Текст книги "Потсдамская конференция. Как решалась послевоенная судьба Германии и других стран Европы"

В отличие от предыдущих обращений Трумэна к Черчиллю послание от 11 мая было встречено прохладно. Президент пришел к заключению, что теперь они должны окончательно решить, продолжать ли и дальше сдерживать Тито, так как югославский лидер не только пытался контролировать Венецию-Джулию, но он также имел такие же планы в отношении Южной Австрии, Каринтии и Штирии. Он также смог бы претендовать на отдельные области Венгрии и Греции, если бы его политика в провинции Венеция-Джулия была успешно реализована. Стабильность положения Италии и возможная в будущем ориентация этой страны на Россию также вызывали определенное беспокойство.

«Я предлагаю, – писал Трумэн, – проинструктировать наших послов в Белграде перед встречей с Тито следующим образом. Необходимо поставить его в известность, что вопрос провинции Венеция-Джулия – один из многих спорных вопросов в Европе, касающихся территориальной принадлежности. И решение может быть достигнуто только в результате заключения всеобщего мирного договора. Доктрина, предполагающая решать все вопросы силовыми методами и принятием односторонней декларации, к которой столь часто прибегает противник, что чревато трагическими последствиями, решительно осуждена всеми союзными державами, участниками этой войны… План Военного правительства для провинции Венеция-Джулия был принят именно с целью достижения мирного и окончательного решения крайне сложной проблемы. Он призван обеспечить интересы всех народов этой провинции… Постоянно помня об этом и опираясь на предыдущее соглашение с югославским правительством, одобрившим предложенные для этого региона планы, мое правительство поручило мне довести до вашего сведения следующее. Правительство Соединенных Штатов ожидает, что югославское правительство немедленно даст свое согласие на установление контроля со стороны Верховного главнокомандующего сил союзников в Средиземноморье над всем регионом, с городами Триест, Гориция, Монфальконе и Пула. Также югославские вооруженные силы в регионе должны получить соответствующие инструкции от командования союзников, чтобы обеспечить формирование в провинции администрации Военного правительства под управлением Верховного главнокомандующего в Средиземноморье…»

Черчилль так ответил на это послание: «Невозможно сказать, с каким облегчением я воспринял это заявление моего компаньона о полной поддержке заявленного плана». И продолжил: «Я согласен с каждым вашим словом и приложу все силы для реализации вашего предложения… Если мы твердо будем следовать нашему курсу, не распыляя наших сил, Европа может быть спасена от очередного кровопролития… Я считаю, что в любом случае необходимо отдать приказ о приостановке передислокации американских армий [на родину и на Дальний Восток] на несколько недель». Копии документов, которые послы в Белграде должны были передать Тито, по предложению Трумэна отправили Сталину.

Но что, если Тито не примет предложения? Черчилль был готов и, можно сказать, даже стремился развернуть все имевшиеся в регионе вооруженные силы под командованием Александера (шесть дивизий из стран Британского Содружества и одна индийская, семь американских, две польские и одна бразильская) для достижения поставленной цели. Но Трумэн не был готов пойти на такой шаг. Его остановила реакция Стимсона и Маршалла и опасение, что в сложившейся ситуации Советский Союз мог затянуть начало войны с Японией. Поэтому он отказался задействовать в операции американские дивизии. Не следует ли им, задал он вопрос Черчиллю, подождать ответа Тито на дипломатическое предложение, прежде чем решать вопрос о применении вооруженных сил? До тех пор пока Тито не перешел в наступление, Соединенные Штаты не желали быть вовлеченными в новую войну.

Прежде чем предпринимать какие-либо действия против югославской армии, несмотря на то что ему были предоставлены полномочия использовать любые вооруженные силы, находившиеся под его командованием, включая американские, в случае наступления противника, Александер продолжал руководствоваться приказами Объединенного комитета начальников штабов США и Великобритании. Подобный подход делал зыбкой грань между активными наступательными и чисто оборонительными действиями. Это зачастую озадачивало Черчилля. «Я думаю, – писал он 11 мая Трумэну, – что если Тито окажется несговорчивым, мы должны оттеснить его передовые части к востоку от той разграничительной линии, что вы предложили. Я полагаю, что их проникновение и продолжительное пребывание в упомянутых районах вполне может расцениваться как „нападение“». Однако Трумэн не стал акцентировать внимание Черчилля на этом вопросе.

Во время этого периода неопределенности имело место противостояние между британской 8-й армией и югославскими партизанами, пытавшимися занять отдельные районы Австрии вдоль югославско-австрийской границы. Британские части вышли к Клагенфурту, опередив на три часа югославских партизан. Однако партизаны препятствовали представителям Военного правительства взять под свой контроль госпитали, автомобильный транспорт и продуктовые склады и мешали работе местной прессы. Они обклеили стены домов плакатами, на которых можно было прочитать следующее заявление: «Югославская армия вошла в Каринтию, чтобы принести свободу и демократию словенцам и австрийцам и очистить страну от нацистских преступников. За окончательную победу над Германией сражались югославские партизаны при поддержке Советского Союза, Англии и Америки. Мы доводим до всеобщего сведения, что военная администрация Югославской армии была сформирована во всей освобожденной Каринтии. Население и все сотрудники административных органов должны оказывать помощь нашей армии и неукоснительно выполнять все принятые декреты». Британские войска заняли город Филлах, в то время как партизаны контролировали многие австрийские деревни в его окрестностях.

Столкновение между британцами и югославами было, казалось, неминуемо, когда 10 мая британский посол в Белграде получил инструкции вручить Тито ноту с требованием немедленного вывода всех югославских вооруженных сил из Австрии. В этой ноте подчеркивалось, что правительства Соединенных Штатов, Великобритании и Советского Союза заявили в Московской декларации от 1 ноября 1943 г., что они намерены восстановить свободную и независимую Австрию в границах 1937 г. Тито призвали соблюдать существующую разграничительную линию в качестве временной границы между Австрией и Югославией, оставляя принятие окончательного решения будущей мирной конференции. Британский премьер-министр обратился с просьбой к американскому президенту поддержать его в этом требовании, и тот дал свое согласие. В ответе Тито от 15 мая была выражена надежда, что британское правительство позволит югославским войскам и дальше продолжать оккупировать те районы Австрии, что они захватили, в знак признательности за те большие жертвы, что принесла Югославия ради общего с союзниками дела. Однако он предложил поставить во главе их Александера, Верховного главнокомандующего силами союзников в Средиземноморье. Прошло несколько дней, и Тито согласился эвакуировать все свои войска из Каринтии.

Все же положение в провинции Венеция-Джулия продолжало оставаться напряженным, так как Тито отверг все компромиссные предложения западных союзников. Он опять высказал свои прежние претензии, утверждая, что «честь нашей армии и нашей страны требует присутствия Югославской армии в Истрии, Триесте и на побережье Словении».

Черчилль вновь призвал к быстрым действиям. По его мнению, которое он сообщил Трумэну, ситуация не могла разрешиться сама по себе. Вооруженные силы союзников могли попасть в окружение, и тогда столкновение стало бы неизбежным. Было необходимо оказать давление на югославов, чтобы заставить их вывести свои войска из Триеста и Пулы и вернуться на линии разграничения.

Теперь Трумэн был готов пойти на риск. Возможно, его раздражала неуступчивость Тито, возможно, он был обеспокоен тревожными сообщениями о политической нестабильности в Италии. Или, возможно, его ободрило донесение из штаб-квартиры Александера, что на Тито можно воздействовать решительным подходом и демонстрацией силы. Каковы бы ни были причины, в этот критический момент после консультаций с Грю и Объединенным комитетом начальников штабов США Трумэн решился (19 и 20 мая) на принятие ряда быстрых мер. Грю должен был немедленно опубликовать пресс-релиз, в котором сообщалось, что американское правительство считает ответ Тито неудовлетворительным. Эйзенхауэра запросили, сможет ли он послать три американские дивизии под командованием генерала Паттона на перевал Бреннер к северу от Триеста; адмирала Кинга попросили быстро направить несколько судов Средиземноморского флота в Адриатику, а генерала Арнольда – несколько эскадрилий в тот же самый регион. Все сообщили о выполнении приказа.

Ситуация достигла своей кульминации. Сталин мог предотвратить ее обострение, если бы захотел. Несмотря на то что советское правительство не ответило на прежние заявления о намерениях американской стороны, президент решил обратиться к Сталину и заручиться его поддержкой; и сделал это немедленно. Можно было предположить, что Сталин вряд ли согласится обратиться с просьбой к Тито уступить в данном вопросе. Однако в любом случае обращение к Сталину могло бы предотвратить в будущем его возможные упреки в нежелании проводить с ним консультации и способствовать успешному завершению конференции в Сан-Франциско.

Черчилль, узнав о точке зрения Трумэна, заявил, что он полностью согласен с предпринимаемыми шагами, целью которых было обеспечить решительное превосходство сил союзников.

Однако по мере того, как реализовывались подобные меры, Тито начал склоняться к мысли покончить с конфликтом и его причинами. Югославское командование вывело свою штаб-квартиру из Триеста, но при этом сохранило контроль над городом. Тито сообщил правительству Соединенных Штатов, что он согласен передать власть Военному правительству в регионе к западу от линии разграничения, предложенной союзниками, при условии, что представители югославской армии будут включены в состав комиссии по организации военной администрации и что Военное правительство будет действовать через посредство гражданских властей, уже сформированных в регионе югославами. Он предложил немедленно начать переговоры по новому соглашению.

Объяснялось изменение в отношении Тито к союзникам, полностью или частично, готовностью союзников на демонстрацию силы или же советским влиянием, доподлинно не известно. Ответ Сталина на послание Трумэна, полученное 23 мая, сдержанный по тону, содержал прежние предложения Тито и поддерживал их.

Ни британское, ни американское правительства не собирались идти навстречу Тито в вопросе участия представителей Югославии в военной и гражданской администрации региона, которая должна была находиться под контролем Военного правительства. Союзники желали знать, согласится ли Тито во время переговоров на их условия, ведь он рассчитывал на гораздо большее, или же им следовало навязать свои условия вопреки его намерениям, рискуя вызвать очередное обострение в отношениях с Москвой. Такова была ситуация перед отлетом Г.Л. Хопкинса в Москву.

Глава 7
Туманное будущее Германии

Как часто случается в истории, победителей ставит в тупик вопрос, как им следует отнестись к стране-агрессору! Поразительно актуально звучат слова персидского царя Кира Великого, обращенные к царю Лидии Крёзу, в наше время применительно к Германии.

После отъезда Кира из Сард Пактий поднял восстание против Табала. «Получив в пути весть об этих событиях, Кир сказал Крёзу: „Крёз! Чем кончится всё это? Лидийцы, видимо, не перестанут доставлять хлопот и беспокойства себе и другим. Я думаю, не лучше ли всего будет продать их в рабство? Я поступил, кажется, столь же глупо, как тот человек, который убил отца и затем оставил жизнь его детям. Так вот и я; веду в плен тебя, который был лидийцам даже больше, чем отец, а столицу оставил самим лидийцам, и после этого еще удивляюсь, что они восстали против меня!“ Так сказал Кир, но Крёз боялся, что он разрушит Сарды, и ответил ему: „Царь, ты совершенно прав, но все-таки не следует гневаться по всякому поводу и разрушать древний город, который совершенно не повинен ни в прежних, ни в теперешних событиях. Ведь виновник всего Пактий [Гитлер], которому ты отдал Сарды. Его-то ты и покарай! А лидийцам окажи снисхождение. Для того же, чтобы они вновь не подняли мятежа и тебе не нужно было их опасаться, сделай так: пошли вестника и запрети им иметь боевое оружие и прикажи носить под плащами хитоны и высокие сапоги на ногах. Затем повели им обучать своих детей игре на кифаре и лире и заниматься мелочной торговлей. И ты увидишь, царь, как скоро они из мужей обратятся в женщин, так что тебе никогда уже не надо будет страшиться восстания“».

Члены коалиции составили планы раздела Германии на зоны оккупации. Они согласились, что, имея перед собой общую цель, им необходимо координировать все их действия. Они наметили также первейшие основные задачи, такие как: лишить Германию возможности развязывать войны, искоренить идеологию национал-социализма, определить суммы репараций. Однако они не приняли детального и конкретного плана действий. К примеру, какой тип экономики, какую финансовую систему и систему здравоохранения необходимо развивать и многое другое. До тех пор пока страны-победительницы не придут к соглашению по данным жизненно важным вопросам, не обеспечат свободного передвижения людей и товаров между разными зонами оккупации, не создадут единую монетарную систему, разделение будет неизбежным. Короче говоря, теперь, когда призывы отзвучали и началась будничная работа, возник вопрос: смогут ли участники коалиции примирить свои взгляды и наметить общие цели, чтобы возродить Германию как единую страну.

Бытовые условия в Германии были в целом не самыми худшими, однако в стране царил в некотором роде хаос. Верно то, что те немцы, которые имели крышу над головой и не голодали, оказались в лучшем положении, чем народы в тех странах, что они завоевали. Наблюдатели отмечали, что многие немцы, за исключением жителей разбомбленных городов, выглядели здоровее, не столь истощенными и подавленными, лучше одетыми, чем британцы. Ведь они забрали себе, отняв у своих жертв, большие запасы продовольствия, всевозможные виды потребительских товаров, различное машинное оборудование. Но нельзя было не заменить всеобщего опустошения.

Наиболее серьезным разрушениям подверглись жилые дома, заводы, офисные здания и складские помещения, особенно в крупных городах. О масштабах разрухи свидетельствует тот факт, что «в среднем десять немцев занимали такую жилую площадь, на которой в 1939 г. проживало только четыре человека; притом что те так называемые дома и подвалы, которые они занимали, едва ли заслуживали названия жилого дома». Железные дороги были разрушены. Ни одна внутренняя водная транспортная артерия, по которой прежде перевозилось столько грузов, не функционировала. Запасов продовольствия могло хватить только на краткое время, а система его поставок восстановлена не была. Резко сократилось поголовье скота (крупного рогатого, овец, свиней и коз). Производству зерновых культур и картофеля угрожали дефицит удобрений и нехватка рабочих рук. Продажа продуктов на рынках была под вопросом, так как будущее немецкой валюты было неопределенным. Выплавка стали и добыча угля составляли едва ли 10 процентов от довоенного уровня. Тщательная ревизия промышленных предприятий Германии показала, что только от 15 до 20 процентов разрушенных заводов и шахт не подлежали восстановлению.

Война унесла жизни 4 миллионов немцев, 2 миллиона стали инвалидами. Было значительное преобладание женского населения. Около 7 миллионов немцев с оружием сдались западным союзникам и находились теперь в лагерях для военнопленных или же были на пути домой. Еще несколько миллионов сдались Красной армии и были отправлены в лагеря или трудились на советских стройках и шахтах.

По дорогам Германии тянулись толпы беженцев, старых и молодых. В американской и британской зонах оккупации скопилось около 3 миллионов человек, которые спасались бегством от наступавших русских. Большое число людей, покинувших города, спасаясь от бомбардировок, теперь возвращались в свои дома. Были освобождены 6 миллионов иностранцев, которые были вывезены в Германию на принудительные работы. Многие из них были размещены в бараках и едва перебивались с хлеба на воду. В одних лагерях для перемещенных лиц поддерживался хотя бы сносный порядок и чистота; в других господствовали страх, преступность и антисанитария. Многие, сломленные и подавленные, пробирались к родным очагам, кто брел на восток, кто – на запад. Наряду с этой массой народа множество освобожденных из плена солдат союзных армий искали свои части.

Оккупационные власти вскоре поняли, что восстановление промышленности страны зависит не в последнюю очередь от возможности свободного перемещения между различными зонами. Заводы в каждой зоне оккупации нуждались в поставках сырья и запчастей из других зон. С востока страны поставляли уголь и иное сырье, с запада – машинное оборудование. Потребность в продовольствии ощущалась и там и там. Области к востоку от Эльбы в советской зоне оккупации (включая те земли, которые передавались полякам) поставляли большую часть зерна, картофеля и сахара, в которых остро нуждались промышленные районы Рура и Рейнской области. Эти поставки были жизненно необходимы, так как было подсчитано, что если западные зоны оккупации будут вынуждены потреблять только собственную продукцию, то до конца 1945 г. на одного человека будет приходиться только 1100 калорий в день. В свою очередь, в советской зоне оккупации имелся дефицит говядины, баранины, молока, масла, сыров и яиц, рыбы, фруктов и овощей.

Столкнувшись с подобной ситуацией, сложившейся в Германии, каждая из стран-союзниц была принуждена каким-то образом решать эту проблему в своей зоне оккупации. Легче всего вопрос решался Соединенными Штатами, американцы могли получить все, что им было необходимо. В особо тяжелом положении оказался Советский Союз, которому не хватало многих важных компонентов оборудования и сырья для своей зоны оккупации, однако со временем могли быть налажены поставки всего необходимого из собственных ресурсов. Великобритания не могла себе этого позволить; ей требовалось прежде восстановить свою экспортную торговлю. Франция, несмотря на незначительные разрушения, переживала острый политический и социальный кризис. Бельгия, Нидерланды, Дания и Норвегия в равной степени пострадали от немецкой оккупации. Италия с трудом удовлетворяла даже минимальные потребности. В итоге можно было сделать вывод, что повсюду в Европе процесс перехода от войны к миру был осложнен множеством непредвиденных проблем. Приходилось справляться с нехваткой всего и вся. Как было сказано в одном документе, «осознавая важность немецкого вопроса, можно было легко пойти навстречу просьбам жестокого врага и облегчить его положение за счет несчастной жертвы».

Американские и британские власти больше сочувствовали трудностям, переживаемым немцами, чем страданиям поляков, русских и других народов, подвергшихся немецкой агрессии. Несколько миллионов американских и британских солдат жили среди немцев, беды которых могли вызвать у них сострадание. В противоположность этому, мало что было известно из первых рук о том, каковы были условия жизни людей в странах на востоке Европы. По причине, возможно, недоверия и высокомерия, с которыми относились к ним американские и британские наблюдатели, поступавшая информация была довольно скудной. Что касается русских, то стремление помочь им материально наталкивалось на их закрытость и самодостаточность. Создавалось впечатление, что поддержка и помощь Запада во время войны не была в должной мере оценена и признана русскими, и европейцев возмущало то, как русские грубо давали понять, что воспринимают оказываемую им помощь как должное. Более того, западные союзники столкнулись с поразительным противоречием. Чем тяжелее жилось народам Западной Европы, тем более явственной становилась в их странах возможность революции и даже поворота к коммунизму. И чем быстрее налаживалась и улучшалась жизнь в Советском Союзе, тем большие претензии и требования у него возникали.

Еще задолго до капитуляции в американском правительстве возникли горячие дискуссии о том, какую политику следует проводить в отношении Германии. Американские власти приняли несколько политических заявлений при активном сотрудничестве видных политических деятелей, которыми должен был руководствоваться генерал Эйзенхауэр (его заместителем был генерал Люсиус Клей), командующий в американской зоне оккупации. Отдельные аспекты его плана были обсуждены с британскими гражданскими и военными официальными лицами, которые не во всем были с ним согласны. Британский Комитет начальников штабов отказался признать отдельные его пункты и принять в качестве совместного руководства к действию. Поэтому британское правительство приняло свою собственную директиву для генерала Монтгомери (которому предстояло возглавить британскую зону и стать британским представителем в Контрольной комиссии), однако цели она преследовала схожие с американскими, хотя и не во всем.

Даже после того, как директива была направлена Эйзенхауэру (14 мая), она продолжала будоражить американские официальные круги; речь шла о наиболее категоричных ее утверждениях. Донесения командующих войсковых соединений о положении в Германии и о проблемах, с которыми сталкивалась там американская армия, заставили Стимсона пересмотреть основные направления экономической помощи. 16 мая он писал президенту Трумэну:

«Хочу сказать относительно политики продолжать удерживать Германию на грани голода в качестве наказания за прежние злодеяния. Я осознал, что это была тяжелая ошибка. Накажите ее военных преступников в полной мере. Лишите ее окончательно различного вооружения, распустите Генеральный штаб и, возможно, всю армию. Держите под контролем ее государственную политику денацификации, пока поколение, воспитанное в нацистской идеологии, не сойдет со сцены, – а это долгая история, – но не лишайте ее возможности строительства совершенно новой Германии, создания цивилизации, отказавшейся от милитаризма. Это непременно потребует проведения индустриализации, поскольку в сегодняшней Германии имеется 30 миллионов „лишнего“ населения, которое не может быть обеспечено ресурсами только с помощью сельского хозяйства… Необходимо непременно найти решение для их безбедного существования, что будет в интересах всего мира. Эти люди не должны быть принуждены житейскими тяготами избрать недемократический и хищнический образ жизни. Это сложнейшая проблема, которая требует координации усилий англо-американских союзников и России. России достанется большинство плодородных сельскохозяйственных земель Центральной Европы, в то время как в нашем распоряжении будут промышленные районы. Мы должны убедить Россию пойти нам навстречу».

Трумэну подобный подход к решению имевшейся проблемы показался мудрым и предусмотрительным. Как позднее он заметил, комментируя свои переговоры со Стимсоном о будущем Германии, слишком много договоров о мире основывалось на чувстве мести.

Черчилль после разговора с Эйзенхауэром о положении дел в Германии сказал, что его политику в отношении этой страны можно определить двумя словами: «Разоружить и воссоздать!» Он полагал, что союзники не должны брать на себя полную ответственность за судьбу Германии, но постараться добиться того, чтобы она не смогла начать новую войну.

Но как русские воспримут изменение в подходе Запада к Германии? Действительно ли они готовы более терпимо относиться к тем немцам, которые не были отравлены идеологией нацизма, и дать им еще один шанс мирного развития после того, как будет уничтожена немецкая военная промышленность? Или Советы заподозрят западные страны в намерении противопоставить в будущем Советскому Союзу Германию, используя ее как постоянный источник угрозы для него? И если это так на самом деле, не захотят ли русские добиться для своей безопасности еще большего контроля над всеми государствами Центральной и Восточной Европы?

В Ялте Сталин и Молотов занимали непреклонную позицию в отношении Германии и не скрывали своего намерения покончить раз и навсегда с ее военной мощью. По их мнению, они имели несомненное право на отмщение; было вполне справедливым, что немцы должны были нести ответственность перед жертвами их агрессии. Однако в последующие месяцы риторика высказываний в отношении Германии явно смягчилась, что нашло отражение в советской пропаганде и прессе, и угрозы наказать звучали все реже. Предстать перед судом должны были только сознательные нацисты. Советские политики, казалось, приняли решение более позитивно и даже отчасти с большей симпатией отнестись к народу Германии, хотя и с известной долей критики и со всяческими оговорками. Советское правительство в целом поддержало основные положения американского плана помощи. Хотя оно не давало повода заподозрить его в намерении заставить страдать немецкий народ или поддержать немецких коммунистов, кто мог сказать, была ли подобная терпимость искренней, или это было чистой воды притворством с целью ввести в заблуждение как западных союзников, так и самих немцев.

Еще предстояло решить спорный вопрос о сумме репараций, которые должна была выплатить Германия. Это был конфликт интересов – сможет ли Советский Союз настоять на своих требованиях, которые он считал справедливыми и оправданными, и какую цену придется заплатить при этом западным союзникам?

Американское правительство отказывалось от репараций; вместо этого оно хотело потребовать конфискации немецких активов в Соединенных Штатах. Британское правительство надеялось получить немецкое промышленное оборудование для более быстрого преодоления послевоенной разрухи.

В Ялте были разработаны основные принципы программы репарационных платежей. Несмотря на их широкую и неоднозначную трактовку, Рузвельт, Черчилль и Сталин пришли к общему мнению, что Германию следует принудить к выплате репараций для компенсации тех потерь, что понесли союзные державы в течение войны. Предварительный план, принятый ими, предполагал, что его следовало осуществить по трем направлениям. Во-первых, намечалось все демонтированные фабрики, заводы и электростанции, подвижной состав и паровозы, гражданские и военные суда, станки, оборудование железных дорог и многие другие виды промышленного оборудования передать странам-победительницам. Они получали также часть акций промышленных, транспортных и других предприятий Германии. Эту часть плана предполагалось реализовать за два года со времени окончания войны. Во-вторых, в последующие годы должны были осуществляться ежегодные поставки в эти страны товаров, производимых в Германии. В-третьих, предполагалось использовать немецкую рабочую силу, в основном военнопленных.

Была также достигнута договоренность об оценке репараций в основном в натуральных показателях, то есть столько-то тонн стальных изделий, столько-то сотен оптических линз и столько-то человеко-дней. Но Сталин настаивал и на оценке в денежном выражении. Рузвельт и Черчилль уступили его требованиям. Затем возникли расхождения в вопросе об окончательной сумме репараций. Сталин назвал сумму в 20 миллиардов долларов, из которой половина приходилась на долю Советского Союза. Рузвельт согласился, что такая цифра может послужить в качестве «предмета обсуждения» при более детальном обсуждении программы по выплате репараций. Он утверждал, что, пока продолжается война против Германии, было бесполезно оценивать нанесенный ею ущерб. Кто мог сказать, насколько будет разрушена промышленность и транспорт страны к концу войны? А как быть с областями Германии, которые она теряла на востоке и западе? Ведь это тоже могло сказаться на ее возможностях выплачивать репарации. В протоколе конференции были отражены оба мнения, но отсутствовало итоговое решение. В итоге была принята предложенная Советским Союзом приблизительная сумма в 20 миллиардов долларов.

Все эти не проясненные до конца и запутанные вопросы давали повод для самых противоположных аргументов, неискренности и недоверия. Для того чтобы решить все назревшие проблемы, было принято решение создать в Москве Союзный комитет по репарациям.

Однако в последующие месяцы комитет так и не собрался. Советское правительство было крайне раздосадовано возникшей задержкой. Когда Молотов был в Сан-Франциско незадолго до капитуляции Германии, он задал вопрос Эдвину Поли, представителю Соединенных Штатов в комитете, в чем была причина, и призвал к немедленному началу работы комитета. Поли заверил Молотова, что американское правительство тоже желало этого, но было озадачено некоторыми аспектами вопроса. В частности, другие европейские страны также требовали своей части немецкого промышленного оборудования и различных товаров. Возникли сложности и с оценкой стоимости демонтированных промышленных предприятий. Необходимо было также принять во внимание потребности немецкого гражданского населения. Молотов считал, что эти проблемы вполне решаемы при желании сотрудничать.

Молотову во время беседы с Поули был задан вопрос относительно последних сообщений о уже начавшемся вывозе сырья и оборудования из советской зоны оккупации в Россию. На что он ответил, что эти поставки были необходимы для ведения войны. Поули заметил, что в таком случае не может быть никаких возражений, если командующие в американской и британской зонах оккупации поступят таким же образом. Этот неконтролируемый вывоз различного вида продукции из Германии (в качестве военных трофеев; военного оборудования, которое можно было использовать в войне с Японией) вскоре вызвал настоящий скандал среди победителей. Западные союзники заявили протест против действий русских, поскольку они забирали себе некоторые виды оборудования, потребного для жизнеобеспечения немецкого населения, проживавшего в западных зонах оккупации. Все это создавало дополнительные препятствия в работе оккупационной администрации. Советские власти полагали, что протесты западных союзников свидетельствовали о полном пренебрежении к житейским нуждам русского народа. В свою очередь, они жаловались на бесконтрольный вывоз продукции из западных зон оккупации.