Текст книги "Дебют. Как НЕ стать писателем"

ᴆ
ТЕМНАЯ СТОРОНА

«Мне слава ни к чему. Слава нужна мне была не для того, чтобы почувствовать себя выше других, а чтобы почувствовать себя равным другим»

[Е. Шварц, из дневников]

↓
КОРПОРАЦИЯ «ЛИТЕРАТУРА»

Раньше я не писал о себе, кроме пары рассказов. Это не захватывает. На пресс-конференции «Дебюта» председатель Колбасинский отметил, что авторы стали меньше писать о себе, и это его радует. Я не знал, что и думать: многие ведь пишут о себе; так что же, у них теперь нет шансов, потому что это не нравится Колбасинскому? И все же, «Юный кот», с которым я оказался в длинном списке, написан не о себе. У меня определенно больше шансов, вот какой я сделал вывод. Но попадание в финал меня не занимало; то, что я в длинном списке, уже круто, о чем еще можно мечтать? И все же, пока у участников длинного списка из Уфы, Твери и прочих регионов вовсю брали интервью телеканалы и газеты, поздравляя земляков, на меня всем было наплевать. По прихоти организаторов «Дебюта» я представлял Петроград, хотя и заявлялся от Москвы; надменному городу было совсем не интересно, что в нем появился молодой автор. Уверен, что и с Москвой случилось бы то же. Нужно было заявляться от Уфы.

Так почему я решил наконец написать о себе? Эта повесть – не ода лузерству и отчаянию, пускай и пропитана их ядами. Главное, что она может быть полезна тем, кто, открыв рот, будто птенец, смотрит снизу вверх на русскую литературу, на нынешних ее жрецов. Стать писателем значит получить право говорить. Каждый распорядится им по-своему, но оно нужно писателю для того, чтобы его голосом говорили другие, те, у кого права голоса нет или мало, и чья единственная возможность быть услышанными – внимание писателя. Писатель, который говорит только о собственных произведениях или жонглирует знанием стилей и течений, не пользуется этим замечательным инструментом, игнорируя свое предназначение. Он вправе так распорядиться своей возможностью, потому что добился ее. Но появление подобного писателя для остальных будто холостой выстрел. Премия «Дебют», проводя сакральный процесс обращения никому не известного человека с улицы в писателя, не предоставляет таких широких возможностей: в полуминутные речи умещаются лишь банальности. Определяя, кому выдать счастливый билет в литературу, а кого вышвырнуть за борт, организаторы дают высказаться только победителям. Побежденные, приехав порою за тысячи километров, стоят статистами, истуканами, призванными оттенять чужое счастье. Они не заслуживают права говорить, что означает: им нужно либо работать дальше, что, если рассмотреть историю премии, никогда и ни к чему не приводило, либо сдаваться.

Молодые авторы, о которых говорю я – на самом деле не совсем «молодые авторы». Точнее, не все. Это не те, кто сочиняет в уюте просторной квартиры, укравшись пледом, у которых родители бизнесмены, инженеры или художники, жизнь гарантирована, и ничто не мешает забавляться словами. Нет, мои молодые авторы практически неотличимы от гопников, только это гопники в силу «бытия, определяющего сознание». Это не осознанные маргиналы, выбирающие позу, это обычные люди из обыкновенных семей и домов, обреченные на скучную жизнь, предающиеся доступным им развлечениям вроде алкоголя и прогулок по району. Таких людей не так уж мало, понаблюдав за ними или даже пообщавшись, вы вероятнее всего не разглядите в них писателей, они не признаются в этой мечте и самим себе, потому что понимают: писательство, литература – это другой мир, в котором их не примут. Они работают на незатейливых работах вроде мерчандайзера или торгового представителя, а то и вовсе грузчика, их интересы незамысловаты, вкусы просты что в музыке, что в словесности. У них просто нет времени и возможности развивать вкус, надо жить, решать повседневные заботы, вырваться из которых им может помочь только чудо. Но эти люди, как никто другой, знают, что чудес не бывает.

Они, представляете, пишут. И дают почитать друг другу, и крайне редко организуют какой-нибудь кружок, самиздат или любительский плохонький сайт. Кто-то любит дрочить, кто-то ищет спасения в играх, кто-то смотрит все подряд кино, ну а эти люди проводят время вот так. Я и сам из этой среды. Мы выдумывали собственные «премии», голосовали на лифтовых площадках домов возле теплой батареи, потому что пойти было больше некуда, и вручали их друг другу вместе с призами в виде бутылки пива и сухарей. Мы не могли допустить для себя мысль, что когда-нибудь кто-то из нас может получить настоящую премию. Я не боюсь быть осмеянным, если скажу: эти люди еще никогда не проникали в литературу. Я взял на себя ответственность представлять этот класс людей – обывателей, главный объект ненависти творческих персон. Эти люди были за мной, когда я готовился идти на вручение. Даже если мы проиграем, то не будем в этом одни и уравняемся в проигрыше с профессиональным, чистокровным литератором, одним из наших соперников. Так я думал, ведь победитель может быть только один.

Деньги интересовали куда меньше, но интересовали. Я мог бы возродить из пепла свадьбу, а большую часть отправить матери; ей бы хватило. Я старался не думать о деньгах, а вот она не могла. В разговорах со мной сквозила надежда, и я отвечал, как умел и как мог: «Что-нибудь придумаем». Знаю, в день награждения она будет болеть не за меня, а за деньги. Я буду единственным в зале, чье сознание определено тем бытием, о существовании которого никто из этих людей не хотел бы знать.

«Дебют» никогда не ошибается в выборе – все, кого награждают премией, потом определяют будущее литературы, сказал в интервью один известный писатель.

– Неужели на этот раз ошибется? – нервно думаю я. Победа моих соперников станет победой государств, которые они представляют, победой критиков и редакторов, которые их поддерживают, и даже координатора премии Сладниковой, при журналистах желавшей успеха одному из них. Моя победа станет победой людей, у которых нет в жизни надежды: от бедных моих родителей до молодых неприкаянных авторов, болтающихся по дворам и скамейкам огромной страны.

Я написал черновик речи, которую скажу, если мне разрешат открыть рот – оргкомитет заставил. Он глупый, более того самоубийственный. Знаю, что из-за него меня не полюбят, что маститые редакторы из жюри, прочитав, рассмеются:

– И этого дебила мы взяли в короткий список!

И, споря в последний вечер, кому отдать все-таки премию, будут шутить, разряжая усталость:

– Ну не Стократову же!

Но сочини я что-то другое, поступил бы неправильно. Нажимаю на кнопку «Отправить», и письмо улетает Сладниковой.

Я не литературный человек, хотя, разумеется, литературу люблю. Я обыкновенный обыватель, каких много, и с какими окололитературная публика обычно не церемонится. Только пишущий. Иногда читаю гороскопы, смеюсь над видео с домашними животными, люблю пятницы и смотрю сериал «Кухня» по вечерам. Мой литературный процесс – это чтение чужих книг и написание собственных. Когда произведение готово, начинается в чистом виде спорт, соревнование. Я ознакомился с творчеством соперников в меру его доступности, и отношусь к ним с уважением. Но меня, как любого нормального мужчину, устраивает только победа.

«Юный кот» – один из романов, составляющих написанную мной книгу «Свобода», целью которой я ставил рассмотреть это понятие, для многих неоспоримое и однозначное, в разных ракурсах. Когда я работал, совершенно не думал ни о каких премиях и публикациях, и только потом начал всем этим заниматься. Вообще же, мне хочется писать что-то светлое, что радовало бы людей и развлекало, например, помогало расслабиться в конце тяжелого дня. Но мой мозг и мое мировосприятие устроены таким образом, что получаются совсем другие вещи. В этом, наверное, есть определенный внутренний конфликт. Надеюсь, что когда-нибудь напишу произведение легкое и жизнеутверждающее. Это будет следующая ступень мастерства.

Не считаю себя интеллигентом и убежден, что писатель не обязан им быть. Как и читатель. Наверное, только критик должен быть интеллигентом. У меня нет литературных манифестов, и я не собираюсь заниматься их составлением. Я благодарен своим родителям, любимой, Господу Богу и городу Москве, и считаю эти слова важнее любых воззваний. Литература – один из видов человеческой деятельности, в котором, так же, как и в других, люди стремятся добиться успеха. И здесь работают все те же законы, что в остальной жизни. А учитывая стремительно накаляющуюся обстановку в мире и в головах, она вообще скоро может отойти на задний план, как и многие другие мирные человеческие занятия. Но хочется верить, что и в следующем году, и через много лет будут и премии, и победители, и новые открытия, а не грохот снарядов и стоны людей, лишившихся дома, семьи и надежды.

Я знаю, что в каждом городе моей страны и на окраинах, и в центрах живут молодые люди, которые хотят чего-то добиться. В том числе многие – стать писателями. Это нормально для молодых людей, мечтать о писательстве. Им очень часто тяжело и не хватает сил. Не хватает решительности, терпения, работоспособности. Стойкости, чтобы переносить удары окружающего мира, который им не нравится. Способности пойти с ним на компромисс, когда это важно. Желания взглянуть на него – да и на себя – по-новому. А часто просто не хватает друзей, не хватает любви. Я обращаюсь к этим людям. К каждому, кто страдает от одиночества, сомнений, мелких неудач, кто чувствует себя лишним, испытывает страх, кто убежден, что жизнь безрадостна, а счастье никогда не наступит. Вас мучает неудовлетворенность от того, что приходится заниматься совсем не теми делами, для которых вы предназначены, а когда эти другие дела заканчиваются, на писательство уже не остается сил; да и зачем? – думает молодой человек: ведь никто никогда не поймет, не оценит, не опубликует. Я хочу сказать им: ребята, верьте в свою мечту и работайте. Будет очень тяжело. Но не прекращайте работать и не прекращайте верить.

Это чувство, когда то, что ты делаешь, кому-то нравится, и кто-то его оценивает столь высоко – бесценно. Желаю каждому его испытать. Никогда, никогда не сдавайтесь! Все получится. Все будет.

Литература жестока – она как крупная корпорация в маленьком городке, куда все стремятся устроиться, чтоб убежать от отчаяния, но попадут немногие. А с теми, кто не попадет, даже не станут разговаривать. Нет вас, ребята. Не существует вас.

↓
КОСТА-РИКА, КИЕВ, ТЕЛЬ-АВИВ

С недавних пор я хожу в тренажерный зал. Не потому, что настраиваюсь на вручение как на последний бой. Ситуацию, когда исход, решение – победа или позор – никак от тебя не зависит, а зависит от решения людей, которых ты даже не знаешь, нельзя назвать боем. Понимание, что ты не можешь что-то изменить, повлиять на решение, сильно нервирует. Но занимаясь на тренажерах, я то и дело вспоминаю о «Дебюте». Предстоящий финал занимает все мысли. Попадание в длинный список из пятнадцати фамилий воспринималось мною как случайность, нелепость, сбой в программе. Сейчас, изучив всех, кого я обошел, с удивлением заметил, что у некоторых изданы книги, и даже модные издания печатают на них рецензии, берут интервью. Короткий список – это уже уровень, претензия на победу, в моем случае претензия на то, чтобы на тридцать первом году жизни я имел право, наконец, назвать себя писателем. Я имел право начать существовать для литературы, возникнуть в ней. Мои конкуренты из Киева и Тель-Авива уже давно существовали в ней. Они были писателями, и вручение премии им стало бы признанием заслуг, но никак не инициацией, никак не посвящением в писатели, не рукой помощи, протянутой молодому автору.

Представляю выход на сцену. Я внимательно смотрел записи прошлых лет и понял, как это будет волнительно – обращенные на тебя огромного зала. Понимаю, что, если проиграю, нужно будет время, чтобы от этого отойти. В любом случае трагедии не случится, так что это время не затянется. Но другая, леденящая душу сторона моей личности напоминает:

– Это твой единственный шанс в жизни, он никогда не повторится.

Другого «Юного кота» я не напишу, а если и напишу, он будет повторением, а за повторение даже в не включат в длинный список. Финал «Дебюта» – это максимум, которого я мог достигнуть в жизни. Я приблизился к вершине, которая сама по себе не может быть самоцелью и не может восприниматься как абсолютная победа. Но она поможет сделать шаг в другое измерение, где жить, творить и мыслить можно будет уже на совсем другом уровне. Если меня перед последним шагом сбросят с этой вершины, мне уже никогда не подняться к ней. Я чувствую это каждой клеткой, и с этим чувством в меня входит ледяная вечность, она замораживает мой организм, и кажется, что еще пара дней этого осознания – и я превращусь в несуразный кусок льда, который рассыплется от прикосновения пальцем.

В этом году прошел чемпионат мира по футболу, и в нем участвовала сборная Коста-Рики, которая не добивалась в футболе никаких успехов, и вдруг вышла в четвертьфинал. Такие команды-сенсации, футбольные карлики приближаются к полуфиналу вплотную, выворачиваются наизнанку, играют на пределе мастерства. Но почему-то попадание в восьмерку сильнейших становится для них заколдованным результатом, выше которого не прыгнуть, что бы они ни делали, и в одну вторую проходят только те команды, которых там ждут. На одной четвертой сказка всегда заканчивается, и карета, домчавшая их до этой стадии, в самый последний момент, по решению судьи или пенальти, обращается тыквой. Для зрителей на следующем турнире будет новая Коста-Рика, но для игроков тот обидный проигрыш так и останется высшим достижением в истории. Я боюсь остаться Коста-Рикой в этом чемпионате по литературе. В последние дни чувствую, как при мысли о «Дебюте» во мне просыпается страх. Это страх смерти.

↓
К СОЖАЛЕНИЮ, ФИНАЛА Я НЕ ЗНАЮ

Изучаю своих соперников. Конкурентов. Практически недругов – один из них, вполне возможно, перекроет мне дорогу к счастью, убьет хрупкую мечту стать писателем, когда-нибудь иметь голос. В то же время это мои коллеги. Парадокс. Заочное знакомство с не приносит радости. И не потому, что чувствую их силу, как раз наоборот.

Я в номинации «Крупная проза». Рядом с людьми, у которых есть все, что нужно для жизни – израильским программистом, киевским арабистом. Медковский, арабист, автор романа «Попугай» – оригинал. Он играет словами и смыслами. Он из тех авторов, понимаю я, чья жизнь является продолжением литературы, кто создает не просто прозу, а себя как голограмму, проекцию созданного собою мира. С такими всегда тяжело; посмотрев презентацию Медковского на одном из прежних «Дебютов», я убедился в этом. Хотя и несет он чушь, но девочкам нравится, а тем редакторам и критикам, для которых литература – это в первую очередь жест, поза, перформанс, и подавно. Разумно предположить, что именно такому автору дадут слово, потому что именно его слово украсит премию, а никак не манифестация обывательства. Но проза киевлянина меня разочаровывает. Романа-финалиста в свободном доступе я не нахожу, только маленький отрывок про то, как он бухал с каким-то послом в Сирии. Со страницы на сайте «Дебюта» попадаю на старый рассказ Медковского. Объекты повествования – космические члены и космические задницы, и между ними разворачивается некая космическая футурама. Закончится вся она, как и водится, тем, что все накрывается звездой.

Господи, думаю я, все это было в литературе, и было в таких количествах! Лет пятнадцать назад оно бы вызвало любопытство, но не сейчас. Вспоминаю, что это старый рассказ, а еще вспоминаю свое раннее, то, что писал в шестнадцать-семнадцать. Там было жестче, и концентрация мата, извращенных убийств и тех же самых елдаков на страницу превышала показатель Медковского в несколько раз. Так что кое-чем мы с ним вполне могли бы мериться, возникни вдруг необходимость. Правда, я свои прячу, а он нет. Значит, считает литературой.

О программисте Догоренко мне не удалось узнать ничего. Кроме того, что в Израиле его вроде как знают. Но благодаря чему, как давно знают, не ясно. У автора есть страница на прозе.ру, и там даже выложена первая глава его «Гвоздя», который, возможно, и будет вбит в мою надежду стать писателем, а заодно и в Медковского-попугая. Но не буду торопить время – бывает, гвозди ломаются, гнутся, бывает, у них неожиданно отваливаются шляпки, если это не гвозди, сделанные из людей. К сожалению, понять это не представляется возможным – в первой главе никаких объяснений происхождению гвоздя не дается. Но я и без этого помню, что гвоздь крепкий, ведь именно его Сладникова назвала лучшим в крупной прозе. Мне нравится, как написан «Гвоздь»: гладко, без запиночки, читать его – одно удовольствие, словно реченька течет. Но о чем он, зачем? Ну, есть неуправляемый солдат. Не чтит устав, не уважает дедовщину, одинокий волк. Чтобы не мешал и не вносил смуту, его отправляют на Луну, но и там настолько неуправляем, что его присутствию никто не рад. Неужели роман завершится как какой-нибудь «Интерстеллар»? Ведь только это может оправдать его высокое признание. К сожалению, финала я не знаю.

Зато знаю другое. Мой «Юный кот», его герой и история – такие, каких вообще никогда не было и не будет. Это не богато написанный и уж тем более не гениальный роман – но в том, что он уникальный, у меня нет никаких сомнений. Я готов лишь признать, что он читается сложнее, чем тот же «Гвоздь», но это потому, что у меня нет времени, чтобы сесть и грамотно отредактировать. Жизнь круглосуточно заставляет меня заниматься тем, что мне не нужно, не интересно и не несет никаких перспектив, но позволяет выжить, прожить, пере-жить. Выкроить у этой жизни пятнадцать минут в день, чтобы написать что-то – счастье. «Юный кот» – это натянутый нерв, выдуманный, но прожитый, пережитый, он был написан кровью – в прямом смысле слова, он написан на изломе и, черт возьми, он должен же когда-нибудь конвертироваться во что-то еще, кроме бесконечного воспроизводства самого себя. Вспоминаю, что «дебютантов» издают за рубежом. Для иностранцев мой «Юный кот» будет куда интереснее, самонадеянно думаю я: в нем больше русской литературы.

– Да кто ты такой, клоун и гопник с окраинной скамейки, еще вчера ты работал грузчиком, а сегодня судишь о работах профессионалов, озаренных талантом, наделенных мастерством, и позволяешь себе принижать их, смотреть на них свысока?

Но ничего не могу поделать – я задвинул в себе мысли о политике, личностях конкурентов, их жизненных и литературных судьбах, заслугах, опыте и группах поддержки. Я сравниваю только то, о чем мы пишем, и, наверное, зачем. И никак не могу заткнуть себя:

– Проиграть кому-то из них будет обидно.

↓
ПЛОХАЯ ПРИМЕТА

Юнна уехала по работе, подыхаю с тоски. Все чаще чувствую, как не хватает друзей, элементарного общения. Столько лет гонялся за личной жизнью, а теперь ее стало слишком много. Всего лишь выпил пива и ощутил, что хочу с кем-то встретиться, просто посидеть, поговорить о жизни. Но в этом огромном городе мне было не с кем, да и нужно было кормить кота. Вот так и сидел с котом, пил, пока пиво не кончилось. Пришел в магазин за новым. Заодно решил взять игристого. Напиток победы на случай моего успеха он, конечно же, должен быть в холодильнике, потому что в то время, когда закончится церемония, алкоголь уже не продадут. Главное – не выпить его сегодня, когда снова кончится пиво. Плохая примета. Возвращаюсь домой подвыпивший, и тут – как некстати! – звонит мать.

– Кот умер, – говорит она и плачет. Это другой кот, не тот с которым я пил. А который остался с родителями, которого я помнил с детства. Ну, как помнил? Временами вспоминал.

Я молчу, не зная, что и сказать. Конечно, «что-нибудь придумаем» здесь неуместно, а я привык всегда так говорить. Бедные мои родители, думаю я всякий раз, разговаривая с ними, как же у них мало поводов для радости! Я, если честно, уже не припомню, когда в последний раз они случались.

У нас было три кота, и все поочередно умерли за этот год. Но последний, Моцарт, он был особенный. Практически всю свою жизнь он был с нами, с тех пор как его принес на руках отец в день моего семилетия:

– Это Моцарт, – просто сказал он. Кот продавался в одной клетке с сенбернаром, а тогда был популярен фильм «Бетховен», в котором именем композитора назвали собаку. Такая вот простая аналогия, так закрепилось имя. Моцарт дожил до двадцати трех лет и очень со мною дружил. Я, конечно, не скажу родителям, как тяжело мне самому, а отделаюсь какой-нибудь ерундой, и мы вернемся спустя пару фраз к клубку наших вечных и неразрешимых проблем.

– А у тебя от кредита хоть что-то осталось? – осторожно спросит мать. Речь, конечно, о том, что на свадьбу.

Настроение, несмотря на пиво, окончательно портится. Кредит был профукан, в чем я и признаюсь. Как русский человек из анекдотов, я профукал его понемножечку, даже не понял как. Не на пиво, конечно. Но вспомнить, на что же конкретно, так и не удается. А отдавать еще четыре года!

Единственный шанс все-таки сыграть свадьбу – получить эту чертову премию, со злобой думаю я, положив трубку. Родителям станет спокойнее, может, немного порадуются. Какое же это незнакомое нашей семье чувство! Юнна – она пока что совсем не такая, но она тоже мрачнеет, живя со мной, становится раздражительной, депрессивной. Кольцо жизни, вечно сжимающее меня и не дающее сделать вдох глубже и чуть-чуть свободнее, чем требуется, чтобы не сдохнуть, это кольцо теперь сжимает и ее.

Но, несмотря на это, все сильнее убеждаю себя, что проиграть – совершенно не страшно. Собственно, я уже дома и принял новый стакан. И когда иду в уборную на работе, или в офисную столовку, я так же говорю себе: ничего страшного не случится, будь к этому просто готов. Победитель может быть только один, это проигравших много – говорю я себе. Всегда было так, и в этом есть справедливость. Да, я верю в победу, но готовлюсь и к поражению, и даже представляю его. Вот назовут фамилию Медковский или Догоренко – и я выслушаю речь кого-нибудь из них, поаплодирую, спущусь со сцены и с достоинством сяду на место. Досмотрю церемонию, а потом пойду знакомиться с людьми, говорить с ними о чем-то, заводить связи. Без связей же, вроде как, никуда?

Только с одним пока не определился: брать ли Юнну? Ведь ей там будет не интересно, да и других дел полно. Но как она будет горда, если боги литературы выберут меня! Будет ли еще у этой женщины повод гордиться мною? Надо предупредить, что там возможно всякое. Литераторы – публика неоднородная, случись что, и бедная Юнна будет шокирована. Это же не утреннее совещание менеджеров, как-никак. Что-то я совсем забыл о своей Юнне, а она, между прочим, единственная; ведь именно так ее имя звучит в переводе. Я, кажется, говорил.