Текст книги "Дебют. Как НЕ стать писателем"

Георгий Панкратов
Дебют. Как НЕ стать писателем

«Если бы любой из нас захотел признаться, какое у него самое заветное желание, то, которое вдохновляет все его помыслы и свершения, он сказал бы: Я хочу, чтобы меня похвалили. <…> Никто не уверен ни в том, что собой представляет, ни в том, что делает. Нас гложет беспокойство, и, чтобы преодолеть его, мы готовы принять на веру любой обман и стремимся получить одобрение откуда угодно и от кого угодно»

[Сиоран]

0%

↔

ᴆ
СВЕТЛАЯ СТОРОНА

↑
УТРО

Тонкая дверь. Ее можно выбить ногой или просто толкнуть плечом. За дверью крохотный коридор, на одного человека. Здесь он сможет снять одежду и повесить на вешалку. И затем, освободив место другому, отправиться в крохотный туалет или на кухоньку, или в комнату: узкую, продолговатую, приплюснутую, словно ее стены намеренно сдвинуты, как в том эпизоде «Звездных войн», когда главных героев хотят перемолоть в мусороприемнике.

Мне двадцать восемь. Это моя первая московская квартира. Съемная, конечно. Пару часов назад, когда подъехал грузовичок с вещами возлюбленной, даже показалось, что все не влезет.

Из роскоши – поломанная раздвижная кровать, тумба на трех ножках, никудышный старый телевизор, от которого нельзя, по наказу хозяйки, избавиться и который совсем некуда деть. Одну из стен закрывает покосившаяся мебельная «стенка», сами стены тоже кажутся покосившимися, неровными, кривыми. Геометрия квартиры создает впечатление, как будто все окружающее тебя находится под каким-то углом, и только когда выходишь на кухню, ощущение пропадает: вот стул, вот стол, вот самодельная табуретка, накрытая полотенцем, вот газовая плита, вот цветы на столе. Все четко, все ровно – это слово меня сейчас радует: ведь другого, которое бы столь точно выражало все, о чем я мечтал, не находится.

Но зато это не комната, а самая настоящая, пусть и несуразная, квартира. В нормальном районе, Останкино. И в ней даже есть балкон, на который я пытаюсь выйти, но это никак не получается, балкон занят странным предметом – древним проржавевшим двигателем. Его, конечно, можно вынести, но вспоминаю слова хозяйки: для этого потребуется восемь человек. Сколько-то лет назад именно ввосьмером его сюда и затащили. Прямо сейчас с балкона вижу водителя грузовичка, он машет рукой: поторопись, мол, а с меня сошло уже семь потов. Лифта в доме нет, а этаж третий, и половина машины еще не разгружена. Закрываю балкон: ну что ж, моя возлюбленная, как в песне, трата-та, везет с собой кота, а уж ему балкон наверняка придется по душе.

Что все эти мелочи значат в сравнении с тем, что она уже едет? Она в пути, в поезде. Да хоть всю ночь разгружать такие машины, чтобы под утро уснуть, зная: это последний сон в одиночестве. Завтра будет другая жизнь. Завтра вообще Новый год, а это всегда новая жизнь.

Я беспокоюсь только об одном: она еще не видела квартиру. Вдруг развернется и сразу уедет обратно?

↑
ПОГОДА В ДОМЕ

Теперь я вспоминаю. Все то, что было когда-то. До того, как я смог стать счастливым. Вернее, не так: вспоминаю, как я становился счастлив. Вспоминаю годы, минуты, дни.

«Все будет просто волшебно…» – поет в наушниках группа «Смысловые галлюцинации». Угасающее прошлое сигнализирует, что я стал слушать неправильную музыку. Ну да, когда-то я был другим, но от того меня ничего не осталось: я слишком долго изживал того себя, чтобы прислушиваться теперь к сигналам поверженного. Я и подумать не могу, что разгромленный противник когда-нибудь найдет силы и решится на отчаянный и сокрушительный удар.

Мне нравится солист «Галлюцинаций» – простой человек, по крайней мере, хочет таким выглядеть. Он поет о простых людях словами простых людей. Не в смысле бедных или маленьких, нет, обыкновенных. Наверное, эти самые люди тоже думают его словами. Со мной такое случилось. Я верю новой песне больше, чем себе.

Но звонит возлюбленная, и я выключаю песню, восклицаю:

– Юнна!

Такое у нее имя, переводится как единственная. Мы еще не живем вместе, но уже знаю: это случится. С некоторых пор мы пара. Я добиваюсь ее расположения третий год; мы встречались в Петрограде, встречались в Москве, когда она была здесь по делам или проездом, мы все это время переписывались. Мы сливались друг с другом посредством слов. Кого-то в древней песне связала музыка, нас привязали друг к другу слова.

Иду, говорю с нею по телефону. Она рассказывает, как прошел день на работе, какая погода в Петрограде. Я говорю о московской погоде и о своем дне. Мы шутя вспоминаем: важней всего погода в доме. Но у нас пока нет дома. Она снимает в Петрограде, а я здесь. Моя дорога пролегает через парк, до дома в Раменках, где я живу в комнатушке, остается совсем немного: дорога спускается, искривляясь, и затем так же резко поднимается. Фонари гаснут за спиной, когда прохожу мимо них – один, за ним другой, третий. Я вижу в этом знак, говорю Юнне. Но она смеется, говорит, это просто современные фонари. И точно, вспоминаю: это новый мэр Москвы занялся благоустройством. А еще ведь работаю в отраслевом журнале, который не раз об этом писал.

Я уже сказал хозяевам квартиры, что намереваюсь съезжать. Мне предстоит найти жилье для нас и нового квартиранта в комнату. Такой вот бесконечный круговорот в столице: приезжают, селятся в углы, из углов съезжают в комнаты, из комнат – в квартиры, а в их освободившиеся углы и комнаты въезжают другие. Я тоже снимал углы, было всякое. Теперь у меня своеобразный дебют: вместо привычного «сдам угол» я нервно листаю страницу квартиры. К удивлению, однушку снять сложнее, чем комнату. Здесь принцип такой: кто позвонит первым, того и хата. Можешь проехать полгорода, потратить день на дорогу, и все для того, чтобы у входа в подъезд услышать по телефону: «Все, сдали уже». Даже извините не говорят.

Но на этот раз мой внутренний солист «Галлюцинаций» подсказывает: все будет просто волшебно. Следуя привычке, заворачиваю в магазин, беру стейк из говядины и свинины, литровую бутылку пива, йогурты, картофель. Тем временем совсем темнеет, и я возвращаюсь неспешным шагом, наслаждаясь остывающей Москвой.

↑
СОЛНЦЕ ИГРАЕТ С ОГНЕМ

Мне нравятся поезда, которые приезжают утром. Шесть утра, и я открываю глаза в Петрограде. Открывается метро, и ты спокойно едешь на раннем поезде, а метро здесь медленное, спокойное. Не давая глазам закрыться, осматриваешь знакомые станции. Петроград не вызывает во мне эмоций, я не чувствую его. Поэтому, наверное, полжизни, а то и больше прожил в других городах. Выхожу на «Площади Мужества» и сразу отправляюсь есть шаверму. Подкрепившись, отправлюсь к Юнне, она живет здесь недалеко.

Я первый посетитель. Мне наливают чай, и я долго сижу у окна. Юнна сладко спит, повернувшись носом к шкафу; у нее странный шкаф стоит посреди комнаты, и кровать прислонена к нему. Пожелал ей вчера сладких снов, я их всегда желаю. Она любит бабочек и летает во сне будто бабочка. А я люблю ее. Об этом так приятно думать, прихлебывая утренний чай. За окном ползут сонные трамваи, красно-белые как «Спартак».

В соседних «Цветах» покупаю цветы и вазу, тоже с бабочками, Юнне должна понравиться. Букет длинный и узкий, с сиреневыми цветами; выясняю, что это за цветы, но сразу же забываю. Иду мимо старого кинотеатра, пятиэтажных домов, вдыхаю утренний воздух. Вспоминаю, как однажды, пару лет назад, шел здесь же, провожая ее домой, но не один, а в компании пьяного грузчика из магазина, в котором мы и познакомились. Там было много нормальных парней, но тот тип мне не нравился, он был агрессивен и глуп. Юнна позвала его, стесняясь остаться со мной вдвоем, впрочем, потом он исчез. Мы шли, и я смеялся, рассказывая что-то Юнне, и тут он прервал меня:

– А почему ты Юнну называешь на вы?

Я не сразу понял вопрос. Называть ее на вы было естественно, и я даже не замечал это сам.

– Мне так нравится, – бросил короткий ответ.

Она была моей начальницей на той, забытой, временной работе. Потому и называл ее на вы, к тому же она старше – подумать только, на целых десять лет! Я выдавал косметику в отделе небольшого сетевого магазинчика, а она была в нем управляющей.

«Космос глубокий, я одинокий», – завыл в плейере поп-исполнитель, и я немедленно нажал на стоп. Сегодня для меня будет играть другая музыка. Даже не для меня – для нас.

Она встречает меня возле двери, где после той встречи, два года назад, сказала: «Мы никогда не увидимся». Никогда прошло, и теперь мы любим друг друга. Мы встречаем холодное петроградское утро, и суровый кот, не узнавший меня, вновь приступает к осторожному знакомству. Нам предстоит еще долго жить вместе, кот, хорошо бы нам подружиться.

Вечером пьем вино, строим планы на будущее. Она переведется в московский офис, соберет вещи, сдаст ключи, наверное, к Новому году, а я и рад: до него не так далеко. Рассказываю о себе: совсем недавно мысли о будущем вселяли тревогу, я месяц не мог найти работу, шатаясь по Москве, и уже не знал, как рассчитаюсь с хозяйкой, как вдруг меня пригласили в крупное информационное агентство. Работать в организации с мировым именем – мог ли я мечтать о таком, стоя у прилавка и сверяя артикул с накладной?

Мог, конечно. Примерно об этом я и мечтал.

– Поздравляю, – улыбалась Юнна. Мы наслаждались звоном бокалов из богемского стекла, играла песня:

 
Солнце играет с огнем, мы играем с ветром.
Нам так светло. Мы вдвоем вместе станем пеплом.
И когда солнце зашло, как же ты просила
взять за собою тебя на вершину мира.
 

На ее холодильнике много магнитов. Когда мы начнем жить вместе, все переедут к нам. Появятся новые, жизнь впереди большая. А пока я достаю из сумки маленького синего дельфина и цепляю на дверцу, рядом с точно таким же. Юнна поправляет: теперь дельфинчики соприкасаются носами, будто целуются, окруженные россыпью крошечных магнитов-дельфинят. Уезжая в Москву, я взял одного дельфина и хранил его как драгоценный подарок. Он всегда был со мной, символ мечты о Юнне. Мечта исполнилась, дельфины воссоединились.

↑
ВАШ ЗВОНОК ОЧЕНЬ ВАЖЕН

Я стою на горке у метро «ВСХВ». Рядом красивый храм, мимо него хожу по утрам на работу из общаги для курсантов пожарной академии, где живу. Хотя уже давно там не работаю, но об этом пока что никто не знает. Но уже через несколько дней я уеду: новая зарплата позволит снять комнатушку недалеко от офиса. А пока наслаждаюсь последними днями в лучшем районе Москвы.

Но сейчас я в смятении. Телефон Юнны выключен, а ведь мы договорились встретиться через час, и мне срочно нужно сообщить ей, куда ехать: на «Спортивную», где ждет сюрприз. Я никогда не летал самолетами, и сама мысль, что она где-то в небе, когда я здесь, на земле, тревожит. С тех пор, как она написала из Турции, что направляется в аэропорт, не нахожу себе места. Вроде рейс должен был прибыть, а она все вне зоны доступа.

Отправляюсь на «Спортивную», решив, что больше ждать нельзя. Именно там должно начаться наше путешествие. Юнна долго думала, приезжать ей или нет, встречаться ли со мной, мы перебрасывались сообщениями раз в два или три дня с момента последней встречи, я убеждал ее, увлекал. Для себя я давно знал, что Юнна будет моей, но если сегодня не встретимся, сроки сильно сместятся.

Пишу смс. «Перезвоните. Ваш звонок очень важен». Она звонит, едва я захожу в вагон. Перекрикивая монотонный шум, объясняю, где мы встретимся. Юнна ближе к «Спортивной», она будет ждать меня там.

Возле метро достаю 0,2 красного, выпиваю, морщусь, кидаю бутылку в урну. С каждым шагом напряжение растет, но теперь, залитое вином, оно не столь навязчиво. Концентрируюсь на положительных эмоциях, предвкушении встречи, извлекаю две мятных жвачки и старательно жую.

Юнна рада увидеться. Она и сама, к моей радости, пропустила бокал вина. Заказываю еще по одному, а вот с едой что-то не складывается: обслуживают банкет. На банкете нет трезвых лиц, я предлагаю Юнне поспешить.

Тащу за собой ее чемодан. Юнна рассказывает про Турцию, Петроград, про магазин, в котором я когда-то выдавал витамины. Мне это нравится: не нужно говорить самому, я не люблю говорить много, а самое главное уже давно сказано.

↑
ВСЯ МОСКВА БЛЕСТИТ

Юнна любит воду и любит приезжать в столицу. Мы прокатились по холодной Москве-реке или, как говорят здесь, Москва-реке, сидели в уютном зале теплохода и пили вино, выходили на воздух, оставаясь вдвоем на корме счастливого судна, смотрели красоты Москвы. И все за крохотную по московским меркам сумму. И все же на встречу мне пришлось долго копить.

Разговоры удивительно просты и убедительно серьезны. От легких вроде снов и фильмов мы переходили к главным: кем были родители, как они нас воспитывали, какие предпочтения в еде и развлечениях – все в ненавязчивой, шутейной форме, но информативно.

– Мы, оказывается, во многом совпадаем.

Словно детали конструктора, мы сопоставляли форму друг друга, стараясь понять, надежным ли будет скрепление, прочным ли. Шутки, полунамеки, игры взглядов и слов, беседы о судьбах мира не дали бы такого понимания. Мы проплывали московский кремль, и Юнна захотела сделать фото. К тому моменту я все понимал. И был не счастлив, но доволен. Удовлетворен. Я прежде не испытывал такого чувства, в ту пору, когда писал стихи, полные нежной влюбленности и романтичного отчаяния, а ведь это было всего несколько лет назад. Тогда я был несчастен. Что изменилось? Ведь, в сущности, просто прошло время. Я стал взрослее. Теперь самым глупым порывом на палубе теплохода могло быть чтение вслух стихов. Писать стихи, мыслить стихами – было первой привычкой прошлого, которую я изжил. Больно не было. Может быть, неприятно.

Зато теперь, исполненный внутреннего довольства, я выхожу из такси с красивой достойной женщиной, забираю багаж, прощаюсь с водителем и гляжу в небо, в котором мерцают звезды – подсветка гостиницы «Космос». И случись мысль, что вместо всего этого я писал бы стихи в темной комнате, меня бы только передернуло. От ужаса и брезгливости.

Я беру ее за руку и веду к сияющему входу, словно к новой жизни, сказке и мечте. Но отдаю себе отчет, что это всего лишь ощущение, сладкое, но проходящее. Впереди еще много работы под названием жизнь.

В номере ждет скромный сюрприз: полосатый кот из модного интернет-магазина. Он полосатый, серый, с длинным хвостом, совсем как кот Юнны, Дым. Это намек на ее кота: мне хочется, чтобы кот стал наш. Да и вообще все стало наше, как великолепная Москва за высоким обзорным окном.

Юнна прыгает от счастья, завороженная видом, смеется, поет:

 
Вся Москва блестит, вся Москва горит,
вся Москва сияет между на-а-ми.
Я не знаю тех, кто бы не зажегся ей в ответ!
 

Она хохочет, кидается в меня подушками, я тоже не сдерживаю радости, что-то шепчу, обнимаю, и в этот момент она замечает букет. Цветы вроде и стоят на видном месте, но паря в своих счастливых облаках, Юнна не сразу увидела их.

– Гошка, спасибо! Я счастлива! – шепчет Юнна, вдохнув запах цветов.

Букет всего в двух цветах – зеленом и белом. Но не маленький, пышный. «Ищу такой, знаете, – подбирал я слова в магазине. – Чтобы сама нежность…»

– Сама нежность! – восклицает Юнна. На ней серая футболка со смайликом. Смайлик – это буква О в гигантском слове LOVE.

– Ваше счастье – мое счастье, – проговариваюсь я.

В момент наивысшего счастья человек становится точкой. И эта точка рождает новые вселенные. А «Космос» становится точкой для нас, из него на наших глазах, при нашем участии, при нашем восхищенном попустительстве рождается вселенная новой жизни. Которую творят двое, решившие быть вместе.

Мы не говорим об этом, все больше молчим. Иногда пьем вино, выглядываем в Москву. На виадуке в сторону Ярославки стоят автомобили.

– Здесь в два часа ночи пробка, – удивляется Юнна.

Моя Москва всегда была такой, какой я вижу ее из окна «Космоса». Она прекрасна. В тишине гостиничного номера звучат слова:

– Ты действительно уверен, что нам стоит это делать?

Я уже открываю рот и готовлюсь выдохнуть ответ.

↑
ЖИТЬ И РАБОТАТЬ. ПЕРВЫЙ РАЗГОВОР С МОСКВОЙ

В трудные минуты я обращаюсь к Москве. Хотя нет. Пожалуй, это не так. Сейчас у меня все минуты трудные. К Москве же обращаюсь как раз в легкие, праздные минуты. Иногда гуляю просто так, ведь здесь у меня никого нет. Но это не пугает, главное, чтобы был кто-то в сердце. А где поселился сам я, об этом лучше не знать.

– Правильно, жить надо в Москве, – сказал мой первый главный редактор, когда я признался, что прихожу домой только спать.

В столице мне нравится все. Воздух после дождя, широкие улицы, ощущение простора, остывающий вечером асфальт. И даже московское метро не вызывает во мне раздражения, не оттого ли, что я им редко пользуюсь? А парки, скверы, выставка! Мне кажется, они здесь лучшие в мире. В Москве я почувствовал радость и осмысленность жизни. Я никогда не собирался покорять ее, а только выражал восторг. Но все-таки помнил, что приехал не просто так. У меня есть желание – работать журналистом. В Петрограде я не нашел развития. Разве что продолжать работать у Юнны в магазине и совмещать все это с редкими статейками. Поэтому я здесь. В жизни нельзя делать выбор: любовь, например, или работа, одна или другая мечта. В жизни должны быть и любовь, и работа, и все мечты должны исполняться, только тогда можно и самому стать счастливым и поделиться счастьем.

Помню, перед отъездом я пил пиво с другом в Петрограде, и говорил, что ни черта не понимая в журналистике, собираюсь пробиться в эту профессию.

– Это, в общем, не цель, – объяснял я больше себе, чем другу. – Просто я же всегда хотел стать писателем.

Друг кивал, он помнил, как несколько лет подряд я проедал ему плешь ненаписанным романом.

– А это оказалось очень страшно, – добавлял я.

– Какая разница, писатель, журналист? – спрашивал сонный друг.

– Как какая? – изумлялся я. – Писатель – это вечно сияющий свет. А журналист обыкновенный мотылек. У меня должно получиться. Не получилось светом – попробую мотыльком.

Вместе с другом мы убили большую часть молодости на складах: мерчандайзерами, охранниками, консультантами, комплектовщиками. Долгое время я верил, что других работ в принципе нет. И только потом понял, что же гнало меня на них: это была мечта о писательстве. Кем еще устроиться в мире, имея такую мечту? Она приносила нервозность и убивала год за годом молодость. Но мечта не должна быть такой, убеждал я себя. И наконец убедил.

По дороге в «Вавилон», огромный гипермаркет на северо-востоке – цветочная клумба в виде гигантского слова «Москва». Останавливаюсь.

– Я ничего не прошу, Москва, – говорю тихо, – Я приехал, чтобы жить и работать здесь. Просто работать и жить.

↑
БЫТЬ ОБЫКНОВЕННЫМ

Приехав в Москву, я стал посещать храм – подворье Троице-Сергиевой Лавры на Олимпийском проспекте. Провожу много времени у иконы Сергия Радонежского. Церковь учит, что лучше приходить в храм не в минуты слабости и отчаяния, не в плохом настроении, ведь посещение этого места – праздник, в том числе и единения людей. Но для меня сложно быть здесь, когда вокруг много народа. Я прихожу к Богу, а не к людям. Выразить почтение за жизнь, которая есть свет, за то, что он не оставляет меня. Но есть и то, что сильно меня тревожит.

Жизнь кажется четким планом, который нужно просто выполнить, прожить. Она сияет ослепительной ясностью, рекламным слоганом: просто сделай. И с этими словами приходит успокоение: следование плану даст мне все: и развитие, и, в конечном итоге, счастье. Но так было не всегда. Я помню время, когда никакого плана не было, и каждый шаг на перекрестке давался с трудом, потому что был одинаково бессмысленным, в какую бы сторону ни пошел. В кармане лежал блокнот, куда я записывал рифмованные строчки, а голова набухала идеями для будущего романа, который поразил бы мир. Но к вечеру все утопает в литрах и десятках литров паршивого бухла. Те стихи давно на помойке, а новые не подступают, святые слышат мои молитвы: больше никаких стихов.

– Просто помоги мне быть обычным человеком. Самым-самым обыкновенным на свете. Не дай мне сойти с этого пути, поддержи меня. А все остальное сам, – говорю Сергию.

Крещусь, отхожу от иконы, иду к Богородице.

– Я действительно люблю эту женщину, – объясняю тихо. – Хочу о ней заботиться, сделать ее счастливой.

Зачем я это говорю? Потому что Богородица – это новая жизнь. И рождение новой семьи – рождение новой жизни. Я ничего не хочу на свете сильнее семьи.

Неподалеку от храма офис петроградского банка, которому я отдаю кредит. Выходит, Петроград благословил меня на то, чтобы я уехал, и терпеливо продолжает помогать мне даже здесь, думаю с усмешкой. Но ничего, скоро отдам все долги, и можно будет об этом забыть об этом.

Под вечер приеду на ВСХВ. Я часто работаю здесь, возле пруда, к которому спускаются несколько старых ступенек, закрытых почему-то за оградой. Открываю ноутбук и сочиняю дурацкие объявления; я подрабатываю копирайтером, как Гордон Комсток у Оруэлла. Перед началом работы вхожу в социальную сеть: раз в несколько дней приходит короткий ответ от Юнны, а поймать ее онлайн и вовсе невозможно. Она неуловима! Я закрываю глаза и вспоминаю, как мы обедали в столовой на работе.

– Приятного аппетита, – говорил я Юнне. Она всегда отвечала:

– Спасибо, и тебе.

Почему все самое важное в жизни, самое ценное в ней так отчаянно сентиментально? Здесь, не в Москве даже, а в московском Интернете люди противопоставляют ум сердцу. Меня радовало в Юнне то, что она не знакома с интернет-мемами, пабликами, блогами, искусственной повесткой тех же СМИ, в которую я сам все больше погружался. Самое последнее, чего я хотел от жизни – чтобы моя избранница писала «красавчег», «превед», «журнолизд», демонстрируя духовное богатство внутреннего мира, чтобы говорила: «я про что-то» или «от слова совсем». Она, слава богу, не станет такой. И когда приедет в следующий раз в столицу, мы встретимся в обычном симпатичном ресторане, а не каком-нибудь антикафе.