брама (Brahm) есть чистое единство мысли в себе самой, простой в себе бог. Ему не посвящен ни один храм и не существует его культа. И у католиков церкви также посвящены не богу, а святым. Другие англичане, занимавшиеся выяснением мысли о Браме (Brahm), полагали, что Брама (Brahm) есть ничего не выражающий эпитет, применяемый ко всем богам. Вишну говорит: я – Брама (Brahm); солнце, воздух, моря также называются Брама (Brahm). Итак, Брама (Brahm) есть простая субстанция, которая по существу расплывается в беспорядочном разнообразии. Ведь эта абстракция, это чистое единство есть лежащее в основе всего начало, в котором коренится всякая определенность. В знании этого единства исчезает всякая предметность, потому что именно чисто абстрактное начало есть само знание даже в его крайней пустоте. Для того чтобы достигнуть этого умерщвления жизни еще при жизни, чтобы установить эту абстракцию, нужно исчезновение всякой нравственной деятельности и всех желаний, равно как и знания, как это имеет место в религии Фо, и для этого производятся те аскетические упражнения, о которых упоминалось выше.

Кроме абстракции Брамы (Brahm) следовало бы выяснить конкретное содержание, так как принципом индийской религии является проявление различий. Но эти различия чужды вышеупомянутому абстрактному единству, устанавливаемому мыслью; как отличающиеся от него они оказываются чувственными различиями или различиями, устанавливаемыми мыслью в непосредственной чувственной форме. Таким образом конкретное содержание бессмысленно и дико разрознено, не будучи вновь объединимо в чистой идеальности Брамы (Brahm). Таким образом остальные боги оказываются чувственными предметами: это – горы, реки, животные, солнце, луна, Ганг. Затем это дикое многообразие выражается и в субстанциальных различиях, и они рассматриваются как божественные субъекты. Таким образом Вишну, Шива, Магадева отличаются от Брамы (Brahma). В образе Вишну выражены те воплощения, в которых бог являлся как человек, и эти воплощения всегда оказываются историческими личностями, вызывавшими перемены и наступление новых эпох. Способность к деторождению также является субстанциальной силой, и в пещерах, гротах и пагодах индусов всегда можно найти лингам как символ мужской и лотос как символ женской способности к деторождению.

Именно этой двойственности, абстрактному единству и абстрактному чувственному обособлению, соответствует двоякий культ в отношении личности к богу. Одна сторона этого культа состоит в абстракции чистого самоуничтожения и в уничтожении реального самосознания, и эта отрицательность проявляется, с одной стороны, в тупой бессознательности, в самоубийстве, а с другой стороны – в уничтожении жизненности путем добровольных истязаний. Другая сторона культа состоит в диком упоении разгулом, в самоотчуждении сознания путем погружения в стихийность природы, с которою личность отождествляет себя, уничтожая таким образом сознание того, что она отлична от стихийности природы. Поэтому при всех пагодах содержатся блудницы и танцовщицы, которых брамины тщательнейшим образом обучают танцам, красивым позам и жестам и которые должны за определенное вознаграждение отдаваться всякому желающему. Здесь не может быть и речи о каком-нибудь учении, об отношении религии к нравственности. Любовь, небо, одним словом все духовное, с одной стороны, представляется фантазией индуса, а, с другой стороны, мысленное оказывается для него также и чувственным, и, доводя себя до беспамятства, он погружается в это натуральное. Таким образом предметами религиозного почитания являются или создаваемые искусством ужасные фигуры или естественные предметы. Всякая птица, всякая обезьяна является здешним богом, совершенно всеобщим существом. Ведь индусы неспособны придерживаться определений предмета, устанавливаемых рассудком, так как для этого уже нужна рефлексия. Когда всеобщее ложно истолковывается как чувственная предметность, последняя также утрачивает свою определенность и становится всеобщностью, безудержно и беспредельно расширяясь благодаря этому.

Что же касается вопроса о том, насколько в религии индусов проявляется их нравственность, то оказывается, что первая так же резко обособлена от второй, как Брама (Brahm) от своего конкретного содержания. Религия является для нас знанием о сущности, которая, собственно говоря, есть наша сущность, а следовательно и субстанция нашего знания и хотения, назначение которых заключается в том, чтобы служить зеркалом этой основной субстанции. Но для этого нужно, чтобы эта сущность сама оказывалась субъектом с божественными целями, которые могут стать содержанием человеческой деятельности. Но такого понятия об отношении сущности бога как всеобщей субстанции человеческой деятельности, такой нравственности нельзя найти у индусов, так как духовное не является содержанием их сознания. С одной стороны, их добродетель состоит в отрешении от всякой активности в таком состоянии, когда они являются Брамой (Brahm); с другой стороны, всякое действие у них является предписанным внешним обрядом, а не свободным действием, совершаемым при посредстве внутренней самостоятельности. Таким образом, как уже было упомянуто, оказывается, что в нравственном отношении индусы стоят чрезвычайно низко. Об этом единогласно свидетельствуют все англичане. Читая описания кротости индусов, их нежности и красивой чувствительной фантазии, легко составить себе более благоприятное мнение об их моральности, чем она того заслуживает; но мы должны принять во внимание, что у совершенно испорченных наций имеются такие стороны, которые можно было бы назвать нежными и благородными. Существуют китайские стихотворения, в которых описываются нежнейшие отношения любви, в которых изображается глубокое чувство, смирение, стыдливость, скромность и которые можно сравнить с лучшими произведениями европейской литературы. То же самое мы находим и во многих индийских поэтических произведениях; но нравственность, моральность, свобода духа, сознание своего права совершенно чужды им. В уничтожении духовного и физического существования нет ничего конкретного в себе, и погружение в абстрактную всеобщность не находится ни в какой связи с действительностью. Коварство и хитрость являются основными чертами характера индуса; он склонен к обману, воровству, грабежу, убийству; он унижается и раболепствует пред победителем и властителем, но бывает совершенно беспощаден и жесток по отношению к побежденному и подчиненному. Для гуманности индусов характерно то, что они не убивают ни одного животного, основывают и содержат богатые госпитали для животных, особенно для старых коров и обезьян, но во всей стране нельзя найти ни одного приюта для больных и престарелых людей. Индусы не наступают на муравьев, но безжалостно дают гибнуть бедным странникам. Особенно безнравственны брамины. По словам англичан, они только едят и спят. Если что-либо не воспрещено установленными для них предписаниями, то они руководятся исключительно своими влечениями; когда они вмешиваются в общественную жизнь, они оказываются жадными, лживыми, сладострастными; они проявляют смирение по отношению к тем, кого они боятся, и вымещают это на своих подчиненных. Я не знаю, говорит один англичанин, среди них ни одного честного человека. У них дети не уважают родителей: сын плохо обращается с матерью.

Мы не можем здесь говорить подробно об искусстве и науке индусов, ибо это нас завело бы слишком далеко. Но в общем следует сказать, что при более точном выяснении их ценности преувеличенные толки об индийской мудрости оказались далеко не соответствующими действительности. Из индийского принципа чистой безличной идеальности и различия, принципа, который также является чувственным, вытекает, что развиваться могут только абстрактное мышление и фантазия. Так например грамматика достигла значительных успехов в отношении определенности правил; но в науках и в произведениях искусства нельзя найти субстанциального содержания. После того как англичане завладели страной, начали вновь делать открытия в области индийской культуры, и Вильям Джонс впервые отыскал поэтические произведения золотого века. Англичане устраивали в Калькутте театральные представления: тогда и брамины ставили драмы, например «Сакунталу» Калидасы и т. д. Увлечение этими открытиями вызвало преувеличенную оценку индийской культуры, а так как обыкновенно открытие новых сокровищ влечет за собой пренебрежительное отношение к тем сокровищам, которые уже имеются, то стали утверждать, что индийская поэзия и философия стоят гораздо выше греческой. Для нас важнее всего древнейшие и основные книги индусов, в особенности веды; они состоят из нескольких отделов, из которых четвертый позднейшего происхождения. Содержание вед состоит частью из религиозных гимнов, частью из предписаний, которые должны соблюдать люди. Некоторые рукописи этих вед были привезены в Европу, но в полном виде они чрезвычайно редки. Они написаны на пальмовых листьях иглой. Веды очень трудно понимать, так как они составлены в глубокой древности и написаны на гораздо более древнем санскритском языке. Лишь Кольбрук перевел часть вед, но сама эта часть может быть взята из одного комментария, которых имеется очень много[12]12
  Профессор Розен в Лондоне основательно изучил веды и недавно издал образчик текста с переводом «Rig-Vedae Specimen» ed. Fr. Rosen, London 1830. (Впоследствии, после смерти Розена, на основе его литературного наследства издан полный текст «Rig-Veda», London 1839.)


[Закрыть]. Привезены в Европу и две обширные поэмы Рамаяна и Магабгарата. Три тома in-quarto первой поэмы напечатаны, второй том чрезвычайно редок[13]13
  А.В. фон Шлегель издал первый и второй томы; важнейшие эпизоды из Магабгараты изданы Ф. Боппом; недавно вышло полное издание в Калькутте. – Прим. издателя.


[Закрыть]. Кроме этих произведений следует упомянуть еще о Пуранах. В Пуранах излагается история богов или храмов. Они совершенно фантастичны. Далее, основною книгой индусов является свод законов Ману. Этого индийского законодателя сравнивали с критским Миносом; это имя встречается и у египтян, и конечно замечательно и не случайно, что это имя так распространено. Сборник правил поведения Ману (изданный в Калькутте с английским переводом сэра В. Джонса) составляет основу индийского законодательства. Сначала в нем излагается теогония, которая не только, чтò вполне естественно, весьма отличается от мифологических представлений других народов, но и существенно расходится с самими индийскими традициями. Ведь и в них общепризнанными являются лишь некоторые основные черты, а все остальное предоставляется произволу и благоусмотрению всякого, и вследствие этого постоянно оказывается, что признаются разнообразнейшие традиции и образы и упоминаются различные имена. И эпоха, к которой относится составление свода законов Ману, не установлена. Традиция восходит за двадцать три века до Р.Х.: упоминается о династии сынов солнца, после которой правила династия сынов луны. Известно однако, что свод законов составлен в глубокой древности, и знание его чрезвычайно важно для англичан, так как от него зависит их понимание права.