Текст книги "Безбилетный пассажир"

Брызги шампанского

Когда мы сняли «Сережу», нам с Таланкиным стали предлагать все сценарии с участием детей. А сейчас, когда я вернулся из Гагр, мне в объединении вручили сценарии о моряках – штук семнадцать, еле донес. Сижу, читаю с утра до ночи.

Тогда я был еще неопытный, читал сценарии от начала до конца. Позже, когда стал художественным руководителем комедийного объединения и мне присылали комедийные сценарии со всего Советского Союза (почему-то советские граждане очень любили писать кинокомедии), я научился читать быстро, по диагонали. Но и это не спасало: авторы звонили и спрашивали о впечатлениях. Я говорил, что не подходит. Спрашивали, почему. Я объяснял. Они просили о личной встрече. Я увиливал. Тогда они вылавливали меня у «Мосфильма» или у моего дома. Я опять объяснял, почему сценарий не подходит. Тогда авторы писали на меня жалобы: в дирекцию «Мосфильма», в Госкино, в ЦК, в ООН, а один даже в КГБ написал. И оттуда позвонили директору «Мосфильма» и попросили разобраться. Название того сценария я не помню, но одну страничку, начало, я сохранил. Перепечатываю дословно:

Светит солнце, в небе поют жаворонки, тяжелыми спелыми колосьями колосится золотая рожь. Неровный звук шагов. Поскрипывают ботинки не нашего пошива. По дороге идет шпион. Издалека доносится песня и шум мотора. Шпион прислушивается. Из-за поворота выезжает грузовик. В кузове стоят колхозники. Поют: «Догоним Айову, перегоним Айову и по мясу, и по молоку». Грузовик с румяными и счастливыми советскими колхозниками проезжает мимо предателя Родины и скрывается за поворотом. Шпион замер. Звучит внутренне тревожная музыка. И вдруг раскаяние молнией пронзило его. «Господи! – восклицает шпион, – прости меня, грешного!» Падает на колени, плачет и целует родную землю.

^{Я и Гена Шпаликов. 1963 год.}

^{“Я шагаю по Москве”. Снимаем эпизод “Девушка под дождем”.} 

Пришел Гена Шпаликов, принес бутылку шампанского в авоське и сказал, что придумал для меня классный сценарий. И рассказал:

– Дождь, посреди улицы идет девушка босиком, туфли в руках. Появляется парень на велосипеде, медленно едет за девушкой. Парень держит над девушкой зонтик, она уворачивается, а он все едет за ней и улыбается… Нравится?

– Слепой дождик? При солнце?

– Это идея.

– И что дальше?

– А дальше придумаем.

Гена поставил на стол бутылку шампанского, достал из серванта бокалы. Шампанское было теплым, и когда Гена открывал, полбутылки вылилось на свежевыкрашенную клеевой краской стену.

– Хорошая примета! – обрадовался Гена.

Но мама, когда увидела пятно на стене, не очень обрадовалась. Два дня назад у нас закончился ремонт, который длился три месяца.

А через полтора года, после премьеры фильма в Доме кино, мама сказала, что не против, чтобы Гена забрызгал шампанским и другую стену – если будет такой же результат.

В прошлом году меня познакомили с французским продюсером. Он поинтересовался, какие фильмы я снимал. Переводчик перечислил. Среди прочих назвал и «Я шагаю по Москве».

– Это не тот фильм, где идет девушка под дождем, а за ней едет велосипедист?

Сорок лет прошло с тех пор, как фильм показывали во Франции, а он запомнил именно то, с чего все началось…

Между прочим. В этой сцене снимались три девушки. Две блондинки, а третья – журналистка. В субботу снимали общий план: идет светловолосая девушка, за ней едет велосипедист с зонтиком. В понедельник светловолосая стройная девушка на съемку не явилась. Ассистенты ринулись во ВГИК и привезли другую, тоже светловолосую и стройную. Сняли крупный план. Но оказалось, что у нее экзамен и ей надо уходить. И пришлось снимать босые ноги корреспондентки «Известий», которая терпеливо ждала, пока мы освободимся, чтобы взять интервью.

Умный полотер

Над сценарием я всегда работаю очень долго. Бывает так: уже написано слово «конец», уже поставили дату, уже везу сценарий на «Мосфильм» сдавать… Но по дороге придумываю хорошую реплику, разворачиваюсь, возвращаюсь, вставляю реплику и понимаю, что надо еще кое-что поправить. И начинаю переписывать… Если бы не сроки, то я, наверное, до сих пор бы переделывал сценарий «Сережи».

Но сценарий фильма «Я шагаю по Москве» мы со Шпаликовым бесконечно переделывали не из-за меня – из-за Никиты Сергеевича Хрущева. На встрече с интеллигенцией Никита Сергеевич сказал, что фильм «Застава Ильича» (режиссер Хуциев, сценарий Шпаликова) идеологически вредный: «Три парня и девушка шляются по городу и ничего не делают». И в нашем сценарии три парня и девушка. И тоже шляются. И тоже Шпаликов. Словом, худсовет объединения сценарий не принимал. Правда, на Хрущева не ссылались, а говорили, что мало действия, что надо уточнить мысль, прочертить сюжет, разработать характеры…

Здесь надо рассказать, как в те времена принимался сценарий. Сначала его должен был принять редактор объединения, потом редколлегия объединения, куда входили штатные и внештатные редакторы, потом худсовет объединения: все те же редакторы плюс режиссеры, сценаристы и парторг. Потом редколлегия «Мосфильма», потом главный редактор «Мосфильма», потом директор «Мосфильма», а уж потом сценарий отправляли в Госкино. Там его читал редактор, курирующий студию «Мосфильм» и представлял на редколлегию Госкино. Потом его читал главный редактор Госкино и представлял министру или, в крайнем случае, заместителю министра. И только после всего этого пути фильм запускали (или не запускали) в производство. На любом этапе могли сделать замечания, и авторы обязаны были их учесть. Готовый фильм проделывал такой же путь, но только его еще отсылали на консультацию в ЦК, в ПУР (Главное политическое управление армии) и «причастному» ведомству: если фильм о плотнике, то министру строительства, если о деревенском вертолетчике – министру авиации и т. д.

Между прочим. Как-то в Западном Берлине немецкий прокатчик, купивший картину Меньшова «Москва слезам не верит», похвастался мне, что в Германии за месяц уже посмотрело фильм сто тысяч зрителей. Я ему сказал, что у нас такое количество людей только принимает фильм.

Мы со своим сценарием застряли в начале пути – на худсовете объединения. Полгода мы с Геной уточняли мысль, прочерчивали сюжет, разрабатывали характеры, а на худсовете объединения сценарий все не принимали и не принимали. Мне это надоело, и я, нарушив субординацию, отнес сценарий Баскакову:

– Прочитайте и скажите, стоит дальше работать или бросить.

Баскаков читать не стал. Спросил:

– Без фиги в кармане?

– Без.

– Слово?

– Слово.

И Баскаков велел фильм запустить.

Этот фильм снимали легко, быстро и весело. И нам нравилось то, что мы делаем. И материал всем нам нравился. Мне приятно было находиться в компании Кольки, Алены, Володи и Саши и во время съемок, и после, когда я вечером дома продумывал план следующего дня…

Но когда показали материал худсовету объединения, там опять сказали:

– Непонятно, о чем фильм.

– О хороших людях.

– Этого мало. Нужен эпизод, который уточнял бы смысл.

Честно говоря, мы и сами уже понимали, что в фильме чего-то не хватает. А съемочный период кончался. После худсовета мы с Геной весь вечер пытались что-то придумать – ничего не получалось. Вставляем умные реплики «со смыслом» – сразу становится очень скучно. В этот день так ничего и не придумали.

На следующий день мы с Геной на моей машине поехали в роддом за его женой Инной Гулая и дочкой Дашей. По дороге прикидываем: а может, Володя написал рассказ и послал его писателю, а теперь приходит к нему за отзывом и писатель говорит «про смысл»…

Тоже тоска.

Забрали Инну и Дашу, приехали к Гене. В подъезде уборщица мыла лестницу. Вошли в квартиру. В одной комнате собрались: мама Гены, мама Инны, Инна, маленькая Даша, соседка по квартире… Все умиляются новорожденной, гукают… А я говорю Гене:

– А может, полотер? Володя перепутал писателя с полотером, а?

– Гена, дай пеленку, – попросила Иннина мама. – В комоде, в третьем ящике.

– Да, – сказал Гена, подавая пеленку. – «про смысл» должен говорить полотер.

– Какой полотер? – спросила Генина мама.

– Да это мы так… Гена, пошли покурим, – позвал я.

По дороге в прихожей я прихватил пустую картонную коробку из-под торта, и мы пошли на лестницу. Я закурил, положил коробку на подоконник, открыл ее, достал карандаш и дал Гене:

– Ну, давай писать.

– Ты что? Потом напишем, Инна обидится.

– Инна не заметит, мы быстро.

И мы написали. Полотер у нас оказался литературно подкованным, прочитал рассказ Володи и говорит ему то, что говорили нам «они». А Володя не соглашается и говорит полотеру то, что говорили «им» мы. Сцена получилась не длинной – уместилась на крышке и днище коробки.

В фильме эпизод получился симпатичным, полотера очень смешно сыграл режиссер Владимир Басов – это был его актерский дебют.

Когда сдавали картину худсовету объединения, мы боялись, что «они» поймут, что это про них, и эпизод выкинут. Но «они» оказались умнее, чем мы про них думали, и сделали вид, что ничего не заметили.

Но в Госкино после просмотра нам опять сказали:

– Непонятно, о чем фильм.

– Это комедия, – сказали мы.

Почему-то считается, что комедия может быть ни о чем.

– А почему не смешно?

– Потому что это лирическая комедия.

– Тогда напишите, что лирическая.

Мы написали. Так возник новый жанр – лирическая комедия.

Во всяком случае, до этого в титрах я нигде такого не видел.

Между прочим. Через много лет, когда была пресс-конференция по фильму «Орел и решка», журналисты меня спросили:

– Что вы хотели сказать этим фильмом?

– Ничего не хотели. Это просто лекарство против стресса.

И с тех пор все фильмы, где не насилуют и не убивают, а также и те, где не очень часто насилуют и убивают, причисляют к жанру «лекарство против стресса».

Никита

Сейчас между моим поколением и молодыми режиссерами – большая дистанция. Разное мышление, разное мировоззрение, разная стилистика. Не берусь судить, кто и что лучше. Помню, когда я пришел в кино, Пырьеву и Дзигану (и многим кинематографистам их поколения) совершенно искренне не нравились фильмы Хуциева и Тарковского, а нам не очень-то нравилось то, что снимали они.

Когда перед съездом кинематографистов на пресс-конференции у меня спросили, как я отношусь к тому, что мои последние фильмы молодые режиссеры считают старомодными, я ответил, что это неправда.

– Недавно один талантливый молодой режиссер посмотрел по телевидению фильм «Орел и решка», позвонил мне, наговорил кучу комплиментов и сказал, что фильм очень современный.

– А кто именно?

– Никита Михалков.

– Вы кого имеете в виду, Никиту Сергеевича?

Я сообразил, что Никите уже за пятьдесят. А для меня Никита – Колька из фильма «Я шагаю по Москве». Кольку мы назвали Колькой в честь моего сына. И так я до сих пор к Никите и отношусь.

Взять Никиту на роль Кольки предложил Гена Шпаликов. Он дружил с братом Никиты Андроном Михалковым (теперь Кончаловским).

Никиту я видел полгода назад – подросток, гадкий утенок.

– Никита не годится – он маленький.

– А ты его вызови.

Вызвали. Вошел верзила на голову выше меня. Пока мы бесконечно переделывали сценарий, вышло, как у Маршака: «за время пути собачка могла подрасти».

Начали снимать. Через неделю ассистент по актерам Лика Ароновна сообщает:

– Михалков отказывается сниматься.

– ?

– Требует 25 рублей в день.

Актерские ставки были такие: 8 р. – начинающий, 16 – уже с опытом, 25 – молодая звезда и 40–50 суперзвезды. Ставку 25 рублей для Никиты надо было пробивать в Госкино.

– А где он сам, Никита?

– Здесь, – сказала Лика. – По коридору гуляет.

– Зови.

– Георгий Николаевич, – сказал Никита, – я играю главную роль. А получаю как актеры, которые играют не главные роли. Это несправедливо.

– Кого ты имеешь в виду?

– К примеру, Леша Локтев, Галя Польских.

– Леша Локтев уже снимался в главной роли, и Галя Польских. Они уже известные актеры. А ты пока еще вообще не актер. Школьник. А мы платим тебе столько же, сколько им. Так что – помалкивай.

– Или 25, или я сниматься отказываюсь!

– Ну, как знаешь… – я отвернулся от Никиты. – Лика Ароновна, вызови парня, которого мы до Михалкова пробовали. И спроси, какой у него размер ноги, – если другой, чем у Никиты, сегодня же купите туфли. Завтра начнем снимать.

– Хорошо.

– Кого? – занервничал Никита.

– Никита, какая тебе разница – кого. Ты же уже у нас не снимаешься!

– Но вы меня пять дней снимали. Вам все придется переснимать!

– Это уже не твоя забота. Иди, мешаешь работать…

– И что, меня вы больше не снимаете?!

– Нет.

^{Во время съемок. Мы с Женей и Никитой.}

^{“Я шагаю по Москве”. Репетируем. Никита Михалков, я и Люба Соколова.}

И тут скупая мужская слеза скатилась по еще не знавшей бритвы щеке впоследствии известного режиссера:

– Георгий Николаевич, это меня Андрон научил!.. Сказал, что раз уже неделю меня снимали, то у вас выхода нет!

Дальше работали дружно…

…Когда прошел слух, что Никита Михалков будет баллотироваться в президенты (а он это не очень активно отрицал), на встрече со зрителями в Нижнем Уренгое меня спросили, буду ли я за него голосовать.

– Двумя руками!

– Почему?

– Потому что фильм, где в главной роли президент великой страны в юности, купят все страны. А я буду всем рассказывать, как наш президент бегал мне за водкой.

Как-то после вечерних съемок на студийной машине мы с Никитой ехали домой. На съемках я поливал из шланга асфальт, чтобы в нем отражались фонари, промок и замерз. По дороге хотел купить водку, но все магазины и рестораны закрыты – четверть двенадцатого.

Сначала завезли Никиту на Воровского.

– Никита, вынеси мне грамм сто водки, – попросил я. – А то я простужусь.

Самому в такое позднее время заходить в дом и просить водку было неприлично.

Никита вынес мне от души – полный стакан.

А через несколько дней меня встретил его папа, Сергей Владимирович Михалков:

– Ты соображаешь, что ты делаешь? У меня инфаркт мог быть! Лежу, засыпаю – вдруг открывается дверь, на цыпочках входит мой ребенок, открывает бар, достает водку, наливает полный стакан и на цыпочках уходит… И я в ужасе – пропал мальчик, по ночам стаканами водку пьет…

Жалко, что Никита не баллотировался в президенты.

Вылечили

Сидели мы втроем у меня в кабинете: Гена, я и Петров. Андрей играл на пианино мелодию к фильму, а Гена пытался запомнить, потому что он вызвался написать слова песни. (Опять я потребовал, чтобы сначала была мелодия, а потом слова.) Стук в дверь – вошла Лика Ароновна с парнем и сказала:

– В-вот Игорь. На Сашу. Только он за-заикается.

Лика Ароновна заикалась.

Внешне парень подходил. Таким мы Сашу себе и представляли: маленького роста, нервный.

– Я не всегда за-заикаюсь, – сказал Игорь. – То-о-только к-когда волнуюсь.

– Георгий Николаевич, ну и п-пусть заикается! Будет еще какая-то к-краска – сказала Лика. – К-как вы считаете, Андрей?

– П-по-моему, д-да, – сказал Петров.

Петров тоже заикался.

– Пусть за-заикается, – сказал Гена. – Нормально.

И Гена тоже немного заикался.

– Ну, д-давайте рискнем, – от такого количества заик у меня тоже стал язык заплетаться.

Сняли Игоря на пленку, посмотрели и утвердили.

По роли Саша стрижется наголо. А, поскольку снимали то начало, то середину, то финал, и Саша то с шевелюрой, то стриженый, актера надо было подстричь наголо и сделать парик. Подстригли Игоря под ноль и заказали парик.

^{Женя Стеблов.}

^{Никита, Женя Стеблов (в парике), Леша Локтев и Галя Польских.}

И тут Лика привела Женю Стеблова.

– Георгий Николаевич, т-только вы меня не убивайте, но этот лучше. Хоть и высокий.

Сняли Женю на пленку, посмотрели… Действительно, лучше.

– К-кошмар! – сказала Лика Ароновна, – я звонить не буду. Георгий Николаевич, вы мужчина!

Я позвонил. Когда Игорь узнал, что не снимается, он так обозлился, что час поносил Лику, меня, Петрова, Шпаликова, съемочную группу и весь советский кинематограф. И ни разу не заикнулся! А ведь волновался. Может, мы его вылечили?..

Извода Ролан

Роль человека, которого гипнотизируют, я пригласил сыграть Ролана Быкова. Приезжаем на съемку – нет Ролана.

Звоню ему в монтажную.

– Сейчас, Гия. Чуть-чуть по-другому склею эпизод и приеду.

Он монтировал свой фильм. Ждем – нет Ролана. Посылаю ассистента. Ассистент возвращается:

– Быков говорит, сейчас два кадра переставит и приедет.

Ждем – нет Ролана! Поехал за ним сам – благо «Мосфильм» от Парка культуры недалеко. Захожу в монтажную.

– Все, Гия, я готов, – говорит Ролан. – Едем. Только сейчас эти кадрики местами поменяю.

– Ну, поменяй.

– Все… Хотя… Как же я не сообразил – надо общий план сразу после крупного переставить!

– Поехали. Завтра переставишь.

Почти насильно вытащил я его на съемку. Снимаем: идет Ролан, оглядывается на ребят и уходит. Сняли три дубля.

– Снято.

– Подожди! Гия, давай еще! – говорит Ролан. – Давай, что он не просто гуляет, а вышел познакомиться с девушкой. Ищет невесту.

Сняли.

– Давай еще. Давай так: он грамм сто пятьдесят принял.

– Что, качается?

– Да нет, просто вот так идет, – показал Ролан.

^{“Я шагаю по Москве”. Ролан Быков и Алексей Локтев.}

Сняли еще. Потом еще – пиджак не надет, а он несет, держа за вешалку пальцем. Надо сказать, что все варианты у Ролана были хорошие. После девятого дубля Ролан говорит:

– Давай еще вариант. Он оглянулся, испугался, но девушка ему понравилась.

– Дальше пленку за свой счет покупать будешь, – сказал я. – Все, хватит.

На следующий день опять пришлось за ним ехать в монтажную, опять он перемонтировал тот же эпизод, и на съемках та же история – бесконечные поиски вариантов.

Мне было приятно, что есть еще кто-то, кто изводит соратников почти так же, как я.

Музыка для американского президента

Опять к съемкам нужна была фонограмма. Опять я долго мучил Петрова, и опять он в итоге написал замечательную мелодию. Сегодня кто-то видел фильм «Я шагаю по Москве», кто-то – нет, но музыку эту помнят все.

И каково же было мое удивление, когда я увидел по телевизору, что под эту музыку, под которую у меня в фильме шагали Колька, Володя и Саша, по ковровой дорожке мимо почетного караула идут Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев и президент Соединенных Штатов Ричард Никсон!

И песня до сих пор звучит. Слова ее стали почти хрестоматийными – их даже пародируют. А придумались они так.

Снимали мы памятник Маяковскому для сцены «Вечер. Засыпают памятники». Юсов с камерой, операторская группа и я сидим на крыше ресторана «София» – ждем вечерний режим (когда небо на пленке еще «прорабатывается», но оно темнее, чем фонари и свет в окнах).

– Снимайте, уже красиво! – донеслось снизу.

Внизу появился Гена Шпаликов. Гена знал, что сегодня нам выдали зарплату, и не сомневался, что мы после съемки окажемся в ресторане.

– Рано еще! – крикнул я ему сверху. – Слова сочинил?

– Что?

Площадь Маяковского, интенсивное движение машин, шум – очень плохо слышно. Я взял мегафон.

– Говорю, слова к песне пока сочиняй! – сказал я в мегафон.

Песня нужна была срочно – Колька поет ее в кадре, а слов все еще не было. Последний раз я видел Гену две недели назад, когда давали аванс. Он сказал, что завтра принесет слова – и исчез. И только сегодня, в день зарплаты, появился.

– Сочинил! Я шагаю по Москве, как шагают по доске…

– Громче! Плохо слышно.

Гена повторил громче. Вернее, проорал.

Людная площадь, прохожие, а двое ненормальных кричат какую-то чушь – один с крыши, другой с тротуара.

– Не пойдет! Это твои старые стихи – они на музыку не ложатся. Музыку помнишь?

– Помню.

– Если не сочинишь, никуда не пойдем.

– Сейчас! – Гена задумался.

– Можно снимать? – спросил я Юсова.

– Рано.

– Сочинил! – заорал снизу Гена. – Я иду, шагаю по Москве, и я пройти еще смогу Великий Тихий океан, и тундру, и тайгу… Снимайте!

– Лучше «А я»!

– Что «А я»?

– По мелодии лучше «А я иду, шагаю по Москве»!

– Хорошо, а я иду, шагаю по Москве. Снимайте! Мотор!

– Перед «А я» должно еще что-то быть! Еще куплет нужен!

– Говорил, не надо «А»! – расстроился Гена.

Пока Юсов снимал, Гена придумал предыдущий куплет (Бывает все на свете хорошо. В чем дело, сразу не поймешь…) и последний (Над лодкой белый парус распущу. Пока не знаю где…)

– Снято, – сказал Юсов.

Если бы съемки длились дольше, куплетов могло бы быть не три, а четыре или пять.

Песню приняли, но попросили заменить в последнем куплете слова «Над лодкой белый парус распущу. Пока не знаю где».

– Что значит «Пока не знаю где»? Что ваш герой, в Израиль собрался или в США?

Заменили. Получилось «Пока не знаю с кем». «Совсем хорошо стало», – подумал я. – Не знает Колька, с кем он, с ЦРУ или с Массадом».