Текст книги "Время доверять"

Алла казалась игривым котёнком, случайно попавшим в большие сильные объятия Заботкина.

Он с умилением гладил её спинку, грудки, ручки, ножки. Всё это отдавало новизной, точно недавно сошло с конвейера. Едва сдерживал в себе кровожадного монстра, оттягивал наступление развязки, слушал постанывания и непроизвольное урчание девушки. Временами сам, как ребёнок, хотел сжать эту мягкую игрушку, порвать, посмотреть, что у неё внутри. Но останавливался, не торопил себя, зная, чем всё закончится.

В голове едва слышно звучал протест разума.

Попытался сопротивляться:

– Подожди… Подожди, послушай, – шептал он, – я не могу, понимаешь, так нельзя, у меня… нет презерватива…

– Ничего… ничего не надо, нет… не бойся, через одышку шептала она, – я в детстве сильно простудилась. Врачи сказали, что у меня никогда не будет детей…

Последняя преграда рухнула, и Антон осознал, что эта малышка в полной его власти. Вот она неумелая, угловатая, совсем несмышлёная в сексе, не знающая настоящего наслаждения, не представляющая, что её ждёт.

Ведь он-то понимает, как надо обращаться с котёнком: почесать за ушком, потеребить за холку, погладить шейку и подбородок.

И от этих мыслей, ощущения собственной значимости, появилась жажда осушить этот случайно подвернувшийся источник, вобрать в себя, утолить иссушающую похоть. Он приподнялся и грубо опрокинул девочку спиной на матрас. Обхватил за талию, сжал и с остервенением впился губами в упругий бархатистый живот. Почувствовал, как она задрожала и беспомощно раскинула руки, выгнулась и застонала.

Антон обрушил на свою добычу весь огромный семейный опыт, почерпнутые знания…

Когда, обессиленный, он смежил веки и начал засыпать, ласковые девичьи руки ещё продолжали трогать его лицо. Водили пальчиками вдоль бровей, губ, подбородка. Алла тихо произносила его имя, точно не верила, что это был он:

– Антон Борисович… Антон Борисович…

Бормотала едва слышно стихи. Их было много. И только знакомые строки оставались в памяти:

– … Я могу для тебя отдать Всё, что есть у меня и будет. Я могу за тебя принять Горечь злейших на свете судеб…

Глава 13. Сопротивление бесполезно

После этого их первого сексуального опыта Алла долго не появлялась. Антон даже стал беспокоиться – быть может, он сделал что-то не так?

Или не то сказал в пылу страсти – обидел? Вспоминал, как утром их разбудил Анатолий. Одевались молча. Рада не могла открыть рта, только крутила головой и мычала – её продолжало мутить. Антон с Аллой проснулись порознь, старались друг на друга не смотреть. Их сковывало непонятно откуда-то возникшее смущение, словно что-то сломалось в отношениях, и надо было их выстраивать заново. Но как – никто из них пока не знал.

Антон понимал, что теперь всё будет по-другому.

Вечером, после работы вернувшись домой, он с удивлением ощутил себя по-новому среди привычных старых вещей. И даже в общении с семьёй появилась необычная лёгкость. Точно всё знал наперёд. Чувствовал внутри себя появившуюся тайну. Некое скрытое преимущество. Словно вокруг Антона образовалась защита, невидимый барьер. И он мог наблюдать за всеми изнутри, как бы из сокрытого убежища, где его никогда не смогут достать. Взгляд стал острее, ум изобретательней.

Он неожиданно увидел, что в квартире беспорядок. Диван не сложен, на кухне оставлены тетрадки – старший сын там делал уроки. Хотя это было обычно. Решил, что ему не хватает строгости и надо бы проверить домашнее задание. Выяснить, чем целый день занималась жена – что приготовила на ужин? Как самочувствие матери? Появилась необходимость делать всё правильно, как пишут в книгах, учат психологи. Но не с целью чего-то добиться, проявить внимание, а чисто практически потому, что так надо.

И это новое отношение породило некую отстранённость, которая не давала приблизиться, ощутить родное тепло, сопереживать. Ему казалось, что он потерял частичку себя.

Теперь, когда обнимал жену и гладил по головкам детей, не ощущал былого душевного участия, а только кодекс правил: так надо, так положено.

И когда жена, почувствовав внезапную отстранённость Антона, спросила:

– У тебя всё хорошо на работе?

Он не задумываясь, ответил:

– Всё отлично, я тебя люблю, милая, – улыбнулся, почувствовал себя звездой на съемочной площадке. Хотел добавить ещё что-то родное, давнее. В памяти всплыли далёкие когда-то запавшие в душу слова жены – «время доверять». Но теперь он не мог вспомнить, о чём тогда шла речь. Мучительно думал – что они тогда обсуждали? Но так и не припомнил…

Прошёл ноябрь – Алла не появлялась. Антон уже стал подумывать, что у неё вполне мог появиться молодой человек. Это предположение вселило непонятную надежду. В душе даже начало наступать странное облегчение. Словно исчезал груз предстоящей изнурительной работы над собой по восстановлению отношений. Казалось, теперь всё постепенно сможет вернуться на свои места. Он «выйдет из бункера», спишет «дело Николь» в архив, постарается чаще бывать дома, общаться с детьми. Снова начнёт всё чувствовать, искренне переживать как раньше. Тем более что после Дня милиции усиление сняли – будет возможность общаться.

Выпал снег, и можно было с семьёй выбраться за город, покататься на лыжах. Что он и наметил в ближайшие выходные.

Заботкин получил у замполита бесплатные талончики на «Лыжную стрелу». Накануне поездки достал с антресолей лыжи, осмотрел крепления, подобрал ботинки и палки. Собрав четыре комплекта, одел сверху матерчатые мешки и поставил к стене. Марина приготовила бутерброды и ополоснула термос, чтобы перед отъездом налить чай. А рано утром вчетвером поспешили на автобус, чтобы добраться до Финляндского вокзала, успеть на электричку.

Поехали в Кавголово, где небольшие горы и много народу. Антон с удовольствием катался, подстраховывал жену, следил за детьми. Но и здесь всё было по-другому. Он постоянно чувствовал в себе непонятную правильность, отстранённую наблюдательность. Точно это была не его семья, а выданная напрокат, о которой он должен заботиться и вовремя сдать обратно в целости и сохранности.

И когда дети расшалились, он, вместо того, чтобы как раньше по-родственному дать пинка или подзатыльник, остановил их, взяв за плечи, сделал строгое внушение. Удивился собственной сдержанности.

Он понимал, что все эти изменения начались после близости с Аллой. Но почему? Что такого великого произошло? У него и до свадьбы с Мариной не раз случались близкие отношения с девушками. Но, похоже, что Алла оказалась особенной.

Она смогла заставить его вернуться в прошлое. И тот Рубикон, за которым для Антона начиналась верность семейному очагу, оказался блефом – он легко его преодолел. Но не ощутил далёкой беззаботной молодости, словно перетащил с собой весь груз нажитых годами проблем. Да ещё взвалил на себя дополнительную ношу – заботу об Алле. Он понимал, что думает о ней практически ежечасно. И даже если чем-то занят, она всё равно присутствует внутри его тела неугасимым томлением и только ждёт момента напомнить о себе.

Антон осознал, что его душевное волнение, забота и даже раздражение, сопровождающие жизнь в семье, теперь перешли на Аллу. Только о ней он беспокоился, желал и ненавидел. Он с опасением и ужасом думал – неужели теперь все близкие стали ему безразличны. И убеждал себя, что ни в коем случае, просто его отношение трансформировалось. Он как будто стал мудрее и рациональнее. Быть может, это и к лучшему.

Алла появилась в середине декабря. Она тоже изменилась – выглядела не торопливой, а рассудительной и томной, перекрасила волосы в рыжий цвет. На плечах – расшитая бисером дублёнка.

Это уже не была та скромная, угловатая девчушка с мальчишеской резкостью в движениях, грубостью в словах. Алла, словно пава, вплыла в кабинет и, подождав, когда Антон закроет дверь, мягко обняла его, обвив шею обеими руками, прижалась всем телом, чувственно поцеловала. Держа свои губы прижатыми, пока Антон не взял её за бёдра, чтобы отстранить.

– Антон Борисович, – произнесла она привычно торжественно. Но не как раньше. А точно была уже внутри этих слов и оттуда наслаждалась их звучанием, переливом колоколов, – я по вас скучала, очень-очень…

И тут Антон понял, что все его измышления о странностях собственного поведения, пропавшее семейное раздражение и фантазии сводились только к одному – нетерпеливому трепетному ожиданию. Точно всё время с момента расставания с Аллой он напряжённо сидел в засаде, мечтал услышать её шаги и голос, увидеть лицо. И всё, что творилось вокруг, – это было надоедливое отвлекающее безразличное мельтешение. Всё, что делал Антон: ел, пил, работал, играл с детьми, целовал жену, – сводилось к одному – безумной жажде обладать Аллой.

И от осознания этого помутилось в голове, кровь прилила к вискам, запульсировала в теле свершилось. Она была здесь, рядом с ним!

Антон закрыл кабинет на ключ. Достал из шкафа шинель и бросил на пол. Схватил Аллу в объятия, сжал, впился губами в её накрашенный рот. Наклонил назад. Услышал её резкое учащённое дыхание, почувствовав в руках обессиленное вздрагивающее возбуждённое тело, стал медленно опускаться вместе с ней на колени. Уложил на шинель и начал раздевать…

Спустя час он уже сидел расслабленный в своём рабочем кресле. Алла на стуле, напротив, через стол. Оба были ещё красные от опавшего напряжения, дыхание восстанавливалось, и они, молча, смотрели друг на друга с каким-то внутренним ожесточением, точно поединок не выявил победителя, и сегодняшняя встреча показала, что турнир затянется надолго.

Антон подумал, что надо бы открыть форточку и дверь. Закрываться в кабинетах было непринято сотрудники входили без стука.

– Тебя не продует? – спросил он заботливо, отпирая замок. А потом подошел к окну и открыл фрамугу. – Может, пересядешь ко мне поближе?

– А это не опасно? – улыбнулась Алла и сощурила глаза.

– Уже нет, – усмехнулся Антон, – на сегодня боеприпасы закончились.

Алла осталась сидеть на месте, только застегнула кофту на молнию, усмехнулась:

– Просто не хватило времени.

Антон улыбнулся – она стала совсем большой! Отвечает с подтекстом. Откуда у неё взялся этот ум? И так внезапно. Решил вернуться в рабочую колею:

– Ну как ты поживаешь? Как Рада? Вопросов не задавала?

– Ей было не до того. После Нового года сессия. Готовимся с ней. Она очень умная девочка. Живёт с родителями в огромной квартире на Суворовском.… А как у тебя дома? Детишки слушаются?

И в этом «детишки» он почувствовал, что Алла всё же вытащила билет и заняла в его жизни то место, куда несколько лет назад не смогла попасть. При этом всё понимает и наслаждается! Она показалась Антону такой огромной и всезнающей, что бессмысленным было что-то скрывать. Ведь теперь и она чувствовала, что жена и сыновья взяты им в аренду.

Внутри обожгло. В висках застучало – неужели вот так бросают семьи? Забывают о совместно прожитых годах, прошедшей взаимопомощи. Перестают жалеть и думать друг о друге. Понял, что всё это Аллу не интересует. Она ведь женщина – и тоже хочет счастья, своего личного! Верить этому не хотелось, и он решил сменить тему:

– В семье всё нормально. Ты думаешь продолжать работать? Или как?

– Конечно, мы же вместе собирались с преступностью бороться, Родину защищать, – и снова в её словах он услышал едва заметную насмешку. Точно в борьбе, о которой она когда-то говорила, Алла уже одержала победу. Маскироваться не стоит.

Решил уточнить:

– Ты уверена? Если не захочешь больше помогать, я не обижусь. Дело это неблагодарное общаться со всякой швалью. И наши отношения будут по-прежнему… – Антон не мог сразу подобрать слово. Немного помедлил, – … хорошие.

– Хо-ро-ши-е… – тихо по слогам повторила Алла. С презрением посмотрела Антону в глаза так, что заставила смутиться.

Он понял, что облажался. Вспыхнула ненависть к себе. Быстро пересел к ней, на соседний стул. Обнял, шепнул на ухо:

– Я же тебя люблю… – подумал, что ничего страшного в этом признании нет. Любовь бывает разная. И к матери и к друзьям. Успокоился.

Алла заулыбалась:

– АнтОн БОрисОвич, я вас тоже очень люблю, теперь его имя-отчество снова торжественно зазвучали в вышине.

Заботкин почувствовал себя наставником:

– Как дела в институте? Ещё не надоело?

Алла засияла и неожиданно превратилась в ту далёкую девочку из интерната:

– Что вы, – оживилась, радостно затараторила, – я так вам благодарна. У нас на третьем курсе будет практика, и лучшие студенты смогут попасть на корабль! А этим летом мы поедем в экспедицию, потом в колхоз на уборку. Спасибо вам большое.

– Стипендию-то получаешь? Деньги есть?

Хватает?

– Конечно, получаю. У меня всего одна четверка по английскому. Мне Рада помогает. Она такая умная.

У неё мать цыганка, а отец – профессор, дома одни книги. После сессии будут каникулы дней десять.

– Ну, вот давай, сдавай свои экзамены, а потом приходи работать.

– И что, до тех пор я вас не увижу? – Алла сделала глаза огромными.

– Увидишь, конечно, если захочешь. Заходи. Я всегда тебя буду ждать.

– И вы заходите ко мне в гости!

– Это куда? – не понял Антон.

– В общежитие на Стахановцев. С интернатом я рассталась – теперь институт обязан предоставить мне жильё. Поселили в комнату к девушке. Она старшекурсница и часто ночует у своего парня. Так что за порядок приходится отвечать мне. Зато и живу практически одна. Придёте ко мне на новоселье?

– Конечно, приду, – обрадовался Антон, подумал – не всё же в кабинете закрываться.

Неожиданно вспомнил, что знаком с комендантом общежития и сторожами, поскольку неоднократно проводили там мероприятия: чистили от наркоманов, разыскивали воров. Как-то неудобно может получиться. Но решил, что выкрутится – что-нибудь придумает. Скажет, что выслеживает опасного преступника или… преступницу. Врать – не привыкать, точнее – проводить оперативную комбинацию. Самому стало смешно.

Глава 14. Повышение

Неожиданно перед самым Новым годом Антона пригласили в Главное управление на Литейный.

Знакомые сотрудники предложили ему здесь продолжить ведение оперативных разработок. А для этого написать рапорт на перевод в отдел «А». Он дал согласие.

Это было повышение, о котором Заботкин только мог мечтать – прямо в главк, минуя районное управление! Доложил непосредственному начальству и начал готовить дела к передаче. В конце января вышел приказ, и он стал перевозить свои канцелярские принадлежности. Через секретную часть переслал несколько дел действующих агентов, не забыл и о Николь.

Дни перевода принесли ощущение свободы.

В одном подразделении Антон уже не числился, а в другом ещё не обосновался. В главке говорил, что продолжает сдавать дела, а в отделении милиции рассказывал, что знакомится с новой обстановкой.

Коллектив на него внимания не обращал, все продолжали заниматься своими делами.

Алла благополучно сдала сессию и ушла на каникулы.

Антон сказал жене, что уезжает в командировку, и вечером приезжал в общежитие. Они были вдвоём. Это было счастье, которым он не хотел делиться. Заботкин запирал дверь, закрывал форточку, зашторивал окна. Исключал все звуки будь то телевизор или приемник.

Хотел слышать только мелодии, касающиеся ее: шорох снимаемой одежды, стук скидываемой обуви, шлёпанье босых ног, тихий скрип кровати.

Иногда Алла бессознательно мурлыкала ненавязчивый мотив, не замечая того. И это казалось музыкальной прелюдией начинающегося представления. В полумраке комнаты женское тело наклонялось, руки протягивались к постели, снимаемое покрывало заговорщически шуршало. Алла садилась на одеяло и стягивала колготки, тянулась к кончикам пальцев, где сеточка волокон случайно цеплялась за ноготок. Едва слышный скрип капрона, а затем щелчок – точно кто-то попал в мышеловку.

Всё, что совершалось в этой комнате, принадлежало ему: приглушенный свет, сумрачное отражение в зеркале стройной ноги и руки, скользящее по коже нижнее бельё. А потом белое обнаженное женское тело, точно переливающаяся серебристая форель, освещало своей белизной замкнутое пространство комнаты. Внезапно нырнув, исчезала, скользнув под белую призрачную материю пододеяльника – точно в зимний сугроб.

Едва слышимое, а потом нарастающее учащённое дыхание своё и её. А затем женские стоны, которые приводили Антона в исступление.

«Я боюсь потревожить твой сон» – откуда Алла взяла эту фразу? Когда в свой день рождения читала над ним стихи, думая, что Антон спит. Почему эти слова так запали в душу. Потому, что пришли из сна или от далёкого поэта-классика? Именно так он всегда хотел видеть её – спящей, а для себя оставлял роль замершего над ней бога. Чувствовать в звучащих словах призрачную легкость пушистого снега, медленно опускающегося на ладонь в безветренную погоду.

Антон помнил все эти несколько дней общения.

Но не по цифрам: дням, часам и минутам. Ощущал это время в себе целиком, неким конгломератом эмоций. Он не смог бы рассказать, о чём они с Аллой говорили, куда ходили, чем занимались.

Просто чувствовал каждое мгновение, пережитое вместе с ней. И все они собирались, образуя в его груди новый мир, новую вселенную, ещё не познанную, только приоткрывающую свои тайны…

Решили справить новоселье.

Народу было много, в основном студенты. Вместо подарков несли продукты и спиртное.

Утром Антон появлялся на совещании в главке, а потом возвращался в общежитие, где не останавливалась разгульная жизнь. Веселье возобновлялось, гремела музыка, не утихали танцы. Устав, гости расходились, но через некоторое время приходили другие, и всё повторялось.

Заботкин уже несколько раз ловил на себе осуждающие взгляды коменданта общежития, но остановиться не мог, находился точно в дурмане.

Было весело и беззаботно. Забыл о семье, о службе, о войне.

Иногда среди студенток мелькали взрослые мужчины, явно не из общежития. Но внимания на это никто не обращал – всем были рады.

Один из таких парней представился Володей.

Невысокого роста с большим животом. В кожаной куртке с подстёжкой из овчины. Предложил подышать свежим воздухом – съездить на его машине за город в Кавголово. Антон поддержал, сказал, что недавно катался там с гор на лыжах, и внезапно почувствовал, как давно это было – точно в другой жизни.

Набился целый салон.

Снега было много. Санки взяли в прокате. Катались долго. Изредка Антон останавливался на вершине горы, точно от лёгкого покалывания, пытался отдышаться. Старался припомнить знакомую лыжню или спуск, где катался с детьми. Но ничего не узнавал – точно всё перестроили, перекроили заново. Удивлялся.

Часа через два замёрзли и решили погреться в ближайшем кафе. Внутри – прохладно, никто не раздевался. Из еды – только сдоба и чай. Столики маленькие – на четверых. Володя оказался вместе с Антоном и Аллой. Одежда намокла, но уезжать не хотелось. Пирожки от холода не спасли.

– Надо бы согреться, – предложил Заботкин и подмигнул Алле. Она дрожала от холода. Улыбалась. Приоткрывая рот, показывала, как у неё стучат зубы.

– К сожалению, спиртного здесь нет, – огорченно произнёс Владимир, – но у меня есть кое-что другое, тоже согревает!

– Что другое? – поинтересовался Антон.

Владимир достал из-за пазухи маленький металлический футлярчик. Оглянувшись по сторонам, склонился вперёд, стараясь прикрыться спиной от посетителей. Антон с Аллой повторили его движение. Огородились со всех сторон. Внутри коробочки оказался прозрачный пакетик с белым порошком и пластиковый прямоугольник.

– Это что? – тихо спросила Алла.

– Герыч, – усмехнулся Владимир, – не пробовали?

– Это же героин, наркотик! – удивился Антон. По тебе и не скажешь, что наркоман. Готовая статья уголовного кодекса.

– Я и не наркоман, – Владимир рассмеялся: Ха-ха! Наркоманы в тюрьме сидят или лечатся! Надеюсь, среди нас ментов нет?

Алла усмехнулась, хотела что-то сказать, но Антон толкнул её коленом под столом, и она сжала губы. Вопросительно посмотрела.

Антон в ответ нахмурил брови. Подумал, что можно было этого дельца арестовать, заломить руки за спину, найти понятых. Составить протокол, а потом дождаться местных оперативников со следователем.

Ну и, конечно, потом домой на электричке праздник испорчен! Раскрытие зачтут району. А ему надо будет показания давать следователю, а позже в суде. Спросят – что ты там делал? Вы же вместе приехали? Для чего? Почему не на службе? Можно так и на гражданку вылететь.

Владимир деловито вытащил пластиковый прямоугольник и высыпал на него немного порошка. Затем оторвал уголок меню и разделил им белую горку на три части. Свернул трубочку и вдохнул одну бороздку через нос. Заулыбался, протянул трубочку Антону.

– Ты чего? – удивился Заботкин. Сделал испуганный вид: – Я такое не употребляю. Можно подсесть. Ещё не хватало потом в наркологический диспансер мотаться.

– Ерунда, – усмехнулся Владимир, – не захочешь – не подсядешь. Вон видишь, какой я толстый! Хочу – нюхаю, хочу – нет! Главное, чтобы до иглы не дошло. Вот там можно не справиться.

Антон разделил оставшиеся две бороздки ещё пополам и вдохнул четвертинку.

Глаза Аллы засветились:

– И я хочу попробовать! Дайте мне!

– Тебе точно нельзя, – строго сказал Антон, женщины от пьянства не вылечиваются.

– Дайте согреться! Хочу согреться! – капризно заканючила Алла, ну пожалуйста, а то я простужусь и заболею. Это же не водка!

– Здесь ещё хуже, – отрезал Антон.

Алла неожиданно вспыхнула, в глазах промелькнул злой огонёк, который Антон видел впервые:

– Антон Борисович, – произнесла она с поддёвкой, – не стоит мне указывать, я девушка свободная! Не так ли?

Протянула руку и забрала у Антона трубочку. Пока тот недоумевал, торопливо втянула в нос почти целую дорожку.

Заботкин в страхе выпучил глаза, глядя, как она утирает свой носик с белым налётом в ноздре. Затем вопросительно посмотрел на Владимира.

– Ничего, – успокоил тот, – бабы, они всё легче переносят. А ты как, приход чувствуешь?

Антон отрицательно покачал головой.

– Забирай тогда остальное, ты мужик здоровый! – глаза Владимира начали слезиться. Зрачки сузились.

Антон вдохнул остатки и вернул пластинку. Стал анализировать своё состояние. Ничего внутри не происходило.

Подошли ребята, приехавшие с ними:

– Если вы ещё остаётесь, мы поедем на электричке, – сообщили они, дрожа от холода.

– Давайте, мы скоро, – Владимир кивнул им головой. Обернулся к Антону: – Я думаю, надо прогуляться. Похоже, уже тепло.

Заботкин согласился, встал из-за стола. И тут всё, что было перед глазами, поехало в сторону. Он ухватился за край столешницы и восстановил равновесие.

Владимир весело улыбнулся:

– Ну вот, всё в порядке! Пошли в снежки играть!

Алла подняла мутный взгляд на Антона:

– Мне плохо, – прошептала одними губами.

Сделала движение, чтобы подняться, но не смогла и снова плюхнулась на стул. Положила ладони на стол и уткнулась в них лбом.

– Сначала всем плохо, – сказал Владимир, пойдём!

Он взял Аллу под руку с одной стороны, предлагая Антону помочь её вывести – Антон ухватился с другой. Вместе они поднялись из-за стола. Тут Антон огляделся и понял, что не знает, куда идти. Дверей было много, они расплывались и покачивались, менялись местами.

– Куда? – спросил он. И откуда-то издалека услышал голос Владимира:

– Да-а-а-вай за-а-а мно-о-ой.

Почувствовал, как его тянет в определённом направлении, и крепко ухватившись за Аллу, двинулся туда. Главное, чтобы не упасть. Шагов не чувствовал, он точно плыл в пространстве. Когда проём оказался прямо перед глазами, он его узнал. Слева должна была находиться стойка бара. Антон повернул голову и увидел лицо официантки, похожее на блин. Огромный рот с толстыми красными губами, выпученные глаза. Она что-то говорила, но Антон не слышал. В ушах появился гул – он понял, что это слова, но звучат слишком медленно и протяжно – он не мог соединить звуки. Только ударивший в лицо холод немного отрезвил. Антон стал разбирать речь.

– Мне плохо, пустите меня! – закричала Алла и вырвалась. Сделала несколько шагов и, споткнувшись, упала в снег лицом. Перевернулась, стала рвать на себе дублёнку, пытаясь расстегнуть.

Снег прилип к лицу, и она, высунув язык, слизывала его с губ.

– Ну вот, девочка согрелась! – прозвучал голос.

Антон протянул в ту сторону руку и ухватил Владимира за плечо. Это стало ориентиром в кружащемся и расплывающемся пространстве. Мутило. Изнутри к горлу поднимался комок, но вытолкнуть его из себя не хватало сил. Заботкин нагнулся в сторону и, засунув пальцы в рот, попытался вызвать рвоту. Бесполезно. Тоже упал головой в снег. Поднялся, шатаясь. Выругался в пространство:

– Володя, что за хрень? – подумал – хорошо, что ещё не получил оружие в новом подразделении.

Мысли в голове казались чёткими и ясными, но этого было недостаточно. Он с жалостью смотрел на расплывающееся пятно Аллы, помочь ей не мог. Любое движение вызывало колебание земли, потерю ориентации.

Девушка извивалась на снегу, крутилась. То, сворачиваясь в клубок, то вытягиваясь в струнку, выгибаясь назад. Переворачивалась с живота на спину, затем обратно. Хватала руками снег, закидывала себе на лицо, стонала:

– Как мне плохо, я не хочу, я не хочу жить, убейте меня, убейте…

Справа слышался голос Володи:

– Это бывает поначалу…

Антон снова ухватил его плечо. Перед глазами маячили какие-то тени. Состояние начинало пугать:

– Володя, что делать? Мне тоже плохо!

– Сейчас пройдёт, – отнекивался тот.

Такого ужаса Антон никогда не испытывал. Внутри всё переворачивалось, голова гудела, окружающее виделось, как под водой. Предметы дрожали, расплывались, растворялись в прозрачной синеве и снова собирались воедино. Измождённое таким непониманием сознание хотело только одного – не существовать. Просто исчезнуть, потухнуть. Антон закрывал глаза, и тогда начинался полёт к звёздам. Точно веретено устремлялся в неведомую мерцающую темноту, чувствовал, что теряет опору, шатало, снова открывал глаза.

Наклонился и, захватив рукой снег, стал тереть себе лицо, пытаясь сконцентрироваться. Постепенно начинал приходить в себя. Окружающее изображение настроилось, и он увидел улыбающееся лицо Владимира:

– Что, полегчало? – спросил тот.

– Ну и гадость, – отозвался Антон, кивнул на Аллу, – можно что-нибудь сделать?

– Да всё будет нормально! Не переживай! Давай её поднимем!

Они взяли Аллу за руки, но та вырвалась и продолжила кататься по снегу, кричала:

– Сволочи, отпустите меня, гады! Не трогайте! Лучше убейте!

– Аллочка, успокойся, – Антон снова попытался её поднять.

Услышав знакомый голос, девушка перестала кричать, захныкала:

– Как мне плохо, как мне плохо, сделайте что-нибудь, ну пожалуйста, сделайте… Вы же мужчины…

Рядом остановились две сердобольные старушки. – Надо бы скорую помощь, – предложила одна.

– В милицию их сдать, – крикнули из группы проходящих мимо граждан, – наркоманы чёртовы, расплодились на демократии… Плесень! Чтоб они подохли!..

Владимир насторожился:

– Давай, уходим, – предложил он, – бери её под руку, я с другой стороны.

Кое-как они доковыляли к машине. Антон с Аллой сели на заднее сиденье. Тронулись. Укачивало. Казалось, Алла теряла сознание. Антон слегка шлёпал её по щекам, и она оживала. Тошнота продолжала накатывать, вытягивала изнутри кишки, выворачивала, заставляла сглатывать. Во рту пересохло. Периодически Антон сам проваливался в дремоту. Глаза закрывались, и он начинал летать в темноте. Приходил в себя и пытался определить, где находится. Наконец, подъехали к общежитию.

Зашли в комнату и упали на кровать. Владимир ушёл, захлопнув за собой дверь.