Электронная библиотека » Георгий Брянцев » » онлайн чтение - страница 13

Текст книги "По ту сторону фронта"


  • Текст добавлен: 23 апреля 2017, 23:28


Автор книги: Георгий Брянцев


Жанр: Исторические приключения, Приключения


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Да. Два даже.

– С Большой земли?

– Ну, конечно!

– Зарезал! Обжулил! – завопил вдруг Лисняк и, схватив со стола свою кожаную кепку, ударил ею об землю. – Пропала пара коней! Вот подъехал, так подъехал!.. Куда же мне деваться! Плакали коняшки… Придется домой на своих катушках топать.

От дружного хохота тряслась землянка.

…Около полуночи все собрались на поляне в ожидании самолетов. Лисняк волновался больше, чем другие. Их отряд не имел еще живой связи с Большой землей. В этом преимущество было на стороне партизан Зарубина. Пушкарев по этому поводу сказал гостю:

– С нами, батенька, не шути! Связь с Родиной у нас крепкая. Мы там не на последнем счету.

Первый самолет подошел в двенадцать с минутами. Сделав два круга, он пустил белую ракету и пошел на посадку.

Из самолета выбрался Гурамишвили. На петлицах его уже были знаки различия полковника. Он обнял Зарубина и Рузметова, как старых знакомых.

– А это наш сосед, – представил Зарубин Лисняка. – Начальник разведки отряда Локоткова.

– Ага! – воскликнул полковник. – Это то, что мне надо. – И он тепло поздоровался с Лисняком. – А где же Пушкарев и Добрынин? – спросил он тревожно.

Ему объяснили, что секретарь окружкома и комиссар готовят почту для самолетов.

– Напрасно торопятся, – сказал Гурамишвили, снимая с себя летный комбинезон. – Я с ночевкой. Сегодня улетать не собираюсь. Надо будет только хорошенько укрыть самолеты и выставить охрану понадежнее.

– Все сделаем, как полагается, – заверил Зарубин. – А второго самолета что-то не видно. Ожидать будем или пойдем?

– Подождем, я уже слышу его, – ответил Гурамишвили. – Мой пилот за товарища все беспокоился. Вылетели одновременно, а потом потеряли друг друга.

Второй самолет сел через несколько минут. Из кабины его вылез пожилой, с окладистой бородкой, крупный мужчина в больших роговых очках и начал здороваться со всеми. Это был майор медицинской службы Семенов.

У доктора в руках были два чемодана, но, когда партизаны предложили помочь ему донести, он наотрез отказался.

– Никому не доверю. Сам! – коротко сказал он.

Все отправились в лагерь, кроме Рузметова и нескольких партизан, которые занялись маскировкой самолетов.

Лисняк не отходил от Гурамишвили и что-то шумно рассказывал ему, обращаясь, как и ко всем, на «ты». Уже при входе в расположение лагеря он отошел от полковника и взял Зарубина за руку.

– Подвезло, брат, – сказал он радостно. – Уломал полковника. Завтра ночью к нам полетим.

Зарубин не выразил удивления. Он почему-то считал, что иначе и быть не может. Единственно, что смущало его, – возможность посадки без предварительной подготовки аэродрома. Об этом он и спросил Лисняка.

– Дело в шляпе, – ответил тот. – Я покажу летчикам старый аэродром, которым гитлеровцы не пользуются из-за таких соседей, как мы. На него с закрытыми глазами можно садиться на любом самолете, а такая пташка, как «утенок», где угодно сядет. Надо только сейчас же послать человека наших предупредить.

В землянке, сбросив с себя полевую сумку и ремень, Гурамишвили взял Зарубина за плечо, повернул к свету, отошел на несколько шагов и внимательно стал его разглядывать.

Война наложила свой отпечаток и на молодого майора. На его висках появились преждевременные серебряные ниточки, у губ и на лбу залегли новые морщины.

– А в общем по-прежнему хорош, – весело сказал Гурамишвили. – Ну, а что же ты не спрашиваешь?

– О чем? – улыбнулся Зарубин.

– Не скромничай! От меня не укроешься. Ну, ладно! – Он расстегнул карман гимнастерки и подал Зарубину конверт. – Кланяется тебе твоя Наталья Михайловна и вот это письмо посылает. Можешь сейчас не читать, знаю, что пишет. Она мне рассказала, а я всем расскажу. Пишет, мол, учусь, грызу гранит науки, а ты, дорогой, воюй за меня. – Гурамишвили рассмеялся, и в углах его глаз собрались мелкие лучистые морщинки. – В Москву мы ее определили. На учебу, – пояснил он.

Немного смущенный, Зарубин поблагодарил полковника и бережно спрятал полученное письмо в карман.

– Многим привез письма, целый мешок, – сказал Гурамишвили. – И тебе, и тебе, – кивал он присутствующим в землянке партизанам.

В землянку вошли Пушкарев и Добрынин в сопровождении Кострова, который успел уже побриться, начистить до блеска сапоги и пришить к гимнастерке чистый подворотничок.

Вновь начались приветствия.

– Ну как, высвистел своего зяблика? – поинтересовался Лисняк.

– Конечно! Для того и сидел, – ответил Костров.

Полковник засыпал всех вопросами, и командиры едва успевали ему отвечать. Сначала он спросил о Беляке, дела которого его особенно интересовали. Потом выслушал подробный рассказ о прорыве, о событиях в городе. Наконец, его внимание привлекла история с пленным ротенфюрером, который был убит в землянке при загадочных обстоятельствах.

– Тут вы проявили неповоротливость, – сказал он. – Но выловить предателя надо во что бы то ни стало.

Услышав, как был уничтожен Чернявский, Гурамишвили удовлетворенно кивнул головой.

Герой этого рассказа, Веремчук, сидел тут же.

– Завтра обязательно расскажешь все подробно, – сказал ему полковник.

Узнав о несчастье Бойко и о том, что сейчас в отряде вместе с отцом находится его сын, полковник решительно заявил, что возьмет мальчика с собой. Он долго беседовал с Бойко.

– Если бы люди, – сказал ему Гурамишвили, – при постигшем их горе оставались наедине с собой, у многих сердце не выдержало бы. Поэтому держись людей, товарищ Бойко, боевых товарищей. Подели с ними свою беду, и легче будет. Ведь, смотри, подумать страшно, сколько все вы перенесли испытаний, лишений, потерь, а что получилось? Стали еще крепче, еще сильнее. Я припоминаю слова одного нашего поэта, который сказал: «Мы выйдем из огня и снова будем жить, яснее думами и сердцем чище». Красиво, просто и, главное, правильно. Сущая правда. Чем сильнее огонь, тем сильнее закаляются люди.

Перед сном Гурамишвили сказал Лисняку, который все время заговаривал о делах своего отряда:

– О вашем отряде будем говорить у вас. Хотя вы ребята и боевые, рекомендую тебе все-таки посмотреть, как тут все организовано. Очень рекомендую. Походи по лагерю, побеседуй с людьми. Они тебе многое расскажут.

Утром началось заседание бюро окружкома, на котором присутствовал весь командный состав.

На повестке дня стоял один вопрос: сообщение полковника Гурамишвили.

– По указанию партии, – начал свое сообщение полковник, – в Москве создан Центральный штаб партизанского движения…

Дружные аплодисменты оборвали его речь. Коммунисты поднялись со своих мест.

– Слава великой партии! – громко сказал Пушкарев.

– Ура!!! – подхватили партизаны.

– В тылу вражеских войск, во временно оккупированных районах народная война разгорается все шире и шире, – продолжал полковник. – Партизанское движение становится движением сотен тысяч советских людей. Не таков наш народ, чтобы склонить свою голову перед фашистами. Не бывать этому! На борьбу с врагом поднялись русские, украинцы, белорусы. Везде – в Крыму, на Дону, на Кубани, в степях Украины, в лесах Белоруссии и Брянщины – оккупанты чувствуют удары народных мстителей. Многие из партизан и их руководителей удостоены звания Героя Советского Союза. В нашей стране широко известны имена партизанских командиров Алексея Бондаренко, Михаила Дука, Михаила Ромашина. Тысячи партизан получили высокие награды…

Гурамишвили объяснил, какие причины вызвали необходимость создания Центрального штаба, какие задачи поставлены перед ним, и сказал, что он сам теперь является представителем штаба.

Заседание продолжалось до обеда. Тут же на бюро окружкома было принято решение на базе отряда создать партизанскую бригаду во главе с командиром Зарубиным, комиссаром Добрыниным, начальником штаба Рузметовым и начальником разведки Костровым. В бригаду войдут три партизанских отряда под командованием Бойко, Веремчука и Толочко.

В связи с этим предстояла большая организационная работа. Надо было укомплектовать новые отряды, доставить вооружение, разработать планы боевых действий.

…Вечером, перед заходом солнца, Зарубин выстроил посредине лагеря весь личный состав отряда.

В лесу стояла торжественная тишина, нарушаемая лишь птичьим гомоном. Косые лучи солнца узкими полосками пробивались сквозь ветви деревьев, освещая ряды пестро одетых лесных воинов. Партизаны стояли плечо к плечу, построившись замкнутым четырехугольником.

Внутри этого четырехугольника стояли Гурамишвили, Пушкарев, Добрынин, Зарубин, Лисняк, Костров, Рузметов, Охрименко. Полковник передал Пушкареву свою объемистую полевую сумку, а сам развернул лист бумаги. Гурамишвили откашлялся и хотел уже начать читать, как где-то рядом, над головами людей, на вершине сосны раздалось звонко и отчетливо:

– Ку-ку… Ку-ку… Ку-ку…

Все подняли головы. Добрынин улыбнулся.

– На нас кукует, – сказал он.

Шепот прошел по рядам партизан.

– К счастью это, товарищи, – засмеялся Гурамишвили. – Хорошая примета.

А кукушка продолжала куковать. Из глубины леса ей стала вторить другая.

– Товарищи! – начал полковник. – Приказом командующего Западным фронтом пятьдесят шесть ваших партизан, наиболее отличившихся в борьбе с гитлеровскими захватчиками во вражеском тылу, награждены боевыми орденами и медалями. Мне поручено объявить вам об этом и вручить награды.

Громовое «ура» разорвало тишину.

Первыми полковник назвал погибших. Среди них были Селифонов, Дымников, Багров, Кудрин, Грачев, Найденов, Набиулин, младший Толочко. Затем началось вручение наград присутствующим.

В половине одиннадцатого вышли на аэродром. В самолеты сели Гурамишвили с сыном Бойко и Лисняк со своим ординарцем. Они летели в расположение отряда Локоткова.

Уже из кабины самолета Лисняк крикнул:

– Под водой был, под землей был, теперь вверх подался! Езди на моих коняшках, майор, да не поминай лихом. Ловко ты меня подсидел. Ну, бывай…

Его последние слова утонули в дружном реве моторов.

Часть вторая

1

Всю первую половину ноября стояла сырая, пасмурная погода. По целым суткам шел мелкий осенний дождь, иногда вперемежку со снегом. На рассвете по лесу клубился тяжелый белесый туман, на час-полтора изредка проглядывало солнце, а затем откуда-то сверху, с макушек деревьев, вместе с брызгами дождя срывался холодный ветер. Когда он стихал, снова слышался лишь монотонный шум мелкого дождя.

Невеселые думы навевала погода, но и без нее было горько на сердце у партизан.

Ушло лето, а вместе с ним ушли неясные, смутные надежды на скорую встречу с родными, близкими. Обстановка на фронте усложнилась. Враг вышел к Волге, поспешно подтягивал к фронту резервы, вводил в бой все новые танковые и механизированные соединения, новые массы авиации.

Надо было активнее помогать фронту. И партизаны из бригады Зарубина делали все, что было в их силах. Нападали на вражеские части, совершали налеты на гарнизоны гитлеровцев, рвали железнодорожное полотно, пускали под откос воинские эшелоны, поднимали на воздух мосты, склады оккупантов.

Сталинград! – вот что было у каждого в мыслях, у каждого на сердце. Сводки Совинформбюро, размножаемые Топорковым, переходили из рук в руки. Запоминали каждое слово, каждую цифру. На политзанятия люди приходили в эти дни особенно хорошо подготовленными.

Фашистская печать и радио распространяли всевозможные лживые слухи о близком разгроме Вооруженных сил Советского государства, о неминуемом падении Сталинграда, о неизбежной победе гитлеровского оружия. Надо было терпеливо разъяснять населению лживость и беспочвенность фашистских измышлений, надо было боевыми делами доказывать, что силы советского народа неистощимы, что его нельзя победить.

А погода, сырая, промозглая, сковывала маневренность отрядов. Многие партизаны не имели исправной обуви, одежды и, возвращаясь с боевого задания, зачастую полдня сидели в землянках нагишом, пока их одежда подсыхала у негаснущих камельков и печурок.

Во второй половине ноября сразу ударил мороз, и настроение у всех поднялось. Мороз посеребрил инеем кочки, лужайки, затянул крепким ледком лужи, болотца, речушки. Как-то под вечер неуверенно и робко посыпались первые редкие снежинки. Снег, не прекращаясь, падал двое суток сряду и покрыл все пушистой белой шубой. Лес преобразился, затих. В отрядах начали спешно ремонтировать сохранившиеся с прошлой зимы лыжи, готовить новые, самодельные.

В один из морозных вечеров в штабной землянке находились Пушкарев, Добрынин, Зарубин и Костров. Огонь в печке затухал. Дотлевавшие поленья уже не излучали тепла. Пушкарев составлял текст листовки, Добрынин был занят починкой своего полушубка, Зарубин спал на топчане, а Костров лежал рядом с ним, глубоко задумавшись и уставившись неподвижным взглядом в бревенчатый потолок землянки.

Он думал о том, как разительно изменилось положение партизан к этой второй военной зиме. Год тому назад партизаны составляли лишь небольшой отряд, по численности меньший, чем каждый из трех отрядов, которые ныне объединены в бригаде. А как выросли люди! Подрывник Рузметов – начальник штаба бригады. Агроном Бойко, слесарь Толочко, лейтенант Веремчук – командиры отрядов. Они решают самостоятельные боевые задачи, проводят крупные операции, умело и отважно руководят людьми в бою.

Размышления Кострова прервал вошедший Охрименко. Дмитрий Константинович Охрименко уже прижился в бригаде, стал своим человеком среди зарубинских партизан. Наладив постоянную связь бригады с отрядом Локоткова и успешно справляясь со своими обязанностями члена бюро окружкома, он часто ходил на боевые задания, проводил политзанятия в отряде Веремчука и как бывший преподаватель немецкого языка помогал капитану Кострову допрашивать пленных, составлять тексты листовок, переводить захваченные немецкие документы. Он не мог сидеть без дела, а если дела не было, шел в землянки посидеть с партизанами или в сводный бригадный госпиталь к раненым.

Лицо у Охрименко было приветливое, сразу располагающее к себе. В веселых насмешливых глазах всегда сверкали лукавые искорки.

Умный, веселый, внимательный к людям, Охрименко быстро завоевал симпатии партизан бригады. Все полюбили его, и казалось, что он давнишний жилец этого лесного лагеря.

Охрименко бросил около печки охапку сухих дров и принялся раздувать огонь.

Дрова занялись быстро, пламя запрыгало, потянулось кверху, по лицам побежали тени.

– Загрустили что-то, товарищи дорогие, – проговорил Охрименко.

Пушкарев поднял голову от бумаги, снял очки и спрятал их в футляр.

– Как на дворе? – поинтересовался он, не ответив на замечание Охрименко.

– Холодно и ветрено.

– Теперь закрутит, к тому время идет, – вмешался в разговор Добрынин. Он полюбовался заплатой и повесил полушубок на стену. Потом подошел к огню, выхватил горячий уголек и, покидав его с ладони на ладонь, прикурил затухшую цигарку.

Зарубин сладко спал, примостив голову на вытянутой руке Кострова. И хотя рука у Кострова затекла и одеревенела, он не высвобождал ее, чтобы не нарушать сон Зарубина.

Добрынин спросил у Кострова, который час.

– Свои-то я, видно, забыл завести утром. Остановился хронометр, – пожаловался он, держа часы на ладони.

Костров осторожно приподнялся, чтобы взглянуть на часы, но Зарубин сразу проснулся.

– Бойко не вернулся? – спросил он, спуская с топчана ноги. Можно было подумать, что во сне ему снился Бойко.

– Нет, не вернулся. Заждались уж… – ответил Добрынин.

– Да, все сроки вышли, товарищи, – сокрушался Пушкарев. – Что могло стрястись? Ума не приложу… Дорога известна, погода хорошая, ребят он отобрал лучших.

Бойко ушел три дня назад, по первому снегу. В бригаду поступили сведения, что с одной из железнодорожных станций немцы должны отправить для фронта состав, груженный крупным рогатым скотом.

Сведения поступили поздно, времени на проверку их не оставалось. А совершить налет было необходимо по двум причинам: во-первых, не следовало пропускать груз к фронту, во-вторых, бригаде надо было создать свои запасы мяса.

Командир отряда Бойко поставил сотню лучших бойцов на лыжи и повел кратчайшим путем к разъезду, где решили задержать состав.

И вот наступили уже третьи сутки, а Бойко не возвращался и никаких сведений от него не поступало.

В штабе бригады забеспокоились. Решили послать людей в разведку.

– Происходит что-то непонятное в последнее время, – почесывая затылок, сказал Добрынин.

Пушкарев поглядел на него сердито.

– Запомни, комиссар, – поучительно заметил он, – что ничего не происходит в природе такого, что не должно происходить.

Добрынин усмехнулся.

– Чему ты смеешься? – насторожился Пушкарев.

– Странные вещи ты иногда говоришь, Иван Данилович, – проговорил Добрынин. – По-твоему, и то, что случилось у нас в четверг, тоже должно было неминуемо произойти?

А на прошлой неделе в четверг действительно произошел случай, озадачивший всех.

Отряды давно уже нуждались в помощи Большой земли. Прежде всего требовались медикаменты, концентраты, махорка. Но принять самолеты было невозможно, – земля от дождей разбухла и об устройстве аэродрома не могло быть и речи. Посадить самолет еще можно было, а уж подняться он никак не смог бы. «Сядет, как муха в мед, – говорил Охрименко, – и придется сидеть ему до морозов».

Большая земля обещала выбросить груз на парашютах, но только с наступлением летной погоды. Все с нетерпением ожидали хорошей погоды, но получилось так, что, когда на Большой земле стояла летная погода, на Малой еще шел дождь или снег. Наконец в четверг вечером Большая земля предупредила о присылке транспортного самолета.

Группа партизан под руководством Добрынина отправилась принимать груз.

В условленное время, точно минута в минуту, послышался рокот мотора и самолет проплыл высоко над лесом. Партизаны пустили белую ракету. Самолет ответил тем же. Тогда запалили три костра треугольником. Ребята засуетились, забегали, задирая головы в темное, беззвездное небо. Самолет ушел в сторону, приблизился вновь, неожиданно свалился в пике и, с ревом устремившись вниз, сбросил пять фугасных бомб.

Шесть партизан было убито, девять ранено. Потери могли быть и большими, но, к счастью, часть бомб попала не на поляну, а в лес. Стало очевидно, что вместо ожидаемого самолета прилетел немецкий. Утром это подтвердилось окончательно. Большая земля передала радиограмму, в которой сообщалось, что из-за неисправности в моторе самолет вернулся с задания и придет только в ночь на субботу.

Но как фашист мог прилететь именно в то время, когда партизаны ждали самолет? Откуда он узнал, что белая ракета является ответным сигналом? Все это осталось загадкой.

Это происшествие и имел в виду Добрынин.

Но Пушкарева ничто не могло заставить отказаться от своей точки зрения.

– Да, и это событие должно было произойти, – горячо ответил Пушкарев. – Надо смотреть на все глубже, в связи с другими явлениями… Без причин, батенька мой, как тебе известно, ничего не бывает, и я сейчас докажу…

Доказать ему не удалось. Вошел дежурный по лагерю и доложил, что возвратился Бойко со своими людьми.

– Скота много пригнал? – вскочив с топчана, спросил Зарубин.

– Ничего не пригнал, товарищ майор, с пустыми руками вернулся.

Зарубин быстро натянул стеганую ватную куртку, нахлобучил задом наперед ушанку и выбежал из землянки.

«Что за ерунда? – взволнованно думал он. – Выходит, прав комиссар, что в лагере стали твориться непонятные вещи! Если не было скота, так где пропадал Бойко трое суток? Ну, сутки на дорогу туда и обратно. А двое суток? И зачем я послушался какого-то идиота и прогонял без толку людей! Сколько раз давал себе слово не предпринимать ничего без тщательной проверки, и вот на тебе!»

Бойко командир нашел в расположении отряда. Простуженным, охрипшим и усталым голосом он отдавал какие-то распоряжения своим командирам, а потом обратился к дедушке Макухе, состоявшему при отряде на правах старшины.

– Папаша, – сказал просительным тоном Бойко, – в нашем хозяйстве сухие портянки водятся?

– Непременно, Фомич! – ответил старик. – На такой случай я даже суконные приберег.

– Организуй парочку, – попросил Бойко. – Ноги у меня что-то совсем подгуляли… Даже ходьба их не разогрела. – И он с тяжелым вздохом, как-то странно ступая, точно шел вброд по воде, направился к своей землянке.

Зарубин уже готов был накричать на Бойко за то, что он измучил людей, не прислал связного, не предупредил о задержке и заставил всех беспокоиться. Но, увидев его странную походку, услышав его голос, необычный, глухой, Зарубин почувствовал прилив жалости к этому всегда исполнительному, требовательному к себе командиру, вспомнил тяжелое горе, надломившее Бойко, и сдержался.

– Жив, Григорий Фомич? – спросил он подошедшего Бойко и протянул ему руку.

– Еле-еле жив, товарищ майор… – ответил тот.

«Что-то неладно! Что-то стряслось! – подумал Зарубин. – Бойко никогда так не отвечал. Почему “еле-еле”?»

– Что произошло?

– Хорошо, что ноги унесли, Валентин Константинович. Так нарвались, что и говорить стыдно…

– Пока ничего не понимаю, – нахмурился Зарубин.

– Сейчас я вам доложу подробно. Разрешите только зайти переобуться?

– Пойдем к нам, в штабную, – предложил Зарубин. – У нас тепло. Там переобуешься. Что с ногами?

– Видимо, подморозил маленько.

– Ну-ка, давай сюда руку, – сказал Зарубин. – Вот так. – И, поддерживая Бойко, он направился к землянке.

Бойко обморозил ноги. Это стало ясно, как только он разулся. Послали за доктором. Не задавая никаких вопросов, майор Семенов внимательно осмотрел его.

– Обморожение первой степени, молодой человек, – объявил он. – Надеемся, что все окончится благополучно.

Бойко улыбнулся.

Доктор глядел на него строго, поверх очков. Он не любил шуток.

– Чему улыбаетесь?

– Насчет молодого человека.

– А-а-а, – протянул Семенов, – а мы думали другое.

Доктор всегда говорил не от себя, а как будто от нескольких лиц: «мы считали», «мы находим», «подумаем», «надеемся».

По просьбе Семенова Охрименко принес в землянку котелок снега. Доктор начал энергично растирать обмороженные места на ногах Бойко. Потом он проделал то же самое с помощью бинта, намоченного в холодной воде. Когда кожа на пальцах покраснела, доктор смазал ее вазелином и приказал Бойко расположиться подальше от огня, лечь и поднять ноги кверху.

В такой необычной позе Бойко пришлось рассказать обо всем, что произошло с ним.

Только он начал говорить, как вошли Толочко и Веремчук. Появление Веремчука сопровождалось едким запахом бензина и машинного масла, распространившимся в землянке. Веремчук недавно раздобыл себе новый мотоцикл и в свободное время занимался его сборкой и разборкой.

Командиры отрядов осторожно закрыли за собой дверь и уселись рядком на пороге. Они тоже были обеспокоены неудачей своего товарища и пришли послушать доклад Бойко.

…К железнодорожному пути группа Бойко вышла задолго до появления эшелона. Пользуясь наступившими сумерками, партизаны подготовили все для разборки пути и хорошо замаскировались.

– Когда, по моим расчетам, – рассказывал Бойко, – осталось не больше получаса до прихода поезда, я дал команду разбирать путь. Люди были расставлены правильно. В обе стороны поставил охранение, несколько человек выделил для прикрытия. Впереди, на повороте пути, у меня сидел Бедило. Я его предупредил, что если пойдет не тот состав, которого мы ожидаем, пусть даст одну ракету в сторону. Почти точно в назначенное время слышим гудок. Значит, идет. Бедило не подает сигнала. Ну, думаю, все в порядке. Обычно на закруглении поезда ход замедляют, а этот, смотрю, несется на всех парах и два паровоза зачем-то впряжены. Паровозы влетели на разрыв пути, грохнулись, и вагоны полезли друг на друга. Я еще подумал: «Пропадет много скотины». И вдруг как рванет, да так, что все мы с ног повалились. Что за чепуха? Не поймем, в чем дело. Не успели опомниться, чуть приподнялись, опять как громыхнет, раз, другой, третий, четвертый. Лежим плашмя, а нас только подбрасывает. Пошла такая кутерьма, – взрыв за взрывом и один другого сильнее. Светло стало, как днем. Состав загорелся сразу в нескольких местах, а взрывы несколько часов продолжались. И никакого, конечно, скота. Вместо коров в вагонах оказались снаряды и авиабомбы. В такой переделке я никогда еще не бывал, – заключил Бойко свой рассказ.

– Так-так, ничего не происходит такого, что не должно произойти, – потирая лоб, повторил Добрынин слова Пушкарева.

Пушкарев промолчал и лишь посмотрел на комиссара колючим взглядом.

– Потери есть? – нетерпеливо спросил Зарубин.

– Двое убиты, пятеро ранены.

– Вот что значит верить на слово, – с досадой проговорил Зарубин.

– Что же делать, Валентин Константинович? – примирительно сказал Пушкарев. – Мы оказались в таком положении, что не могли проверить. Бывает. Всяко бывает. А такой эшелон взорвать – дело нешуточное. Фронт нам только спасибо скажет. Более тридцати вагонов…

– Не в этом дело, – прервал его Зарубин. – Я не против того, чтобы поднимать на воздух эшелоны с боеприпасами. Это, несомненно, лучше, чем скот. Но я за то, чтобы действовать наверняка, знать куда идешь, что будешь делать. Одно дело – захватить состав с рогатым скотом, другое – взорвать поезд со снарядами и минами. Это же разница!

Пушкарев кивнул головой.

– Я, если бы знал, действовал иначе, – заметил Бойко, – и людей бы не потерял.

– Совершенно правильно, – согласился Зарубин. – Когда это было, чтобы на подрыв одного поезда мы выводили чуть не целый отряд? Слишком жирно. Три, пять, максимум шесть человек. Чем меньше, тем лучше. Ведь столько людей послали потому, что надеялись захватить и перегнать в отряд скот! Вот и получается…

– Ну и кто же виноват в этом? – поинтересовался Добрынин.

– Ты и я, вот кто, – бросил Зарубин. – Мы с тобой оказались ротозеями, а не военными людьми, не командирами. Проверить обязаны были, а не полагаться на чьи-то слова… Гнать сотню людей, потерять несколько человек, в то время когда можно было просто заминировать путь, – и все в порядке…

Зарубин нервно заходил по землянке.

– Как фамилия партизана, сообщившего об отправке скота? – спросил он.

– Редькин, – ответил Добрынин.

– Правильно, Редькин! Тот Редькин, который в прошлом году украл парашютный мешок с продуктами. Ты его знаешь? – обратился Зарубин к Кострову.

– Очень немного, – ответил тот. – Он работает по заготовке продуктов.

Зарубин распорядился сейчас же найти Редькина и прислать к нему.

Через несколько минут в землянку вошел высокий, костлявый партизан в рваных валенках. Он снял с головы шапку и обнажил лысеющий лоб и редкие рыжие волосы.

– Ты принес сведения об эшелоне со скотом? – спросил Зарубин, подходя к нему.

– Я.

Мутноватые глаза Редькина смотрели куда-то в сторону, мимо командира бригады.

– Расскажи нам подробно, как, когда и от кого ты узнал об этом, – предложил Зарубин.

Редькин равнодушным, безразличным взглядом посмотрел вокруг, остановил глаза на Бойко, который лежал с поднятыми вверх ногами, и сказал, что об отправке эшелона он услышал от железнодорожного телеграфиста.

– А как ты попал на станцию? – продолжал расспрашивать Зарубин.

– За солью ходил… Я почти два пуда соли принес…

– Это мы слышали от тебя и в прошлый раз, – прервал его Зарубин. – Что за человек телеграфист? Откуда ты его знаешь? Как его фамилия? Почему он именно тебе сообщил об этом? Каким образом он узнал точное время отправки эшелона?

Редькин неохотно отвечал на вопросы. Телеграфиста он не знает и разговор об эшелоне подслушал. Объяснения он давал какие-то путаные, противоречивые, так что даже спокойный Добрынин сказал с сердцем:

– Ерунду ты говоришь, я вижу. Мне тоже неясно, где же ты мог подслушать разговор телеграфиста об эшелоне? То это происходило на платформе, то около склада. Где же, в конце концов?

– Я не пойму, чего вам от меня надо, – огрызнулся Редькин, переступая с ноги на ногу. – Хочешь хорошее сделать – тоже плохо. Не виноват же я, что кто-то перепутал… Я услышал и сообщил.

– Не придуривайся, – резко сказал Зарубин. – Рассказывай подробно, как происходило дело.

– Я могу повторить, – вздохнув, произнес Редькин.

В это время снаружи раздался топот, и через секунду, сильно толкнув двери, влетел раздетый, запыхавшийся радист Топорков. Все с удивлением уставились на него. Несколько мгновений Топорков молча глядел на присутствующих широко раскрытыми глазами, потом бессвязно выпалил:

– Товарищи! Дорогие! Срочно давайте ко мне!.. Совинформбюро… Сталинград! – и тотчас выбежал.

На секунду в землянке воцарилась тишина, а затем все сразу, толкаясь у двери, устремились наружу.

Крепчал мороз; под ногами, предвещая вьюгу, курилась легонькая поземка, а командиры, раздетые, без шапок, не обращая внимания на стужу, со всех ног бежали по утоптанной стежке к землянке Топоркова. Около нее уже толпились партизаны, шумно беседуя, высказывая догадки и предположения.

Плошка мерцала посредине стола, слабо освещая взволнованное, радостное лицо Топоркова. Торопясь, он трясущимися руками закреплял концы провода на маленьком репродукторе, которым часто пользовались, коллективно слушая радиопередачи.

В землянку набилось так много народу, что можно было только стоять не двигаясь. Все напряженно молчали, слышалось лишь взволнованное дыхание нескольких десятков людей.

– Сейчас… сейчас, товарищи, только тише, – предупреждал Топорков. – Вот… слушайте. – И он усилил громкость.

Из репродуктора послышался знакомый голос диктора: «В последний час…» Нервная дрожь, точно электрический ток, прошла по людям. «На днях наши войска, расположенные на подступах к Сталинграду, перешли в наступление против немецко-фашистских войск. Наступление началось в двух направлениях: с северо-запада и с юга от Сталинграда…»

– Ура!.. Победа!.. – не выдержал кто-то из партизан.

– Цыц, непутевый!

– Тише! – оборвали его.

«…обе железные дороги, снабжающие войска противника, – продолжал диктор, – расположенные восточнее Дона, оказались прерванными. В ходе наступления наших войск полностью разгромлены шесть пехотных и одна танковая дивизия противника. Нанесены большие потери…»

– Братцы! Да что же вы молчите… – раздался все тот же ликующий голос.

– Да дай же дослушать, а тогда ори сколько влезет!

– Замолчите же, ради бога!

«…Захвачено за три дня боев тринадцать тысяч пленных и триста шестьдесят орудий».

– Ур-ра-а!!!

Теперь никто не был в силах сдержать ликование. Многоголосое «ура», возникшее в землянке, как порыв могучего ветра, выплеснулось наружу, понеслось по лесу, прогремело, как победный салют, и подняло на ноги весь партизанский лагерь.

– Ты записал? – спросил Добрынин Топоркова, когда в землянке остались одни командиры.

– Все записал, слово в слово, – ответил тот.

– Давай сюда! – потребовал Добрынин. – Командиров и парторгов в землянку… в штабную… там места хватит…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 | Следующая
  • 4.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации