Текст книги "Нескучные рассказы"

Васляй и Маринка

Дни идут, недели бегут, а годы летят. Эти расхожие слова справедливы всегда и везде. Как-то так незаметно, исподволь, обнаружилось, что Васляй наш вырос, превратился из щуплого худого сорванца в крупного парня, ростом 187 см, с крепкими широкими плечами и пудовыми кулаками. Он стал как-то спокойнее в поведении, уже не бегал суетливо и стремительно, а спокойно и ходил с каким-то с внутренним достоинством, акцентируя каждый свой шаг. Однако в характере он изменился мало, оставался все таким же добродушным, улыбчивым и доверчивым, как ребенок. Однажды я с удивлением обнаружил, что он уже окончил восемь классов школы, отучился где-то в какой-то фазанке, и начал работать в литейном цехе одного из заводов Караганды. Не сказать, чтобы мы все это время не виделись или отдалились друг от друга, но произошло так, как и произошло и ничего я тут уже и сказать-то не могу. В то время, справедливости ради надо сказать, я был просто фантастически занят и дефицит времени у меня зашкаливал за все мыслимые пределы.

Как бы там ни было, но Васляй вырос, работал, и у него уже появилась девушка. Никто не заметил как, когда и при каких обстоятельствах они приглянулись друг другу, и почему вдруг сероглазая брюнетка-немочка, с которой он учился со второго класса вместе, и которая ровным счетом никогда не попадала особо в поле его зрения, вдруг стала той, которая всех ближе и дороже.

Видимо, «индейское наследие» все-таки в нем сказалось, это проявилось в том, что их дружба протекала совсем незаметно. Никто их особо нигде и никогда вместе не видел, тем не менее факт их особых отношений уже ни у кого не вызывал сомнения, хотя сам Васляй ни дома, ни друзьям ничего об этом не рассказывал. К слову сказать, и Маринка, так звали девушку, тоже не проявляла склонности к «обнародованию» их отношений. Короче говоря, в этом отношении они друг друга стоили.

Васляй работал и ждал, когда подойдет время службы в армии. К работе он относился очень серьезно и ответственно, в отношении трудовой дисциплины за него можно было быть абсолютно спокойным. Он сам вовремя вставал по утрам и никогда не опаздывал к началу рабочего дня, чем грешили многие его сослуживцы, если так можно выразиться. Однажды я, вернувшись с работы, а работал я в вечерней школе преподавателем, зачем-то заглянул в комнату, где спал Васляй. Видимо, услышав меня, он приподнял голову от подушки и спросонья спросил – что, уже утро? Я возьми и скажи – да, уже утро, чего ты спишь, ты же на работу опоздаешь. Надо было видеть, как он стремительно подскочил, побежал умываться, наскоро оделся, и тут мы все, кто еще не спал, расхохотались. Он недоуменно глянул на нас, потом на часы, где стрелки показывали двенадцать ночи. Мы продолжали хохотать. Он сообразил, что произошло, улыбнулся, пробормотал, что мы все дураки и ничего не понимаем в жизни, после чего спокойно отправился спать.

Подошло время службы в армии, Васляй уехал, и только тогда, когда мы все прощались, на сцене, так сказать, тихо появилась сероглазая Марина. Потом она так же тихо, незаметно и спокойно его ждала все два года. К слову сказать, в это время она училась у меня в вечерней школе, но ни словом, ни жестом никогда не проявила, что я имею к ней какое-то особое отношение.

Через год так получилось, что я вынужден был уехать далеко от тех мест, и дальнейшие дела васляйской жизни я узнавал только из подробных, обстоятельных и регулярных писем матери.

Вернувшись, из армии, наш герой прежде всего пошел работать в тот же цех своего завода. Второе, что он сделал – женился на Маринке. С остротой вставал извечный квартирный вопрос, но тут судьба немного улыбнулась молодоженам. В те годы в городе Братске открылся однотипный завод, и наш карагандинский шефствовал над его становлением. Для более быстрого продвижения дел руководство стало вербовать работников карагандинского завода переехать в Братск, обещая работу и всяческие преференции и блага. Васляй и Маринка согласились и поехали. Им и правда сразу дали квартиру, все устроилось как нельзя лучше…

Так прошло много лет. Судьба не дала им детей. Они там что-то пытались делать, но все безуспешно. На нет и суда нет, они смирилис, и жизнь их текла своим привычным чередом. В свободное время Васляй занимался охотой, рыбалкой, и держал небольшую пасеку в тайге, благо места было много, а судьба наделила его даром особого взаимоотношения с живой природой. Между Васляем и Мариной практически во всем царило единодушие и согласие, причем настолько, что они даже распоряжение денежными средствами на своих сберкнижках, куда перечислялась зарплата, спокойно доверяли друг другу.

Годы бежали, наши герои помаленьку старели. Работали, ездили в отпуск то в Караганду, то еще куда, даже ко мне наш герой несколько раз приезжал.

Началась перестройка, страна забурлила, повеяли разные ветры и всевозможные брожения умов. Немцам разрешили уезжать в Германию. Начался великий процесс репатриации. Карагандинская родня Марины стала ее уговаривать уехать, тем более, что уже кое-кто из родни уехал и там устроился. Маринка стала уговаривать Васляя на переезд, но наш герой наотрез отказался покидать страну. Так между ними возникла трещина, которую уже нельзя было заделать.

Прошло несколько месяцев. Все текло своим чередом, но тепла в семье уже не было. Как-то так однажды сложилось, что у Васляя накопилось несколько отгулов, и он взял себе что-то вроде мини отпуска, и уехал в зимовье в тайгу на неделю. Такое мероприятие он периодически практиковал, у начальства, как работник, был на хорошем счету, так что ничего необычного в этом поступке не было. Необычное началось тогда, когда он вернулся. А вернулся он к пустой квартире, в которой ровным счетом, кроме голых стен, ничего не было. Услужливая соседка сообщила, что Маринка навсегда уехала в Караганду, все распродала и уже не вернется. Вскипела кровь у Васляя, кинулся он поехать вдогонку, в сбербанк прибегает за деньгами на билет, а на счету пять рублей. Все, что было там, беглянка сняла себе.

Вернулся Васляй в пустую квартиру. Что он там переживал, как все это переваривал – никому неведомо, но треснуло у него что-то в душе, и стал он, как потом рассказывали люди, другим человеком, совсем нелюдимым. Замкнулся, ни с кем не контачил, и общался только со своими собаками, сибирскими лайками, одну из которых звали Семеном, а другую Фёдором. Все время проводил на работе и в тайге, либо на пасеке, либо в зимовье. Так продолжалось несколько лет, вплоть до его пятидесятилетия. Маринка вместе с родней благополучно уехала в Германию, и с тех пор никаких слухов и сведений о ней не было. Да Васляй ничего и не искал. Он ее отрезал в своей душе по живому раз и навсегда. Не говорил он мне этого, но так я думаю, зная его.

Васляй, Семён, Фёдор и «Буран»

Вот так и случилось, что остался Васляй без самого своего верного, как казалось, друга. Теперь у него остались только Семен и Федор, шустрые и умные сибирские лайки. Так вот и жили много лет в полном затворничестве эти три существа. Верный природе Васляй и верные ему собаки. Герой наш продолжал работать, а все свободное время проводил в тайге. Там он чувствовал себя в душевном комфорте, там всё разговаривало с ним на понятном ему языке. В редкие наезды ко мне в гости в отпуск, Васляй рассказывал, как протекает его жизнь. Особенно мне нравилось, как он говорил о своих собаках. Пойду – говорит – днем на соболя, капканы проверяю. Следы отрабатываю, примечаю… Собаки со мной, наблюдаю за ними. Семен, тот старательный и дотошный. Все вынюхает, все четко заметит, ничего не пропустит, а Федор любил иной раз посачковать. Я их не ругаю, и ничего не говорю. Вечером вернемся в зимовье, приготовлю им еду и говорю: – так, Семен, ты сегодня хорошо работал, тебе и есть первому. А ты, Фёдор, лодырничал, поэтому доешь то, что тебе Семен оставит. Они меня с полуслова понимаю прищемится Федор, отойдет в уголок и ждет, пока его товарищ насытится, только после этого к кормушке подходит. Смотришь, на другой день он такой активный, куда тебе с добром. Вечером уже его черед похвалу мою слушать и первым к кормушке идти. Вот так они у меня и соревновались друг с другом.

Наедятся они, прилягут на пол, я сижу, разговариваю с ними. В печурке дрова потрескивают. В землянке тепло, тишина, за окошком только сосны на морозе потрескивают, так незаметно и задремлю на табуретке, чую, сон уже забирает, ложусь на топчан, и до утра.

Некоторое время спустя накопил Васляй денег и купил себе снегоход «Буран», чтобы легче было в тайге бродяжить. Страна уже вовсю катилась в пропасть, СССР развалился. Доживал последние дни и его завод. Хорошо, что как раз к этой поре у Васляя уже был наработан необходимый стаж на вредном производстве и он получил право на пенсию по достижению 50 летнего возраста. После выхода на пенсию он практически окончательно перебрался в тайгу, гонял на своем «Буране» промышлял белку, соболя, ну и все, что разрешалось. К слову сказать, никогда не браконьерил, и закона не нарушал. В один из морозных дней его настигла беда. Не заметил он на пути корягу лесную, снегом занесенную. Налетел своим снегоходом, упал и сломал ногу. Снегоход вышел из строя, и оказался наш герой в тайге, на морозе, со сломанной ногой. Хорошо, что перелом оказался закрытым, но тем не менее идти Васляй не мог. До ближайшей лесовозной трассы пять или шесть километров пути по глубочайшему снегу. Делать нечего, вспомнил Васляй про Маресьева, сказал магическое русское слово «хусим», и пополз, потому что понимал, если не поползет – верная смерть, а так есть шанс. Не буду говорить, как он полз и сколько времени, потому что сам он мне не рассказывал. Сказал только, что к глубокой ночи выбрался на лесовозную трассу, и там его подобрали. Васляй отморозил и руки, и ноги, и лицо, но степень отморожения везде была разная. Отвезли его в Братск в больницу. Вроде начал помаленьку отходить, но на левой ноге началась гангрена. Санавиацией отправили в Иркутск, где он провалялся два месяца в областной больнице. Ему ампутировали половину ступни. Послеоперационная рана продолжала гноиться, никак не заживала, но Васляя выписали, и отправили долечиваться в Братск по месту жительства. Тамошние спецы ничем ему помочь не могли, и Васляй впервые немного запаниковал. Собрал все деньжонки, какие были, и поехал в Караганду. Оторвавшийся от реальной жизни человек не понимал, что ныне Казахстан – это чужая страна. Ни пенсии, ни какой другой социальной помощи ему, как гражданину России, никто не собирался оказывать, и он принял решение поехать в Волгоград к старшей сестре. У неё там имелся свой дом, и условия жизни были вполне подходящие, тем более, что сестра была ему рада. Казалось, все беды позади и осталось только залечить незаживающую рану. Однако жизнь рассудила по-своему. Его железный организм дал сбой, чему видимо немало способствовал надломленный недобрым поступком Марины дух. Месяца через полтора Васляй почувствовал себя плохо, ему вызвали скорую и положили в городскую больницу в коридор по причине отсутствия мест в палатах. Собирались лечить рану на ноге, но к утру Васляя уже не стало. Он тихо и незаметно умер в коридоре той злосчастной больнички, никому уже в этой жизни не нужный. Оказалось, что из-за этой раны у него началось заражение крови, присоединилась гнойная пневмония, и все это сделало свое черное дело. Безусловно, болезнь его была серьезной, но не она, на мой взгляд была главной причиной его смерти. Думаю, этой причиной было отсутствие желания жить на фоне того, что он волею судьбы был вырван из своей привычной среды обитания. Одинокий волк никогда не приживется вне природы. Вот так и умер наш герой одиноким, подобно своему верному другу Липуньке.

Байки от Петровича

Такая вот свадьба

В канун Нового года, вспоминая события года уходящего, припомнил я вдруг историю, которую услышал прошедшим летом, да и решил ее рассказать. Дело было, как я уже сказал, летом. В один из июньских деньков, когда я возился с зарослями малины на своем дачном участке, подошел ко мне мой сосед и говорит: Львович, приходи-ка сегодня вечерком, часиков в семь, ко мне на участок, посидим, поужинаем, повод есть. Надо сказать, что хотя мы уже давно соседствуем по даче, но как-то особой близости меж нами не наблюдалось. Наши контакты в основном ограничивались стандартными привет-привет, как дела, и тому подобное. Справедливости ради скажу, что простому русскому потребителю, к категории которых я отношу всех обычных граждан нашей страны, на даче особо разгуливать-рассиживать времени практически нет Дача это такое место, где надо работать, работать, и еще раз работать. Поэтому чаще всего так и получалось, что годами находясь бок о бок с соседями, мы мало что знаем о них. Так и в этом случае. Знал я, что сосед мой, Петрович, человек уже пожилой, всю жизнь работал врачом-акушером в каком-то городском роддоме. Лет пять или шесть, как вышел на пенсию, но продолжал трудиться на прежнем месте. Жена его, Наталья Сергеевна, возрастом чуток моложе его, полноватая женщина, со следами былой красоты на лице, человек немногословный и постоянно занятый каким-то делами. Я никогда не видел ее праздно сидящей или болтающей с соседками, как это часто водится между женским народом.

В тот день я уже не помню почему, был на участке один, жена моя, видимо, была занята какими-то делами в городе, поэтому я принял охотно приглашение соседа, так как скучный вечер, проведенный в одиночестве, как-то мне не очень улыбался, и такой поворот событий был как нельзя кстати.

Вечером, закончив дела раньше обычного, я умылся, переоделся, и отправился в гости. У Петровича вся компания, состоявшая из его семьи и семьи соседей с другой стороны, уже была в сборе. Когда все уселись за импровизированный стол, накрытый на веранде, Петрович, немного смущаясь, поведал нам, что у них сегодня семейный праздник – исполнилось сорок пять лет со дня свадьбы. Это известие вызвало нечто вроде шумного одобрения, удивления и еще бог весть какого «ения» – все присутствующие оживились, заговорили, каждый стремился сказать что-то приличествующее случаю. Постепенно все успокоились, атмосфера несколько разрядилась, по старшинству слово для тоста предоставили мне. Я от имени всех собравшихся поздравил виновников торжества. Пожелал им еще долгих лет счастья и всего-всего, что в таких случаях говорят. Далее все занялись едой, потекла обычная в таких случаях ничего не значащая беседа. Уже не помню, кто первый спросил наших юбиляров, какова была их свадьба, состоявшаяся так давно? Этот вопрос почему-то развеселил нашего гостеприимного хозяина. Хитро посмотрев на свою жену, он, улыбаясь, сказал: О! Это очень своеобразная и интересная история, так уж и быть, расскажу я ее вам. Как, мать? – ты не против? – обратился он к своей жене?

Значит так, господа мои хорошие – начал он – дело было эдак. После окончания института получил я от распределительной комиссии назначение в наш край, а уж облздрав направил меня в местную районную больницу. Здесь меня, не дав даже времени, как говорится, опомниться, назначили заведующим родильным отделением, поскольку отдельного роддома в райцентре не было. Так вот и началась моя работа, которой я занимаюсь практически всю сознательную жизнь.

Некоторое время спустя познакомился я с молодой девушкой, которую вы сегодня видите в качестве моей жены. Дело молодое, погуляли-подружились, да и решили, не откладывая дело в особо долгий ящик, пожениться. Подали заявление в ЗАГС, а свадьбу решили делать в родной деревне моей будущей жены, в доме ее родителей, поскольку, моей родни близко совсем не было. У меня была тогда жива только мать, да и то уже слабовата была здоровьем, даже на свадьбу не смогла приехать.

Сказано – сделано.. Не буду утомлять вас разными подробностями, короче говоря, все шло обычным чередом, но на второй день гуляния дело потекло в неожиданном русле. Народ уже вошел в кондицию, местный гармонист рвал мехи свой видавшей виды хромки, гости пели какую-то песню, причем зачастую каждый свою, время от времени раздавались крики «горько», короче, все было, как говорится, на мазях, как в доме появилась какая-то старушка, которая начала о чем-то разговаривать с моей, теперь уже законной, тещей. Смотрю, теща о чем-то с ней поговорила, посуетились они, вышли куда-то, минут через пять появляется теща и машет мне рукой, чтобы я к ней вышел. Оказалось, что у пришедшей бабушки приключилось неприятное дело, начала пороситься ее чушка, и что-то там у нее не пошло, времени прошло уже много, родился только один поросенок, а дальше дело встало, и чушка начала слабеть. Баба Марина, как звали ту старушку, прибежала в дом затем, чтобы позвонить в соседнее село местному ветеринару, потому что в доме тещи имелся единственный на всю деревню телефон. Попытки найти ветеринара в воскресный день успеха не имели, пришедшая бабка запричитала, что, мол, теперь делать, такая вот беда.

Теща моя, то ли желая похвастаться, что дочка ее замуж за врача вышла, то ли от желания помочь беде этой бабушки, возьми, да и ляпни, что, мол, мой зять – врач-акушер, взяла, да и позвала меня, объяснила ситуацию. Просит, нельзя ли как-то помочь бабушке. Я, конечно, в отказ. Говорю, я же не ветеринар, меня этому не обучали. Дескать, у животных все не так, как у людей, вдруг не помогу, а только вред причиню. Короче, не соглашаюсь. Бабка – в ноги! Сынок, родимый, не дай беде случиться, Христа ради, спаси… Тут уже и жена, увидев наши переговоры, подошла, стоит, что и сказать не знает, а бабка все причитает, даже за руку начала меня хватать.

Жалко мне стало бабушку. А, думаю, была не была, все равно свинье погибать, а тут, смотришь, что-нибудь, да и получится.. Ну что – говорю жене – собирайся, пошли, будешь мне помогать. Переоделась она (а мне и переодеться-то было не во что) и пошагали мы к этой бабушке, а свадьба продолжала вовсю гудеть по наезженной веками колее. Короче, пришел я на место, дала мне бабушка какой-то фартук, засучил я рукава своей белой рубашки, вымыл руки, и приступил к делу. Опущу всяческие подробности, скажу только, что помаленьку-потихоньку мы с этой чушечкой произвели на свет еще двенадцать поросяток. Короче, устал я, конечно, изрядно, но дело было сделано. Вот так я на своей собственной свадьбе оказался в роли врача-ветеринара, сказал заканчивая свой рассказа наш хозяин. Осталось только добавить пару штрихов. Должен сказать, что за всю свою более, чем сорокалетнюю работу по родовспоможению, не было у меня пациентки более толковой и разумной, чем та злополучная чушка, как это ни обидно звучит для женщин… и второе… Уже в октябре, в самом конце месяца, сидел я дома, а к той поре меня перевели уже в областной центр, был выходной, занимался домашними делами. Слышу, зазвонил дверной звонок. Гостей я не ждал, про свадебное приключение уже и забыл как-то. Открываю дверь. Стоит какой-то незнакомый мужчина, за спиной – солидный мешок. Спрашивает: такие-то такие здесь живут? Здесь, говорю. Вот, передачка вам от тети Марины, и кладет на пол заплечный мешок. – Что – спрашиваю – здесь? – Быка она забила, бедро вам целое в благодарность за помощь прислала. Вот такой приключился финал той деревенской свадебной эпопеи.

Такую историю поведал нам Петрович в тот вечер, когда мы собрались на его даче в узком кругу отметить сорок пятую годовщину его свадьбы.

Бурёнкин драйв

Погожим вечерком, уже на излете мая, я решил отметить на даче день рождения дочери. Сама виновница торжества отсутствовала по причине занятости на работе, а я, как пенсионер, давно уже всякую работу работал только на своем участке. Чего там греха таить, все у меня было заранее подготовлено, и день рождения дочкин был только поводом к тому, чтобы пожарить шашлыки и позвать дачных соседей на посиделки, так как душа, как известно, время от времени пресыщается трудами праведными, и требует греховного праздника. Я решил пойти душе навстречу и удовлетворить эти ее требования.

Между делом забежал к своим соседям по даче, бывшему доктору Петровичу, да отставному подполковнику Николаю Александровичу. Петровича читатель уже немного знает по истории с его свадьбой, а Николай, высокий, напоминающий поджарого сохатого мужичок, неутомимый трудяга, заядлый рыбак и охотник – это мой сосед с другой стороны. Человек он немногословный, любит послушать других, обладает отменным чувством юмора, изредка радует нас безупречными анекдотами. Так вот, забежал я к ним по очереди, предупредил, чтобы особо ничего на ужин себе не готовили, по случаю того, что я решил их угостить шашлычком.

Короче, часиков в восемь вечера у меня уже все было готово, народ подтянулся к мангалу, особо никого звать и не требовалось, поскольку аромат шашлыка на природе ну очень неплохо ощущается на весьма далеком расстоянии, о чем, думаю, большинство читателей прекрасно осведомлено и без моих уточнений. Сели за стол, шампуры с шашлычком, присыпанным свежим зеленым лучком смотрелись весьма симпатично, к тому же картинку дополняли пучки свежей кинзы, укропчика и латука. Неплохо смотрелся и запотевший бидончик с пивом, которое я предусмотрительно припрятал заранее в погребке.

Подтянувшийся народ упрашивать себя не заставил, и пиршество помаленьку-потихоньку началось. Когда первый аппетит был сбит, незаметно, слово за словом потянулась беседа о том, о сем, о погоде, дачных делах и еще бог знает о чем. Мало помалу темы стали разнообразнее, каждый что-то говорил, припоминал, вставлял свое словечко в общий разговор. В это время мимо дома, по дороге сельчане погнали своих коров с пастбища, и тут наш коронный и бессменный рассказчик Петрович говорит: – мужики, а хотите я вам расскажу историю, как я в детстве вместе с матерью перегонял за сто километров нашу семейную корову?

Мы все дружно согласились – давай, давай! Правда, жена Петровича, не очень-то на него одобрительно глянула, хотела было что-то сказать, но безнадежно махнула рукой, и Петрович, воодушевленный нашим интересом, начал свой рассказ.

– Дело было, господа мои хорошие, давненько уже, где-то в самой середке пятидесятых годов прошлого века. Было мне о ту пору аккурат десять годочков, и хотя для своих лет я был вроде паренек крепкий, но пацан есть пацан, а дело нам с матерью предстояло совершить довольно трудное. Короче, суть такова. Родителя моего, то бишь отца, перевели к новому месту работы, всего-то за сто километров. С переездом и перевозом имущества дело не стало, а вот с коровой возникла проблема. Кто жил в те годы, тот знает, какова была ценность этой животинки для любой сельской семьи, а тем более многодетной, как моя. Проблема заключалась в том, что Субботка, как звали нашу корову, была стельная, шли последние недели, если не дни, перед отелом, и мать сильно опасалась, что перевозка коровы в грузовике по ухабистым дорогам может привести к тому, что корова скинет теленка, а это, сами понимаете, чуть ли не трагедия вселенского масштаба по тогдашним деревенским меркам.

Короче говоря, на семейном совете было принято решение, что мы погоним корову своим, как говорится, ходом. Мы – это мать и я. Так получилось, что больше было некому. Поначалу мне это даже как-то понравилось, польстило мальчишескому самолюбию, что мне доверили совершить такой длительный пеший переход. Сто километров мне тогда казались очень дальней далью. Вышли мы в дорогу через день после «военного совета». Кстати, нам даже малость повезло. Так уж совпало, что наш сосед поехал на лошади в одно село, лежащее по пути нашего следования, и отец договорился, что мы этот отрезок проедем вместе с ним, а корову привяжем за телегу. Так и сделали. Весь первый день прошел удачно, и к вечеру мы благополучно добрались до Красного, так называлось то село. Переночевали у знакомых этого попутчика. Народ тогда в деревнях был нрава простого, и путникам всегда оказывал помощь.

Утром встали рано, в пять утра. Предстоял длительный переход в двадцать километров до следующего села, где у мамы были знакомые, и где мы планировали совершить вторую ночевку. Наскоро перекусили, и тронулись в путь. Вот тут-то, буквально через пару сотен метров, и начались наши мучения. Субботка была вообще-то корова с буйным нравом, отличалась вредностью, своенравностью и упрямством и, почуяв слабину, начала свой нрав проявлять. За лошадью она шла более-менее покорно, поскольку та была гораздо сильнее и не очень-то позволяла Субботке упрямиться, а тут, когда сила тяги резко упала, наша корова словно взбеленилась. Путь наш шел по проселочной дороге, по обеим сторонам которой росла сочная трава, и корова, как самое ненасытное, на мой взгляд, животное на земле, не могла спокойно проходить мимо такого изобилия любимой еды. Он утаскивала мать за веревку с дороги, и начинала жадно хватать траву, набивая свою бездонную утробу с четырьмя желудками. Мать тащила ее, я сзади неустанно нахлестывал палкой – ноль эмоций – Субботка ни в какую не хотела идти. Нам удавалось с огромным трудом прогнать ее на сотню-другую метров, и все начиналось сначала. К обеду стало жарко, оводы нещадно кусали и меня, и мать, Мы уже окончательно выбились из сил.

К счастью, попался какой-то придорожный ключ, и было решено устроить привал и передохнуть. Наша корова, как ни в чем не бывало, продолжила свою безостановочную работу по уничтожению травяного покрова земного шара, а мы, умывшись родниковой водой, перекусили, и прилегли на травку. Прошло уже полдня, а мы с огромным трудом преодолели всего-то несколько километров, до предполагаемого ночлега было далеко, как до Луны. Маманя моя приуныла, дескать, что делать будем, сын? Так мы ее никогда до места не догоним, да и где сегодня ночевать будем? Насчет ночлега были и у меня сомнения, но, как пацан, я не мог позволить себе показать слабину, и солидно сказал, что не беда, переночуем и в поле, первый раз что ли? Чай, в ночном не раз и не два ночевал.

Однако, друзья, я немного кривил душой. Дело в том, что мы уже вступили в лес, по которому нам предстояло пройти где-то километров восемь – десять, и который всегда пользовался дурной славой по части наличия в нем в те годы лихого люда. Я знал об этом. Знала и мать, потому и тревожилась. Короче, мы отдохнули, делать нечего, тронулись в путь. Снова начались наши мучения – противная корова никак не хотела нормально идти. Мать окончательно выбивалась из сил, а я об эту животину уже измочалил вторую палку. Бросив ее, решил срезать себе что-нибудь типа гибкого ивового прута, он стегает гораздо больнее. Срезал, начал стегать – эффект почти нулевой. И вот тут, друзья мои – молвил Петрович – произошло чудо. При этих словах наш рассказчик как-то искоса глянул на свою жену, а та снова неодобрительно фыркнула и, поджав губы, демонстративно отвернулась и стала смотреть в сторону от мангала и стола.

Итак, друзья, продолжил Петрович, все мы люди взрослые и из песни, как говорит народ, слов не выкинешь. Все знают, что есть у коровы, да и не только у коровы, некий орган, который за неимением в нашем языке более приличного слова, все называют подхвостницей. В обычное время он у коровы практически незаметен, прячется где-то глубоко под хвостом, сморщенный, малоприметный и вечно испачкан навозом. Когда же корова стельная, да еще должна вот-вот отелиться, орган этот претерпевает значительные изменения, становится сочным и мясистым на вид, приобретает какой-то розоватый цвет, и малозаметным его уже никак не назовешь. Именно вот эта подхвостница маячила перед моим взором уже несколько часов этого нескончаемого и бесконечно трудного дня, а Субботка все никак не желала идти. И тут, в очередной раз хлестнув ее только что срезанным гибким прутиком, я совсем случайно задел этим прутиком ее подхвостницу… боже мой!.. что произошло!.. наша корова, резко поджав хвост, стремительно ринулась вперед. Метров через сто она начала замедлять ход, но я уже смикитил своим пацанячьим умишком, что надо снова так сделать. Только я уже чуток усовершенствовал метод воздействия. Осторожно, чтобы не сделать больно (как деревенский пацан я уже знал все хитрости-премудрости размножения животных) я ткнул кончиком прутика прямо в складку, корова вновь резко стартанула, и дело пошло. Как только она начинала замедляться и проявлять стремление к вольности, мой прутик был тут, как тут.

Естественно, я о своем открытии ни словом матери не обмолвился, но наше продвижении заметно оживилось, и мать не могла на свою любимицу нарадоваться – ой, ты моя умница, поняла, наконец, что надо идти, ой, молодчина! Ну не корова, а чудо! Она уже забыла, что некоторое время назад эпитеты в адрес этого монстра непослушания летели несколько иные.

Короче говоря, благодаря моему нечаянному открытию, мы сравнительно успешно преодолели все трудности нашего путешествия. Особенно был труден последний день, в который мы прошли без малого тридцать километров. Можете судить, насколько эффективен был этот метод, если знать, что вышли мы из дома, где ночевали, в четыре утра и пришли к цели в одиннадцать часов вечера.

Естественно, ни в тот раз, ни спустя годы я так ничего и не рассказал матери о том, почему ее Субботка из вредной и несносной скотины превратилось в милое, доброе и послушное животное. А я из того путешествия сделал такой вывод: не сдавайся, и ты обязательно что-нибудь придумаешь, найдешь, приспособишь, чтобы успешно решить поставленную задачу. Этот вывод я потом всю жизнь использовал в своих делах, житейских проблемах и при решении рабочих вопросов.

Тут в разговор наш вмешались женщины, начали нас вытаскивать из-за стола, зазывая на прогулку вдоль вечерней реки, что мы с удовольствием и сделали, тем более, что шашлыки уже были успешно уничтожены, а пиво выпито.