Текст книги "ГПУ"

Отозвание советских войск вызвано было также тем, что об их проникновении в Афганистан уже начали говорить не только в иностранных миссиях Кабула, но и в европейской печати. Благодаря спецотделу ГПУ, расшифровывавшему перехваченные телеграммы иностранных дипломатов, мы видели, что о советском вооруженном походе на Кабул знали все и не одобряли его не только европейские державы, но даже такие добрые союзники СССР, как Турция и Перси я. Вооруженная авантюра, предпринятая социалистическим правительством для восстановления афганской монархии, бесславно закончилась. После бегства Амануллы и ухода Гулам-Наби-хана из Афганистана вся страна фактически перешла в руки Бачаи Сакао. Из перехваченных телеграмм мы видели, что турецкое и персидское правительства склоняются к признанию Бачаи Сакао королем Афганистана. Однако советское правительство решило выждать и ничего больше не предпринимать, не выяснив предварительно мнения остальных держав.

В это время из берлинской резидентуры ГПУ пришло сообщение, что Надир-хан, бывший афганский посол в Париже, собирается ехать в Афганистан для руководства борьбой против Бачаи Сакао. Надир-хан пользовался большим влиянием в Афганистане и поэтому мог быть сильным противником Бачаи Сакао.

В Париже Надир-хан обратился в советское посольство за разрешением проехать через СССР. Ему ответили, что визы дать не могут, не запросив предварительно Москву. Надир-хан больше в посольство не обращался, но через месяц оказался на границе Афганистана с Индией.

Загорелась борьба между Надир-ханом и Бачаи Сакао. Афганские представители в Москве просили поддержать Надир-хана. Наркоминдел обещал морально поддержать, исходя из прежней теории, что Надир-хан, имеющий своей базой Южный Афганистан, неизбежно вступит в дальнейшем в конфликт с англичанами.

Надир-хан занял Кабул. Бачаи Сакао со своими сторонниками был расстрелян. Дальнейшая история Афганистана всем известна, но хочу резюмировать роль советского правительства в афганских делах за этот последний год.

Наркоминдел в вопросах афганской политики не имел никакой твердой линии и следовал в хвосте событий. Сталин со своей обычной «прямотой» решил разрубить узел внутренних афганских отношений ударом красноармейского кулака. Этим он окончательно скомпрометировал русское имя в Афганистане и социалистическую идею в СССР, красноречиво подтвердив обвинения СССР в красном империализме.

Работа ГПУ в Афганистане за этот период ни в чем не выявилась. Зато обнаружилось, что организация разведки через легальные резидентуры ГПУ при посольствах и торгпредствах в случае военных столкновений является нереальной, так как курьерская связь с Москвой прекратилась, а с занятием Кабула Бачаи Сакао прервалась и телеграфная связь. Вследствие отсутствия информации политбюро перестало считаться в афганском вопросе с мнением ГПУ и всецело приняло точку зрения Наркоминдела, который, как я говорил выше, в конце концов, никакой точки зрения не имел.

Осенью 1928 года, в то время, когда Триандофилов готовился к нелегальному въезду в Персию, было решено послать предварительно одного из его помощников в Тегеран с поручением организовать прикрытие для остальных членов группы. Решено было отправить Эйнгорна, благо документы для него были готовы. Приготовлены же они были крайне просто. Из Латвии приехал член латышской коммунистической партии Эдельштейн, оставшийся работать в Москве в Наркомторге. Эдельштейн подходил по приметам к Эйнгорну. Мы взяли паспорт Эдельштейна, заменили в лаборатории иностранного отдела ГПУ фотографическую карточку Эдельштейна карточкой Эйнгорна и поставили соответствующие транзитные визы. Паспорт для нового Эдельштейна-Эйнгорна был готов.

Эйнгорн выехал через Пехлеви в Тегеран в качестве латвийского подданного, взяв с собой десять тысяч долларов. Через месяц мы получили известие, что он открыл автомобильный гараж на главной улице Тегерана Лалезар. Тем временем секретарь советского консульства в Керманшахе Алхазов получил распоряжение приехать в Тегеран и занять должность атташе советского посольства. Алхазов должен был служить связью между нелегальной резидентурой ГПУ и Москвой и слегка вести разведывательную работу, чтобы отвлечь подозрения от нелегальной резидентуры. Полпредство, в том числе и сам Давтьян, не знало и не должно было знать о существовании нелегальной резидентуры ГПУ.

Подготовка Триандофилова к выезду в Персию несколько затянулась, так как он не знал ни одного иностранного языка, кроме греческого, и документы для него подыскать было трудно. Наконец нашли греческий паспорт, отобранный у некоего гражданина Челикиди, проживавшего в Москве. Произведя с этим паспортом такую же операцию, как и с паспортом Эйнгорна, новоиспеченный двойник Челикиди выехал в Тегеран.

В Тегеране Триандофилов-Челикиди вступил компаньоном в гараж Эдельштейна. «Предприятие» начало работать. Впоследствии к этим двум был послан третий сотрудник Биренцвейг, поляк, лет тридцати, приехавший в Персию с женой и ребенком по австрийскому паспорту. До своей поездки Биренцвейг работал в иностранном отделе ГПУ в прибалтийском секторе. Вслед за Биренцвейгом мы отправили в Тегеран шофера для связи, болгарина с болгарским паспортом, и, наконец, к этой же группе присоединился служивший в тегеранском автотранспорте советский гражданин Шатов, работавший до того агентом при легальной резидентуре ГПУ. Чтобы уйти от подозрений, Шатов учинил скандал своему начальству, а потом и полпреду. В скандал вмешалась персидская полиция. В ее присутствии Шатов разорвал свой советский паспорт и отказался от гражданства СССР. Блестяще разыграв эту комедию, он поступил шофером в гараж Эдельштейна.

Нелегальная организация ГПУ была готова. В распоряжении гаража имелось несколько машин. На них агенты ГПУ разъезжали по всей Персии, знакомясь с обстановкой и собирая сведения, необходимые для ГПУ.

Эта секретная работа продолжалась до июля 1929 года. Члены организации настолько укрепили свое положение в Тегеране, что к этому времени Эйнгорн-Эдельштейн мог уже выехать в Багдад. Основная задача была выполнена. Работа стала на рельсы, и теперь предстояло перебросить деятельность в Индию и в Ирак, куда Триандофилов должен был послать своих помощников. Центр организации оставался в Персии. Связь с Москвой, поддерживаемая через атташе Алхазова, не считалась удовлетворительной. Предполагалось организовать две новые, независимые друг от друга, линии связи. Первая заключалась в передаче сведений через советские пароходы, курсирующие между Баку и Пехлеви, на которых должен был находиться специальный агент ГПУ для связи, а вторая связь мыслилась в виде установки радиостанции-коротковолновки, посредством которой можно было бы сноситься с Москвой по серьезным и срочным вопросам. Надо добавить, что в Москве, при иностранном Отделе О ГПУ имеются специальные курсы радиопередачи и каждый уполномоченный иностранного отдела должен пройти этот курс.

Весной 1929 года Эйнгорн встретился случайно в Тегеране с русским шофером, которого он арестовал в 1920 году в бытность свою сотрудником одесской ЧК. Чтобы шофер не выдал его, Эйнгорн подкупил его и принял на работу в гараж. Спустя некоторое время Эйнгорн выехал в Керманшах, где благодаря связям с английским консульством сумел получить визу в Багдад. Когда Эйнгорн в Багдаде присматривался к обстановке и изучал возможности для работы ГПУ, из Тегерана нам сообщили, что одесский знакомый Эйнгорна в пьяном виде рассказывает о прошлой и настоящей деятельности Эйнгорна. Боясь провала Эйнгорна на иракской территории, мы немедленно послали ему телеграмму с требованием выехать обратно в Тегеран, а по возвращении в Тегеран вызвали в Москву.

Всю оставленную мной тайную агентуру ГПУ в Персии приняла легальная резидентура, т. е. Алхазов. Он продолжал руководить ею и получать те документы, которые получались при мне. Макарьян был отозван и поставлен на работу в иностранном отделе ГПУ по руководству Персией.

Весной 1929 года резидент ГПУ в Пехлеви сообщил, что из Парижа приехал какой-то русский, кажется, по фамилии Веселовский, с большими деньгами и рекомендациями от Братства русской правды к Джавахову и к хану Нахичеванскому, одному из активных руководителей мусаватистской партии. Парижане просили оказать ему всяческое содействие в работе против советской власти. Полковник Джавахов прилагал к донесению фотографии писем, которые этот русский отправлял в Европу. Из писем явствовало, что этого русского поддерживает какая-то богатая европейская группа. Он ставил себе задачей пробраться на советский Кавказ, организовать повстанческую группу и в первую очередь взорвать бакинский нефтепровод.

Бакинское ГПУ немедленно приняло меры. Сейчас же была организована из агентов ГПУ бандитская группа на персидской границе, куда Джавахов и препроводил приезжего, рекомендуя этих чекистов как героев, восставших против советской власти. Этот русский был беспрепятственно пропущен через границу и соединился с отрядом ГПУ. Вместе с ними он разъезжал по всему Азербайджану, вербовал рекомендуемых ему чекистами людей и подготовлял взрыв бакинского нефтепровода.

До сентября 1929 года этот антисоветский деятель не был арестован, потому что ГПУ желало использовать его для завлечения более крупных лиц, которые могут вслед за ним явиться на Кавказ, и для выяснения, кто финансирует его, какие задачи ему ставят и какие связи на Кавказе имеют стоящие за ним люди.

* * *

В персидском Азербайджане все более укреплялась позиция армянской партии Дашнакцутюн, несмотря на усиленную антидашнакскую деятельность ГПУ и советского консульства в Тавризе. Особую ненависть советское правительство и ГПУ питали к армянскому архиепископу Нерсесу в Тавризе, активно помогавшему дашнакам. Архиепископ был опасен еще тем, что, пользуясь большим авторитетом среди армянского населения и духовенства, мог быть выбран после смерти католикоса всех армян на его место. Резиденция католикоса в таком случае перешла бы из советской Армении в другую страну, и советское правительство лишилось бы возможности влиять на армянскую церковь, а через нее и на армянский народ. Вследствие этих причин было решено во что бы то ни стало убрать архиепископа Нерсеса и заменить его лояльным к советской власти человеком.

Обдумывая этот план, ГПУ имело и другие цели. Армянский епископ в Исфагани являлся главой персидско-индийской епархии. Пост этот занимал архиепископ Месроп, человек очень старый, чрезвычайно культурный и образованный и ярый националист. Не вдаваясь в политику, он неустанно заботился о нуждах армянского народа. В 1928 году он объехал свою паству в Индии и собрал большие пожертвования в пользу советской Армении. Так как он собирал деньги для советской Армении, то его многие считали и считают советским агентом. Однако, повторяю, человек этот был абсолютно чужд всякой политики. Единственной его заботой было сохранение армянской нации как таковой. Несмотря на его лояльное отношение к советской власти, ГПУ намеревалось заменить его другим лицом, которое могло бы продолжать его работу, но которого можно было бы использовать как прикрытие для организации разведывательной работы в Индии.

В иностранном отделе ГПУ очень долго думали над разрешением таврийской и индийской проблемы, и, наконец, выход был найден. Во Франции проживал архиерей Клтчян, в продолжение двух лет состоявший агентом ГПУ под номером Г/58. Снабженный деньгами на дорогу, Клтчян в конце 1928 года приехал в Москву и был принят мной. Я разъяснил ему, в чем дело. Клтчян предложил в ответ следующий план: он поедет в Эривань к католикосу, а католикос, под давлением ГПУ, посвятит его в сан епископа и затем назначит своим легатом в Персию, где он раньше проживал и где у него сохранилось много связей. Но у Клтчяна осталась во Франции сожительница. В качестве секретаря ГПУ даст ему одного из своих уполномоченных, который одновременно будет считаться женихом его сожительницы и тем прикрывать ее связь с епископом. Клтчян ручался, что, получив назначение в Персию, он сумеет добиться увольнения епископа Нерсеса из Тавриза. На место Нерсеса можно будет перебросить из Исфагани епископа Месропа, а он, Клтчян, займет пост главы индо-персидской епархии, и тогда организацию агентуры ГПУ в Индии можно считать обеспеченной.

Во время переговоров с ним и после, когда мы перешли к вопросу о вознаграждении, я вынес впечатление о Клтчяне как о хорошем негодяе. От обыкновенных негодяев он отличался только тем, что был духовного звания и ценил свои труды дороже, чем другие. Клтчян получал от ГПУ 200 долларов в месяц. По последним сведениям, Клтчян выполнил первую часть программы: он добился архиепископского сана и сейчас состоит легатом католикоса всех армян в Тегеране. Посмотрим, что он будет делать дальше.

Организация нелегальной резидентуры ГПУ в Персии параллельно с легальной, на случай военных действий в Персии и разрыва официальной связи, осуществлена полностью. Персия является центром, откуда должна вестись работа на Индию и на Ирак, то есть, иначе говоря, – Тегеран по своим функциям стал походить на Берлин, являющийся, как известно, центром для работы ГПУ во всей Европе.

Заканчивая главу о Персии, я хотел прибавить несколько слов о Мешеде. Резидент ГПУ Лагорский отозван за бездеятельность. На его место назначен некто Чернобыльский, которого Москва также сняла, заподозрив его в сочувствии к троцкизму. Теперь резидентом ГПУ в Мешеде состоит Куцен, бывший сотрудник дальневосточного сектора ГПУ в Москве, работающий под фамилией Нейбур и занимающий должность секретаря совконсульства.

Работой на Дальнем Востоке руководил соседний с нами дальневосточный сектор. Начальником его был доктор Фортунатов. В ведении сектора находились Китай, Япония, Корея, Монголия и Западный Китай.

Фортунатов, старый революционер, бежал из России при царизме, проживал на берегах Тихого океана и потому считался знатоком Дальнего Востока. По профессии он был врачом, однако практики, видимо, не имел. Под его начальством в ГПУ работал его сын, прекрасно владевший китайским и английским языками.

Одним из главных помощников доктора Фортунатова был Илья Герт. Герт работал до 1925 года в Мешеде в качестве представителя военной разведки и был отозван за склоку с секретарем ячейки партии (Герт хотел его убить, подговорив на убийство одного из своих секретных агентов). После этой истории он некоторое время слонялся без дела, затем в 1927 году был принят в ГПУ и потом назначен резидентом в Ангору. В Ангоре он пробыл девять месяцев и в середине 1929 года был отозван вследствие сокращения финансовой сметы иностранного отдела ОГПУ. Между прочим, благодаря тому же сокращению расходов пришлось отозвать резидентов ГПУ в Греции, Западном Китае и отказаться от услуг многих второстепенных секретных агентов. Очень важно помнить, что работа иностранного отдела ГПУ зависит главным образом от количества валюты, которая ему отпускается советской казной.

Приехавшего из Ангоры Герта перевели в дальневосточный сектор ОГПУ и поручили вести разведку в Монголии. Помня о старой связи с нашим сектором, Герт часто заходил к нам и рассказывал о дальневосточных делах.

Весной 1929 года пришла телеграмма из Харбина от резидента ГПУ Этингона с извещением, что китайская полиция совершила внезапный налет на советское генеральное консульство в Харбине, захватила важные документы у военного атташе и арестовала представителей подпольной коммунистической партии в Харбине, собравшихся в советском консульстве для обсуждения вопросов о китайской революции. Телеграмма страшно взволновала ГПУ. О захваченных у военного атташе документах особенно не беспокоились, так как после знаменитого письма Зиновьева вообще всякий документ можно было объявить фальшивым, но негодовали на военного представителя, не успевшего своевременно уничтожить бумаги. Главную же тревогу вызывала судьба арестованных крупных деятелей подпольной коммунистической организации в Китае.

Вслед за тем мукденские власти захватили Восточно-Китайскую железную дорогу. Образовалось нечто вроде военного фронта без объявления войны.

Прежде чем начались военные действия, начала действовать агентура ГПУ в Китае. Почти ежедневно эшелоны, направляемые с китайскими войсками на границу, сходили с рельс и рушились под откосы, взрывались склады с оружием и снарядами. По рассказам Герта, особенно много секретных сотрудников ГПУ было среди харбинских эмигрантов. Ловкие агенты заводили порученные им воинские части в засаду, где их уничтожала Красная армия. Насколько велики и многообразны были возможности ГПУ в Китае, можно судить по разговору, который начальник иностранного отдела Трилиссер имел с заведующим дальневосточным сектором. Разговор происходил при мне в конце августа 1929 года. Доктор Фортунатов просил разрешения послать резиденту ГПУ в Китае 5 тысяч долларов на приобретение радиостанции и взрывчатых веществ. Трилиссер спросил, сколько места могут занять нужные материалы. Оказалось, не больше трех-четырех чемоданов. Тогда Трилиссер заявил, что ввиду необходимости экономить валюту нужные материалы (радиостанция и взрывчатые вещества) будут переброшены в Китай из СССР в готовом виде. Благодаря наличной связи тайная доставка четырех чемоданов через границу в зону военных действий была сущим пустяком.

Когда вспыхнул восточнокитайский конфликт, дальневосточный сектор нелегально отправил в Китай сына Фортунатова. Затем и Герт начал готовиться к отъезду в Харбин. Его снабдили персидским паспортом на фамилию Исхаков. Паспорт же достало контрразведывательное отделение ГПУ в Москве очень просто. Один из секретарей персидского консульства в Москве состоял секретным агентом ГПУ. На основании подложной справки одного из городских управлений о том, что такой-то гражданин является персидским подданным (справка составлялась специальным отделом ГПУ), секретарь персидского посольства выдал паспорт. В лаборатории иностранного отдела ГПУ заменили карточку на паспорте фотографией лица, для которого предназначался паспорт. Персидский секретарь в конце концов сам не знал, кому выдал паспорт. С паспортом, состряпанным таким образом, Герт должен был ехать в Америку и оттуда через Японию в Китай. Ему поручено было принять руководство над имевшейся в Харбине нелегальной агентурой ГПУ и приступить к систематическому разрушению в тылу у китайцев железных дорог, мостов и арсеналов. В июне Герт выехал из Москвы в Берлин и, обменяв свой паспорт в берлинском персидском консульстве на новый, замел следы пребывания в Москве. Получив на этом паспорте визу на проезд через СССР в Японию, он оттуда пробрался в Китай. Вслед за Тертом предполагалась отправка в Китай других лиц, но не знаю, чем она кончилась, так как к тому времени я выехал из Москвы и только за границей узнал о восстановлении прав советского правительства на Восточно-Китайской железной дороге.

В 1917 году, объявив советскую власть в России, большевики провозгласили лозунг освобождения угнетенных народностей Востока, ликвидации неравноправных договоров, заключенных царским правительством, и возвращения восточным государствам всего, что награбила у них царская Россия. Капитуляционные права России на Востоке были аннулированы, долги Персии и Китая царской России были списаны со счетов. Революционная политика проводилась на деле.

Но с 1925 года начался поворот в этой политике бескорыстия. В 1925 году советская власть силой захватила часть афганской территории (остров Урта-Тугай). В 1927-м – советское правительство отказалось уступить персам Пехлевийский порт, несмотря на их бесспорные права. Спор окончился тем, что, признав юридические права персов на порт, советское правительство фактически сохранило его за собой. В начале 1928 года советское правительство пыталось посредством переодетых красноармейцев оккупировать Северный Афганистан. Наконец, в 1929 году для сохранения своих привилегий в Китае, от которых оно само торжественно отказалось, советское правительство бросило против Китая Красную армию и дотла разорило оккупированные области.

По вопросу о событиях в Китае среди сотрудников ГПУ шла горячая дискуссия. Часть сотрудников стояла за немедленное объявление войны Китаю и занятие Харбина красными войсками, но другая часть, не забывшая социалистической программы партии, резко осуждала политику правительства, доказывая, что китайцы поступили правильно, так как по справедливости советское правительство должно было еще в 1924 году уступить китайцам права на дорогу. Спор зашел в теоретические дебри и дошел до начальства. Партийные верхи немедленно осудили обе точки зрения. Империалистические вожделения первых были подведены под категорию правого уклона, а социалистическая критика вторых – под категорию левого уклона. Держаться же надо было линии, которую проводил Сталин и которая якобы была «настоящей ленинской». Всякое отступление осуждалось и строго каралось.

* * *

Еще осенью 1925 года из Москвы в Багдад был послан от ГПУ некто Султанов. До этого он работал в Турции, где проживала его семья. При выезде его снабдили 3 тысячами долларов, явкой и паролями, по которым в дальнейшем должны были встречаться с ним агенты ГПУ. Через Персию он выехал в Ирак. Но с того момента, как он перешел иракскую границу у Ханакина, след его вдруг пропал. Попытки найти его и установить с ним связь ни к чему не приводили. Султанов как в воду канул. Весной 1929 года он внезапно очутился в Константинополе и явился к Минскому, легальному резиденту ГПУ. Оказалось, что после перехода границы он был арестован англичанами и просидел в тюрьме около полутора лет, затем был освобожден, но уже никак не мог установить связь с ГПУ. Только в начале 1929 года ему удалось нелегально перейти иракскую границу вблизи Мосула и попасть в Турцию. За время своего пребывания в Ираке он ничего не сделал и никаких связей не имел. 3 тысячи долларов он давно израсходовал и, прося у Минского денег, предлагал переехать вместе с семьей в Сирию и «продолжать» там работу ГПУ. На запрос Минского, как с ним быть, иностранный отдел ГПУ велел прекратить всякие разговоры с Султановым, так как подозревал, что Султанова подослали англичане. Минский приказ выполнил, и дальнейшей судьбой Султанова ГПУ не интересовалось.

Приблизительно в августе 1928 года иностранный отдел ГПУ получил из Тегерана доклад Логановского, в котором советник посольства сообщал, что в Персию приехал секретарь министра общественных работ Ирака и через советское консульство в Керманшахе связался с полпредством в Тегеране. К докладу прилагалась стенографическая запись беседы первого секретаря полпреда Заславского с секретарем иракского министра. Секретарь сообщал, что в Ираке имеется арабская народно-революционная партия, пользующаяся большими симпатиями среди иракской интеллигенции. Организация существует несколько лет и успела пустить прочные корни среди городского населения и среди племен. В организацию входят несколько иракских министров, и, по словам секретаря, сам король Файсал знает о ее существовании и сочувствует ей. Партия ставит перед собой задачу добиться полной независимости Ирака и образования самостоятельного национального правительства. Для осуществления этой цели нужно прежде всего изгнать из Ирака английских представителей. К советскому правительству партия обращается за моральной поддержкой, полагая, что Советы, естественно, должны сочувствовать всякому освободительному движению. Представитель партии просил разрешения послать десяток молодых людей, членов партии, в СССР для обучения военному делу и хотел заручиться обещанием, что в случае надобности партии разрешат закупить в СССР оружие для организации восстания в Ираке.

Логановский, пересылая эти сведения, сообщил, что представитель партии не просил никакой материальной поддержки и что у него лично создалось впечатление о партии как о серьезной организации. Указывая в своем докладе о революционных и разведывательных возможностях в Ираке, Логановский просил инструкций. Он хотел возможно скорее договориться с секретарем министра, ожидавшим ответа.

ГПУ, тщательно обсудив доклад иракского представителя, обратило внимание на то, что он, говоря о влиятельных лицах Ирака, не назвал ни одной фамилии. Опасаясь провокации, мы решили предварительно выяснить в Ираке состав партии, ее влияние и программу. Задача эта была поручена нелегальной резидентуре ГПУ в Персии и советскому консулу в Керманшахе. Эйнгорн-Эдельштейн выехал в Ирак именно с целью непосредственно ознакомиться с этой революционной партией, но задача его не удалась вследствие спешного отозвания в Тегеран. Керманшахское же консульство передало поручение своей агентуре, но до моего отъезда из Москвы, то есть до ноября 1929 года, подробных донесений из Ирака не поступало.

После занятия Турцией в 1918 году Урмийского района населяющие этот район айсоры вынуждены были с боем отступить на территорию Ирака и отдаться под покровительство англичан. Первые годы положение их было сносное, так как англичане организовали из айсоров полки и, опираясь на них, поддерживали порядок среди иракских племен. С восстановлением в Ираке спокойствия айсоров разоружили и перевели на положение крестьян, но бездомных и безземельных, так как дома и земли их остались на границах Турции и Персии. Естественно, айсоров потянуло на родину. Много раз айсорские делегации обращались к персидскому и турецкому правительствам с просьбой разрешить вернуться в родные села. Правительства отказывали. Часть айсоров перешла в СССР, и в Москве при Центральном комитете партии организовалось даже особое Бюро по ассирийским делам. Из Ирака в СССР приезжали ходоки, ведшие переговоры о переселении всего ассирийского народа в советскую Россию. Многие из айсоров заражались в Москве революционными идеями, возвращаясь в Ирак, пропагандировали их. Главари партии поддерживали отношения с советским правительством через Лозоватского, советского консула в Керманшахе. Ежемесячно ЦК партии Азбархуни посылал Лозоватскому пакет для ЦК ВКП, а Лозоватский переотправлял его с дипломатической почтой в Москву. Работой среди айсоров руководила ассирийская секция при 3-м Интернационале, и ГПУ не вмешивалось в эту работу.

Цели партии Азбархуни заключались в организации военных ячеек из айсоров, состоящих на военной службе у англичан, и в использовании этих ячеек, когда наступит благоприятная обстановка для вооруженного выступления.

* * *

В середине 1929 года в Армению приехал из Харбина армянский епископ. В Харбине он скомпрометировал себя тем, что был обнаружен в одной из гостиниц в обществе женщин и в нетрезвом виде. Во избежание скандала его попросили выехать из Китая. Приехав в Эривань, он получил назначение на пост начальника армянской епархии в Ираке. Перед отъездом в Ирак с ним имел подробную беседу председатель армянского ГПУ Маркарьян, окончательно завербовавший его и отобравший у него подписку о том, что он будет вести разведку в Ираке по заданиям ГПУ. Прислав подписку епископа в Москву, Маркарьян просил иностранный отдел ГПУ формулировать наши задачи в Ираке. Инструкции немедленно были мной посланы. Епископ, снабженный из кассы ГПУ несколькими тысячами долларов на организационные расходы, выехал в Ирак для управления своей паствой.

Из всего сказанного видно, что работа ГПУ в Ираке до конца 1929 года не была организована систематически, но велась от случая к случаю. Основной недостаток ее заключался в том, что Москва никак не могла устроить поездку в Багдад специального резидента ГПУ, который бы на месте начал систематическую деятельность.