Текст книги "Генералы песчаных карьер"

Глава 8. Баня

Баня располагалась под мостом. От начала виадука до того места, где он уже нависал над железной дорогой. Как она могла уместиться на таком небольшом пространстве, оставалось загадкой. Снаружи её прикрывали ржавые ворота для заезда автомашин в ремзону. Оттуда невзрачная дверь вела в потаённые кладовые.

Всё здесь было натуральное. Мраморные стены и пол, музейным полумраком скрывали свою истинную цену. Казалось, что ты попал в неучтенные фонды, заполненные экспонатами мировой культуры. В нишах журчала вода из фонтанов в виде греческих статуй. Сверху висели хрустальные люстры. Огромный бассейн бурлил водой, насыщаемой кислородом.

Отсутствие окон навевало мысль о подземном царстве хозяйки медной горы Бажова или современной игры онлайн, с выбегающими из-за угла чудовищами. Становилось не по себе. Вот-вот за тобой захлопнутся стены и никакой «Сим-сим» не поможет. Наверно так оно и было.

Ткач подумал, что это похоже на его жизнь, в которую он однажды зашёл с чёрного хода и с удивлением обнаружил, что изнутри она может выглядеть совершенно по-другому. И пока он осматривался и примерялся, время вышло. Вернуться уже никак – дверца захлопнулась, пароль забыт.

Баня принадлежала генералу транспортного управления. И хотя это помещение сдавалось в аренду некой фирме под мастерские и мойку, все приглашённые знали кто здесь хозяин.

Это был старинный друг тестя Сергея – Журов Поликарп Афанасьевич. Ему было под шестьдесят. Среднего роста. Плотного сложения с волевым подбородком, он мог олицетворять в кинематографе образ настоящего силовика. Если бы не голубые глаза. В сочетании с жесткой мочалкой чёрных как смоль крутящихся мелким бесом волос, они казались совершенно беспомощными.

Журов присутствовал на похоронах и, как все, обещал заботиться о семье Ткача. Хотя он и не представлял тогда, чем сможет помочь, поскольку чувствовал, как шатается кресло под ним самим. Но отставать от других не стал.

Генерал-майор Журов устал ждать очередного звания. Молодые наседали со всех сторон, и пять лет назад он решил просто пожить для себя. Купил себе однокомнатную квартиру и стал жить с молодой девушкой, которую привёз с отдыха на Иссык-Куле. Он не любил современные вертикали, о которых тындычил президент, поскольку они быстро возникали и ещё быстрее разрушались.

Постоянным оставались только старые добрые знакомства.

Чтобы не затеряться совсем в этой тасуемой часто сменяющимися министрами колоде, он приглашал к себе в баню руководителей силовиков и своих знакомых – солидных бизнесменов, которые сколотили состояние на железной дороге. Он бы и не впутывал в общение гражданских лиц, но кто-то же должен был организовать стол и обслуживание по высшему разряду!

Все последние годы Поликарп жил, как ему казалось, на компромиссе. Избегая ссор и конфликтов. Он отдал жене карточку, куда переводилась официальная зарплата, и та его не доставала. Дети были уже взрослые, жили отдельно. Они не поняли поступок своего отца, но видя, что мать не в обиде, продолжали изредка навещать Поликарпа, приглашая его на дни рождения и другие праздники. Журов не отказывался, приходил один, но ненадолго. Внизу в машине его всегда ждала Гуля.

Баню Поликарпу отдал его знакомый вор в законе Гурам, когда почувствовал, что прибыли она не приносит. Сиженная молодёжь, один раз сюда попав и узнав, кто хозяин, отказывалась платить, ссылаясь на воровское братство.

Вот и придумал Гурам байку о том, что за последнюю ходку ему срок «скостили», а в зачёт баню забрали. Молодой криминалитет возмущался недолго. Как увидели на воротах милиционера – стали платить.

Соответственно, доля от прибыли и немалая, шла Журову. Были кроме этого у него и другие источники доходов. Такие, как торговцы в поездах, гостиницы в старых вагонах, брошенных в тупиках, вокзальные ларьки.… Но здесь он не совался. Грамотно расставленные руководители всегда делились с ним прибылью. Периодически приезжали с министерства гонцы с проверками, намекали на необходимость пополнения московского бюджета. Но Журов только кивал головой, а на коллегии и другие мероприятия возил руководителям подарки. Деньги заносить не умел.

Гурам, через своих людей комплектовал баню обслугой и продуктами. Когда надо присылал девчонок. Сам тоже изредка заглядывал, знакомясь с приглашёнными попариться генералами и другими руководителями силовых структур.

Журов любил свою форму и даже в баню приезжал в генеральском кителе, в отличие от тех, кто по новой моде скромничал, боясь попасть в прессу.

На сегодня он пригласил Ткача – исполняющего обязанности начальника городского управления. Ходили слухи, что сам начальник, был уже пару месяцев на больничном. Хотя и вёл у себя заочно какой-то ремонт. Никто не собирался помочь ему остаться в должности.

Москва считала, что он не перестроился: когда от силовиков потекли рекой деньги в Москву, он по – старинке продолжал возить дорогие подарки, коньяк, виски, сувенирное оружие. Там решили, что он скряга. Журов предполагал, что впереди его ждёт такая же участь.

До Журова доходили слухи, что заместитель начальника управления – Ткач, в отличие от своего руководителя, держит нос по ветру. Знает, что почём и не стесняется заносить куда нужно. Один раз они виделись на похоронах тестя Ткача, а потом несколько раз на совещаниях в министерстве. Но дружбы пока не возникало – возраст был разный, а соответственно и отношение к службе другое. И теперь Журов пригласил его познакомиться поближе в узком кругу – может пригодиться!

Вместо компьютерного монстра, при входе Ткача встретил майор милиции и проводил в гостиную. Журов вместе с тремя своими приятелями уже сидели в центральном холле, завёрнувшись, словно бугристые клумбы, в цветастые простыни. Закусывали чёрной икрой, черпая её общей ложкой из литровой банки. Размазывая по горячей булке, предварительно пропитанной сливочным маслом. Нарезки рыбы, колбас и сыра оставались нетронутыми. Молодые ребята южных кровей расставляли овощи и фрукты.

Журов сидел с краю и легко поднялся навстречу гостю, круглое лопоухое лицо которого, снова, как и в предыдущие встречи, напомнило ему кого-то из знакомых.

– А вот и будущий начальник главного управления пожаловал! – искренне обрадовался он, представляя друзьям Ткача, который прикинувшись смущённым, озирался по сторонам, – прошу любить и жаловать!

Генералы попытались встать.

Самый толстый из них, генерал Минюста Игнатов, стал шарить ногой соскочившие под столом шлёпанцы. Но потом, бросив это безнадёжное дело, опёрся о стол левой рукой, и, оторвав от кожаного дивана свою задницу, протянул правую для приветствия. При этом простынь распахнулась, и он голым круглым животом, покрытым редкими длинными волосами, чуть не опрокинул стол. Смутился. Поздоровавшись, снова плюхнулся на место, запахиваясь.

Сидевший слева на диване долговязый, но с хорошей выправкой, генерал таможенной службы Ефимов Семён Борисович легко вышел из-за стола и протянул Ткачу жилистую загорелую руку.

– Рад Вас видеть в нашей компании произнёс он, блеснув множеством золотых коронок на зубах. Улыбка ещё более состарила его продолговатое лицо, углубив морщины у носа и глаз.

– Хватит тебе улыбаться, – пошутил подошедший руководитель университета МВД Кудашкин Максим Николаевич. Коренастый, невысокого роста с приспущенной простынёй на плечах, оголившей накаченные бицепсы, которыми он хвастливо поигрывал, периодически напрягая.

Он протянул свою мощную клешню, почувствовав как ладонь Ткача, похожа на тесто готовое просочиться сквозь пальцы его дружеского рукопожатия, не рискнул выразить таким образом свою симпатию. Подумав, что молодёжь пошла хилая, сказал:

– Очень рад знакомству!

– Сначала переодеваться, товарищ генерал, – обратился к Ткачу Журов, с улыбкой спасая положение, и жестом пригласил пройти в раздевалку, – Не обращайте внимания, Кудашкин у нас маньяк по тяжестям и ещё по кое-кому!

Проходя коридорами, объяснял:

– Вот здесь один туалет, здесь другой, комната отдыха, ещё одна комната отдыха, бильярдная…

Раздевалки было две. Обставлены одинаково просто: десяток шкафчиков, скамейки с мягкими сиденьями, на стенках – зеркала, тумбочки со стопками банных полотенец и простынями. Тут же у входа как на параде выстроились по ранжиру резиновые шлёпки.

– Это – женская, – сказал Журов, – а нам сюда.

И завёл Ткача в раздевалку, где чувствовалось, что порядок уже нарушен.

– Выбирай любой пустой шкафчик и раздевайся, – сказал он, – бери полотенце или простынь, что больше нравится и присоединяйся к нам. После чего вышел, оставив Ткача одного.

Сергей Евгеньевич снял одежду и повесил в шкаф. Одел шлёпанцы.

Посмотрев на себя в зеркало, увидел небольшой, но явно выделяющийся круглый живот, уже начинающий провисать и еле видимый рельеф плечевых мышц. Подумал, что надо бы походить в спортивный зал. Но затем, огорчённо махнув рукой, обернул вокруг себя простынь и направился в гостиную.

Когда все расселись, Журов представил присутствовавших по должностям, а затем предложил выпить.

– За встречу, и знакомство – сказал он, наполнив рюмки и, обернувшись к Ткачу, добавил, – опоздание прощается только в первый раз!

Сергей Евгеньевич виновато улыбнулся.

– Ваш бункер, товарищ генерал, днём с огнём не сыщешь! – как комплимент произнёс он.

Все одобрительно заулыбались.

– Скромность и неприметность всегда украшают! – в тон Ткачу ответил Журов.

Выпив водку, он ощутил, как спиртное зажгло в груди и приятно растеклось в стороны, постепенно утихая и расслабляя организм. Это радовало.

Поликарп Афанасьевич хорошо помнил времена, когда это жжение долго не проходило, продолжая усиливаться так, что, казалось, от него загорится кожа, а потом рубашка.

В первый раз это случилось в морском порту. Когда у него на глазах арестовали весь пришедший груз. Целый пароход шмоток – контрабанды из Китая. Этот великий трудяга – супертраулер, вместо того, чтобы бороздить морские просторы в поисках и лова рыбы, был набит под завязку картонными коробками. Даже в морозильных камерах, вместо алюминиевых поддонов лежали перевязанные скотчем тюки. Под сине-красным флагом Камбоджи, корабль сиротливо стоял у причала, слушая, как поднимаясь по железной лестнице, стучат кованые сапоги целой роты вооружённых пограничников, вызванных таможенниками. И каждый их шаг с удвоенной силой бил Журова по лицу, по голове, в живот.

По документам груз принадлежал ФСБ и направлялся на её воинские склады. Ответственным за безопасность товара в порту был заместитель Журова – полковник Березин, у которого имелось предписание. Ехидная улыбка Березина, снискавшая ему славу проницательного и мудрого руководителя, сошла с лица, как только «запахло жаренным». Он стоял бледный, пальцами правой руки приглаживая усы. Рука вибрировала, тем самым топорща жёсткие волосы в разные стороны.

Теперь Журов вспомнил, на кого похож Ткач своими редкими кошачьими усами и круглым лицом. И от этого воспоминания, что-то передёрнулось внутри. Словно не выполнил он давнего своего обещания и никогда больше уже не сможет выполнить.

– Что же это твориться, Афанасич, – дрожа голосом, тихо причитал Березин, стоя на причале, доставая телефон из кармана пальто, – кому звонить – то?

– Сам знаешь кому! – строго отозвался в ответ Журов, правой рукой поглаживая начинающую зудеть грудь.

Березин был на десять лет младше Журова. Из молодых и прытких руководителей. Его поставили заместителем после того как сам Журов наотрез отказался участвовать в контрабанде. Это было условие: либо сам, либо ставим тебе молодого заместителя, но ты его не трогай! Журов и не трогал его. Знал, сколько верёвочке не виться, а кончик всё равно найдётся. И глядя на активность молодого зама, любил его жалеючи. Словно чувствовал, что придётся заботиться о его семье, о детишках маленьких.

За два года помогая Березину советом, или просто прикрывая, он и сам невольно оказался замешанным в этом деле. Возможно, так и было всё задумано. Стал получать небольшую долю. А как отказаться? Если уже только уши остались торчать из этих махинаций.

– Что грустишь старина? – часто обращался к нему Березин, когда видел грусть в глазах Журова, – Чёрт не выдаст, свинья не съест. У нас ведь всё схвачено! Посмотри, какие люди в колоде!

Широкий в плечах, с постоянной ехидцей на губах, Березин до последнего не верил, что в схеме случился сбой. И только оказавшись в камере, стал передавать через адвоката слёзные письма. Грозился рассказать обо всех, если его не вытащат. Зря он это делал. Вытащили… вперёд ногами. В тюрьме оформили как суицид.

Хоронили торжественно. Под залпы автоматных выстрелов. Суда не было, и никто не мог назвать его преступником. Жене и детишкам назначили положенную пенсию. Журов помогал деньгами, как мог. Выдавал каждый месяц, пока дети были маленькие. Она не спрашивала откуда. Отводила взгляд в сторону, молча брала и уходила. В её отсутствующем взгляде, беззвучном уходе ещё громче, чем в истерическом крике звучал упрёк за брошенного в беде товарища. Каждая встреча с ней карябала Журова внутри. Отдирая задраенные временем кингстоны, выпуская наружу боль и то, что с годами он научился прятать на, казалось, недосягаемой глубине своей души. Как мог он оправдаться? Что объяснить ей и её детишкам?

Контрабандную схему перекинули на Дальний Восток, и похоже все волнения ушли безвозвратно.

И вот теперь в лице Ткача Поликарп увидел знакомые черты своего бывшего заместителя. Только тому приходилось свои усы топорщить, а у Ткача, они торчали в стороны постоянно, словно наклеенные.

Журов отвлёкся от своих мыслей:

Водка уже была налита в стопки. Все чокнулись.

– Пока не началось! – сказал Журов любимый тост своего бывшего зама.

Глава 9. Застолье

После небольшой паузы, заполненной постукиванием мельхиоровых ложек о стеклянную банку с икрой, аппетитным причмокиванием и парой тостов, разговор продолжился. Все ели только икру и овощи.

– Ну, Сергей Евгеньевич, расскажи, как проходит министерская проверка?

Ткач оторвался от еды. Но проглотить очередную порцию икры не успел и отвечал дожёвывая:

– Да пошли они все! Что им надо я не пойму. Собрали со всех деревень шушеру, и организовали комплексную бригаду. Хорошо хоть москвичей поставили старшими. Они думают, им из районов выделят наиболее опытных, как просили. Выкуси, дают тех, кто не нужен, или оказался не у дел. Ну, кто же хорошего сотрудника отдаст? Чтобы потом его ещё и в министерство пригласили работать? Слава богу, там у них с квартирами тоже напряжёнка. А то многие бы уехали заполнять чиновничий некомплект.

Завтра приезжают уголовный розыск проверять. А за ними – руководитель бригады. Какой-то полковник, Сорокин Михаил Фёдорович. Не слышали о таком?

– Сорокин Миша? – спохватился Кудашкин Максим Николаевич, руководитель университета, – Опять всплыл на поверхность непотопляемый авианосец! Губастенький такой. Помню, помню, как он галстук любил затягивать перед выступлением, чтобы себя дисциплинировать. Речь сразу начинала звучать отточено как крупнокалиберный пулемёт. Ни на что не отвлекался. Только шея багровела и наливалась, а он всё затягивал. Я всё время боялся, что он себя так задушит. Ха-ха! Но когда-нибудь это произойдёт!

Кудашкин был невысокого роста, но крепок в кости и плечист. Несмотря на свои пятьдесят, не переставал периодически у себя в кабинете поднимать гантели. Шутя подкидывал пудовую гирю. Любил поигрывать перед зеркалом мышцами. Редкие волосы на голове, старательно прилизанные к затылку только акцентировали внимание на выглядывающей из-под них не ровно блестящей, словно подкорректированной рубанком лысине.

– Да я ж его знаю как облупленного, – продолжал Максим Николаевич, – Он лет пять подряд засовывал ко мне бесплатно своих подопечных, из налоговой полиции. Ссылался на их некредитоспособность и давя на мою гуманность.

Открыли с ним под эгидой университета фирму типа общественного фонда оказания помощи правоохранительным органам. Сейчас уже не помню точного названия. Арендовали склад в центре города. Налоговики стали туда свозить изъятый у комерсов товар. А мы деньги снимать за хранение. Весёлое было время! Правильно изъяли или не правильно – нас это не касалось. Сутки прошли – давай денежку. Года два работали так. Я себе отличную квартиру в центре купил.

И надо было кому-то оперишке из уголовного розыска всё это раскопать! Якобы его агента ни за что обули. Товар вывезли и незаконно деньги требовали в налоговой полиции. Он взял да и записал всех. Плёнку направил в Городскую прокуратуру. Шума было! Даже кого-то из налоговой полиции арестовали. Они ведь тоже с этого денежки имели. Из столицы команда приезжала меня снимать! Не тут-то было! Не они ставили, не им и снимать меня! Ха! Отделался выговором. Ну и, конечно, денег пришлось занести немеряно куда надо. Сорокина сразу как корова языком слизала.

Вдобавок к этому, потом оказалось, что он с сотрудников за поступление по трёшке бакинских снимал. Такой подлости я не перенёс. Сволочь оказался! Вычеркнул его телефон из памяти. Так что Серёга, будь осторожней с ним! Налоговую полицию к тому времени расформировали, а в милицию его не взяли, видать не только меня обидел. Подался в коммерсанты. Бредил быть генералом! Видимо жизнь ему ещё один шанс дала!

– Ха-ха-ха! Если только «жизнью» назвать какого-нибудь корешка из управления кадров министерства, которому он денег пообещал за восстановление! – неожиданно, тряся жировыми складками пол прилипшей простынёй, загоготал Игнатов – генерал Минюста.

– Вечно ты всё опошлишь, Олег Геннадьич! Посмотри, как тебя разнесло. Все от зависти худеют, а ты только поправляешься! – отозвался на его реплику Журов.

– Да не от зависти. С чего ты взял, что я завидую? Не помнишь, как нам эти погоны доставались. Ну, были небольшие приписки. Коньяк в коробке. Но основное-то – служба! Как мы своих гоняли и себя не жалели? Народу нет, а перекрывать надо. Всех ставили под ружьё. Даже вспомнить сейчас страшно! Денег за переработку не платили, говорили всем: за Родину стараетесь!

– Только ты, Олег, что-то с передовой пошёл тюрьмами командовать! – подколол его Журов.

– Родина сказала, и пошёл! – отрезал Игнатов.

Расправив простынь, он ещё крепче завернул своё тело в простынь и обиженно замолчал.

Игнатов не любил вспоминать свой перевод в другое министерство.

Что с ним тогда случилось? Казалось, что всё ополчилось против него. Сын потерял речь. Загуляла жена. Она к тому времени стала помощником прокурора, получила квартиру и приходила домой, когда хотела, ссылаясь на работу. А он оставался всё тем же рядовым сотрудником управления уголовного розыска и уже подчинялся своему бывшему напарнику Фролову Сергею, который стал руководителем отдела и чихвостил его за все промахи наравне с молодыми. Особенно доставалось за прогулы по пьянке.

Непонятное чувство, смешавшее в себе разочарование в службе, неприятности в семье, неудовлетворённость в работе, и летящие года подвинуло его к стакану, после которого всё становилось на свои места. Напиваясь в стельку, он очень ясно понимал, что его бывший напарник – карьерист и отъявленный негодяй. Что теперь, став начальником, придирается по всяким пустякам, унижая перед молодыми сотрудниками. Показывает свои амбиции. Подвергая авторитет Игнатьева сомнению, уничтожает былые заслуги. Забывая, как они вместе сидели в засадах, и брали вооружённого преступника. Скорее всего, добивается, чтобы Олег уволился, унеся с собой все промахи и недоработки, которые, конечно, имели место быть. А так же случаи, когда они, вдвоём не стесняясь подзаработать, ездили на стрелки, оказывая помощь бизнесменам, прикрывали друг друга!

Кто теперь об этом вспомнит? А если Игнатова убрать из управления, то и начальник будет совершенно чист и незапятнан перед своими молодыми бойцами. Сможет начать новый этап восхождения по карьерной лестнице. Тема-то известная!

– Так все поступали, и будут поступать! – думал он.

В этот период Игнатов и встретил давнего приятеля перешедшего на службу в управление собственной безопасности и ставшего там большим начальником. Шалая мысль об отмщении запала в душу за их очередным застольем: вот где он сможет использовать имеющуюся информацию в отношении своего бывшего напарника.

Через месяц он уже был на новом месте. И ничего не надо было разыскивать, добывать, выспрашивать. Стоило просто заглянуть в свою память. А потом выложить на листок бумаги весь компромат, предварительно исключив из него себя, и дело готово! Посадить Фролова в тюрьму и сделать показатели нынешнему начальству – что может быть прекрасней, чем убийство этих двух зайцев?

Но видимо пословица не зря существует так долго. Она оправдала своё предназначение. Долго Игнатов возился со своей разработкой. Следил за бывшим шефом, прослушивал его телефоны, подставлял ему стукачей для знакомства. Ничего не получилось. В компьютерной базе остался внесённый им, не подтверждённый компромат на Фролова, а в душе собственный позор неудачника.

Со временем эта информация просочилась к большинству оперов знавших Олега. Шила в мешке не утаишь. Смириться с поражением Олег не желал. Хотелось ещё раз попытаться проявить себя перед новым начальством.

Тогда Игнатов вспомнил, что в год ухода из отдела, он вместе с Фроловым ездил в морг, где совершили подлог.

Саша Полевой, сотрудник их отдела, разбился на своей «волге» ночью. Как раз когда возвращался с пьянки от Игнатова. Занесло на повороте и прямо стойкой двери на столб. Ударился виском – смерть была мгновенной. Остались у него двое детей малолетних и родители пенсионеры.

Фролов вызвал в кабинет Игнатова, которому ещё продолжал доверять.

– Государство у нас богатое, – сказал он, – пусть о детишках позаботится. Если установят спиртное в крови, ни страховки, ни нормальной пенсии по гибели кормильца не получат. Поедем в морг к экспертам, подменим кровь. Конечно, это противозаконно, но дети-то здесь причём? Думаю, нас поймут!

Игнатов согласился и они поехали. Непосредственно договаривался обо всём Фролов. Его действительно поняли, и вскоре жена Полевого получила страховку и регулярную пенсию.

Вот этот-то подлог и вспомнил Игнатов. Кинул в Москву бумагу. Оттуда комиссия мгновенно прилетела по такому случаю. В морге всё перевернули вверх дном. Эксперты не знали, куда деваться от свалившихся на них сотрудников собственной безопасности. Все переговоры прослушивались. Доказали, что образцы крови подменены. Что в крови Полевого было три промилле алкоголя. Но установить чей-то умысел не представилось возможным. Все сходились на том, что произошла ошибка, досадная случайность. С тем проверяющие и уехали.

По итогам проверки вынесли решение о незаконной выплате страховки. Но паровоз ушёл! Деньги возвращать было неоткуда – с детишек много не возьмёшь. И дело спустили «на тормозах». Виновник оказался один – Игнатов. Который поднял шумиху, задействовал целый штат сотрудников, использовал море техники и ничего не добился.

Бывшие коллеги из уголовного розыска всё узнали, но ничего ему не сказали. Просто перестали общаться. А новые руководители, санкционировавшие данные мероприятия, свалили всю вину за провал операции на Игнатова, а заодно и совесть решили свою почистить, предложив ему поискать работу в другом месте.

Когда в очередной раз управление собственной безопасности стали чистить от неугодных, Олег попал в первые ряды уволенных.

Никто не хотел брать его на службу. И только тюремное начальство, соблазнившись оперативным прошлым Игнатова, пригрело у себя. Управление исполнения наказания всегда имело слабые оперативные позиции, и Олег со своим многолетним опытом оказался в фаворе. Помогла чистка высшего руководства погрязшего в тюремной коммерции.

Игнатьев догадывался, что Журов знает эту эпопею, но не распространяется. Так, намекает изредка. Умный мужик. Сам знает, пока до генеральского звания доберёшься, что только не случится с тобой. В каких только передрягах не побываешь. Конечно, приходилось и подличать. А что делать? Это полковников теперь как собак не резанных. Если постараться, про каждого генерала можно собрать такой компромат! Но надо ли это? Как пел Владимир Высоцкий: «… пусть жизнь осудит, пусть жизнь накажет…».

Застолье, с перерывами на короткие дружеские споры продолжалось.

– А что, Сергей Евгеньевич, не хочешь дубового веничка попробовать? – обратился Кудашкин, играя мышцами под обтянутой простынёй, к разомлевшему в кресле Ткачу.

– С удовольствием! – откликнулся тот, – а что есть хорошие парильщики?

– Лучше некуда! – обрадовался Кудашкин, предчувствуя как оторвётся на этом здоровенном молокососе, – Венички верно уже запарены. Иди, грейся. Парилка за бассейном направо!

Ткач вышел из гостиной, обошёл бассейн с голубой водой, похожей из-за переполнявших её воздушных пузырьков, на глицерин. Зашёл в парилку и, скинув простынь, лёг на полог.

Он любил прижиматься голым телом к нагретому дереву. Когда температура поднимается выше ста градусов, главное не ошибиться. Прижаться к доскам можно только один раз и остаться в таком положении. При любом изменении тела, кожа начинает обжигаться. Он чувствовал, как жар идёт внутрь тела, выдавливая из организма все накопленные вредные бактерии, а вместе с ними нервозность и усталость. Разогретыми досками высасываются болезни, жизненные неурядицы и стрессы. Вместе с потом, скатываются былые неприятности, очищая организм, мобилизуя его для последующей борьбы за существование.

Веники были плоские словно опахала. Кудашкин умел с ними работать. Ткач лежал закутанный в саван горячего воздуха, сдвинув на лоб белую войлочную шапку, освободив для лечебной процедуры шею. В последнее время на ней отражались все неурядицы и неврозы, делая её неповоротливой.

В последние несколько дней Ткач совершенно не высыпался дома. Татьяна постригла в клинике своего персидского кота по имени Мартын, и тот, балдея от приобретённой лёгкости, начал просыпаться с рассветом часа в четыре и будить постояльцев благодарным громким мурлыканьем. Ткач пытался запереть его на ночь в туалете, но Татьяна сказала, что это не эстетично. Тогда он предложил закрывать его в гостиной. Но жалостливое сердце жены не могло вынести настойчивого корябания кота в дверь и Ткачу приходилось засовывать голову под подушку пытаясь уснуть. Пересчитывать с закрытыми глазами то овёц, перегоняя их из одной отары в другую, то лошадей в кошаре.

Сегодня Ткач решил нести своё распаренное очищенное тело к Аннушке, своей любовнице. Как казалось Ткачу – только там его могли оценить.