Текст книги "Иней на пальмах"

Глава 5

ФРЕДДИ приехал гораздо раньше, чем я думал. В середине июля нагрянул неожиданно шеф. Он прилетел на самолете после полудня в самую жару и за пять минут разворошил весь городок, как муравейник. Полутрезвый Клэй, желтый от злости и лихорадки, собрал нас в Бюро. Джонни заикнулся об урочном отдыхе и тут же был оштрафован. Какое там расписание? Шеф на работе, значит все должны работать. Отдыхать поезжайте в Штаты, обивайте там пороги на частных биржах труда. Кто сомневается, сегодня же получит проездной билет…

Стиснув зубы, мы уселись за столы. Сегодня каждый из кожи вон лез, чтобы доказать свою незаменимость. Машинистки стучали вперегонки, как горохом сыпали, сметчики громко жаловались на ошибки, начальники щедро раздавали выговоры, стараясь, чтобы их голоса были слышны в коридоре, где мог проходить «великий Чилл».

К вечеру дошла очередь до нас: шеф потребовал к телефону Клэя, и даже Клэй, наш хладнокровный Клэй, ко всему безразличный, кроме спиртного, побледнел, принимая трубку…

– Кажется, старик сам получил проездной билет, – злорадно прошипел Джонни…

Но здесь Клэй повесил трубку…

– Аллэн, – сказал он четко, – вас требуют в кабинет шефа…

Теперь пришла моя очередь дрожать и краснеть. К шефу? Меня? За что? В чем я провинился… Я мысленно просмотрел все подписанные мною чертежи и сметы… Как будто никаких ошибок, никаких замечаний… Значит, просто сокращение и меня, как новичка, первым…

И вот приговоренный, я стою перед тяжелой дубовой дверью, бессмысленно глядя на бронзовую львиную голову, которая держит в зубах медное кольцо… Сейчас я возьмусь за кольцо и… открою дверь в Штаты, назад к парковым скамейкам, к унизительным похлебкам Армии Спасения и пятицентовым ночлежкам… Откуда-то сбоку выходит Стоун. Его холеное бледное лицо покрыто красными пятнами, губы дрожат…

– Надо быть идиотом, – говорит он, стуча зубами, – полным идиотом, чтобы верить собственным газетам. Он удивлен, что у русских есть инженеры, он думает, что в Москве ездят на белых медведях верхом… Надо быть стопроцентным дураком…

Я не слушаю Стоуна, мне не до него. Я понимаю, что Стоун уже получил проездной билет в Штаты…

И вдруг передо мной возникает знакомое лицо Фредди. Мой бывший соученик взъерошен и бледен, как бывало перед экзаменом. Радостно вскрикнув, он тащит меня за рукав в соседнюю комнату и, задыхаясь, шепчет на ходу…

– Аллэн, друг, это я тебя вызвал, извини. Выручай, на тебя вся надежда… Шефу прислали из ФБР русскую статью. Нужно ее перевести сейчас же… Шеф рвет и мечет, а я все перезабыл… – «Я хожу, он ходишь»… Ничего не помню.

– Но, Фредди, дорогой, я восемь лет не брал в руки учебника.

– Как-нибудь, Аллэн, как-нибудь… Вот словари, бумага, если нужно, – вызовем стенографистку… Думай во всю, Аллэн, от этого зависит и твоя судьба и моя…

Он сунул мне в руки тонкий журнал. Я увидел на обложке русские буквы и обрадовался им, как старым знакомым. Будто бы снова вернулись колледж, экзамены, длинные шпаргалки с неправильными глаголами и погибающий Фрэдди, у которого вся надежда была на меня.

Судя по заголовку и внешнему виду, журнал был популярным, вероятно, для молодежи. На обложке очень яркими красками было изображено бирюзовое небо и изумрудно-зеленые волны. В волнах тонул пароход, крутой нос его был задран, и красный киль выскочил наружу. На переднем плане, на снежном берегу стояли люди с флагами, причем вид у них был почему-то довольный и радостный… Какая-то светловолосая девушка улыбалась юношам, чернобородый сутулый великан показывал на пароход. Я подивился наивной беспомощности художника, который не сумел изобразить тревогу и ужас. Но Фредди не дал мне раздумывать… Перевернув страницу, он показал статью, отчеркнутую красным карандашом, и я, запинаясь, перевел:

ДОМ, ПОСТРОЕННЫЙ ИЗ ВОДЫ

Очерк Г. Горина.

– Ты уверен, что из воды, а не в воде? – переспросил Фредди. Очень странно – «из воды».

Но нет, оказывается, я помнил русскую грамматику отлично. Предлог «из» может иметь разные значения, но большей частью он переводится «фром»

– откуда-то, «оут оф» – изнутри, или «оф» – из такого-то материала, из такой-то группы… В данном случае, речь шла явно о материале, поскольку перед «из» стояло причастие «построенный», так что перевод «Тхе хоус мэйд оф ватер» был безусловно правилен.

Но я думаю незачем задерживаться на всех грамматических сомнениях двух неумелых переводчиков. В конце концов перевод был сделан. Вот текст очерка из советского журнала «Наука и техника».

ДОМ, ПОСТРОЕННЫЙ ИЗ ВОДЫ

1. Толя выбирает дорогу

ЯПОНСКИЙ крейсер типа Ямато, водоизмещением в 16 тысяч тонн, был потоплен советскими торпедоносцами близ острова Вулканического, в каких-нибудь пяти милях от своей базы. Это было в те дни, когда, рассыпавшись под мощными ударами войск, отборная Квантунская армия – лучшая армия микадо, сломя голову бежала по Маньчжурским полям, когда ученые-бактериологи в Харбине жгли архивы, расстреливали свидетелей и распускали чумных блох, а мистер Трумэн испытывал на японских женщинах и детях новое эффектное оружие – атомную бомбу.

Разгромленные в Маньчжурии самураи капитулировали, и остров Вулканический вместе с другими русскими островами был возвращен советскому народу. В прежней военно-морской базе разместилась океанологическая станция, и океанологи первые поставили вопрос о подъеме потопленного судна. Магнитная разведка определила местонахождение металлического корпуса, дно здесь было удобное, скалистое (илистое дно может засасывать затонувшее судно), но лот категорически сказал: нет. Глубина 311 метров, давление свыше 30 атмосфер. В таких условиях водолазы работать не могут.

В то время Толя Зайцев еще не знал этих подробностей. Он вообще ничего не слыхал о крейсерах типа Ямато. Толя сидел на первой парте и, склонив на плечо круглую стриженую голову, старательно выводил по косым линейкам крупные и корявые буквы: «Я учусь в школе. У меня есть мама и сестра Саша. Моя мама – стахановка. Мой папа убит на фронте… Папа был пулеметчиком».

Толя смутно помнил своего отца. Отец его был «холодником», то есть специалистом по холодной обработке металлов. Соседи хорошо помнили мастера Зайцева, рассказывали сыну, каким знатоком своего дела был его отец. И когда подошла пора выбирать профессию, Толя твердо решил встать на отцовскую дорогу.

Он кончил с отличием амурское механическое – самое лучшее из ремесленных училищ Дальнего Востока. Училище это славилось на сотни километров в окружности и задолго до выпуска туда поступали заявки от самых различных организаций с просьбой прислать пять, десять, или пятнадцать молодых рабочих.

Рабочие требовались в железнодорожные мастерские, на судоверфи и нефтяные промысла, на машиностроительные и рыбоконсервные заводы, на лесокомбинат и даже в китобойную флотилию. Можно было выбрать Комсомольск, Советскую Гавань, город Свободный, Александровск на Сахалине, или Петропавловск на Камчатке. Можно было остаться также в родном городе возле мамы и сестры Саши. Толю как отличника директор хотел оставить при училище помощником мастера, но юноша не согласился.

– Однако рано мне учить, – сказал он, – опыта мало. Еще надо поучиться – на работе.

И он выбрал самое далекое и трудное назначение – на остров Вулканический, где развертывала свою деятельность большая экспедиция подводных работ.

2. Причуда Анны Иоанновны

ИСТОРИЮ потопленного крейсера Толя узнал уже на пароходе. На остров Вулканический ехало много людей: токари, слесари, каменщики, плотники, киномеханик со своими кубическими ящиками, хлопотливый завхоз, начальник клуба с библиотечкой.

Узнав о существовании библиотеки, Толя попросил «каких-нибудь книжек насчет подводных работ на острове», и начальник клуба охотно достал ему «Спутник подводника», очень толстую «Океанографию», сборник «Тихий океан. Жизнь и природа» и, кроме того, неизвестно зачем, потрепанную, пожелтевшую от времени брошюрку с витиеватым заголовком: «Подлинное и обстоятельное описание, построенного в С. Петербурге в генваре 1740 года ледяного дома, составленное академиком Георгом Крафтом».

В брошюре рассказывалось, как на замерзшей Неве против Зимнего Дворца был выстроен ледяной дом по приказу Анны Иоанновны. Скучающая царица затеяла эту постройку для того, чтобы сыграть там свадьбу своего шута. Комнаты, двери, окна, мебель, архитектурные украшения – все было сделано из чистого льда. Вот, что говорит об этом Крафт:

…«Самый чистый лед наподобие больших квадратных плит разрубали, архитектурными украшениями убирали, циркулем и линейкой меривали, рычагами одну плиту на другую клали и каждый ряд водой поливали, которая тотчас замерзала и вместо крепкого цемента служила. Таким образом, через краткое время построен был дом, который был длиною в 5 сажен, шириною в 2 сажени с половиной, а вышиною вместе с кровлей в 3 сажени».

Воображение живо рисовало Толе зеленоватые глыбы льда, узоры инея на прозрачных окнах, переливы снежинок, освещенные горящей нефтью, а точная мысль токаря-профессионала уже обсуждала приемы работы:

– Как работали в то время? Вероятно, больше всего, ножом – вырезывали узоры от руки. Если слегка подогреть нож, лед обрабатывать нетрудно. Электрических моторов тогда еще не знали, но токарные станки были с ножным приводом, вроде швейной машины. Можно взять ледяную болванку, распилить на дисковой пиле, вставить заготовку в супорт, зажать деталь бабкой. Лед во всяком случае, мягче стали, резец возьмет его без труда.

И Толя с возрастающим интересом листал шершавые страницы.

…«Напереди перед домом стояло шесть ледяных точеных пушек, которые имели колеса и станки ледяные ж… Из оных пушек неоднократно стреляли: в каковом случае кладено в них пороху по четыре фунта и притом посконное, или железное ядро заколачивали. (Такое ядро иногда в присутствии всего императорского придворного штата в расстоянии 60 шагов доску толщиной в 2 дюйма насквозь пробило)…

…По правую сторону дома изображен был слон в надлежащей его величине… Сей слон внутри был пуст и так хитро сделан, что днем воду вышиной в 24 фута пускал… а ночью с великим удивлением всех смотрящих горящую нефть выбрасывал… Сверх же того, мог он, как живой слон кричать, каковой голос потаенный в нем человек трубою производил.

Третье – на левой стороне дома, по обыкновению северных стран, изо льда построена была баня, которая казалась будто бы из простых бревен сделана и которую несколько раз топили и действительно в ней парились».

Все это было очень любопытно, но не имело никакого отношения к подъему кораблей, поэтому Толя отложил брошюрку в сторону и взялся за «Спутник подводника». «Спутник» объяснил ему, что затонувшие суда чаще всего поднимают при помощи понтонов, наполненных воздухом. Понтоны эти прикрепляют к корпусу судна водолазы, а водолазов лимитирует давление воды. На глубине в 10 метров давление вдвое больше, чем на поверхности, на глубине 20 метров – втрое больше и т д. В шлеме и мягком костюме водолазы спускаются в лучшем случае на 90 метров, в жестком стальном костюме – на 150—200 метров. Но работать там уже невозможно – давление воды зажимает шарниры и очень трудно двигаться, сгибать руки и ноги. О том, каким способом можно поднять судно с глубины 311 метров «Спутник» ничего не говорил. Толя решил, что он об этом узнает на острове, и снова взялся за брошюру Георга Крафта.

…«В каждом покое по 5 окон, в которых как рамки, так и стекла были сделаны из тонкого чистого льду. Ночью в оных окнах много свеч горело, почти в каждом окне видны были писанные на полотне смешные картины, причем сияние сквозь окна проникающее преизрядный и весьма удивительный вид показывало.

В перилах, кроме главного входа, находились еще двои сторонние ворота и на них горшки с цветами и померанцевыми деревьями, а подле них простые ледяные деревья, имеющие листья и ветви ледяные ж, на которых сидели птицы, что все нарядным мастерством сделано было…»

Толя дочитывал книжку в самые последние минуты. Пароход уже стоял в круглой бухте острова Вулканический, а пассажиры в ожидании высадки толпились в трюме, тесня друг друга узлами, сундучками и чемоданами. Снаружи доносился лязг железа, скрип талей, стук деревянных сходней. Но вот трап уложили, в широко открытый выход пахнуло свежим морским воздухом, и прямо перед собой Толя увидел черные отвесные скалы, узкий каменистый берег, небольшой поселок со сборными деревянными домиками, яблоневый сад и в саду рядом с цветочными клумбами… настоящий ледяной дом.

3. За морем телушка – полушка

ВУЛКАНА на острове не оказалось. Вулкан здесь был много миллионов лет тому назад. В те времена над морем возвышался гигантский конус, над вершиной его клубился черный пепел, в пепле сверкали молнии, по склонам горы струились огненные реки.

Но затем вулкан потух – иссяк, успокоился. Исчезла огненная лава, горячие пары и пепел. И океан, размыв рыхлые туфы, ворвался в грозный некогда кратер.

Образовалась круглая бухта – естественный порт, окаймленный тесным кольцом угрюмых скал. С самолета остров был похож на сломанный ободок, почерневшее кольцо, потерянное в океане. Берега затопленного кратера подымались очень круто, и скалы бросали темно-синюю тень на глубокие воды залива. Южные берега залива никогда не видели солнца – здесь до июля лежал снег, в то время как на северном берегу уже цвели сады и плечи строителей покрывались темным загаром. Пристань, поселок, опытный завод, все мастерские и ледяной дом находились на северном берегу. И здесь же в саду перед ледяным домом новоприбывшие собрались на следующий день, чтобы послушать начальника экспедиции – профессора Чернова.

У профессора Чернова крутой выпуклый лоб с залысинами и густая черная борода, расчесанная на две стороны, как у адмирала Макарова. Разговаривая, профессор слегка щурится, как будто проверяет собеседника «на глазок». Но всего замечательнее в его внешности руки – широкие мозолистые руки с короткими пальцами и желтоватым ногтем курильщика махорки, беспокойные подвижные руки рабочего (в молодости профессор был каменщиком). Как многие рабочие, Чернов не умеет отдыхать со сложенными руками. Отвечая на вопросы, он листает записные книжки или вертит в руках ледяные безделушки и, заметив мокрое слезящееся пятно, тут же обсыпает его бисерным порошком из небольшого аппаратика, похожего на пистолет с блестящей фляжкой вместо рукоятки.

– Работы нашего Института, – начал профессор, – можно выразить одним словом и слово это – разгрузка. Уточняю мысль: речь идет о разгрузке транспорта от лишних перевозок.

Старая русская пословица гласит: «3а морем телушка – полушка, да рупь перевоз». Спросите любого хозяйственника – пусть он вам расскажет, сколько народных денег съедают транспортные расходы. И все-таки мы до сих пор тратим рубли, чтобы возить за тридевять земель копеечных телушек только потому, что мы не умеем найти их у себя дома.

Когда я говорю – Мы не умеем, я подразумеваю – наука не умеет, мы, ученые не умеем.

Возьмите для примера солнечную энергию. В среднем, на каждый квадратный метр в час падает 1200 больших калорий тепла. 1200 калорий тепла – это почти 200 граммов высокосортного угля… Солнце посылает нам ежедневно 10 тонн угля на любой гектар, а мы возим эти тонны за тысячи километров из Донбасса в Москву, из Караганды в Магнитогорск…

Мы возим по всей стране из конца в конец руду, сталь и чугун, между тем, наши города стоят на алюминии. Я имею в виду глину – в ее состав входит окись алюминия. Вот он металл – возьмите его, он лежит на любом заводском дворе.

Уральский гранит, украинский мрамор, тысячи тонн камня путешествуют по всей стране. Зачем? Ведь песок и глина – это остатки рассыпавшегося гранита. Склейте их, сплавьте – вы получите камень из земли. Природа создает мрамор из известняка на большой глубине под давлением. Но ведь точно так же можно делать мрамор на заводах Москвы из того известняка, в котором проходят шахты метро.

Короче говоря, мы за местные материалы. Мы за то, чтобы в горах строить из камня, на глине – из глины, на песке – из песка, на воде – из воды.

Говоря так, я имею в виду строительную воду, твердую воду – то есть лед. Лед достаточно тверд, по прочности не уступает бетону, хорошо обрабатывается, пилится, полируется, красится. Помилуйте – скажете вы, но ведь он тает. Да, тает, но не так уж быстро. В средней полосе у нас пятиметровые пласты льда сохраняются все лето под слоем опилок. Более тонкие льдинки вроде нашего показательного домика тают быстрее, но их можно подмораживать вот этим (он потряс своим пистолетом-фляжкой).

В нашей стране, богатой морозами, лед может быть отличным строительным материалом. Еще до Отечественной войны под Москвой были построены инженером Крыловым ледяные овощехранилища. В Арктике изо льда строят хижины, в них можно даже топить, а ледяные брустверы, ходы сообщения и огневые точки, сооруженные в годы борьбы с Гитлером, выдерживали вражеский огонь не хуже, чем бетон.

Есть разные способы предохранить лед от таяния. Можно закутывать его в шубу, одевать сверху опилками, шлаком, торфом, пенобетоном. Можно также охлаждать лед изнутри – ледосоленой смесью, или охлажденными газами, подающимися по трубам. Мы применяем и то, и другое, и, кроме того, некоторые новые способы. В результате, как видите, домик, построенный прошлой зимой, простоял весну, лето и осень и, по нашим расчетам, благополучно доживет до холодов…

Толя слушал профессора со сдержанным удивлением. Трудно было преодолеть с детства сложившееся недоверие к такому ненадежному материалу, как лед. Но перед глазами был факт: ледяной дом, ледяные ступени, дверь, окна, ледяные балки, ледяная черепица. Все было, как в книжке Георга Крафта, за исключением только слонов и дельфинов, но зато здесь ледяной дом стоял на фоне темно-зеленых кустов и пышных яблонь, тяжелые ветви которых приходилось подпирать рогатками.

4. Музей ледяного мастерства

НАЧАЛЬНИК экспедиции на острове Вулканический, дважды лауреат Сталинской премии, доктор технических наук, профессор Андриан Михайлович Чернов известен как крупнейший специалист и новатор в холодильном деле. Если в анкете встречается вопрос: «Имеете ли вы научные труды, изобретения или рационализаторские предложения», профессору приходится подклеивать к анкете шесть добавочных страниц. Профессор написал трехтомный труд «Холод»

– по нему учатся все инженеры-холодильщики. Профессор сам строил ледяные склады, огневые точки и ходы сообщения, о которых он говорил рабочим, и руководил замораживанием грунтов при проходке тоннелей метро через плывуны. Кроме того, он сам изобрел новый способ замораживания, но об этом речь пойдет ниже.

Работоспособность профессора поистине изумительна. Он успевает читать лекции, писать учебники, разрабатывать пять-шесть проблем одновременно и обдумывать десятка три предложений, до которых очередь еще не дошла. Студенты говорят, что в голове у Андриана Михайловича есть конвейер, автоматически изготовляющий новое изобретение каждые 20 минут. Студенты, конечно, преувеличивают, но тем не менее, профессор не раз поражал слушателей разносторонностью и богатством идей.

Однажды в Географическом Обществе при обсуждении планов переделки климата в будущих пятилетках профессор Чернов, выступая в прениях, вышел на трибуну с маленьким листочком, вырванным из записной книжки, и, глядя на этот листочек, сказал:

– «В последнее время у меня возникли кое-какие мысли, которые я, как ледотехник, не могу разрешить до конца. Мне хотелось бы, чтобы сидящие здесь гидротехники, географы и климатологи подумали над такими проблемами:

Первое: в тех районах, где уже имеется искусственное орошение, необходимо культивировать зимнюю поливку. На опыте доказано, что зимняя поливка улучшает урожай процентов на десять. Зимой всегда имеется лишняя вода, которая подо льдом стекает в море, есть лишняя энергия и свободные руки. Не беда, если у механика померзнут уши, зато урожай будет богаче.

Второе: запасы воды на лето можно создавать также, намораживая в зимнее время пласты льда на пустырях. Очень большие наледи, размером с крупные озера, могут оказывать влияние на климат, так как в летнее время при таянии будут охлаждать атмосферу и снабжать ее влагой.

Третье: можно препятствовать излишнему испарению воды в мелких и крупных водоемах, искусственно увеличивая толщину льда в зимнее время. Это очень просто сделать: нужно брать воду из-подо льда, когда озеро замерзло, и наливать ее на лед сверху или затоплять молодой лед, нагружая на него песок. Таким простым способом можно довести толщину льда до 4-5 метров, что значительно задержит таяние, нагревание воды летом и ненужное испарение.

Четвертое: в случае необходимости таяние можно регулировать, посыпая лед золой или сажей. Как известно, черные предметы нагреваются гораздо быстрее, чем белые. Этим способом можно ускорить таяние вечных снегов и ледников в горах Тянь-Шаня и получить добавочную воду во всех реках Средней Азии.

Пятое: таким же способом можно ускорить таяние льдов в Арктике и значительно облегчить условия судоходства на Северном Морском Пути. Но здесь климатологи должны разобраться: улучшит ли это климат, или, наоборот, приведет к похолоданию на севере.

Шестое: наряду с засушливым юго-востоком у нас имеются районы северо-запада, где избыток влаги приводит к заболачиванию. В этих районах нужно высаживать сильно испаряющие растения, ветлу, например. Ветла будет энергично осушать болота на северо-западе и одновременно снабжать воздух добавочной влагой, а ветер понесет эту влагу в степи юго-востока.

Седьмое: в связи с этим встает вопрос: не имеет ли смысл превратить Балтийское море в пресное озеро.? Несколько тысяч лет тому назад так оно и было – геологи называют Балтийское море того времени Рыбным озером. Но когда датские проливы стали глубже, по дну их прорвалась соленая атлантическая вода. Если отрезать путь этой воде, Балтика довольно быстро станет пресным водоемом. Конечно, дело здесь не только в атлантическом течении, но и в Атлантическом Пакте. Но, я думаю, Дания и Швеция не откажутся получить новое, богатое рыбой пресное море».

Так один за другим последовали четырнадцать пунктов. Некоторые предложения профессора Чернова относились, может быть, к очень отдаленному будущему, другие найдут применение в самые ближайшие годы.

Профессор был полной противоположностью тем «ученым сухарям», которые годами развивают одну и ту же мысль, заранее отвергая все возражения только потому, что они пришли со стороны. Профессор жадно ловил интересные мысли – кем бы они ни были высказаны – видным ученым, инженером, студентом или рабочим. Не раз бывало, что, подхватив робкое, еще не оформившееся предложение, угадавши умение самостоятельно думать, профессор заставлял человека развивать свою идею, тормошил его, подталкивал, давал советы, вносил исправления, углублял. А когда к печати готовилась новая работа и молодой автор приходил к своему руководителю с просьбой поставить подпись, профессор только пожимал плечами:

– Помилуйте, какой же я руководитель? Вы сами проработали все с начала до конца. И основная идея ваша – помните, мы тогда поспорили на семинаре?.. Нет, нет я здесь ни при чем. И вообще, самое главное, что сделана нужная работа, а какие там подписи – это вопрос второстепенный.

Если бы Толя знал обо всем этом, он пришел бы к профессору гораздо раньше, но Толя не решался показывать свою работу, не доведя ее до конца. Целый месяц он трудился в механической мастерской, а по вечерам, сдавши суточную продукцию, задерживался еще часа на три и что-то прилаживал к своему токарному станку. Кроме того, рабочие замечали, что по воскресеньям Толя ездит через залив на южную сторону и копается там в свежевыпавшем снегу.

Но приблизительно через месяц после приезда Толя решился обратиться к начальнику экспедиции.

– Хочу попросить вас, Андриан Михайлович, – сказал он, – разрешите выписать со склада морозного порошочку, которым вы ледяные стены чините. Тут я кое-какие пустяковинки сделал… жалко все-таки, чтобы растаяли.

И, развернув принесенный с собой сверток, Толя выложил на стол шахматы, сделанные изо льда: точеные круглоголовые пешки, зубчатые туры, бородатых королей с длинной мантией, немного похожих на профессора Чернова… Шахматная доска также была сделана изо льда – одни квадраты из прозрачного зеленоватого, а другие – из мутнобелого.

Эти ледяные фигурки не имели ничего общего с задачами экспедиции, но не такой человек был профессор, чтобы отпустить молодого токаря с равнодушной запиской– «Выдать подателю сего «

– А как ты делал фигуры? – спросил профессор. – На токарном станке? А с какой скоростью резания? И лед не таял? И зубчики не крошились? А почему это пришло тебе в голову?

Толя, смелея, вытащил книжку Георга Крафта.

– Если в старое время мастера работали, – сказал он, – нам стыдно отставать. У нас и техника новая, и сталь лучше. Я думаю, можно отделать ваш дом по книжке полностью.

– Великолепно, – подхватил профессор, – пусть у нас будет музей ледяного мастерства. Давай условимся, в вечернее время ты постепенно обставишь дом, сделаешь мебель, посуду, всякую мелочь… Потом зимой сделаем крупные детали: колонны, скульптуру, архитектурные украшения. А в будущем году построим ледяной корабль, погрузим на него наш дом и повезем по всем морям в Ленинград. Пусть сомневающиеся посмотрят, что можно сделать изо льда.

Так началась работа Толи по отделке ледяного дома. За шахматами последовал ледяной столик, письменный прибор, ледяной камин с ледяными дровами, ледяная кровать, лампа, стулья. Всякий раз, принося новую вещь в музей льда, Толя с удовольствием думал, как все это будет погружено на корабль и ледяной дом поплывет по Тихому океану, мимо Китая, Вьетнама, Суматры, Цейлона… Суэцкий канал, вероятно, слишком мелок для ледяных кораблей, придется огибать Африку с юга.

– Голько перенесет ли дом африканскую жару? – беспокоился Толя – А впрочем, всегда можно будет починить его новым льдом.

5. Грузовой ледоплав

ВЕЗТИ ледяной дом в Ленинград на показ ученому миру не понадобилось Как только открылась навигация, с первым же пароходом на остров Вулканический прибыли гости: правительственная комиссия, эксперты, представители исследовательских институтов, корреспонденты газет. Профессор показывал гостям ледяной дом и, удерживая за рукав смущенного Толю, говорил:

– А это наш главный мастер – первый токарь по льду.

Гости с интересом рассматривали изящно отделанные льдинки, расспрашивали, как это изготовлено. Но Толя, подобно истинным мастерам, не видел ничего особенного в своей работе.

– Обыкновенное дело, – говорил он, – пилили дисковой пилой, обтачивали на станке Колер даешь с самого начала, еще в воду – до замораживания. Картины на окне не я делал – у нас художник есть Матвеев – начальник клуба. Можно писать краской на бумаге, можно делать мозаику из цветного льда – так даже ярче будет.

Осмотр быстро закончился. В музей пришел инженер доложить, что рабочие приготовились. И профессор Чернов повел гостей на берег показать им свою основную работу, которая медленно и последовательно готовилась в течение всей зимы.

Сегодня в заливе царило необычайное оживление. На воду была спущена целая флотилия – штук восемь резиновых надувных лодок. Все они собрались вокруг небольшого пароходика опытной станции, который назывался «Грозный». Когда профессор вышел на берег, «Грозный» дал гудок и медленно двинулся по глади залива, выбрасывая за собой длинную сеть. По мере того как сеть разматывалась, лодки выстраивались вдоль нее. По внешнему виду это похоже было на рыбную ловлю.

Описав полный круг, «Грозный» вторично дал гудок, и лодки одновременно двинулись вдоль сети. На корме у каждой лодки стояли аппараты, похожие на небольшие пушки. Когда лодки тронулись, аппараты начали выбрасывать плотную струю искрящейся жидкости, окруженной клубами густого пара. Сразу повеяло холодом, воздух стал свежим и пахучим словно после грозы.

Внезапно в клочьях расплывающегося пара засверкапо что-то ярко-белое и в ту же минуту лодки оказались внутри всплывающего кольца из свежего, только что приготовленного льда, прилипшего к металлической сети.

Обойдя первый круг, лодки тут же начали второй. Работа эта до смешного напоминала деревенский хоровод. Лодки двигались внутри кольца одна за другой, сохраняя дистанцию, рулевые поливали воду искрящимся составом из своих короткоствольных пушечек, и вода тут же превращалась в лед. Начертив на синей глади залива ярко-белый овал, лодки повернули к центру, чтобы заморозить воду по радиусам, и у овала возникли спицы, – он превратился в сплющенное колесо. Затем каждая лодка принялась заделывать синие оконца между спицами. Постепенно синего оставалось все меньше – белого становилось больше и в конце концов лодки оказались на поверхности льдины, словно рыбы, выброшенные на отмель.

Закончив льдину вчерне, рабочие принялись возводить на ее поверхности различные сооружения: бортики по краям, ледяной куб на носу, а на корме нечто вроде открытой палубы. Натренировавшись в течение долгой зимы, люди научились работать слаженно и ритмично, выработали специальные приемы. По краям льдины стояли насосы, шумно хлюпая и чавкая не в лад. Они всасывали воду десятком ртов сразу. Возле каждого насоса находился рабочий со шлангом, напротив него другой с отполированным баллоном, напоминающим по форме огнетушитель. Работа их была похожа на своеобразную дуэль. Один направлял струю воды, а другой навстречу воде сыпал поток бисерных пылинок и там, где две струи скрещивались, вода превращалась в рыхлый, похожий на сахар, лед. С поразительной быстротой рабочие возводили плоские возвышения, башенки, кубы, ограды, ступеньки. Льдина постепенно приобретала характерный облик парохода, или, точнее, баржи с высоким носом и обширной плоской палубой. И это действительно, была бяржа. Как только были закончены палубы, на носу укрепили два кольца, пепекинули канат на «Грозный», и хлопотливый буксир потащил новорожденную льдину к пристани, где ее уже ожидали бухты каната, якорь, цепи, бочки, ящики палатки, штабеля баллонов и сборные камеры со сложной системой труб.

Пока портовый кран перегружал на лед тяжелые части машин, некоторые судостроители превратились в грузчиков, а Толя Зайцев, вооружившись малярной кистью, начал выводить на сахарном борту льдины яркие буквы:

«ПОБЕДА»

Грузовой ледоплав № 1.

6. Путешествие на льдине

КОРОЛЕНКО в своих воспоминаниях приводит историю – о некоем англичанине, который предложил премию тому, кто выдумает новое слово. Видимо, анекдотический англичанин не подозревал, что новые слова появляются в языке вместе с каждым новым явлением и новым понятием.