Текст книги "ГПУ"

Возвращаясь к моменту моего назначения товарищем Суховием на должность хранителя ценностей торгпредства.

Приняв должность от моего предшественника, я приступил к работе и одновременно знакомился с окружающими меня сотрудниками.

Моим непосредственным начальником был известный в свое время чекист Пинис[14]14
  Его младший брат, Рудольф Пинис, был одно время агентом Коминтерна и ГПУ, занимая скромную должность в Текстиль-импорте, где он прослужил в течение одного года и только недавно был выслан из Египта.


[Закрыть].

Пинис, присутствуя при приемке мной ценностей торгпредства выражавшихся в миллионах турецких лир, напомнил мне о возложенной на меня ответственности за эти ценности и многозначительно добавил, что нам не помешало бы ближе познакомиться…

Заведуя финансовым отделом торгпредства, и в то же время будучи заместителем торгпреда, Пинис был совершенно незнаком со своими обязанностями, и, когда главный бухгалтер торгпредства Гольдштейн убежал из торгпредства, Пинис, не зная бухгалтерии, на требование торгпреда дать ему справку о состоянии счетов и не имея ни малейшего представления, что от него требуют, представил какую-то неразбериху. Да и откуда ему было это знать, – ведь роль его сводилась к тому, что он был оком местного уполномоченного ГПУ, а в этом отношении он был вне конкуренции.

В самом начале моей работы в торгпредстве произошел следующий характерный для заграничных большевистских учреждений случай.

Константинопольское отделение «Аркоса» было оштрафовано турецкими властями на 200 тысяч лир за нарушение закона о гербовых сборах.

Торгпредство, являясь ответчиком ввиду закрытия отделения «Аркоса» в Константинополе, должно было внести этот штраф в срок, предложенный турецкими властями. Торговый представитель Суховий обратился с письмом в министерство финансов с просьбой о вторичной проверке архивных книг «Аркоса», чтобы окончательно установить размер штрафа. Комиссия была назначена, и в течение двух месяцев она рылась в архивах «Аркоса» и наконец свела размеры штрафа с 200 тысяч лир до 8 тысяч. Устроил это Пинис путем взятки чиновникам турецкого министерства финансов, делавшим ревизию.

Взятка выражалась в сумме 10 тысяч лир, я лично выдал эту сумму из кассы торгпредства в двух конвертах одному нашему сотруднику для передачи вышеназванным агентам.

Останавливаться подробно на «торговой» работе торгпредства я не буду, ибо торговая роль большевиков за границей уже известна и подноготная таковой исчерпывающе выявлена в книге бывшего замнаркомвнешторга Советской Республики и директора «Аркоса», одного из виднейших коммунистических деятелей «в прошлом» и организатора советской торговли за границей, – Г.А. Соломона, каковую книгу я горячо рекомендую моим читателям[15]15
  Среди красных вождей. Париж: Мишень.


[Закрыть].

Резиденцией официальной дипломатической большевистской миссии в Турции, возглавляемой полпредом Сурицом, является Анкора. Но, помимо чисто официальной миссии, имеется еще более важная, тщательно законспирированная миссия, находящаяся в Стамбуле. Эта-то последняя миссия руководит всей заграничной деятельностью Коминтерна и ГПУ по директивам Москвы. Во главе ее, занимая официальную должность атташе генерального консульства, стоит лицо, скрывающееся под псевдонимом Минский.

Через своих агентов он руководит из Константинополя всей большевистской работой на Ближнем Востоке и особенно среди российских эмигрантов. Его ближайшим помощником является сотрудник закавказского ГПУ Гришин (псевдоним), работающий исключительно среди закавказской эмиграции. Официально же он исполняет скромную должность «коменданта советских домов в Стамбуле».

Вице-консулом константинопольского генерального консульства состоит Андерсон (псевдоним), по существу уполномоченный Разведупра на Ближнем Востоке. Его ближайшим помощником являлся Соболев Александр, занимавший официальный пост морского агента СССР в Турции, но в силу своего сотрудничества по линии товарища Андерсона он проживал в Стамбуле. Не раз я его встречал в помещении генерального консульства на заседаниях комячейки, и особенно он мне памятен, когда он присутствовал на банкете в честь моряков Красного флота, прибывших в Турцию с визитом турецким властям. Соболев и его «жена» – последняя ответственная сотрудница ОГПУ – были очень дружны с самим Минским и Гришиным, о которых я выше уже упоминал. Не раз Минский упоминал мне о Соболеве и в особенности о его «жене», как сотрудниках «высшей марки».

Бывают случаи, что некоторые деятели тайной советской организации за границей, не довольствуясь получаемыми ими содержаниями или же по другим каким-либо соображениям, продают представителям иностранных государств имеющиеся у них секретные сведения, а иногда и совсем переходят к ним на работу.

Так, мне вспоминается случай, имевший место в одном из лимитрофов. В качестве представителя Разведупра в нем находился некто Галицкий. Он предложил политической полиции этого государства за большую плату, конечно, давать ей всю свою агентуру (то есть назвать всех своих секретных агентов) и продать все имеющиеся у него секретные документы. Сделка состоялась, Галицкий ушел с советской службы и остался жить у них. На большевиков эта измена Галицкого произвела впечатление. Он им нанес серьезный удар. Спустя довольно продолжительное время Галицкий израсходовал деньги, полученные им от полиции, и вновь обратился к ней с просьбой о денежной помощи. Полиция предложила ему официально поступить к ней на службу. Галицкому ничего не оставалось делать, как согласиться на это предложение.

После известного времени работы, убедившись, что от него нового ничего нельзя получить, политическая полиция предложила Галицкому нелегально отправиться в СССР для секретной работы в пользу ее. Конечно, это совсем не входило в планы Галицкого, и он совершенно основательно отказывался от этого поручения, доказывая своему новому начальству, что эта командировка равносильна смертному приговору, ибо его знают отлично в ГПУ и никакой грим не спасет его от расстрела. Но политическая полиция, несмотря ни на что, настаивала и пригрозила ему в случае его упорства просто выдать его большевикам.

Он поехал и, конечно, вскоре был раскрыт ГПУ и расстрелян. Все дело о Галицком хранится в архивах ГПУ…

Да, много хранится в архивах, и, когда власть большевиков будет свергнута, будущий историк найдет в нем много захватывающего материала, который прольет исторический свет на многие и многие обстоятельства, сейчас загадочные и непонятные…

В торговом представительстве СССР, в отделе Закавказской государственной торговли (Закгосторг) служит также некто Нахимян, официально занимающий должность уполномоченного по реализации советских Табаков, а на самом деле ответственный сотрудник закавказского

ГПУ, имеющий задания работать среди эмигрантов, главным образом армян и армянского духовенства. Поле его деятельности обнимает Турцию и Грецию, куда он имел специальное назначение, которого не мог выполнить за неполучением визы. Его непосредственным начальником и в то же время уполномоченным восточной секции Коминтерна на Ближнем Востоке является Шавердов. Помимо коминтерновской работы, Шавердов распропагандировал армян и с их помощью вел свою разрушительную работу в Сирии и Египте.

При мне его перевели в Париж, но он не мог выехать туда, так как на его неоднократные просьбы во французском консульстве ему в визе отказывали.

Начав знакомиться с эмигрантской литературой, я по возможности старался встречаться с эмигрантами, ибо все это меня очень интересовало. Познакомившись с ними, я таким образом убедился в превратности наших взглядов в СССР на некоторые части ее. Вскоре среди них я нашел себе близких друзей, которые приняли большое участие во мне и помогли впоследствии мне бежать из Стамбула.

Нечего и говорить, что мои встречи с эмигрантами при круговой слежке не прошли незамеченными для ГПУ. На них обратили внимание чекисты из генконсульства, и однажды я был вызван Минским, который «напомнил» мне об обязанностях советского гражданина за границей и рекомендовал учесть, что в прошлом я был его коллегой по работе в ЧК, а поэтому заведенные мной знакомства среди эмигрантов в Стамбуле я должен «использовать» в интересах ГПУ.

Короче говоря, Минский потребовал, чтобы я информировал его обо всем, что творится в эмигрантских сферах.

Мне ничего не оставалось делать, как хотя бы для вида согласиться. Да ведь я и не мог не согласиться…

В качестве бывшего сотрудника ЧК я после демобилизации из ее органов состоял на особом учете в ленинградском ГПУ, как «военнообязанный чекист». Кроме того, хотя я и был исключен из коммунистической партии, я, как оно и понятно, был на учете большевиков, ибо предполагалось, что я разочаруюсь в «троцкизме» и перейду обратно в лоно «сталинизма». Поэтому понятно, что мой отказ Минскому повлек бы за собой насильственный увоз меня в СССР со всеми отсюда вытекающими последствиями. Я же твердо решил воспользоваться моей командировкой за границу в Турцию для побега с советской службы, о чем ниже…

Насильственный увоз в СССР – это не пустая фраза. Нет. Этот способ практиковался (и, наверное, практикуется и сейчас) как обычный прием для расправы с неугодными или подозрительными сотрудниками советских организаций в Турции. Делается это при благосклонном содействии турецкой полиции моряками с советских пароходов, среди которых, как я упомянул выше, имеется много секретных сотрудников ГПУ.

Обыкновенно чекисты стараются всеми способами заманить такого «неугодного» сотрудника на советский пароход, где, понятно, он всецело находится в руках чекистов. Но, конечно, подозрительные или неугодные сотрудники обыкновенно и сами догадываются, что против них куются ковы, и стараются не поддаваться ни на какие заманивания. В таких случаях агенты ГПУ стараются заманить намеченную жертву хотя бы на пристань. А там при известной ловкости, быстроте и натиске можно было сравнительно легко схватить намеченного к увозу и посадить его в каик или прямо на пароход. Надо сказать, что увозят не только сотрудников советских организаций и интересующих их эмигрантов, но чекисты не останавливаются даже перед насильственным увозом неудобных почему-либо официальных чиновников турецкого правительства. Так мне лично известен случай, когда агентами ГПУ был завлечен на советский пароход секретный агент турецкой полиции.

Один из агентов ГПУ, «усиленно нарушавший турецкое гостеприимство» своей работой среди эмиграции, однажды, проходя по главной улице Стамбула, заметил за собой слежку. Агент ГПУ, не подавая виду, заставил турецкого сыщика пойти за ним до самого порта, где у пристани стоял советский пароход «Красный Профинтерн». Спустившиеся на берег матросы по сигналу агента ГПУ схватили турецкого сыщика и силой затащили его на пароход. Был вечер, на пристани не было ни души, а подкупленная турецкая пограничная стража была удалена. Операция прошла благополучно, и по дороге в Одессу турецкий сыщик был убит и брошен в море. Турецкие власти об этом инциденте, конечно, знают, но, как хорошие союзники, – молчат.

Я выше упомянул, что решил бежать из Стамбула. Я имел в виду перейти на положение политического эмигранта, чтобы вести активную борьбу против большевиков. Ясно, что, поставив себе такую цель, я должен был притворяться и хитрить, и не только хитрить, но стараться перехитрить Минского и его компанию и даже воспользоваться ими для моих целей.

Встречаясь с эмигрантами, которые помогли мне организовать все бегство, я точно знал, что о моих свиданиях с ними местное ГПУ знает из донесений своих провокаторов из среды тех же эмигрантов. А поэтому при встрече с Минским, когда мне приходилось «информировать» и его о состоянии эмиграции в Турции, я ему говорил абсолютную истину и как-то однажды рассказал Минскому даже и о том, что с помощью таких-то и таких-то лиц я получил французскую визу на въезд во Францию и что мой отъезд назначен на такой-то день. Я вел опасную игру. Минский был в восхищении от моих столь быстрых успехов внедрения в эмигрантскую среду и сам предложил мне план, как я должен вести игру здесь и после «бегства» там, в Париже. По этому плану я в качестве «разложившегося» коммуниста должен войти в доверие эмигрантам и с их помощью «бежать» в Париж, где и развернуть чекистскую работу среди эмиграции. Я делал все по плану Минского и в то же время имел свою цель – какими угодно средствами и путями бежать из Стамбула в ту же Францию.

Однако в последние дни моего пребывания в Стамбуле я стал замечать, что ко мне переменилось отношение со стороны Минского и его помощника Гришина. Лишь впоследствии я узнал, что, прежде чем окончательно решиться на командировку меня в Париж, Минский запросил обо мне О ГПУ в Москве, и оттуда получилась «не совсем благоприятная для меня аттестация»: что я, как бывший оппозиционер, исключен из партии и т. д. и т. д. и что Москва вообще удивляется, каким образом я очутился за границей в Стамбуле.

Но было уже поздно. День отъезда был назначен. Документы были заготовлены. Оставалось только получить пароль от Минского к парижскому уполномоченному представителю ГПУ. За несколько дней до моего отъезда я сдал по акту все имеющиеся у меня ценности назначенному заместителю и согласно правилам с этого момента считался в полагающемся мне пятнадцатидневном отпуске.

Утром 14 июня 1928 года я зашел к Минскому и показал ему свой паспорт с французской визой и просил дать мне окончательные инструкции, так как я на следующий день уезжаю. Минский ответил мне, что он ждет из Москвы новых инструкций относительно меня, и с поездкой просил некоторое время повременить. Я ничего ему не ответил, но твердо решил на следующий день бежать. Днем друзья-эмигранты, с которыми я последний раз встретился, принесли мне проездной билет и еще раз напомнили быть особенно осторожным, так как я выезжаю под своей фамилией, и, беря выходную турецкую визу, я рискую, что турки могут сообщить консульству, и тогда большевики со мной расправятся с помощью турок «по-своему».

В тот же день вечером я зашел еще раз к Минскому, показал ему билет и сказал, что мне необходимо выехать на другой день, так как мое замедление может навести эмигрантов на подозрения…

Однако он категорически отказался разрешить мне выехать, и, прощаясь, он мне сказал:

– Вы, конечно, можете ехать, но дисциплина требует, чтобы вы подождали ответа из Москвы на наш вторичный запрос. А эмигрантам вы можете сказать… ну, что вы больны, что ли… Вот товарищ Гришин купит вам английскую соль, примите хорошую дозу и ложитесь, а утром скажите X., что вы больны, и таким образом отъезд можно будет отложить.

Не вызывая подозрений, я согласился, конечно для вида, остаться и «заболеть» и попросил, уходя, Минского зайти ко мне домой на следующий день часов в 12 дня, чтобы проведать меня и узнать о результатах моих дальнейших переговоров с эмигрантами.

Поздно вечером я вышел от Минского. Гришин пошел меня провожать. Мы купили в первой попавшейся аптеке английскую соль и у парадного моего дома распрощались.

– Ну, значит, до завтра, – сказал Гришин, пожимая мне руку. – Итак, мы будем у тебя в 12 часов…

Я провел тревожную ночь. Пароход должен был отойти в 7 часов утра. Всю ночь я провел, изобретая один за другим планы, думая, как мне выбраться из дому и сесть на пароход незаметно для чекистов и турецкой полиции… Я останавливался на разных планах, отбрасывая их один за другим… Но я твердо решил во что бы то ни стало уехать на другой же день… и я пошел ва-банк!..

Рано утром – было не более пяти часов – я с вещами в руках спустился из своей комнаты к выходу на улицу. Я оставил свой багаж в вестибюле и пошел взять такси. Открыв выходную на улицу дверь, я заметил, что напротив – на другой стороне улицы – стоял какой-то человек, пристально следивший взором за домом, где я жил. Увидев меня, он быстро повернулся и почти бегом спустился вниз по улице… «Шпик…» – пронеслось в моей голове… Но я шел ва-банк… «Черт с ним, пусть следит», – пронеслось в голове как-то механически, не задевая моего сознания… И я двинулся в противоположную сторону улицы, и, пройдя до ресторана «Черная роза», взял такси, сел, подъехал к дому. Вышедшая хозяйка помогла мне внести в автомобиль мой багаж. Я сказал ей, что уезжаю в отпуск на острова, скоро вернусь, распрощался, приказал шоферу ехать на пристань… Я внимательно смотрел в окно автомобиля, никакой слежки за мной не было. Я благополучно доехал до пристани.

Благодаря хорошему бакшишу полицейскому и таможенному чиновнику я через десять минут уже находился с моим багажом в каюте парохода.

Было только шесть часов, таким образом, до отхода по расписанию оставался еще час… Целый час!.. Я предоставляю читателям судить о том, что переживал я в ожидании, особенно ввиду того, что пароход вместо семи часов отчалил только в одиннадцать…

Я с облегчением вздохнул лишь после того, как пароход отошел от пристани…

Я был свободен.

Но тревоги еще не улеглись. Особенно тревожила меня одна встреча. На том же пароходе в числе пассажиров находился епископ Александр в обществе какого-то русского грека, с которым я впоследствии и познакомился. Это был пожилой уже человек, внушающий доверие. Я чувствовал себя настолько одиноким, что, разговорившись с ним, сообщил ему, кто я и что я бегу от большевиков…

Он меня «успокоил»:

– Ну, батюшка, в Пирее-то вас, будьте уверены, задержат, – сказал он – и выдадут, ведь «они» все могут… и уже по радио, наверное, сообщили кому надо….

Но пароход шел под английским флагом!

И 21 июня я благополучно прибыл в Марсель и в тот же день вечером выехал в Париж.