Текст книги "Философия истории"

Это примирение государства и церкви наступило для себя непосредственно. Еще не происходит преобразования государства, системы прав, потому что то, что в себе справедливо, сперва должно быть найдено мышлением. Законы свободы еще должны развиться в систему того, что в себе и для себя справедливо. Дух еще не сразу после реформации выступает в этой законченности, потому что она сперва ограничивается непосредственными изменениями, например уничтожением монастырей, епископств и т. д. Примирение бога с миром сначала выражалось еще в абстрактной форме, но еще не в системе нравственного мира.

Примирение должно прежде всего происходить в субъекте как таковом, в его сознательном чувстве; субъект должен увериться, что дух вселился в него, что, как выражается церковь, в нем надорвалось сердце и проявилась божественная благодать. По природе человек не таков, каким он должен быть; лишь благодаря процессу преобразования он доходит до истины. Общее и умозрительное выражается именно в том, что человеческое сердце не таково, каким оно должно быть. Затем требовалось, чтобы субъект сознавал, каков он в себе, т. е. догматика требовала, чтобы человек знал, что он зол. Но индивидуум зол лишь тогда, когда естественное в чувственном влечении, воля неправедного осуществляется необузданно, невоспитанно, насильственно; и однако требуют, чтобы он знал, что он зол и что в него вселился добрый дух; итак, он должен непосредственно иметь в себе и переживать то, что есть в себе, умозрительно. Так как теперь примирение приняло эту абстрактную форму, человеку приходится испытывать мучение, заключающееся в том, что он вынужден заставлять себя сознавать свою греховность и признавать себя злым. Наивнейшие души и невиннейшие натуры мечтательно следили за сокровеннейшими движениями своего сердца, чтобы тщательно наблюдать их. С этой обязанностью была связана и противоположная обязанность, а именно – человек должен также знать, что в него вселился добрый дух, что в нем проявилась божественная благодать. Не принято во внимание большое различие: знать, чтò есть в себе, и знать, чтò оказывается существующим. Наступила мучительная неизвестность, вселился ли в человека добрый дух, и весь процесс преобразования должен был признаваться происходящим в самом субъекте. Мы еще находим отголосок этой муки во многих духовных песнях того времени: псалмы Давида, носящие сходный характер, были введены тогда и как церковные песни. Протестантизм усвоил эту склонность к придирчивому размышлению о субъективном душевном состоянии, придавал значение занятию им и долго носил характер внутреннего мучительства и убожества; в настоящее время это побудило многих перейти в католицизм, чтобы получить вместо этой внутренней неуверенности формальную широкую уверенность, внушаемую тем величественным целым, которое представляет собой церковь. В католическую церковь также проникло развитое размышление о поступках. Иезуиты также мечтательно размышляли о первоначальных мотивах хотения (velleitas), но в их распоряжении была казуистика, дозволявшая для всего находить хорошее основание и таким образом устранять зло.

В связи с этим находится еще одно изумительное явление, общее католическому и протестантскому миру. Человек углубился во внутреннее, абстрактное, и духовное стало считаться отличным от мирского. Зародившееся сознание субъективности человека, того, что его желания исходят изнутри, вызвало веру в зло как чудовищную силу, проявляющуюся в мирском. Эта вера представляет параллель отпущению грехов: как можно было за деньги купить вечное блаженство, так верили, что можно посредством договора с дьяволом купить мирские богатства и могущество для удовлетворения своих желаний и страстей. Таким образом возник знаменитый рассказ о Фаусте, который, разочаровавшись в теоретической науке, ринулся в мир и отказом от блаженства купил себе весь его (мира) блеск. За это, по словам поэта, Фауст наслаждался мирским блеском; но те бедные женщины, которых называли ведьмами, получали, как утверждали, лишь удовлетворение, доставляемое мелкою местью соседке, когда они задерживали выделение молока у коровы или вызывали болезнь у ребенка. Однако в борьбе с ними не вычисляли, какой именно вред принесли порча молока или заболевание ребенка, но в них абстрактно преследовали силу зла. Таким образом благодаря вере в эту отдельную, особую силу, проявляющуюся в мирском, в дьяволе и в его коварстве как в католических, так и в протестантских странах возбуждалось бесчисленное множество процессов ведьм. Нельзя было доказать вины обвиняемых, и их только подозревали; итак, это ожесточение против зла основывалось только на непосредственном знании. Конечно часто приходилось предъявлять доказательства, но в основе процессов лежало именно верование, что личности обладают могуществом зла. Это была как бы ужасная чума, охватившая народы преимущественно в XVI веке. Главной причиной была подозрительность. Столь же ужасным является этот принцип подозрения в Римской империи и в эпоху террора при Робеспьере, когда наказывали за убеждения как таковые. У католиков как инквизицией вообще, так и процессами ведьм заведывали доминиканцы. Патер Спе, благородный иезуит (он же был автором сборника превосходных стихотворений под заглавием «Trutznachtigall»), написал против них книгу, по которой можно составить себе понятие обо всех ужасных приемах, применявшихся на этих уголовных процессах. Пытка, которая могла применяться только один раз, продолжалась до тех пор, пока обвиняемый не сознавался. Если обвиняемое лицо от слабости теряло сознание при пытке, то говорили, что дьявол усыпляет это лицо; если оно страдало конвульсиями, то говорили, что дьявол смеется из него; если оно стойко держалось, то говорили, что дьявол дает ему силу. Эти преследования распространились, как эпидемическая болезнь в Италии, Франции, Испании и Германии. Серьезный протест таких просвещенных людей, как Спе и другие, уже достиг больших результатов. Но Томазий, профессор в Галле, с величайшим успехом боролся против этого весьма распространенного суеверия. Все это явление в-себе и для-себя чрезвычайно странно, если мы заметим, как недавно мы избавились от этого ужасного варварства (еще в 1780 г. в Гларусе, в Швейцарии, одна ведьма была публично сожжена). У католиков преследование было направлено как против еретиков, так и против ведьм; те и другие причислялись к одной категории: неверие еретиков столь же безусловно считалось злом.

После этой абстрактной формы внутреннего мира мы должны теперь рассмотреть светскую сторону, формирование государств и раскрытие всеобщего, развитие сознания всеобщих законов свободы. Это второй и существенный момент.

Что касается формирования государств, то мы видим, что прежде всего укрепилась монархия и монарх был облечен государственною властью. Мы уже видели, как начала усиливаться королевская власть и возникало единство государств. При этом продолжала существовать вся масса частных обязательств и прав, которые перешли из средних веков. Эта форма частных прав, которую приняли моменты государственной власти, чрезвычайно важна. Первым из них является то положительное начало, что исключительно одна семья существует как царствующая династия, что установлено преемство королевской власти по праву наследования, а именно по праву первородства. Это является незыблемым центром государства. Так как Германия была избирательной монархией, она не стала единым государством, и по той же причине Польша исчезла из ряда самостоятельных государств. В государстве должна существовать воля, принимающая окончательное решение; но если принимать окончательное решение должен индивидуум, то он должен назначаться непосредственно естественным образом, а не по выбору, разумению и т. п. Даже у свободных греков оракул был внешней силой, определявшей их решения в их важнейших делах; здесь же рождение является оракулом, чем-то независящим от всякого произвола. Но вследствие того, что самое высокое положение в монархии принадлежит одной семье, господство кажется ее частной собственностью. Но как частная собственность оно допускало бы разделение; однако делимость противоречит понятию государства, так что следовательно права монарха и его семьи должны быть точнее определены. Удельные имущества принадлежат не одному главе, а семье как фидеикомиссы, и они гарантируются сословиями, потому что последние должны охранять единство. Таким образом собственность государей, означавшая частную собственность и частное владение имениями и удельными имуществами и обладание судебной властью и т. д., превращается в государственную собственность и в государственное дело.

Столь же важен переход в ведение государства всех функций, обязанностей и прав власти, которые по своему понятию принадлежат государству и обратились в частную собственность и в частные обязательства. Права династов и баронов были уничтожены, причем они должны были удовлетвориться государственными должностями. Это превращение прав вассалов в государственные обязанности совершилось различным образом в различных государствах. Например во Франции знатные бароны, которые были губернаторами провинций, которые могли по праву претендовать на такие места и подобно турецким пашам держали на средства, доставляемые этими провинциями, войска, которые они во всякое время могли выдвигать против короля, были низведены на положение помещиков, придворного дворянства, и на эти места стали назначать как на должности; или из дворянства назначались офицеры, генералы армии, а именно государственной армии. В этом отношении очень важно возникновение постоянных армий, потому что они дают монархии независимую силу, и они столь же нужны для укрепления центра против восстаний подвластных индивидуумов, как и для защиты государства от внешних врагов. Конечно подати еще не имели общего характера, но состояли в бесчисленном множестве налогов, повинностей, пошлин и кроме того из субсидий и взносов сословий, которым зато было предоставлено право обложения, как это делается еще в настоящее время в Венгрии. В Испании рыцарский дух выражался в чрезвычайно изящных и благородных формах. Этот рыцарский дух, это рыцарское величие, выродившееся в бездеятельную честь, достаточно известны под именем испанского величия (grandezza). Гранды были лишены права держать для себя собственные войска и были устранены от командования армиями; не имея власти, они удовлетворились как частные лица пустыми почестями. Но средством, благодаря которому усилилась королевская власть в Испании, была инквизиция. Последняя была учреждена для того, чтобы преследовать скрывавшихся евреев, мавров и еретиков, но вскоре получила политический характер, так как она стала преследовать врагов государства. Таким образом инквизиция способствовала усилению деспотической власти королей: ей были подчинены даже епископы и архиепископы, и она могла судить их. В таких случаях частая конфискация имуществ, одно из обыкновеннейших наказаний, обогащала государственную казну. К тому же инквизиция судила по подозрению и, обладая таким образом ужасной властью над духовенством, на самом деле имела опору в национальной гордости. Дело в том, что каждый испанец желал происходить от христианских предков, и эта гордость конечно соответствовала намерениям и стремлениям инквизиции. Отдельные провинции испанской монархии, например Арагония, еще имели много особых прав и привилегий, но испанские короли, начиная с Филиппа II, полностью отняли эти права.

Мы зашли бы далеко, если бы стали излагать здесь процесс подавления аристократии в отдельных государствах. Как уже было сказано, важнее всего было то, что частные права династов были ограничены и их верховные права должны были обратиться в обязанности по отношению к государству. В этом были заинтересованы как король, так и народ. Могущественные бароны казались центром, отстаивавшим свободу, но в сущности они защищали только свои привилегии и против короля и против граждан. Английские бароны принудили короля подписать Великую хартию (Magna Charta), однако граждане ничего не выиграли благодаря ей, а наоборот, остались в своем прежнем состоянии. Польская вольность также была не что иное, как свобода баронов против монарха, причем нация была до ведена до унизительного абсолютного порабощения. Когда речь идет о свободе, всегда следует выяснять, не говорят ли собственно о частных интересах. Ведь хотя у дворянства была отнята его верховная власть, однако народ еще был угнетаем им благодаря крепостной зависимости, барщине и юрисдикции и частью вовсе не имел имущественных прав, частью был обременен сервитутами и не имел права свободно продавать свое имущество. Как государственная власть, так и сами подданные были в высшей степени заинтересованы в освобождении от этого, в том, чтобы они как граждане и в самом деле стали свободными индивидуумами и чтобы то, что требовалось от них в общих интересах, соответствовало справедливости, а не зависело от случайностей. Владеющая аристократия как владеющая враждебна как государственной власти, так и индивидуумам. Но аристократия должна выполнять свое назначение, быть опорою трона, действуя для государства и в общих интересах, и в то же время быть опорою свободы граждан. Преимущество связующей среды заключается именно в том, что она принимает на себя выяснение и осуществление разумного в себе и всеобщего; и это выяснение и эта забота о всеобщем должны заменять положительное личное право. Теперь положительная среда подчинилась главе государства; но при этом еще не было осуществлено освобождение крепостных. Оно осуществилось лишь впоследствии, когда появилась мысль о том, что справедливо в себе и для себя. Затем короли, опираясь на народы, одолели касту, отстаивавшую несправедливость; но там, где они опирались на баронов или где последние отстояли свою свободу против королей, сохранились положительные права или бесправие.

Теперь по существу дела складывается и система государств и устанавливаются взаимные отношения между государствами. Они ведут множество войн друг с другом; короли, усилившие свою власть в государстве, теперь обращают внимание на внешнюю политику, заявляя всевозможные притязания. Войны теперь ведутся в сущности всегда для завоевания. Таким объектом завоеваний стала преимущественно Италия, которой пришлось стать добычей французов, испанцев, а впоследствии и австрийцев. Абсолютное обособление и раздробление вообще всегда являлись основной чертой жителей Италии как в древности, так и в новейшее время. Индивидуальное было насильственно обуздано под властью римлян; но когда эта связь была уничтожена, первоначальный характер стал резко проявлять себя. Впоследствии итальянцы, как бы находя в этом единство, после преодоления чудовищнейшего эгоизма, выродившегося до того, что он вызывал всякие преступления, стали наслаждаться изящными искусствами; таким образом результатом просвещения, смягчения эгоизма явилась лишь красота, а не разумность, не высшее единство мысли. Поэтому даже в поэзии и в пении итальянская натура выражается иначе, чем наша. Итальянцы по природе импровизаторы, вполне отдающиеся искусству и радостному наслаждению. При таких природных склонностях к искусству государство должно быть чем-то случайным. Но и те войны, которые вела Германия, не были особенно славны для нее: она лишилась Бургундии, Лотарингии, Эльзаса и других областей. Благодаря этим войнам между державами возникли общие интересы, и общею целью было сохранение особенного, сохранение самостоятельности отдельных государств или политическое равновесие. В этом выражался весьма реальный мотив, а именно стремление защитить отдельные государства от завоевания. Теперь союз государств как средство защитить отдельные государства от насилий со стороны слишком могущественных государств, стремление достигнуть равновесия заменили прежнюю общую цель христианства, центром которого был бы папа. К этой новой цели должно было присоединиться то дипломатическое отношение, при котором отдаленнейшие члены системы государств выражали сочувствие всему тому, что делалось с какой-либо одной державой. Дипломатическая политика была доведена в Италии до высшей степени утонченности и оттуда перенесена в Европу. Казалось, что некоторые государи один за другим колебали европейское равновесие. Уже тогда, когда начала формироваться система государств, Карл V стремился к всемирной монархии, так как он одновременно был немецким императором и испанским королем: Нидерланды и Италия принадлежали ему, и к нему стекались все богатства Америки. Однако с этой огромной силой, которая как случайно приобретенное частное владение была собрана благодаря удачнейшим благоразумным комбинациям, между прочим благодаря бракам, но в которой не существовало внутренней истинной связи, он ничего не мог сделать против Франции и даже против немецких князей, и, наоборот, Мориц Саксонский заставил его заключить мир. Он всю свою жизнь усмирял волнения, возникавшие во всех частях его государства, и вел войны с внешними врагами. Такое же чрезмерное могущество угрожало Европе со стороны Людовика XIV. Благодаря подавлению знати в его государстве, которое завершили Ришелье и затем Мазарини, он стал неограниченным властелином; кроме того Франция сознавала свое духовное превосходство, обусловленное тем, что она опередила остальную Европу своею культурностью. Претензии Людовика основывались не столько на его могуществе подобно притязаниям Карла V, как на культурности его народа, которая тогда вообще усваивалась вместе с французским языком и вызывала восхищение. Итак, эти претензии конечно имели более возвышенное оправдание, чем притязания Карла V. Но подобно тому как уже огромные военные силы Филиппа II были разбиты благодаря сопротивлению голландцев, так и честолюбивые планы Людовика потерпели крушение благодаря энергии того же героического народа. Затем Карл XII также являлся столь необычайною фигурою, угрожавшею опасностью; но все его честолюбие имело более фантастический характер и его менее поддерживала внутренняя сила. Во время всех этих бурь нации отстояли свою индивидуальность и самостоятельность.

Общим интересом европейских государств во внешней политике являлась борьба против турок, против этой страшной силы, грозившей наводнить Европу с Востока. Тогда они еще были совершенно здоровой, полной сил нацией, могущество которой было основано на завоевании, которая поэтому вела постоянно войну и заключала лишь перемирия. Завоеванные земли были, как у франков, разделяемы между воинами, получавшими их в личное, а не в наследственное владение; когда впоследствии установилась наследственность, могущество нации было сломлено. Цвет силы османов, янычары, внушали ужас европейцам. Они набирались из красивых и сильных христианских мальчиков главным образом путем ежегодно производившихся среди греческих подданных рекрутских наборов, строго воспитывались в исламе и с юношеских лет приучались владеть оружием; без родителей, без братьев и сестер, без жен они как монахи были совершенно независимым и грозным отрядом. Все европейские державы на Востоке, Австрия, Венгрия, Венеция и Польша должны были бороться против турок. Битва при Лепанто спасла Италию и может быть всю Европу от наводнения варварами.

Но особенно важным последствием реформации оказалась борьба протестантской церкви за политическое существование. Протестантская церковь, и в том виде, как она непосредственно выступала, слишком вмешивалась в светские дела, так что она не могла не вызвать светских осложнений и политических конфликтов из-за политического владения. Подданные католических государей становятся протестантами, имеют и предъявляют притязания на церковные имущества, изменяют характер владения и уклоняются от таких актов культа, которые приносят доход (jura stolae). Кроме того католическое правительство обязано быть для церкви brachium seculare[45]45
  Мирской дланью.


[Закрыть]; например инквизиция никогда не казнила ни одного человека, а только объявляла его еретиком, являясь как бы судом присяжных, а затем его наказывали по гражданским законам. Далее возникало множество поводов для столкновений и трений при процессиях и на праздниках, при ношении дароносицы на улице, благодаря уходу из монастырей и т. п.; или в таких случаях, когда например кельнский архиепископ пожелал обратить свое архиепископство в светское княжество для себя и для своей семьи. Духовники уверяли католических государей, что делом их совести является – вырвать прежние церковные имущества из рук еретиков. Однако в Германии обстоятельства еще сложились благоприятно для протестантизма, поскольку прежние отдельные имперские лены обратились в княжества. Но в таких странах, как Австрия, протестанты или не находили поддержки у государей, или последние были враждебны им, а во Франции они должны были выговорить для себя крепости для обеспечения неприкосновенности своего вероисповедания. Существование протестантов не могло быть обеспечено без войн, потому что дело шло не о совести как таковой, а о владениях, присвоенных государями и частными лицами с нарушением прав церкви, которая требовала возвращения их себе. Наступило такое положение, при котором существовало абсолютное недоверие, потому что в основе его лежало недоверие религиозной совести. Протестантские князья и города заключили слабый союз и еще слабее защищались. После их поражения курфюрст Мориц Саксонский совершенно неожиданным рискованным ударом добился такого мира, который сам по себе являлся двусмысленным и при котором продолжала существовать глубокая ненависть. Понадобилась решительная борьба за это дело. Это произошло во время Тридцатилетней войны, в которой сперва Дания, а затем Швеция отстаивали дело свободы. Первая была вскоре вынуждена уйти с поля битвы, а последняя под предводительством славного северного героя Густава Адольфа сыграла тем более блестящую роль, что она сама даже без помощи протестантских имперских чинов Германии начала войну с огромными силами католиков. Тогда все европейские державы за немногими исключениями, как бы возвращаясь к тому источнику, из которого они вышли, ринулись в Германию, где предстояла борьба за право на искренность, ставшую религиозной, и за право на внутреннюю раздельность. Борьба кончается без приобретения новых идей, новых принципов, утомлением всех, полным опустошением, истощившим все силы; все были предоставлены самим себе, партии продолжали существовать, опираясь на внешнюю силу. Исход борьбы имел лишь политический характер.

В Англии протестантская церковь также должна была упрочиться посредством войны: борьба была направлена против королей, потому что последние втайне были приверженцами католической религии, так как они находили в ней подтверждение принципа абсолютного произвола. Против отстаивания абсолютной полноты власти, обладая которой короли обязаны отдавать отчет лишь богу (т. е. духовнику), восстал фанатизированный народ, и в противоположность внешнему католицизму он достиг в пуританизме крайнего напряжения внутреннего чувства, которое, находя свое выражение в объективном мире, кажется частью фанатически приподнятым, частью смешным. Эти фанатики подобно мюнстерским фанатикам желали непосредственно править государством, следуя внушениям страха божия, а столь же фанатизированные солдаты должны были, молясь, бороться на поле битвы за свое дело. Но сила оказывается в руках военачальника, а поэтому он захватывает и правительственную власть; ведь в государстве нужно управлять; и Кромвель знал, что такое значит управление. Итак, он сделался властителем и разогнал вышеупомянутый молившийся парламент. Но с его смертью исчезло его право, и старая династия снова овладела властью. Следует заметить, что государям превозносят католическую религию как средство обеспечения безопасности правительства, что особенно очевидно в том случае, когда в союзе с правительством действует инквизиция, так как последняя является оружием правительства. Но это обеспечение заключается в холопском религиозном повиновении и существует лишь тогда, когда государственный строй и все государственное право еще основаны на положительном владении; но если государственное устройство и законы должны основываться на истинно вечном праве, то безопасность обеспечивается лишь протестантской религией, в принципе которой находит выражение и субъективная свобода разумности. Против католического принципа особенно боролись еще голландцы, находившиеся под властью испанцев. Бельгия еще была предана католической религии и осталась под властью испанцев, наоборот северная часть, Голландия, геройски отстояла свою независимость от своих угнетателей. Промышленный класс, гильдии и стрелковые общества организовали милицию и геройским мужеством одолели знаменитую тогда испанскую пехоту. Как швейцарские крестьяне выдержали напор рыцарства, так здесь промышленные города выдержали нападения дисциплинированных войск. В то же время голландские приморские города вооружили флоты и отняли у испанцев часть колоний, из которых к ним стекались всевозможные богатства. Как Голландия добилась своей самостоятельности благодаря протестантскому принципу, так Польша лишилась ее, когда она пожелала подавить этот принцип, представителями которого были диссиденты.

Благодаря Вестфальскому миру протестантская церковь была признана самостоятельною к ужасному позору и унижению для католической церкви. Этот мир нередко считался палладиумом Германии, так как он установил политический строй Германии. Однако этот строй на самом деле был утверждением частных прав тех стран, на которые распалась Германия. При этом вовсе не думали о цели государства и не имели никакого представления о ней. Нужно прочитать «Hippolytus a lapide» (книгу, написанную перед заключением мира и оказавшую большое влияние на отношения в империи), чтобы выяснить себе, что такое была та немецкая свобода, представление о которой господствовало в умах. В этом мире была выражена цель полного партикуляризма и частноправовое определение всех отношений; это – узаконенная анархия, какой еще не видел мир, т. е. постановление, что империя должна быть единым целым, одним государством, и что при этом все отношения все-таки определяются частным правом, так что интерес частей действовать для себя против интересов целого или не делать того, чего требует интерес целого, и даже того, что установлено законом, ненарушимо санкционируется и гарантируется. Тотчас же после этого постановления выяснилось, что такое представляла собой Германская империя как государство по отношению к другим государствам: она вела позорные войны против турок, от которых полякам пришлось освобождать Вену. Еще позорнее было отношение Германской империи к Франции, которая в мирное время просто захватила вольные города, оплот Германии, и цветущие провинции и без труда удержала их.

Этот государственный строй, содействовавший гибели Германии как империи, был преимущественно делом Ришелье, благодаря помощи которого, несмотря на то, что он был римским кардиналом, в Германии была спасена свобода религии. Ришелье для блага того государства, которым он управлял, делал как раз противоположное тому, что он осуществлял у врагов этого государства; их он обрек на политическое бессилие, отстояв у них политическую самостоятельность частей, а в своем государстве он подавлял самостоятельность протестантской партии, и вследствие этого он испытал судьбу многих великих государственных людей, а именно – его проклинали его сограждане, между тем как враги считали то дело, посредством которого он обессилил их, священнейшею целью своих желаний, своего права и своей свободы.

Итак, результатом борьбы было достигнутое силою и с тех пор политически установленное существование религиозных партий, сорганизовавшихся одна возле другой в виде политических государств и в соответствии с положительными или частноправовыми отношениями.

Но впоследствии протестантская церковь расширила и вполне упрочила свою политическую гарантию благодаря тому, что одно из принадлежавших ей государств возвысилось настолько, что стало самостоятельной европейской державой. Это государство должно было возникнуть вместе с протестантизмом: это – Пруссия, которая, выступив в конце XVII века, нашла в лице Фридриха Великого такое лицо, которое, если и не основало, то усилило и упрочило ее, и в Семилетней войне она выдержала борьбу за это усиление и упрочение. Фридрих II доказал самостоятельность своей державы тем, что он сопротивлялся силам почти всей Европы, союзу ее главных держав. Он выступил как герой протестантизма не только лично, как Густав Адольф, но как король государства. Хотя Семилетняя война сама по себе не была религиозною, но в своем конечном результате она все же оказалась религиозною войною с точки зрения как солдат, так и держав. Папа освятил шпагу фельдмаршала Дауна, и главною целью союзных держав было сокрушить прусское государство как опору протестантской церкви. Но Фридрих Великий не только сделал Пруссию как протестантскую державу одною из великих держав Европы, но он был и королем-философом – совершенно своеобразное и единственное явление нового времени. Английские короли были изворотливыми теологами, борясь за принцип абсолютизма; наоборот, Фридрих истолковал протестантский принцип со светской стороны, и, питая антипатию к религиозным спорам, он не принимал решения в пользу того или иного религиозного мнения; он обладал сознанием всеобщности, в которой выражаются самое глубокое в духе и себя сознающая сила мышления.