Текст книги "Война миров. Чудесное посещение."

Воздух был полон звуков – происходила какая-то беспорядочная, оглушительная схватка шумов: мешались металлический лязг марсиан, грохот рушащихся домов, басовитое пение деревьев, заборов и сараев, обращавшихся в пламя, треск и рев огня. Густой черный дым рвался вверх и смешивался с клубами пара, наплывавшими с реки. Тепловой Луч ходил взад-вперед над Уэйбриджем, и каждый его удар отмечался ослепительно белой вспышкой, после которой сразу же начиналась зловещая пляска дымного пламени. Ближайшие дома – затененные, мертвенно-бледные, неясные в клубах пара – все еще стояли не тронутыми, ожидая своей участи, а позади них метался огонь.

Наверное, с минуту я стоял по грудь почти в кипятке – растерянный, ошеломленный всей этой переделкой, без всякой надежды на спасение. Сквозь испарения я видел, как одни люди, те, что пошли за мной в воду, выпрыгивают из реки и порскают в камыши – совсем как лягушата, разбегающиеся в траве из-под человеческих ног, – а другие в панике мечутся по бечевой.

Вдруг белые вспышки Теплового Луча стали скачками приближаться ко мне. Дома выбрасывали огненные стрелы и обваливались внутрь, словно испаряясь от прикосновения луча; деревья с ревом превращались в огненные столбы. Луч запорхал над бечевой, слизывая мечущихся людей, потом упал на воду ярдах в пятидесяти от того места, где стоял я, и стал по широкой дуге перемещаться на другой берег, к Шеппертону; на пути его следования вода вздувалась кипящим шрамом, увенчанным гребнем пара. Я бросился к берегу.

В следующую минуту огромная масса воды, доведенной почти до точки кипения, обрушилась на меня. Я завопил в голос и, обожженный, полуослепший, запрыгал, корчась от боли, по скачущим и шипящим волнам к берегу. Подвернись там моя нога – и мне пришел бы конец. На виду у марсиан я беспомощно повалился на гравий широкой косы, отмечающей место, где встречаются Темза и Уэй. Ничего, кроме смерти, я уже не ожидал.

У меня осталось смутное воспоминание, как нога марсианина тяжело впечаталась в рыхлый гравий ярдах в двадцати от моей головы, крутанулась в одну сторону, в другую, затем унеслась вверх; как я долго лежал в тревоге ожидания; как четыре марсианина понесли останки своего собрата – вот они совсем рядом, видимые во всех деталях, но вот мало-помалу их очертания размываются, тают в пелене дыма, и они удаляются, удаляются, бесконечно долго, как мне казалось, удаляются, уходя за реку и широкие луга. И тогда, очень медленно, я начал осознавать, что каким-то чудом избежал гибели.

XIII

КАК Я СТОЛКНУЛСЯ С ВИКАРИЕМ

Преподав столь неожиданный урок по дисциплине «Сила земного оружия», марсиане отступили к своим первоначальным позициям на Хорселлское поле; они спешили, они были обременены останками своего собрата, разбитого снарядом, и потому проглядели – я не сомневался, что проглядели, – немало потенциальных жертв, таких же случайных и никчемных беглецов, как я. Если бы они бросили своего собрата и двинулись дальше, то на всем пространстве, отделяющем их от Лондона, не встретили бы уже ни одной живой души, кроме разве что нескольких батарей двенадцатифунтовых пушек, и, конечно, достигли бы столицы раньше, чем туда поступили вести об их приближении. В таком случае их нашествие было бы столь же внезапно, ужасно и разрушительно, как землетрясение, уничтожившее Лиссабон сто лет назад.

Однако марсиане не спешили. Цилиндр за цилиндром летели в межпланетном пространстве; каждые двадцать четыре часа приходило подкрепление. Между тем военные и морские власти, наконец-то полностью осознавшие страшную силу противника, с бешеной энергией готовились к отпору. Каждую минуту новое орудие выдвигалось на позицию, и еще до наступления сумерек в каждой рощице, за каждой цепочкой загородных вилл на холмистых склонах вокруг Кингстона и Ричмонда уже таилось замаскированное черное жерло, ожидающее врага. А по опаленному, покинутому людьми пространству, окружавшему лагерь марсиан на Хорселлском поле, – пространству площадью не менее двадцати квадратных миль, – по сожженным и разрушенным деревням, чернеющим среди зеленых деревьев, под дымящимися, обугленными аркадами, которые всего сутки назад были сосновыми рощами, ползли самоотверженные разведчики с гелиографами, предназначенными для того, чтобы тут же подать сигналы артиллерии, как только появятся марсиане. Однако марсиане уже поняли, как люди управляют артиллерийским огнем, поняли они и опасность близкого контакта с людьми, поэтому ни один человек не отваживался подойти к цилиндрам ближе чем на милю, если только не хотел расстаться с жизнью.

По-видимому, всю вторую половину дня гиганты совершали челночные рейсы, перетаскивая различные вещи из второго и третьего цилиндров – второй упал у Адлстона на поле для игры в гольф, а третий у Пирфорда – в свою главную яму на Хорселлском поле. Теперь там, возвышаясь над почерневшим вереском и разрушенными строениями, которые виднелись повсюду, насколько хватало глаз, оставался лишь один марсианин – часовой, прочие же покинули свои огромные боевые машины и спустились в яму. Они усердно работали до поздней ночи, и над ямой все время стоял мощный столб густого зеленого дыма, который был заметен с холмов возле Мерроу и даже, говорят, из Банстида и со скакового поля на окраине Эпсома.

Пока марсиане позади меня готовились к новой вылазке, а впереди меня человеческий род собирал силы для битвы, я с великим трудом и бесконечными мучениями пробирался от дыма и жара горящего Уэйбриджа к Лондону.

Я увидел брошенную лодку, плывшую вниз по течению, – она была далеко и казалась совсем маленькой. Сбросив большую часть мокрой одежды, я поплыл к лодке, догнал ее и, таким образом, смог выбраться из района разрушений. Весел не было, но я ухитрился грести руками, насколько позволяла обваренная кожа, и направил лодку вниз по реке к Халлифорду и Уолтону. Плаванье было очень утомительным, к тому же я, как вы легко можете понять, то и дело оборачивался назад. Я предпочел двигаться по реке, так как на воде было больше шансов спастись, если бы гиганты вздумали вернуться.

Горячая вода, вскипевшая при падении марсианина, шла, как и моя лодка, по течению, поэтому из-за клубов пара я на протяжении целой мили почти не видел берегов. Впрочем, один раз я разглядел цепочку черных фигурок, бежавших через луга прочь от Уэйбриджа. Халлифорд казался совсем заброшенным, несколько домов, обращенных фасадами к реке, горело. Странно выглядело это селение – оно было таким спокойным, таким пустынным под знойным голубым небом, а над домами поднимался дым, и тонкие язычки пламени вились в жарком полуденном воздухе. Впервые в жизни я видел горящие дома, не окруженные толпой обеспокоенных людей. Немного дальше на берегу дымился занявшийся камыш, а чуть в стороне от реки полоса огня медленно ползла по сжатому полю.

Я долго плыл по реке, отдавшись на волю течения, – настолько я был разбит и измучен после пережитого ужаса, настолько сильно припекало на воде солнце. Затем страх ослабил свою хватку, и я снова стал грести руками. Солнце жгло обнаженную спину. Наконец, когда за поворотом показался Уолтонский мост, лихорадка и слабость одержали верх над страхом, я причалил к мидлсексскому берегу и, совершенно больной, упал в высокую траву. Полагаю, что было уже около четырех или пяти часов. Вскоре я встал, прошел примерно с полмили, не встретив ни единой живой души, и снова улегся в тени живой изгороди. Помню, кажется, что во время этого последнего перехода я бессвязно разговаривал сам с собой. Меня мучила страшная жажда, и я горько жалел, что не напился как следует на реке. Занятная вещь – я почему-то злился на свою жену; не могу этого объяснить, но моя бессильная страсть добраться до Ледерхеда измучила меня сверх всякой меры.

Отчетливо не помню, как появился викарий, – вероятно, я задремал. Я осознал его присутствие, обнаружив рядом с собой фигуру сидящего человека без пиджака, в измазанной сажей рубашке. Подняв кверху гладко выбритое лицо, он, не отрываясь, смотрел на слабые мерцающие отблески, пляшущие в небе. Небо было, что называется, в барашках – по нему шли гряды легких, пушистых облачков, чуть-чуть подкрашенных летним закатом.

Я привстал, и при звуке моего движения он быстро перевел взгляд на меня.

– У вас есть вода? – резко спросил я.

Человек покачал головой.

– Вы уже целый час просите пить, – сказал он.

С минуту мы молчали, критически оценивая друг друга. Смею сказать, я показался ему довольно странной личностью: полуголый (на мне были только мокрые брюки и носки), обваренный, плечи и лицо черные от дыма. Его же лицо выдавало слабовольного человека: срезанный подбородок, невыразительный взгляд довольно больших бледно-голубых глаз, на низкий лоб свисают кудри светлых, почти льняных волос. Говорил он отрывисто, безучастно глядя в сторону:

– Что происходит?.. – повторял он. – Что все это означает?..

Я смотрел на него и ничего не отвечал.

Он простер белую тонкую руку и заговорил едва ли не жалобно:

– Почему всему этому дано было случиться? Что за грехи мы совершили? После заутрени я прогуливался по дороге, чтобы освежить голову и приготовиться к дневным заботам, и вдруг – огонь, землетрясение, смерть! Содом и Гоморра! Все наши труды пропали, все труды… Кто такие эти марсиане?

– А кто такие мы сами? – спросил я, откашливаясь.

Он обхватил колени руками и снова повернул ко мне голову. С полминуты он молча смотрел на меня.

– Я прогуливался по дороге, чтобы освежить голову, и вдруг – огонь, землетрясение, смерть! – повторил он и снова погрузился в отчаяние, уткнувшись подбородком в колени.

Вскоре он опять заговорил, размахивая рукой:

– Все труды… все воскресные школы… Чем мы провинились? Чем провинился Уэйбридж? Все исчезло… все разрушено. Церковь! Мы отстроили ее заново всего три года назад. Исчезла! Стерта с лица земли! Почему?

Новая пауза, и он опять разразился словами, словно помешанный.

– И дым ее восходил во веки веков![12]12
  И дым ее восходил во веки веков! – здесь и дальше викарий часто прибегает к прямому цитированию Откровения Иоанна Богослова. В данном случае: Отк. 19:3.


[Закрыть] – воскликнул он.

Его глаза блеснули, тонкий палец указывал в направлении Уэйбриджа.

К этому моменту я уже начал понимать, как мне следует себя с ним вести. Страшная трагедия, свидетелем которой он оказался, – очевидно, он спасся бегством из Уэйбриджа – подвела его к грани, за которой начинается безумие.

– Далеко отсюда до Санбери? – поинтересовался я самым прозаическим тоном.

– Что же нам делать? – спросил он. – Неужели эти твари повсюду? Неужели Земля отдана им во власть?

– Далеко отсюда до Санбери?

– Еще сегодня утром я служил заутреню…

– Обстоятельства изменились, – спокойно сказал я. – Вы должны сохранить рассудок. Еще есть надежда.

– Надежда!

– Да, всеблагая надежда, несмотря на весь этот ужас!

Я стал излагать ему свой взгляд на наше положение. Поначалу он прислушивался, но вскоре интерес в его глазах угас, лицо обрело прежнюю безучастность, и его блуждающий взор ушел в сторону.

– Это – начало конца, – прервал он меня. – Конец! Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?[13]13
  Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять? – Отк. 6:17.


[Закрыть] Люди будут говорить горам и камням: падите на нас и сокройте нас… сокройте же нас от лица Сидящего на престоле![14]14
  …падите на нас и сокройте нас… сокройте же нас от лица Сидящего на престоле! – Отк. 6:16.


[Закрыть]

Я начал понимать всю сложность ситуации. Оборвав свои вымученные увещевания, я с трудом поднялся и, встав над викарием, положил руку ему на плечо.

– Будьте мужчиной, – сказал я. – Вы просто потеряли голову. Что хорошего в религии, если она не выдерживает испытания несчастьем? Подумайте, какие беды принесли людям в прошлом землетрясения и потопы, войны и извержения вулканов. Почему Бог должен был сделать исключение для Уэйбриджа?.. Бог не страховой агент, дружище.

Какое-то время он сидел в полном молчании.

– Но как же мы можем спастись? – вдруг спросил он. – Они неуязвимы, они безжалостны…

– Может быть, ни то и ни другое, – ответил я. – И чем могущественнее они, тем разумнее и осторожнее должны быть мы. Один из них был убит там меньше трех часов назад.

– Убит! – Он воззрился на меня. – Как можно убить посланника Божия?

– Я видел, как это случилось, – продолжал я. – Мы с вами просто попали в самую свалку, только и всего.

– Что это там за знамение в небе? – вдруг спросил он.

Я объяснил, что это сигналы гелиографа – знак того, что люди прилагают усилия, дабы помочь друг другу.

– Мы находимся как раз в самой гуще, – сказал я, – хотя кругом все спокойно. То, что вы называете знамением, говорит о приближающейся грозе. Вот там, как я понимаю, марсиане, а в стороне Лондона, там, где вокруг Ричмонда и Кингстона вздымаются холмы, под прикрытием деревьев люди роют траншеи и устанавливают орудия. Вскоре марсиане опять пойдут на приступ по этой дороге…

Не успел я договорить, как он вскочил и жестом руки остановил меня:

– Слушайте!

Из-за низких холмов за рекой донеслось рокочущее эхо отдаленной орудийной пальбы и какой-то жуткий вой, приглушенный расстоянием. Потом все стихло. Майский хрущ перелетел с жужжанием через изгородь и пронесся мимо нас. Высоко в западной стороне неба, над дымом, застилавшим Уэйбридж и Шеппертон, над все еще жарким великолепием заката, висел слабенький бледный месяц.

– Нам лучше идти этой тропинкой, – сказал я. – На север.

XIV

В ЛОНДОНЕ

В то время, когда марсиане свалились на Уокинг, мой младший брат находился в Лондоне. Он был студентом-медиком, готовился к предстоящему экзамену и до субботнего утра ничего не слышал о прибытии марсиан. Утренние субботние газеты, в дополнение к длинным научным статьям о Марсе, о жизни на других планетах и так далее, поместили короткую и довольно туманную телеграмму, которая более всего поражала именно своей краткостью.

В ней говорилось, что марсиане, встревоженные приближением толпы, убили некоторое количество людей из скорострельной пушки. Телеграмма заканчивалась словами: «Какими бы грозными ни казались марсиане, они так и не вылезли из ямы, в которую свалились, и, наверное, не в состоянии сделать это, что объясняется, вероятно, относительно большей силой земной гравитационной энергии». Авторы передовиц особенно напирали именно на эту утешительную фразу.

Конечно, все студенты, готовившиеся к экзамену по биологии у репетитора, к которому отправился в тот день и мой брат, очень заинтересовались сообщением, однако на улицах не замечалось какого-нибудь особо необыкновенного оживления. Дневные газеты раздули новости, опубликовав их под гигантскими заголовками. Тем не менее до восьми часов вечера им нечего было сообщить, кроме разве что сведений о передвижениях войск вокруг Хорселлского поля и горящих сосновых лесах между Уокингом и Уэйбриджем. Затем «Сент-Джеймс газетт» в специальном экстренном выпуске поведала одну-единственную новость, гласившую, что телеграфное сообщение прервано. Предполагалось, что линия повреждена упавшими на нее при пожаре соснами. В эту ночь – ночь, когда я ездил в Ледерхед и обратно, – еще ничего не было известно о сражении.

Брат не беспокоился о нас, поскольку по описаниям газет знал, что цилиндр находится по меньшей мере в двух милях от нашего дома. Он принял решение помчаться ко мне той же ночью, чтобы, как он затем рассказывал, посмотреть на чудовищ, прежде чем их уничтожат. Около четырех часов он послал мне телеграмму, которая так и не дошла, а вечером отправился в мюзик-холл.

В Лондоне в ночь под воскресенье тоже разразилась гроза, и брат доехал до станции Ватерлоо на извозчике. На платформе, с которой обычно отправляется двенадцатичасовой поезд, брат, прождав некоторое время, выяснил, что в эту ночь из-за дорожного происшествия поезда на Уокинг не ходят. В чем заключалось происшествие, он так и не выяснил – в сущности, железнодорожная администрация сама ничего толком не знала. На станции не было заметно никакого волнения; диспетчеры, не сумев понять, что произошло нечто большее, чем авария между станциями Байфлит и Уокинг, отправляли «театральные поезда», на которых публика разъезжалась после спектаклей из Лондона, вместо Уокинга на Вирджиния-Уотер или Гилдфорд. Больше всего забот у них было с переменой маршрутов экскурсионных поездов, организованных Воскресной лигой Саутгемптона и Портсмута[15]15
  Воскресная лига Саутгемптона и Портсмута – религиозная организация, выступавшая за умеренность, воздержание от спиртных напитков и неукоснительное соблюдение правил выходного дня.


[Закрыть]. Какой-то ночной газетный репортер, приняв моего брата за старшего диспетчера, на которого брат действительно немного походил, перехватил его на перроне и попытался взять интервью. Почти никто, не исключая и железнодорожных чиновников, не связывал крушение с марсианами.

Я потом читал в какой-то статье об этих событиях, будто бы в воскресенье утром «весь Лондон был наэлектризован сообщениями из Уокинга». На самом же деле не было ничего такого, что могло бы оправдать появление столь экстравагантной фразы. Множество людей в Лондоне впервые услышали о марсианах только в понедельник утром, когда разразилась паника. Даже тем, кто услышал о них заблаговременно, потребовалось какое-то время, чтобы уразуметь смысл наспех составленных телеграмм в воскресных газетах. Основная же часть населения Лондона этих газет не читает вовсе.

Больше того, чувство собственной безопасности настолько прочно сидит в сознании среднего лондонца, а поразительный интеллектуальный уровень газет настолько очевиден каждому, что никто особо не взволновался, прочитав такое сообщение: «Вчера, около семи часов вечера, марсиане вышли из цилиндра и, двигаясь под защитой брони из металлических щитов, до основания разрушили станцию Уокинг и прилегающие к ней дома и в кровавой бойне уничтожили целый батальон Кардиганского полка. Подробности неизвестны. Пулеметы «максим» оказались абсолютно бессильны против марсианской брони; полевые орудия выведены из строя. Подвижные отряды гусар галопом отправились в Чертси. Судя по всему, марсиане медленно продвигаются к Чертси или Виндзору. В Западном Суррее обстановка очень тревожная, там возводятся земляные укрепления, чтобы контролировать подходы к Лондону». Этот текст был напечатан в «Санди Сан», а в «Рефери» появилась замечательно умная, бойкая статья – что-то вроде наставления, как следует вести себя с марсианами, – в которой происходящее сравнивалось с паникой в деревне, где неожиданно разбежался бродячий зверинец.

Никто в Лондоне точно не знал, что представляют собой эти бронированные марсиане, но все твердо придерживались мнения, что чудовища должны быть очень неповоротливы: «еле ползают», «мучительно передвигаются» – такие выражения встречались почти во всех ранних сообщениях. Вряд ли хотя бы одна из этих телеграмм могла быть написана очевидцем событий. По мере получения новостей редакции воскресных газет выпускали специальные приложения, а некоторые газеты выпускали их даже тогда, когда никаких новостей не поступало вовсе. В сущности, в течение всей второй половины воскресного дня сообщать людям было практически нечего, и только вечером власти снабдили агентства печати новой информацией. В ней говорилось, что жители Уолтона, Уэйбриджа и окрестностей этих населенных пунктов движутся в массовых количествах по направлению к Лондону, – и больше ничего.

Утром мой брат пошел в церковь при Сиротском приюте[16]16
  Сиротский приют в лондонском районе Блумсбери был основан Томасом Корэмом в 1739 году. Вопреки своему названию, он представлял собой не сиротский дом, а приют для незаконнорожденных детей, матери которых были хорошо известны.


[Закрыть], все еще пребывая в полном неведении относительно того, что случилось прошлой ночью. Там он услышал туманные намеки на какое-то вторжение, а кроме того, прихожанам была прочитана особая молитва о ниспослании мира. Выйдя из церкви, брат купил номер «Рефери». Встревоженный сообщениями, прочитанными в газете, он отправился на станцию Ватерлоо узнать, не восстановлено ли сообщение. Люди в омнибусах и экипажах, велосипедисты, бесчисленные пешеходы, вышедшие погулять в своих лучших нарядах, – казалось, никто из них не был особенно взволнован странными сообщениями, которые выкрикивали газетчики. Конечно, люди проявляли интерес к происходящему, некоторые даже испытывали тревогу – но не за себя, а за жителей тех районов, которые упоминались в газетах. На станции брат впервые услышал, что виндзорская и чертсийская линии отрезаны. Носильщики сказали ему, что со станций Байфлит и Чертси утром получено несколько важных сообщений, но потом телеграммы внезапно перестали поступать. Брат не мог добиться от них каких-либо точных сведений. «Около Уэйбриджа идет бой», – вот все, что они знали.

Служба движения к этому времени была уже очень сильно разлажена. На станции собралось много людей, которые ожидали приезда друзей из различных пунктов Юго-Западной сети. Какой-то седовласый джентльмен подошел к моему брату и гневно обрушился на Юго-Западную компанию.

– Им нужно задать как следует! – восклицал он.

Пришли один или два поезда из Ричмонда, Патни и Кингстона – на них были горожане, которые еще утром уехали кататься на лодках и обнаружили, что шлюзы закрыты, а в воздухе ощущается тревога. Человек в бело-синем блейзере обратился к брату и поведал много странного.

– Толпы народа стекаются в Кингстон на телегах, в двуколках, на чем попало, везут ящики с добром и все такое, – рассказывал он. – Едут из Моулси, Уэйбриджа, Уолтона, и все говорят, что около Чертси слышны пушки, настоящая канонада, и что кавалеристы велели им убираться как можно скорее, поскольку идут марсиане. Мы сами слышали орудийную стрельбу у станции Хэмптон-Корт, но подумали, что это гром. Что все это значит, черт побери?! Ведь марсиане не могут вылезти из своей ямы, правда?

Брат ничего не смог на это ответить.

Немного спустя он заметил, что смутное чувство тревоги передалось и пассажирам подземной железной дороги, что воскресные экскурсанты начали необыкновенно рано возвращаться из юго-западных окрестностей Лондона – районов, которые считаются «легкими» столицы, – Барнза, Уимблдона, Ричмонд-Парка, Кью и других мест; но, кроме туманных слухов, никто ничего не мог сообщить. Все, кто был как-то связан с конечными станциями, выглядели чрезвычайно раздраженными.

Около пяти часов собравшаяся на станции публика невероятно возбудилась, узнав об открытии прохода между станциями Юго-Восточной и Юго-Западной сетей (этот проход почти всегда закрыт)[17]17
  …узнав об открытии прохода между станциями Юго-Восточной и Юго-Западной сетей (этот проход почти всегда закрыт)… – Рядом с вокзалом Ватерлоо – конечным пунктом Юго-Западной сети – находилась еще одна станция, принадлежавшая уже другой сети – Юго-Восточной (конечным пунктом ее был вокзал Чаринг-Кросс на противоположном берегу Темзы, и упомянутая станция соединялась с этим вокзалом веткой, проходившей по железнодорожному мосту). Разумеется, у каждой сети был свой владелец – соответствующая железнодорожная компания. Проход между вокзалом Ватерлоо и соседней станцией существовал, но обычно перегораживался барьерами, чтобы пассажиры не могли свободно пересаживаться с одних поездов на другие. В чрезвычайных обстоятельствах барьеры, разумеется, были убраны.


[Закрыть], а также увидев катящиеся мимо вагоны, набитые солдатами, и платформы с тяжелыми орудиями. Это были орудия из Вулиджа и Чатема для защиты Кингстона. Публика и солдаты обменивалась любезностями: «Они вас съедят!» – говорили одни, «Мы укротители зверей!» – отвечали другие и так далее. Вскоре на станцию прибыл полицейский наряд и принялся очищать платформы от публики, посему мой брат снова вышел на улицу.

Колокола звонили к вечерней молитве, и отряд девиц из Армии спасения шел с пением по Ватерлоо-роуд. На мосту толпа любопытных смотрела на загадочную бурую пену, клочьями плывшую вниз по течению. Солнце садилось, Часовая башня и здание парламента четко вырисовывались на самом мирном небе, какое только можно себе вообразить, на небе чистого золота, по которому шли горизонтальные красновато-золотистые и сиреневые полосы. Говорили, что под мостом проплыло мертвое тело. Какой-то человек, представившийся резервистом, сказал брату, что в западной стороне неба он видел сигналы гелиографа.

На Веллингтон-стрит брат повстречал парочку здоровенных головорезов, только что вынырнувших из Флит-стрит с еще влажными газетами и огромными кричащими плакатами.

– Ужасная катастрофа! – орали они наперебой, спускаясь по Веллингтон-стрит. – Сражение под Уэйбриджем! Подробное описание! Марсианам дан отпор! Утверждается, что Лондон в опасности!

Брату пришлось заплатить целых три пенса[18]18
  …пришлось заплатить целых три пенса… – Обычная лондонская газета стоила в ту пору полпенни, таким образом, «головорезы» заламывают за номер шестикратную цену. Во время, к которому относится написание романа, один фунт стерлингов (20 шиллингов или 240 пенсов) соответствовал примерно пяти долларам США, что эквивалентно 50 современным долларам.


[Закрыть], чтобы получить номер газеты.

Тогда, только тогда мой брат начал осознавать, как страшны и опасны эти чудовища. Он понял – это не просто кучка маленьких, неповоротливых слизняков, а разум, управляющий гигантскими механическими телами, эти существа могут быстро передвигаться и обладают такой огневой мощью, что против них бессильны даже сильнейшие пушки.

Газета давала следующее описание: «Громадные паукообразные машины, высотой почти сто футов, которые способны передвигаться со скоростью курьерского поезда и выстреливать лучи невероятной тепловой энергии». Замаскированные батареи, состоявшие главным образом из полевых орудий, были установлены вокруг Хорселлского поля и тем более между Уокингом и Лондоном. Было замечено уже пять марсианских машин, которые двигались по направлению к Темзе; одну из них, по прихоти судьбы, удалось уничтожить. Во всех остальных случаях снаряды прошли мимо, а батареи были мгновенно уничтожены Тепловыми Лучами. В газете упоминалось также о тяжелых потерях, понесенных войсками; однако в целом сообщение было составлено в оптимистическом тоне.

Итак, марсианам был дан отпор; их неуязвимость дала трещину. Они отступили к своим цилиндрам, образовавшим треугольник, в центре которого лежал Уокинг. Сигнальщики с гелиографами подползали к ним со всех сторон. На марше были пушки из Виндзора, Портсмута, Олдершота, Вулиджа и даже с севера; в дополнение к остальным орудиям из Вулиджа двигались длинные, управляемые по проводам девяностопятитонные пушки. Уже сто шестнадцать орудий были установлены или срочно выводились на позиции для прикрытия Лондона. Никогда еще в Англии с такой быстротой и в таких масштабах не производилась концентрация военных сил.

В сообщении выражалась надежда, что любой цилиндр, который в дальнейшем упадет с неба, будет сразу же уничтожен бризантными зарядами, которые производились в массовых количествах и доставлялись в войска. Вне всякого сомнения, говорилось далее, что положение совершенно необычное и очень серьезное, тем не менее власти призывали население не поддаваться панике. Конечно, марсиане чудовищны и невероятно ужасны, но ведь их самое большее два десятка против миллионов землян.

Власти имели все основания предполагать, принимая во внимание величину цилиндров, что в каждом из них прилетело от силы пять марсиан – значит, всего пятнадцать. По крайней мере, один пришелец уже уничтожен, возможно, даже больше. Население своевременно предупредят о приближении опасности, а для охраны жителей юго-западных предместий, где угроза острее всего, будут приняты специальные меры. Заканчивалось это псевдовоззвание многократно повторенными заверениями властей в безопасности Лондона и изъявлением убежденности, что правительство справится со всеми затруднениями.

Этот текст был набран очень крупным шрифтом; специальный выпуск напечатали столь недавно, что бумага еще не просохла, а у редакции просто не хватило времени, чтобы дать какой-нибудь свой комментарий. Любопытно было видеть, рассказывал впоследствии брат, как безжалостно были скомканы и урезаны все остальные материалы газеты, чтобы дать место этому правительственному сообщению.

По всей Веллингтон-стрит люди разворачивали и читали розовые листки экстренного выпуска, а на Стрэнде уже раздавались выкрики целой армии уличных торговцев, идущей по следам первых пионеров-разносчиков. Чтобы заполучить газету, мужчины выскакивали из омнибусов. Разумеется, это сообщение очень сильно взволновало людей, от былой апатии не осталось и следа. Брат рассказывал, что ставни магазина географических карт на Стрэнде были сняты и за стеклом виднелся какой-то человек в воскресном костюме, и даже в лимонно-желтых перчатках, – он поспешно прикреплял к витрине карты Суррея.

Идя по Стрэнду к Трафальгарской площади с газетой в руке, брат встретил нескольких беженцев из Западного Суррея. Какой-то мужчина толкал перед собой тележку, из тех, что обычно используют зеленщики; в ней, среди предметов мебели, сидели его жена и два мальчугана. Мужчина двигался от Вестминстерского моста, а следом ехала сенная телега, на которой сидели пять или шесть человек респектабельного вида в окружении коробок и узлов. Лица у беженцев были испуганные, и вся их наружность резко контрастировала с обликом по-воскресному одетых пассажиров омнибусов. Публика в модных нарядах с удивлением взирала на них из кебов. На Трафальгарской площади беженцы остановились, как бы размышляя, куда ехать дальше, но в конце концов повернули на Стрэнд и двинулись в восточном направлении. На некотором расстоянии от телеги следовал человек в рабочей одежде, он ехал на старинном трехколесном велосипеде с маленьким передним колесом. Человек был грязен и бел лицом.

Брат повернул к Виктории и встретил новую толпу беженцев. У него мелькнула мысль, что он, возможно, увидит среди них меня. Брат обратил внимание на необычно большое количество полисменов, регулирующих движение. Кое-кто из беженцев обменивался новостями с людьми в омнибусах. Один человек уверял, что видел марсиан: «Бойлеры на ходулях, говорю вам, и шагают, как люди». В большинстве своем беженцы были возбуждены и даже как-то радостно оживлены после всего пережитого.

Пабы за Викторией просто ломились от новоприбывших. На всех углах люди толпились группками, читали газеты, возбужденно переговаривались или разглядывали этих необычных воскресных гостей. Чем ближе к ночи, тем больше прибывало беженцев, и вскоре все улицы стали походить, по словам моего брата, на Хай-стрит в Эпсоме в день ежегодных скачек[19]19
  Популярнейшие ежегодные скачки лошадей-трехлеток на ипподроме в Эпсоме известны также под названием «Дерби».


[Закрыть]. Брат обратился к нескольким беженцам с вопросами, но ничего вразумительного в ответ не услышал.

Никто не мог сообщить никаких новостей относительно Уокинга, кроме одного мужчины, который стал уверять брата, что Уокинг полностью разрушен еще прошлой ночью.

– Я из Байфлита, – сказал он. – Рано утром через городок проехал какой-то человек на велосипеде, он переезжал от дома к дому и предупреждал всех, чтобы уходили. Потом пришли солдаты. Мы побежали на околицу – смотрим: на юге облака дыма, ничего, кроме дыма, не видно, и ни одна живая душа оттуда не идет. Затем мы услышали грохот пушек у Чертси, и тут повалил народ из Уэйбриджа. Так что я запер дом и ушел вместе со всеми.

К этому времени на улицах уже слышалось недовольство – высказывались упреки в адрес правительства за то, что оно не смогло расправиться с пришельцами и тем самым причинило столько неудобств.

Примерно в восемь часов вечера из южных районов Лондона донеслись звуки ожесточенной пушечной стрельбы. Поначалу брат не слышал их из-за оживленного движения на главных улицах, но когда он выбрался тихими переулками к реке, то ясно расслышал гул орудий.

Около девяти брат возвращался от Вестминстера к своему дому у Риджентс-парка. Он очень тревожился обо мне и был сильно обеспокоен масштабом бедствия. Как и у меня в ночь на субботу, его голова была занята военными вопросами. Он неотступно размышлял обо всех этих безмолвных, выжидающих пушках, о мирной сельской местности, неожиданно превратившейся в гигантское людское кочевье, старался представить себе «бойлеры на ходулях» в сто футов вышиной.

По Оксфорд-стрит проехали одна-две повозки с беженцами, несколько телег прогромыхало также по Марилебон-роуд, однако слухи распространялись настолько медленно, что на Риджент-стрит и Портленд-роуд по-прежнему было полным-полно воскресных ночных гуляк – хотя они и собирались группками, обсуждая последние события, – а в Риджентс-парке, как и всегда, под разбросанными там и сям газовыми фонарями во множестве «выхаживали» молчаливые парочки. Ночь была темная и тихая, немного гнетущая; орудийная пальба продолжалась с редкими перерывами; после полуночи на юге блеснуло что-то вроде зарницы.