Текст книги "Машина времени"

IV. Путешествие во времени

– Я излагал некоторым из вас в прошлый вторник принципы устройства Машины времени и даже показывал вам эту Машину в ее неоконченном виде в моей мастерской. Там она и теперь находится, немного попорченная путешествием, – это правда! Один из рычагов, сделанных из слоновой кости, сломался, и бронзовая перекладина погнулась, но все остальное еще вполне пригодно.

Я предполагал окончить ее в пятницу, но когда приступил к сбору, то заметил, что одна из никелевых полос была на один дюйм короче. Ее надо было переделать, и потому она была готова только к утру другого дня.

Было десять часов утра, когда первая из всех Машин времени начала свое путешествие. Я осмотрел ее в последний раз, испробовал все винты, капнул масла в кварцевый стержень и сел в седло…

Я думаю, что самоубийца, держа пистолет у виска, должен испытывать чувство более или менее похожее на то, которое испытал я, отправляясь в неизвестность. Я взялся одной рукой за рычаг-отправитель, а другой – за тот, который останавливает движение. Сначала я нажал первый и тотчас же вслед за этим второй. Мне показалось, что я зашатался и испытал, точно в кошмаре, мгновенное ощущение падения. Но, оглянувшись, я увидал опять свою лабораторию, в том же виде.

Произошло ли что-нибудь? На мгновение у меня мелькнула мысль, что мои теоретические выкладки обманули меня. Я взглянул на часы. Всего минуту назад, как мне казалось, они показывали чуть-чуть больше десяти, а теперь на них было больше половины четвертого!..

Я глубоко вздохнул и, сжав зубы, нажал обеими руками на рычаг-отправитель и тотчас же почувствовал толчок, лаборатория становилась неясной, и в ней наступала темнота. Вошла миссис Уотчетт и, по-видимому, не замечая меня, прошла в дверь, ведущую в сад. Я думаю, что ей все-таки понадобилось не меньше минуты, чтоб пройти эту комнату, но мне показалось, что она промчалась через комнату с быстротой ракеты. Я еще сильнее нажал рычаг, до самого крайнего предела. Моментально наступила темнота, точно потушили лампу, а в следующее мгновение уже было утро.

Лаборатория становилась все туманнее и точно расплывалась. Снова наступила ночь, потом опять день, потом опять ночь, потом опять день, и все быстрее и быстрее совершалась смена. В ушах у меня раздавался шум, и странное, смутное ощущение неясности заволакивало мои ум.

Боюсь, что не сумею передать вам своеобразных ощущений, которыми сопровождалось такое путешествие. Они в высшей степени неприятны. Вы испытываете чувство, как будто вы беспомощно скользите куда-то с невероятною быстротой и ужасное предчувствие неизбежного падения ни на мгновение не покидает вас…

Пока я мчался с этою ужасающею скоростью, ночи сменялись днями, точно взмахи черного крыла. Смутное ощущение, что меня окружает моя лаборатория, вдруг исчезло, и я увидал солнце, быстро скачущее по небу и пересекающее его каждую минуту, от востока к западу, и каждую минуту отмечающее день…

Я предположил, что лаборатория была разрушена и что я очутился под открытым небом. Смутное ощущение, что тут сооружается какая-то постройка, на мгновение охватило меня, но я слишком быстро мчался во времени, чтобы замечать какие-либо другие движущиеся предметы. Самая неповоротливая медленно ползущая улитка мчалась для меня слишком быстро.

Мои глаза очень страдали от мерцающей смены темноты и света. В короткие промежутки темноты я видел луну, быстро вертящуюся на небе, меняя свои фазы от новолуния до полнолуния. Я видел слабое мерцание кружащихся по небу звезд. Но по мере того, как я мчался со все увеличивающейся скоростью, смена ночи и дня сливалась в одни непрерывные сумерки. Небо окрашивалось удивительной синевой, тем чудным блестящим цветом, каким отличаются ранние сумерки. Скачущее по небу солнце превратилось в одну огненную полосу, в ярко блестящую дугу, висящую в пространстве. Луна же казалась более слабой мерцающей полосой света. Звезд я уже не мог видеть и только замечал по временам яркие круги, сверкающие в темной лазури неба.

Ландшафт вокруг меня представлялся мне как в тумане. Я все еще находился на склоне холма, на котором и теперь стоит этот дом, и надо мной поднималась вершина, серая и неясная. Я видел, как вырастали на этом холме деревья, постоянно изменяясь, подобно клубам пара; они то желтели, то снова зеленели, росли, расширялись и, мелькая, исчезали. Я видел огромные здания, которые появлялись, словно в тумане, величавые и прекрасные, и исчезали, как сновидения. Вся поверхность земли как будто преображалась, растаивая и уплывая на моих глазах. Маленькие стрелки на циферблате, отмечавшие скорость моего движения, вертелись все быстрее и быстрее. Я заметил, что солнечная полоса колыхалась вверх и вниз, от одного солнцестояния до другого, в промежуток менее одной минуты, и, следовательно, я пролетал год в одну минуту и каждую минуту происходила перемена: то в воздухе кружился белый снег, то он исчезал и заменялся такою же кратковременной яркой зеленью весны.

Неприятные ощущения, которые я испытывал в самом начале путешествия, несколько притупились и перешли в своего рода истерическое возбуждение. Я замечал неуклюжее раскачивание машины, которое я не мог объяснить себе. В моей голове царил такой хаос, что я не в состоянии был разобраться ни в чем и с каким-то безумием устремлялся в будущее. Вначале я почти не думал об остановке, почти не думал ни о чем другом, кроме этих новых ощущений. Но вскоре появилось новое чувство, нечто вроде любопытства, соединенного с ужасом, и это чувство, все усиливаясь, окончательно овладело мной.

Какое странное развитие человечества, какой удивительный прогресс сравнительно с нашей зачаточной цивилизацией, думал я, раскроется передо мной, когда я взгляну ближе на мир, неясно мелькающий и быстро изменяющийся перед моими глазами! Я видел огромные и великолепные архитектурные сооружения, поднимающиеся надо мной, более массивные, чем какие бы то ни было строения нашего времени, и в то же время как будто сделанные из мерцающего тумана! Я видел роскошную растительность, покрывающую склон холма, не исчезающую и не ведающую зимних перерывов. Даже сквозь туманную завесу, окутывающую мои мысли, окружающий мир казался мне необыкновенно прекрасным. И таким образом у меня возникло желание остановиться.

Особенный риск при остановке заключался в возможности найти что-нибудь на том пространстве, которое занимал я и моя Машина. Пока я мчался во времени с такой ужасной быстротой, это не могло иметь значения. Я находился, так сказать, в разжиженном состоянии, скользил подобно пару в промежутках между встречающимися телами! Остановка же должна была повлечь за собой мое проникание, молекула за молекулой, в то, что уже находилось раньше на этом месте. Атомы моего тела должны были войти в такое тесное соприкосновение с этим препятствием, что могла произойти сильная химическая реакция и может быть страшный взрыв, который отправил бы меня вместе с моим аппаратом по ту сторону всех возможных измерений, в область неведомого! Такая возможность не раз приходила мне на ум, когда я строил свою Машину, но я беспечно принимал ее как неизбежный риск – один из тех, от которых человек не может избавиться. Теперь же, когда это стало неминуемым, риск уже не представлялся мне в таком розовом свете, как раньше.

Дело в том, что абсолютная странность всего окружающего меня мира, неприятное колыхание и дрожание машины и главное – ощущение непрерывного падения, все это незаметно действовало на мои нервы. Я говорил себе, что никогда не в состоянии буду остановиться, и под влиянием внезапного внутреннего противоречия я решил тотчас же это сделать.

Как нетерпеливый безумец, я налег на рычаг – Машина мгновенно перевернулась, и я полетел стремглав в пространство.

В ушах у меня раздавался гром. На мгновение я был оглушен, и когда очнулся, то заметил, что сижу на мягком дерне перед своею перевернутой машиной и вокруг меня с беспощадным свистом летает в воздухе град. Все было серо кругом. Но шум в ушах начал проходить, и я осмотрелся. Я находился, как мне показалось, на маленькой лужайке в саду, окруженный кустами рододендронов, пурпуровые и желтые цветы которых, сбиваемые градом, дождем падали вокруг меня. Отскакивающие от земли и танцующие в воздухе градины образовали маленькое облако, повисшее над моей машиной и стлавшееся по земле, точно дым. В одно мгновение я вымок до костей.

– Хорошо гостеприимство, которое оказывает будущее человеку, промчавшемуся через неисчислимое множество лет, чтобы его увидеть!

Однако я тут же подумал, как я глуп, что остаюсь мокнуть. Я встал и осмотрелся. Какая-то колоссальная фигура, вырезанная, по-видимому, из белого камня, неясно вырисовывалась в тумане, позади рододендронов. Но все остальное нельзя было видеть.

Трудно передать мои ощущения. Когда град стал ослабевать, то я более ясно разглядел белую фигуру. Она была громадна, так как серебристый тополь доставал только до ее плеча.

Она была сделана из белого мрамора и представляла нечто вроде крылатого сфинкса, но крылья его не стояли вертикально по сторонам, а были распростерты, и вся фигура как будто парила в воздухе. Пьедестал, как мне казалось, был сделан из бронзы и покрыт густым слоем медной зелени.

Лицо сфинкса как раз оказалось обращенным в мою сторону. Его незрячие глаза как будто следили за мной, а на устах лежала тень улыбки. Он был сильно попорчен непогодой, и это производило неприятное впечатление, точно он был поражен какой-то болезнью.

Я стоял и смотрел на него, может быть, с полминуты или с полчаса. Казалось, он то отдалялся, то приближался, смотря по тому, усиливался или уменьшался град. Наконец, я оторвал от него глаза на мгновение и тогда увидел, что завеса из града стала гораздо прозрачнее, и небо посветлело, обещая скорое появление солнца.

Я снова взглянул на белую фигуру, точно прильнувшую к земле, и внезапно почувствовал всю отчаянную смелость моего путешествия. Что предстанет передо мной, когда рассеется туманная завеса? Какие перемены могли произойти с людьми? Что, если жестокость стала общим достоянием? Что, если в этот промежуток времени человеческая раса потеряла свой человеческий образ и превратилась в нечто нечеловеческое, несимпатичное и подавляюще сильное? Я могу быть принят за какое-нибудь первобытное дикое животное, еще более страшное и отвратительное вследствие своего сходства с людьми. Я могу им показаться мерзкою тварью, которую следует тотчас же уничтожить.

Вскоре я увидал очертания других больших предметов: огромные здания с затейливыми перилами и высокими колоннами, увидел покрытые лесом склоны холма, смутно вырисовывающиеся передо мной сквозь редеющую туманную завесу. Я почувствовал вдруг панический страх и, как безумец, бросился к Машине времени, напрягая все усилия, чтоб привести ее в порядок.

Пока я занимался этим, солнечные лучи пробились сквозь грозовые облака. Серая туманная завеса разорвалась и, расстилаясь, точно таяла в воздухе. Надо мной в яркой синеве летнего неба кружились и исчезали темные клочья разорванных туч.

Огромные здания выделялись теперь вполне ясно и отчетливо, сверкая на солнце покрывающей их влагой и украшенные грудами нерастаявших градин, свешивавшихся вдоль карнизов.

Я чувствовал себя беззащитным в этом спутанном мире. Вероятно, то же самое должна чувствовать птичка, сознающая, что над нею, в воздухе, парит ястреб, готовый на нее опуститься. Мой страх возрастал, почти гранича с безумием. Я собрался с духом, сжал губы и снова напряг силы, работая руками и ногами, чтоб повернуть Машину. Она уступила, наконец, моему отчаянному натиску и повернулась, но при этом сильно ударила меня по подбородку. Положив одну руку на седло, а другую на рычаг, я стоял, тяжело дыша, готовый снова взобраться на сиденье.

Но вместе с возможностью быстрого возвращения назад ко мне вернулось и мужество. Я стал осматриваться кругом с большим любопытством и с меньшим страхом перед этим миром отдаленного будущего. В круглое отверстие, находившееся высоко в стене ближайшего дома, я увидел группу человеческих фигур в роскошных мягких одеждах. Они тоже видели меня, потому что их лица были обращены в мою сторону.

Потом я услыхал звуки приближающихся голосов. Сквозь кусты, окружающие Белого Сфинкса, я видел головы и плечи бегущих людей. Один из них выскочил на тропинку, ведущую прямо к лужайке, где я стоял со своею Машиной. Это было маленькое существо, не более четырех футов ростом, одетое в пурпурную тунику, перехваченную на груди кожаным кушаком. На ногах у него были сандалии или туфли. Я не мог хорошенько рассмотреть. Ноги его были обнажены до колен, а голова не покрыта. Заметив это, я в то же время впервые обратил внимание на то, как было тепло в воздухе.

Этот маленький человек произвел на меня впечатление очень красивого и грациозного существа, но чрезвычайно хрупкого. Нежный румянец, покрывавший его лицо, напомнил мне самый замечательный род чахоточной красоты, о котором так много приходится слышать. Но вид его сразу успокоил меня, и я снял свои руки с Машины.

V. В золотом веке

Через минуту мы уже стояли лицом к лицу – я и это хрупкое создание будущего. Он смело подошел ко мне и засмеялся мне прямо в глаза. Отсутствие в его поведении каких бы то ни было признаков страха очень поразило меня. Потом он повернулся к двум другим таким же существам, следовавшим за ним, и заговорил с ними на каком-то странном, но очень нежном и певучем языке.

Между тем явились другие, и меня окружила маленькая группа из восьми или десяти изящных созданий. Один из них обратился ко мне. Не знаю почему, но мне пришло в голову, что мой голос слишком резок и груб для них. Поэтому я покачал головой, указав на свои уши, и опять повторил это движение. Он сделал шаг вперед, остановился в нерешительности и, наконец, дотронулся до моей руки, и тут же я почувствовал словно прикосновение маленьких нежных щупальцев к моей спине и плечам.

Очевидно, они хотели убедиться, что я действительно существую. В этом не было ровно ничего внушающего тревогу. В самом деле, в этих хорошеньких маленьких людях было что-то внушающее доверие, какая-то грациозная мягкость, детская непринужденность. При том все они казались такими хрупкими, что, конечно, я одним движением мог бы разбросать их во все стороны, как маленькие кегли, если б захотел.

Однако я все-таки сделал предостерегающее движение, как только увидел, что их маленькие розовые ручки ощупывают мою Машину. К счастью, я вовремя вспомнил опасность, о которой было совершенно позабыл, и, перегнувшись через стержни, отвинтил маленькие рычаги, приводящие Машину в движение, положил их в карман и повернулся к маленьким людям, придумывая, как бы войти с ними в сношение.

Присматриваясь к их лицам, я заметил дальнейшие особенности их нежного типа красоты, напоминающей дрезденский фарфор. Их волосы, одинаково курчавые у всех, резко оканчивались у шеи и щек. Не было ни малейшего намека на какую-нибудь растительность на лице; уши их были необыкновенно миниатюрны. Рот у них был маленький, с ярко-красными, скорее тонкими губами, маленький остроконечный подбородок. Глаза были большие и кроткие, но – пожалуй, это может показаться тщеславием с моей стороны – я совсем не заметил в них признаков того интереса к себе, который был вправе ожидать.

Так как они не делали ни малейшей попытки заговорить со мной, а только стояли вокруг меня, улыбаясь, и переговаривались между собой нежными воркующими голосами, то я сам заговорил с ними. Я указал на Машину времени и на себя. Затем, не зная, как лучше выразить понятие о времени, я указал на солнце. Тотчас же одно маленькое изящное хорошенькое существо, одетое в пурпурную и белую ткань, повторило мой жест и несказанно поразило меня, воспроизведя своими губами подобие звуку грома.

Я смутился на мгновение, хотя смысл жеста был вполне ясен. Но мне внезапно пришел в голову вопрос: не были ли эти люди безумными? Вам трудно понять, как это поразило меня. Я всегда предполагал, что люди в 802 701 году должны оказаться далеко впереди нас в науке, искусстве – во всем. И вдруг один из них задает мне вопрос, указывающий, что его умственный уровень нисколько не выше умственного уровня нашего пятилетнего ребенка! Ведь он спросил меня, не свалился ли я с неба во время грозы!..

Это соответствовало, впрочем, их внешнему виду, их хрупкому телосложению и нежным чертам лица. Прилив разочарования охватил меня. На мгновение я подумал, что напрасно выстроил свою Машину времени!..

Кивнув головой, я указал на солнце и так искусно изобразил им гром, что они были поражены от изумления. Они отошли от меня на шаг и поклонились. Затем один из них, улыбаясь, подошел ко мне, держа в руках гирлянду из очень красивых цветов, но совершенно мне неизвестных, и надел мне ее на шею. Это было встречено ими мелодическими аплодисментами, и затем все стали бегать, рвать цветы и, смеясь, бросать в меня, пока совершенно не забросали ими.

Вы, никогда не видавшие ничего подобного, даже и представить себе не можете, какие нежные и удивительные цветы создала культура бесчисленного множества лет!

Кто-то из них, вероятно, высказал мысль, что меня, служившего для них игрушкой, надо бы выставить в ближайшем здании, и меня тотчас же повели к огромному серому зданию из растрескавшегося камня, мимо белого мраморного сфинкса, который словно наблюдал за мной все время, насмехаясь над моим изумлением.

Когда я шел вместе с ними, мне вдруг вспомнилась моя прежняя твердая уверенность, что наши отдаленные потомки будут отличаться глубокою серьезностью и высоким развитием интеллекта, – и я невольно рассмеялся.

Здание, куда меня привели, имело огромный вход и вообще было колоссальных размеров. Само собою разумеется, что я с величайшим интересом рассматривал все возрастающую толпу маленьких людей и огромное отверстие открытых ворот, темное и таинственное, сияющее передо мной. Общее впечатление от окружающего мира, который я мог наблюдать через их головы, было таково, как будто он весь представлял густое сплетение кустов и цветов и имел вид давно запущенного сада, но все же не заросшего сорной травой. Я видел множество высоких стеблей странных белых цветов с восковыми лепестками, шириной около фута. Они были разбросаны везде и, по-видимому, росли в диком виде среди кустарников, но я не присматривался к ним хорошенько в то время. Моя Машина осталась на лужайке среди рододендронов.

Арка главного входа была украшена богатой резьбой, но я, само собою разумеется, не рассматривал ее особенно внимательно. Впрочем, я заметил, когда проходил через нее, большое сходство со старофиникийскими украшениями, и меня поразило только, что резьба сильно пострадала от времени и во многих местах была сломана.

В дверях меня встретили другие маленькие человечки, одетые в еще более светлые одежды, и мы вошли все вместе. В своем темном костюме девятнадцатого столетия я представлял, вероятно, довольно забавную фигуру, увешанный гирляндами цветов и окруженный волнующейся толпой маленьких людей в светлых одеждах, сверкающих белизной своих обнаженных членов и наполняющих все кругом взрывами своего мелодичного смеха и нежного веселого воркования.

Огромная дверь вела в соответствующей величины залу, увешанную старинным оружием. Крыша была в тени, а в окна, частью с цветными стеклами, частью совсем без стекол, вливался смягченный, приятный свет. Пол был сделан из огромных глыб какого-то очень твердого белого металла, именно глыб – не плит и не полос. И эти глыбы были так истерты, должно быть, шагами бесчисленных прошлых поколений, проходивших тут, что местами там, где чаще ходили, образовались даже глубокие колеи. В поперечном направлении к длине залы стояли бесчисленные столы, сделанные из кусков полированного камня, вышиною не больше фута, и на них лежали груды плодов. Некоторые из этих плодов показались мне чем-то вроде гипертрофированной малины и апельсинов, но большая часть была мне совершенно неизвестна.

Между столами были разбросаны в большом количестве мягкие подушки. Мои провожатые уселись на них и сделали мне знак, чтобы я последовал их примеру. С милой бесцеремонностью они принялись есть плоды прямо руками, бросая кожуру и все остатки в круглые отверстия по бокам столов. Я, конечно, не замедлил воспользоваться их приглашением, так как чувствовал голод и жажду.

Насытившись, я принялся осматривать залу. Пожалуй, то, что поразило меня больше всего, был вид разрушения, который она представляла. Цветные стекла окон, представлявших геометрические фигуры, были разбиты во многих местах, а занавески, висевшие у нижнего края, были покрыты толстым слоем пыли. Я заметил также, что угол мраморного стола возле меня был отломан. И тем не менее общее впечатление было замечательное, и зала поражала богатством своей отделки и своею живописностью.

В ней находилось около двухсот обедающих. Большинство из них постаралось сесть ко мне как можно ближе. Они с интересом наблюдали за мной, поглядывая на меня своими блестящими маленькими глазками поверх плодов, которые ели. Все были одинаково одеты в нежные, но очень прочные шелковые ткани.

Между прочим, плоды были их единственной пищей. Эти люди отдаленного будущего были строгими вегетарианцами, и, пока я находился с ними, я должен был также сделаться плодоядным, несмотря на свое влечение к мясу. Я убедился потом, что лошади, рогатый скот, овцы, собаки также последовали за ихтиозаврами, и все уже вымерли. Но плоды были восхитительны. Особенно мне понравился один сорт плодов, который сделался моей главною пищей. То был мучнистый плод в трехгранной скорлупе. Его сезон, по-видимому, продолжался все время, пока я находился там, в этом будущем времени.

Вначале я был поражен и всеми этими странными и великолепными плодами, и всеми великолепными цветами, которые я видел, но потом я начал понимать, откуда они взялись.

Теперь я рассказываю вам о своем первом фруктовом обеде в отдаленном будущем. Как только я удовлетворил свой аппетит, то решил сделать попытку научиться языку этих новых людей. Ясно, что это я должен был сделать прежде всего. Плоды казались мне наиболее подходящими для этой цели, поэтому я взял один из них в руки и постарался объясниться при помощи вопросительных звуков и жеста. Мне стоило немало труда заставить себя понять. Сначала все мои усилия вызывали лишь изумление и непрерывающийся смех, но затем одно маленькое белокурое существо, по-видимому, поняло мое намерение и несколько раз повторило одно название. Они, не переставая, болтали между собой, но моя первая попытка воспроизвести изящные короткие звуки их языка вызвала взрыв самой неподдельной, хотя и невежливой, веселости. Однако я все же чувствовал себя среди них как школьный учитель и потому настойчиво добивался своей цели. В конце концов в моем распоряжении уже было несколько имен существительных, а потом я дошел до указательных местоимений и даже до глагола «есть». Но дело подвигалось медленно, и маленьким людям скоро надоело заниматься со мной, и они выказали намерение избегать моих расспросов. Мне пришлось по необходимости решиться на то, чтоб эти уроки преподавались мне маленькими дозами, и притом только тогда, когда мои учителя были склонны к этому. Впрочем, я скоро должен был убедиться, что эти дозы учения могли быть лишь очень малы, потому что маленькие люди были слишком беспечны и мозг их очень легко утомлялся.