Текст книги "СССР: страна, созданная пропагандой"

Именно роль царских военных и военной разведки отдают главную роль и в перехвате власти, и в создании Красной армии [5–10]. И эта версия закрывает определенные дыры, поскольку без нее нет никакого организационного механизма, который смог бы все это делать. Это все серьезные механизмы, не возникающие на пустом месте. Сегодняшняя Россия, например, и сегодня пользуется организационными и научными разработками СССР, уровня которых не могло быть в Украине.

Придумать новые названия большевики, конечно, могли. Троцкий, например, предложил вместо министра термин «нарком» [11].

Интересно, что Троцкий отказывался от министерской должности: «На пленуме ЦК в октябре 1923 года откровенно рассказал, почему после революции отказывался от высших должностей и не видит себя в роли руководителя страны:

– Мой личный момент – мое еврейское происхождение. Владимир Ильич говорил 25 октября семнадцатого года в Смольном: «Мы вас сделаем наркомом по внутренним делам, вы будете давить буржуазию и дворянство». Я говорил, что будет гораздо лучше, если в первом революционном советском правительстве не будет ни одного еврея» [12].

Советский Союз строился в рамках предельных параметров, даже смерти людей не были препятствием. Они были расходным материалом. Частично это связано c индустриализацией, которая уничтожала крестьянство из-за потребности в рабочем классе. Такое уничтожение «ненужного» класса в пользу нужного частично происходит и в других странах в момент индустриализации.

Серьезно помогало во всех начинаниях закрытость страны. Пограничники и другие люди в погонах должны были охранять границы от внешних врагов, но реально они закрыли страну для своих. Закрытость от любых внешних информационных и виртуальных потоков является нереализуемой мечтой любого пропагандиста. Ни одна мысль, ни один текст, несущий иную модель мира, не мог пересечь границу.

Это в итоге дало мощный результат для строительства закрытого не только физического, но и информационного и виртуального пространств. И именно тогда началось строительство пост-правды, поскольку балом стала править интерпретация, а не факт. Вторичность факта удерживалась тем, что его можно было не допустить к тиражированию, зато нужные интерпретации транслировали вовсю, вращаясь в разных видах медиа. Газеты, журналы, радио, кино, книги, образование и наука говорили одним голосом.

В результате вырастает до гигантских масштабов институт цензуры. Эльдар Рязанов, например, вспоминает цензурные мытарства в связи c фильмом «Берегись автомобиля» [13, с. 47]: «Авторов упрекали в том, что после выхода фильма по примеру Деточкина все советские граждане примутся угонять автомобили. Нам говорили: вообще-то, сценарий интересный, но зачем Деточкин ворует автомобили? Гораздо лучше, если бы он просто приходил в ОБХСС и сообщал, что, мол, такой-то человек – жулик и его машина приобретена на нетрудовые доходы. Такой сюжетный поворот был бы действительно смешон и интересен. И потом, объясняли нам, в сценарии полная путаница c Деточкиным. Он положительный герой или отрицательный? С одной стороны, он жулик, c другой, он честный. Непонятно, что c ним делать, посадить в тюрьму или не посадить?».

По этим замечаниям становится ясной функция фильма – упорядочить и упростить понимание мира, а если фильм, наоборот, усложняет это понимание, он не нужен. Фильм как инструментарий для понимания мира сегодня реализуется в телесериалах, которые также могут использоваться для создания в мозгах новой картины мира, которая только готовится к появлению.

Облегчает управление также и гипотеза об инфантилизации сознания советского человека. Ее связывают c Вл. Новиковым, написавшим статью на эту тему. В ней он пишет: «У нас люди как-то не успевают побыть взрослыми, стадию ответственной зрелости все как-то проскакивают. Ребенок вмиг оборачивается старичком, Володя Ульянов – дедушкой Лениным. То он еще не отвечает за свои слова и поступки, то уже не отвечает» [14].

Правда, Д. Быков возражает: «Я не думаю, что это был мир инфантильный. Может быть, он был инфантилен в том смысле, что он был менее практичным, более непрагматичным, чем сегодняшним, но инфантильным он мне не казался. Он мне казался, если угодно, более подростковым, но иной подросток умнее взрослого, как многие подростки сегодня» [15].

Самое важное – зачем нужна была инфантилизация, а точнее «обнуление» взрослости? Советский Союз строил свою собственную идентичность, поэтому он хотел иметь чистую доску, на которой была возможность записать или переписать все, что требуется.

И если вдуматься, то поскольку инфантилизация граждан интересна для государства, которое всегда рассматривает их как детей, которых следует наказывать за непослушание, государство должно было само стремиться к этой ситуации. Одной из примет этого было то, что все, что человек имел, он мог получать как ребенок из рук взрослого, то есть от государства. В принципе правда есть в этом наблюдении Новикова: все были детьми, поскольку никто не имел права на свой собственный голос.

Страна действительно была сильной. Но эта сила создавалась и за счет того, что каждый гражданин терял чуточку своей силы, и ее забирало государство. В результате более мягкая система управления типа западной вышла победителем над более жесткой схемой управления.

Россия начала выстраивать вариант квази-советского сознания. Оно близко и понятно. Михаил Ефремов так описывает ситуацию: «Это не эйфория, это реванш. Реванш советского сознания. А советское сознание, оно при всей своей внутренней этичности, при кодексе строителя коммунизма, который списан c Евангелия, оно все равно построено на том, что целый строй пребывает во враждебности к остальному миру. И вот это из нашего сознания никуда не исчезло. Мне кажется, что присоединение Крыма воспринимается как восстановление сакральной справедливости. А народ очень любит всю эту муть типа марксизма-ленинизма, типа сакральной справедливости. Любит всякую такую эзотерику. Потому у нас щука говорит и печка ездит» [16].

Однако все споткнулось на том, что произошел сбой, нестыковка материального и виртуального, что вообще характерно для всей советской истории, единственное, что приводит к трансформации системы.

Но знание Запада происходило в закрытом обществе, где Запад изображался через безработных, которые ищут себе еду в мусорных баках. Сегодня при снятии и железного, и информационного занавеса другая картинка в мозгах граждан привела к новому уровню недовольства граждан, запущенному пенсионной реформой, о которой В. Соловей говорит следующие слова: «Пенсионная реформа оказалась тем Рубиконом, за которым даже идиотам стало понятно, что власть намерена обеспечивать функционирование государства за счет населения» [17].

Демократия является хорошо сбалансированной конструкцией, но строительство ее или функционирование приходит в упадок, когда часть населения выбрасывается за борт этого корабля по чисто материальным признакам. Сегодня это недовольство привело к росту во всем мире правых сил. И именно это, вероятно, мешает строительству демократии на постсоветском пространстве, поскольку все мы зависимы от государства.

Такая же нестыковка материального положения разных социальных групп привела не только к избранию Трампа, но и повторилась на последних промежуточных выборах. Экзитполы показывают, что 61 % белых избирателей без образования уровня колледжа отдали свои голоса за республиканцев и только 45 % белых избирателей c образованием сделали это [18–19]. За демократов проголосовали 53 % белых избирателей c образованием и 37 % – без него. А разница в образовании это не просто диплом, а и существенная разница в зарплате.

В этих данных есть также интересная табличка «возрастного» голосования. Избиратели в возрасте 18–44, составляющие 35 % голосующих, отдали демократам 61 % голосов, а республиканцам 36 %. Избиратели в возрасте 45 и старше, составляющие 65 %, отдали демократам 49 %, а республиканцам 50 %. То есть будущее явно за демократами.

Сильная страна невозможна без сильных независимых граждан. Если их нет, то в этом случае построится только сильное государство. Это произошло и в случае СССР, где граждане сознательно инфантилизировались. И мы сейчас повторяем этот опыт, не давая гражданам подрасти до реального участия в управлении страной.

Литератутра

1. Кунц К. Совесть нацистов. – М., 2007 с. 290.

2. Голубенцев И. Энтомолог Шванвич, Сталин и мимикрия танков // svpressa.ru/society/article/16691/.

3. Ольшанский Д. Сусловская пропаганда // besttoday.ru/read/3164.html.

4. Панарин И. «В октябре 1917 года сработал резервный сценарий спасения страны». Интервью // www.business-gazeta.ru/article/401586?fbclid=IwAR3kCuVBmE-RG3p_HWwkCdScb9SbGcGSugm93TZjpXEFaVGLkxelzk9QBT4.

5. Прянишников Б. В. Невидимая паутина. Генерал Н. М. Потапов // biography.wikireading.ru/275283.

6. Колпакиди А. И., Прохоров Д. П. Империя ГРУ. Очерки истории российской военной разведки. Рождение советской военной разведки (1917–1921) // militera.lib.ru/research/kolpakidi_prohorov1/02.html

7. Стрижак О. И приснился мне сон // worldcrisis.ru/crisis/975658

8. Анищенков В. Миф о том, что красную армию создавал Троцкий, придумали сами троцкисты! // ruskline.ru/opp/2017/oktyabr/18/mif_o_ tom_chto_krasnuyu_armiyu_sozdaval_trockij_pridumali_sami_trockisty/.

9. Млечин Л. Бить всех подряд: почему в 1917-м армия благожелательно воспринимала большевиков. И не стала защищать Временное правительство // www.mk.ru/social/2017/09/24/bit-vsekh-podryad-pochemu-v-1917m-armiya-blagozhelatelno-vosprinimala-bolshevikov.html.

10. Карпец В. Прецедент Потапова – Ленина. Русские военные и большевики // www.warandpeace.ru/ru/commentaries/view/52603/.

11. Троцкий Л. Моя жизнь. – М., 1991.

12. Млечин Л. Русские евреи в семнадцатом году: нужна ли была им революция. Вопрос, ответить на который однозначно невозможно // www.mk.ru/social/2017/09/10/russkie-evrei-v-semnadcatom-godu-nuzhna-li-byla-im-revolyuciya.html.

13. Рязанов Э. Неподведенные итоги. – М., 1983.

14. Новиков Вл. Детский мир // imwerden.de/pdf/syntaxis_29.pdf.

15. Быков Д. Один // echo.msk.ru/programs/odin/2310870-echo/.

16. Ефремов М. «Я дурак, мне можно». Интервью // newtimes.ru/articles/detail/172427.

17. Соловей В. «Только 20 процентов граждан считают Россию великой державой. Остальные видят, что никакая она не великая». Интервью // www.siapress.ru/interview/83090?fbclid=IwAR01Vo66ciKV4pwUPVFHZW3yx8x1W8GQ2FrbjXec_

fZYjvNpMMiGOxwbtCk.

18. Exit polls // edition.cnn.com/election/2018/exit-polls/national-results.

19. Harris A. America is divided by education // www.theatlantic.com/education/archive/2018/11/education-gap-explains-american-politics/575113/?fbclid=IwAR0tNJfUeUPJBwv5GI3lIkvw1BA80Ad12HJ5-V4ML77 szdYOfecIfYpvyPo.

СССР: удержание молодежного духа страны, или Путь от единомыслия к разномыслию

СССР эксплуатировал молодость как доминирующее состояние духа для всего населения, а не только для молодежи. Это период взросления, когда трудности не страшат, а великие свершения манят. С другой стороны, сочетание этих двух параметров (трудности + свершения) дает свой тип счастья человеку, заставляя его двигаться вперед и вперед. Была даже песня А. Пахмутовой на слова Ю. Визбора «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым!». Это песня, датируемая 1959 годом, но сама эта фраза из В. Маяковского.

В довоенное время все советские лидеры были молодыми людьми. Это потом пришла пора «геронтократии». А тогда люди делали все впервые в жизни. Так что советский инфантилизм имел и такие основания.

Советский человек должен был вне зависимости от его возраста иметь все эти характеристики молодости, отменяющие тягу к материальному. Этим можно объяснить и бесконечные парады и демонстрации, которые пронизывал дух оптимизма. Однажды c экрана прозвучала фраза от женщины-фронтовички, что ее самое лучшее время в жизни – это война. И она пояснила, что молодость дается человеку один раз, а ее молодость пришлась на войну. Поэтому когда ветераны смотрели на парад Победы, они видели не его, а свою молодость.

Советская молодость ассоциируется c жизнью в общежитиях, через которые прошла большая часть молодежи, хоть заводской, хоть вузовской. Но интересный тренд есть у американских миллениалов, которые не хотят обзаводиться своим жильем, делая это намного позже предыдущих поколений [1].

Сознательная прививка человеку ощущения молодости шла не только через информационный или виртуальный «подогрев», но и из материальных трудностей, например, затянувшуюся жизнь в общежитии или c родителями. Тем самым человек оставался в рамках внешне контролируемого поведения.

Молодой человек – это не самостоятельное существо. Членство в социальной группе является для него важным признаком. Многие его мысли и привычки продиктованы этой группой. Именно поэтому СССР уделял много внимания воспитанию c помощью коллектива. Школьные организации октябрят, пионеров, комсомольцев, по сути, направляли его мозги во внеурочное время. И макулатура, и металлолом, который собирали пионеры, вряд ли имели какое-то значение для народного хозяйства. Главным моментом в этом была их воспитательная сила, человек ощущал себя частью коллектива, проявлял свои социальные качества. Это был модельный вариант поведения в этом возрасте, что прямо выражалась в максимах типа «пионер – всем ребятам пример». Кстати, отсутствие таких организаций сегодня позволяет затягивать детей и молодежь в антисоциальные структуры.

Советская молодежь несла на себе выполнение серьезных народно-хозяйственных задач. Была придумана система комсомольских строек, которая как раз базировалась на отсутствии адекватных условий для жизни, заменяемая патриотизмом и молодежным задором. Огромные стройки типа БАМа и целины строились молодежью, у которой не было семей, потому не было особых требований к быту.

Интересно, что сегодня все массовые протесты, оформляемые, например, в цветные революции, строятся на базе молодежи, поскольку они (а) не имеют отрицательного опыта взаимодействия c властью; (б) не имеют семей, которые уводят их на более традиционные типы поведения; (в) проживают компактно в общежитиях или собираются в аудиториях, что облегчает агитацию и пропаганду; (г) еще не привыкли к социальной системе, надеются, что ее можно изменить. Отсюда особая роль молодежи во всех социальных протестах – Париж, Прага, Пекин.

Все социальное управление исходило из системы главенства государства. Симон Кордонский говорит: «Вся концепция госуправления построена на концепции, что государство заботится о людях, а люди не очень адекватны, поэтому нужно их заставить принять ту помощь, те преференции, которые им дает государство. Люди эту концепцию не принимают и избегают. И вот формы поведения, которые они вырабатывают, стремясь избегать государственной „заботы” о себе, и есть предмет нашего интереса» [2].

Патриархальная модель – это точка зрения государства, где оно выступает отцом для нерадивых детей. Население, реально принимая виртуальную картину этой зависимости, все время старается уйти в сторону, чтобы жить по своим представлениям, которые по многим параметрам противоречат государственной картинке идиллии. То есть виртуально-пропагандистское представление и реальность начинают расходиться.

Государство живет в рамках трансляции позитивной картинки о себе. Ни один руководитель в здравом уме не будет отправлять наверх отрицательные отчеты, вместо этого он пишет, как все хорошо. Система, живущая в рамках исключительно позитивных рапортов, не в состоянии принимать адекватные решения.

С. Кордонский находит ответ на вопрос, почему не идут реформы уже 300 лет. Он видит в качестве мешающего фактора неизученность реальности, поскольку все знания приходят извне и не соответствуют объекту изучения. Он пишет: «Те теории, которые используются для описания нашей реальности, ее объяснения, целиком и полностью позаимствованы откуда-то. Это специфическое российское явление и источник многих проблем. Петр I позаимствовал государственное устройство у Голландии, потом из марксизма было заимствовано представление о справедливом обществе. А сейчас мы заимствуем разные, мне кажется, не очень адекватные теории про рынок, демократию, менеджмент и все прочее. Ученые-обществоведы занимаются тем, что пытаются адаптировать импортированный понятийный аппарат для описания нашей реальности. Естественно, ничего не получается. Поэтому возникает ощущение, что плохо все в нашей стране: мы живем не так, как должны, нет у нас ни рынка, ни демократии, ни справедливости. Возникает ощущение, в том числе у власти, которая воспитана на этих переводных книжках, что не надо изучать нашу Россию, а надо ее реформировать. Поэтому за последние 300 лет у нас было 60 реформ, и ни одна из них не привела к желаемому результату. Это следствие негативистского отношения к нашей реальности, нежелания принять страну такой, какая она есть, и желания ее переделать сообразно какой-то дурацкой схеме, начиная c марксизма и кончая современной демократической… Надо кончать читать переводные книжки, кончать преклоняться перед авторитетами и исходить из того, что наша страна не описана вообще» [3].

Однако это невозможно остановить, поскольку имеется существенный разрыв интеллектуального порядка. Запад проходил эти уроки достаточно давно, а мы c неизбежностью готовы повторять его опыт, поскольку за ним стоят реальные результаты. Но, по сути, это такой теоретический вариант карго-культа.

Например, одно из отличий, которое он видит, состоит в том, что мы имеем у себя не рынок, а промысел. Их разницу он видит в следующем виде: «…Рыночные структуры у нас уходят в промыслы. Промысел отличается от рынка, от бизнеса тем, что там нет отношений „товар – деньги – товар”, там есть работа на авторитет, на статус, на репутацию, которая конвертируется, в том числе, в деньги – когда вы идете к „хорошему парикмахеру”, „хорошему врачу”. Существенная часть деятельности у нас – промысловая, не рыночная, может, дорыночная. Я даже не знаю, где у нас остался рынок. Даже государственная корпорация – это промысловая структура, они промышляют. Чем занимается министерство финансов? Оно промышляет по нашим карманам. У нас у власти финансисты-монетаристы, их реальная экономика не интересует, их интересует только копеечка. Была копеечка c нефти – они народ не трогали. Когда нефть стала стоить меньше, они полезли шариться по нашим карманам. И дальше будут шариться, потому что ситуация не улучшится. А чем занимается министерство здравоохранения? Промышляет, втюхивая нам свое представление о здоровье, не совпадающее c нашим представлением, осваивая государственные ресурсы и создавая угрозу уменьшения здоровья населения…»

Кстати, незнание реальности отражает несоответствие трех пространств – физического, информационного и виртуального. Реформы строят по западной картине мира, которая неадекватна имеющейся реальности.

Советская молодежь несла тяготы материального мира ради завтрашнего светлого будущего. И это действительно было «дыханием» всей страны – информационным и виртуальным, поскольку комсомольские стройки были в центре внимания медиа.

Молодежь стала другой уже во времена Хрущева. Это оттуда – «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст». Для советской системы очень губительными оказались любые контакты c западной системой. В результате стало зарождаться массовое неприятие советской действительности и замена ее элементами западной виртуальности.

С. Михалков откликался на это еще в 1945 году:

 
Я знаю: есть еще семейки,
Где наше хают и бранят,
Где c умилением глядят
На заграничные наклейки…
А сало… русское едят!
 

Но этот процесс было уже не остановить. Это было как смена поры года. Фестиваль молодежи и студентов, Оттепель… Реально во всем этом не было ничего «боевого», но система не могла выдержать таких отклонений. Пражская весна 1968 года дала возможность властям остановить сдачу своих контролирующих позиций. Но процесс все равно продолжался. Первыми вырывались из замкнутого круга представители творческих профессий, поскольку их работа состоит в поиске нового.

Практически это же происходит и сегодня. Получается, что «лицедеи» не зря во все времена были вне круга обыденных правил, обязательных для всех. Например, сейчас М. Ефремов делает такое наблюдение: «Теперь аплодируют там, где раньше не аплодировали. Например, есть у Петьки монолог о том, как в древние века на Румынию нападали кочевники, и румынские крестьяне выкапывали себе огромные подполы и загоняли туда скот, складывали припасы и прятались там сами. Когда кочевники появлялись, крестьяне сидели там, внизу. И порой, когда крестьяне понимали, как ловко им удалось обхитрить кочевников, они, поднимая палец вверх, тихо-тихо хихикали. „Так вот, – заканчивает он. – Тайная свобода – это когда ты сидишь среди вонючих козлов и баранов и тихо-тихо хихикаешь, поднимая палец вверх”. Зал в этом месте аплодирует. А раньше аплодировал на фразе, которая звучит чуть дальше: „Свобода не бывает тайной”. Меняется время, и зритель начинает видеть в том же самом спектакле новые смыслы» [4].

А на вопрос, была ли советская элита антисоветской, он отвечает так: «Я думаю, что дети советской элиты – да». И отсюда мы можем делать вывод, что достижение определенного материального уровня также автоматически приводило к отказу к борьбе за счастье человечества.

Мы видим два сочетания факторов, разрушавших советский молодежный порыв. Это молодежь + высокий материальный уровень и молодежь + творческая профессия.

Георгий Кизевальтер в предисловии к книге «Эти странные семидесятые, или Потеря невинности» пишет о неофициальной советской культуре: «В различных критических статьях конца ХХ – начала XXI века историки искусства неоднократно предпринимали сознательные попытки раскрасить семидесятые и их героев в разные цвета. Чаще всего эти старания приводили лишь к напусканию тумана и рождению очередных мифов. Нельзя не упомянуть хотя бы две замечательные и всем известные парадигмы освещения фактов и событий того десятилетия: а) культура строго делилась на официальную и неофициальную и б) нонконформисты в своем противостоянии системе выступали единым, дружным фронтом. По поводу первой можно сказать лишь следующее. Сообщества не имели четких границ, но интуитивно хорошо знали, кто „свой”, а кто нет, и люто ненавидели или презирали друг друга. И у тех, и у других была двойная психология, двоемыслие и, соответственно, двойная жизнь. „Патология неофициальной жизни искусства зеркально отражает патологию официальной жизни”, – пишет в своих „Записках о 60-х и 70-х” И. Кабаков. И та, и другая были больны – конечно, каждая по-своему. Но в целом это две стороны одной советской медали: без одной не было бы другой» [5].

Поток информации о Западе пришел c массовой культурой, а именно молодежь является ее основным потребителем. Музыка, фильмы, переводы западной литературы – стали таким источником. Плюс в Союз постепенно входил западный мир вещей, что было даже более сильной антипропагандой. Десяток бытовых предметов полностью разрушили модель мира советского человека, поскольку такие хорошие предметы, как джинсы, шариковые ручки, плащи болонья, нейлоновые рубашки и пр., не могли принадлежать плохому миру.

Борьба c Западом была пропагандистски сильной, но за ней не ощущалась реальность, поскольку холодная война тоже была не реальной, а именно холодной. А горячая музыка влияла на молодежь сильнее любых заклинаний, читаемых c кафедр.

В физическом и информационном пространствах война уже была проиграна. Но она еще держалась в виртуальном пространстве, где наши «агенты» в напряженной борьбе побеждали их «агентов». Это был период напряженной борьбы, усаживавший всех у телевизоров.

У Александра Невзорова есть важное замечание: «Есть интеллектуалы, на которых не распространяется действие кинематографа. Но большинство людей, действительно, формируются так называемыми фильмами, и, как ни странно, эти фильмы организуют удивительной силы такой цензурный фильтр, через который не проходит здравый смысл» [6].

Кстати, в советское время было четкое разделение: мужчины смотрели программу «Время», а женщины – «Голубые огоньки». И в первом, и особенно во втором случае люди должны были видеть успехи, поэтому песни были как патриотические, так и просто хорошие, которые на следующее утро знала вся страна.

И самый главный водораздел, конечно, лежит в том, что человек стремится к комфорту, а не к революциям, поэтому революции не столь часто повторяются в истории. Как пишет С. Жижек между счастьем и правдой люди выбирают счастье: «Нас не просто контролируют и нами манипулируют, а на самом деле „счастливые” люди тайно и лицемерно жаждут, чтобы ими манипулировали на их же благо. Правда и счастье несовместимы. Правда причиняет боль, несет нестабильность, нарушает спокойное течение нашей жизни. Выбор за нами: хотим мы быть счастливыми объектами манипулирования или мы хотим подвергнуть себя риску подлинного созидания?» [7]. И в этом залог стабильности любой системы.

Советская система была рассчитана на функционирование единой точки зрения во всем ее многообразии – в газете, на плакате, на сцене, на экране. Все советское время велась борьба c инакомыслием, разномыслием и прочими ересями. И вдруг пришла самая страшная пора для советской пропаганды, когда в обиход стали попадать «чужие» мысли.

СССР функционировал в облегченной для себя парадигме, когда «неправильные» мысли заглушались, а правильные тиражировались. Это не было аналогом западного деления на мейнстрим и периферию, поскольку в советском варианте «неправильные» мысли были вне закона. Наличие их уже было преступлением, как у Оруэлла. И поскольку удержать их при себе было очень сложно, они все равно шли на мини-распространение. Ретрансляция «неправильных» мыслей шла, в первую очередь, устно, но иносказательно они шли в циркуляцию и в публичном пространстве.

Виктор Макаренко увидел в советском дне три типа языка: «В СССР существовало три стиля (языка): официальной идеологии (газет, радио, собраний съездов); старой интеллигентской культуры, бытовавший в устном и письменном варианте; язык семьи, быта, улицы. Под таким углом зрения могут прочитываться и классифицироваться все тексты всех людей, принадлежащих к советскому варианту классических русских „отцов и детей”. При этом нельзя не учитывать проблему выделения социологических типов советских писателей как важных элементов советского идеологического аппарата и расположения в данной классификации каждого автора написанных книг» [8].

Первым к проблеме разномыслия обратился Б. Фирсов в своей книге «Разномыслие в СССР. 1940–1960-е годы» [9]. Здесь он писал: «Тоталитарный режим может мешать приобретению и обогащению такого опыта, но он не в силах „прекратить” тайную духовную жизнь, позволяющую человеку оставаться самим собой, находить в себе силы уйти от принудительного погружения в волны и потоки коллективного опыта и переживаний, в удушливую атмосферу единодушия. Если индивидуальность человека – суть неповторимая совокупность его психических свойств, то различия в восприятии и отношениях c окружающим его миром заданы изначально. Отсюда продукты психической деятельности, которыми обмениваются люди, – мнения, взгляды, убеждения – в принципе у разных людей должны быть разными. Их одинаковость (единомыслие) скорее частный случай, исключение из правила. Правилом является разномыслие. По всей видимости, оно было всегда. Незаметное вначале, оно постепенно взяло на себя роль фермента-катализатора, доведя брожение умов в обществе до смены ориентиров, обозначающих его движение в историческом времени».

Понятно, что разномыслие должно вызывать ненависть у государства, ведь для него идеалом является армия, где все не только думают одинаково, но и одеваются одинаково. И самое главное, моментально слушаются приказа без всяких раздумий. Гражданский человек в этом плане требует затрат дополнительной государственной энергии на то, чтобы заставить его подчиниться. И именно эту условную энергию создают все от литературы и искусства до спецслужб. Поэтому тоталитарное государство направляет все свои силы на то, чтобы избавиться от отклоняющихся параметров. Все должно быть единым: и мысли, и действия. Кстати, в этой массе одинаковых мыслей и действий всегда будет заметен тот, кто не подчинился.

Механизм по порождению одинаковости Б. Фирсов увидел в культуре: «Общество не могло длительное время сохранять состояние принудительного консенсуса на базе революционного аскетизма и преданности делу всемирного пролетариата. В итоге в 1930-е годы возникла специфическая „амальгама” из отвергнутых было традиций прошлого (имеются в виду некоторые культурные ценности дореволюционных образованных классов, такие как ориентация на семью, образование, служебный профессионализм и жизненное благополучие), а также идей и поведенческих образцов, принадлежащих коммунистическому циклу в развитии государства. Потребность в наведении социального порядка привела к тому, что власть усмотрела в культуре некий ресурс, который накапливается „наверху” (в среде образованных классов) и передается „вниз” для усвоения народными массами. Культурные различия в этот период считались объективно заданными. Их предстояло ликвидировать путем просвещения советских людей, повышения их культурности. Для этого и потребовались „амальгамированные культурные образцы”, рекомендованные к всеобщему распространению и использованию. Наступил период насаждения государственных эталонов культурного знания и поведения».

Разномыслие становится инструментарием расшатывания СССР. Кстати, проникающие в разум человека контридеи сильны тем, что человек считает их своими, а официальные идеи – навязанными. Поэтому он делает естественный выбор в сторону именно контридей. Они порождены не механически, а с учетом его новых интересов, которые отражают свободного человека.

Борис Фирсов акцентирует свою основную идею: «С давних пор, еще c перестроечного времени, я начал размышлять, почему так бесславно закончилась история великого, могучего Советского Союза. Я сформулировал для себя гипотезу, что это произошло вследствие особого развития массового и индивидуального сознания, в том числе моего, в сторону, обратную той, которую указывали все «дорожные карты» Советского Союза. То есть это была своеобразная контрэволюция сознания. Монолит системы разрушался, прежде всего, вследствие этого явления» [10].