Текст книги "Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо"

Вместе с тем декреталия Григория IX содержит существенное дополнение о том, что богохульника также должны были наказать светские власти штрафами, которые налагались в зависимости от богатства. Упоминание светского правосудия указывает на то, что папский документ характеризует богохульство как смешанное преступление (crimen mixtum), в отношении которого существует двойная юрисдикция. Как на практике должно выглядеть соотношение этих двух инстанций, было неясно, и иногда возникали конфликты, как, например, между епископами и советом имперского города Страсбурга в конце XIV века[301]301
  Schwerhoff, Gott und die Welt, S. 99.


[Закрыть]. Но даже среди специалистов по каноническому праву раздавались голоса, считавшие штрафы более эффективным наказанием, чем духовные санкции. В целом деятельность церковных судов была столь же управляемой, как и рассмотрение дел о богохульстве на местных и региональных церковных собраниях[302]302
  Schwerhoff, Gott und die Welt, S. 97; Leveleux, La parole interdite, p. 88suiv.


[Закрыть]. Ситуация изменилась только в XVI веке, когда появилось несколько крупных апостольских конституций, в которых были сделаны подробные постановления о богохульстве, начиная с положения «Supernae dispositionis», изданного на V Латеранском соборе в мае 1514 года. Однако эти церковные законы в основном просто применяли то, что уже давно было обычной практикой в светском праве. Прежде всего, была установлена система штрафов, градуированных по степени тяжести и частоте – в особо серьезных случаях существовала угроза заключения в тюрьму или даже принудительных работ в качестве гребца на галерах[303]303
  Leveleux, La parole interdite, p. 82suiv.


[Закрыть].

С самого начала, в классический век богохульства, светские власти задавали тон в наказании за это преступление. Основоположником здесь можно считать императора Фридриха II, который в сентябре 1231 года издал Мельфийские конституции для Сицилийского королевства, считающиеся одной из первых исчерпывающих правовых кодификаций Средневековья. В них лаконично изложено, что тот, кто хулит Бога и Его славную Деву, должен быть наказан увечьем «богохульного языка»[304]304
  Hermann Conrad u. a. (Hg.), Die Konstitutionen Friedrichs II. von Hohenstaufen für sein Königreich Sizilien, Köln/Wien 1973, S. 348; см.: Schwerhoff, Zungen, S. 119f.


[Закрыть]. За Мельфийскими конституциями несколько лет спустя последовала великая кодификация «Siete Partidas» короля Кастилии и Леона Альфонсо X. В ней содержатся подробные положения о тех, кто в гневе поносит Бога. В соответствующих статьях содержится обширный каталог наказаний, дифференцированных по различным классам (высшее дворянство, низшее дворянство, бюргеры и крестьяне, беднота) и в зависимости от частоты предосудительных высказываний. Так, высокопоставленные дворяне в первый раз лишаются земли на один год, во второй раз – на два года, в третий – навсегда; рыцари лишаются земельной вотчины на ограниченный срок или навсегда либо же, в качестве замены, оружия, лошадей, упряжи или новой одежды, или на них налагался штраф. Бюргеры или крестьяне в первый раз лишаются четверти своего имущества, во второй раз – трети, в третий раз – половины; если они продолжают богохульствовать, их изгоняют. Только неимущие подлежат суровым наказаниям: в первый раз – побоями, во второй – прижиганием губ раскаленным железом, в третий – отрезанием языка. Процедура здесь также регламентирована: потенциальному обвинителю разрешается взыскать третью часть штрафа с осужденного богохульника; однако, если доказательства не оправдаются, он считается лжецом и должен оплатить издержки[305]305
  Schwerhoff, Zungen wie Schwerter, S. 123f.


[Закрыть].

В это же время французский король Людовик IX стал классическим образцом благочестивого правителя, который с помощью своих законов ведет по всем направлениям наступление против нехристианского поведения. Тот факт, что он был канонизирован всего лишь через 27 лет после своей смерти в 1270 году, объясняется многими его качествами: как rex iustus (справедливый король) он проводил решительные реформы в администрации и судебной системе, как rex christianissimus (христианнейший король) он добился признания благодаря принудительным мерам против еретиков, евреев и язычников и своим крестовым походом; и как rex pius (благочестивый король) Людовик также воплощал в своем лице провозглашенные общие нравственные и этические принципы. Наконец, что не менее важно, монарх отличился личной вовлеченностью в борьбу с богохульниками. По сообщению биографа, в 1255 году король приказал проткнуть раскаленным железом губы одному горожанину-богохульнику. Мало того, несмотря на ропот среди окружения, король твердо настаивал на этой мере, говоря, что хотел бы сам быть заклейменным раскаленным железом, лишь бы это искоренило все проклятия в его королевстве. «Когда дело касалось богохульства, особенно ненавистного Людовику, то правосудием для него была суровость»[306]306
  Ле Гофф Ж., Людовик IX Святой. М., [2001], с. 187.


[Закрыть]. Такое поведение считалось образцовым вплоть до раннего Нового времени. В 1614 году, например, в одной аугсбургской листовке было распространено своего рода политическое завещание Людовика своему сыну, в котором говорилось, среди прочего, что он не потерпит «никого, кто насмехается и богохульствует, говоря о Боге и его дорогих святых, и… не позволит такому человеку уйти безнаказанно»[307]307
  VD 17 23:677439H.


[Закрыть].

Начиная, самое позднее, с Великого ордонанса 1254 года, Людовик IX сделал инструментом своей политики королевские указы, с помощью которых монархическая власть расширялась и углублялась. Великий ордонанс касался административной реформы на юге Франции, но лишь вскользь затронул тему богохульства в серии указаний о том, как должны себя вести королевские чиновники: помимо богохульства, им также запрещалось играть в кости и посещать таверны и бордели[308]308
  Ле Гофф, Людовик IX Святой, с. 169–170.


[Закрыть]. Только в конце жизни, незадолго до отправления во Второй крестовый поход и как бы в знак духовного очищения перед этим благочестивым предприятием, в 1268/1269 годах Людовик издал специальный ордонанс против богохульства, вероятно, первый наиболее полный закон в королевстве[309]309
  Предполагаемый ордонанс короля Филиппа Августа от 1182 года был утерян. Вероятно, это стилизация более позднего периода, см.: Leveleux, La parole interdite, p. 293suiv.


[Закрыть]. Он был направлен против тех, кто клянется членами Бога, Марии или святых, поносит их грубой речью, клятвами или любым другим способом – словом или делом[310]310
  Ordonnances des Roys de France de la troisiéme race, t. 1, Paris 1723, p. 99–102; ср.: Leveleux, La parole interdite, p. 299suiv.


[Закрыть]. В этом постановлении, очень похожем на кастильское, приводится дифференцированный перечень наказаний, хотя уже без тонкого сословного разделения. Вместо частоты богохульств здесь выделяются три степени тяжести, которые должны наказываться с помощью градуированных штрафов. В особо серьезных случаях тех, кто не в состоянии заплатить, следует публично выставлять на всеобщее обозрение (и тем самым подвергать позору), а затем наказывать коротким тюремным заключением на хлебе и воде. В постановлении также изложены поощрения за доносы.

Ордонансом 1268/1269 года начинается плотная череда законов против богохульства, в которые до XVII века чуть ли не каждый французский король вносил что-то свое, некоторые чуть больше, вроде Карла VI и Карла VII, каждый из которых издал по четыре указа против богохульства[311]311
  Leveleux, La parole interdite, p. 306suiv., цит. p. 312.


[Закрыть]. При этом они явно следовали по стопам своего почтенного предшественника Людовика IX[312]312
  Schwerhoff, Gott und die Welt, S. 121.


[Закрыть]. Общим для всех этих законов было то, что они были призваны выработать гибкий и дифференцированный стандарт, соответствующий возможным превратностям практики. Однако законы различались мерами наказания: иногда преобладали штрафы, иногда на первый план выходили позорящие или даже телесные наказания (прижигание или перерезание губ). Различались и систематизации правонарушений: в то время как одни ордонансы, как, например, ордонанс Святого Людовика, классифицировали преступления по степени их тяжести, другие ужесточали наказание в зависимости от частоты совершения преступления.

По сравнению с этой оживленной юридической деятельностью во Франции, в Священной Римской империи германской нации долгое время наблюдалось полное бездействие в делах богохульства. Ситуация изменилась только с принятием императорского указа 1495 года против богохульства, который, вероятно, не в последнюю очередь был вдохновлен французским законодательством. Однако это скорее прелюдия к интенсификации законодательства в начале Нового времени, чем завершение средневековых усилий, и мы обратимся к этому позже.

Тот факт, что в немецкоязычном средневековом мире монархи и князья почти не предпринимали никаких действий против богохульства, не означает, что оно оставалось безнаказанным. Потому что были и другие акторы, которые принимали законы, – городские общины. Фактически первый достоверный закон против богохульства издал не папа, не монарх, а город. Вероятно, это был город Арль на юге Франции, в статутах которого фигурирует богохульство, – около 1200 года, точная дата неизвестна. В них говорится, что если уж наказуемы оскорбления в адрес людей, то тем более должна быть наказуема хула на Бога и Деву Марию. Тот, кто во время игры будет хулить Бога, должен заплатить 20 солидов в качестве покаяния, половина из которых должна быть уплачена прокуратуре, а половина – муниципалитету. Тех, кто не мог заплатить штраф, ждали позорная участь и изгнание из города[313]313
  Charles Giraud (éd.), Essai sur l’histoire du droit française au Moyen Age, t. 2, Paris 1846, p. 196.


[Закрыть]. Запрет на богохульство в венском муниципальном законе герцога Леопольда VI со всей определенностью датирован 18 октября 1221 года. Кто хулит Господа Бога или святых его (употреблен не глагол blasphemare, а глагол vituperare), говорится в этом документе, тому отрежут язык; у преступника нет возможности искупить наказание денежной выплатой. Вместе с аналогичным положением о запрете лжесвидетельства запрет на богохульство с тех пор должен был оставаться неотъемлемой частью венского городского законодательства[314]314
  Peter Csendes (Hg.), Die Rechtsquellen der Stadt Wien, Wien 1986, Nr. 4, Art. 15, S. 36; ср.: Schwerhoff, Zungen wie Schwerter, S. 124f.


[Закрыть].

Таким образом, Вена стала первым городом Центральной Европы в сфере борьбы с богохульством, в том числе и в отношении заслуженного наказания в виде отрезания языка[315]315
  Проверить данные Montagu, The Anatomy of Swearing, p. 108 о наказаниях за языковые преступления в шотландском законодательстве X века не удалось.


[Закрыть]. К концу века к ней присоединились другие города – Брно, Люцерн, Иглау и Вюрцбург[316]316
  См. обзор: Schwerhoff, Gott und die Welt, S. 282; Schwerhoff, Zungen wie Schwerter, S. 133f.


[Закрыть]. С ростом числа муниципальных статутов в позднем Средневековье положения против богохульства становились все более частыми – к началу Нового времени стало почти правилом, что муниципальные уголовные нормы содержали запрет на богохульство. Очень сходной была ситуация в Италии. В середине XV века проповедник Антонин Флорентийский считал само собой разумеющимся, что во всех благоустроенных городских общинах должны быть приняты статуты, чтобы противостоять тем, кто богохульствует, штрафами или другими санкциями[317]317
  Antoninus Florentinus, Summa Theologica, t. 2, Verona 1740, p. 840; ср.: Friedberg, Corpus Iuris Canonici, Bd. 2, Sp. 827; Schwerhoff, Gott und die Welt, S. 101; Horodowich, Language and Statecraft, p. 59ff.


[Закрыть].

Диапазон грозящих санкций за богохульство ныне хорошо известен, особенно в отношении Центральной Европы. Фактически здесь наблюдаются два основных варианта: суровые телесные наказания, как в Вене или Брно, или штрафы, как в основном предусматривалось во многих немецких статутах. Однако многие правовые нормы в них также предусматривают более суровые наказания за более серьезные правонарушения или в отношении рецидивистов. Даже тех, кто был слишком беден, чтобы платить штраф, часто наказывали более сурово: это – явный пример сословного правосудия, в котором современники не видели ничего плохого и в отношении других преступлений. Помимо наказания увечьем языка, эти более суровые санкции также включали порку и универсальное оружие городов позднего Средневековья и раннего Нового времени – временное или постоянное изгнание. Все чаще в соответствующих правовых нормах богохульникам грозили надевание ошейника и публичное выставление у позорного столба. Честь тех, кто бесчестил Бога, тоже должна была быть посрамлена[318]318
  Schwerhoff, Gott und die Welt, S. 102f.


[Закрыть].

Уголовные положения против богохульства в правовых нормах позднего Средневековья были чем угодно, но только не пустыми угрозами. В сохранившихся в достаточно большом количестве судебных протоколах можно найти множество свидетельств фактического преследования и наказания[319]319
  Ebd., S. 111ff.; см. в деталях для городов Базель, Кельн и Нюрнберг: Schwerhoff, Blasphemie vor den Schranken, S. 59ff.; для Цюриха: Susanna Burghartz, Leib, Ehre und Gut. Delinquenz in Zürich Ende des 14. Jahrhunderts, Zürich 1990, S. 134–137 и 267–69. Для Франции: Leveleux, La parole interdite, p. 373suiv., особ. tab. p. 394; цифровые данные там, однако, не всегда находят подтверждение.


[Закрыть]. В южных городах Германии и Швейцарии, а также во Франции, спектр наказаний варьируется от многочисленных штрафов до телесных наказаний и, в отдельных случаях, – казней. Нередко при этом наказания комбинировались: перед изгнанием из города провинившихся часто ставили у позорного столба или подвергали публичным телесным наказаниям. Следует учитывать, что свидетельства о более суровых наказаниях за особо серьезные правонарушения или в качестве замены неуплаченных штрафов обычно до нас доходят лучше, чем сведения о простых штрафах, и что наказания в виде исключения из общины часто затрагивали маргиналов. Однако в общей структуре преступности позднего Средневековья богохульство играло, насколько мы можем судить, лишь скромную роль; на него приходилось от одного до пяти процентов от общего числа преступлений. В имперском городе Констанц между 1430 и 1460 годами перед городским судом низшей инстанции из-за богохульства предстали в общей сложности 55 мужчин и 2 женщины, то есть около 3,3 % всех провинившихся[320]320
  Peter Schuster, Eine Stadt vor Gericht. Recht und Alltag im spätmittelalterlichen Konstanz, Paderborn 2000, S. 71, 74–76.


[Закрыть]. Однако в отдельные годы эти цифры носят массовый характер; например, за 1423 год сохранился список примерно 20 провинившихся, что свидетельствует о настоящей кампании. Кроме того, в уголовном суде рассматривались и серьезные дела: в 1443 году был приговорен к смерти человек, чьи злобные клятвы против Бога и Пресвятой Богородицы «не вполне пригодны для написания». А в 1458 году бюргер Ганс Гесс поклялся «влагалищем (fotze)» Богоматери; в наказание он был пригвожден к столбу за язык и оставался в таком положении, пока не вырвался на свободу. В целом общее впечатление таково, что богохульство постоянно присутствовало в судах, но нигде не было массовым преступлением.

Мотивы преследования и препятствия к преследованию

Наказание богохульников открывало перед властями позднего Средневековья интересные возможности. Таким образом монархи могли наглядно продемонстрировать свое законодательное рвение и благочестие. В связи с этим часто приводят пример, относящийся к французскому законодательству о богохульстве. Иногда эту историю рассказывают о Филиппе II, иногда – о его внуке Людовике IX Святом. Речь идет о благочестивом рыцаре, который, только прибыв в Париж, стал свидетелем богохульства. Не мудрствуя лукаво, он наказал богохульника, сына богатого горожанина, пощечиной. Рыцаря арестовали и привели к королю, который гневно потребовал его объяснений. Рыцарь спокойно ответил, что причина – в верности высшему Царю. Наверняка сам властитель счел бы неверным всякого, кто закроет глаза на оскорбление в адрес монарха и оставит его безнаказанным; насколько же громче вопиет об отмщении оскорбление высшего Царя. Этот довод убедил властителя, и он не только похвалил рыцаря за верность, но в то же время приказал ему в случае необходимости применить сопоставимое наказание в любом уголке королевства[321]321
  Lecoy de la Marche, Anecdotes Historiques, no. 385, p. 340; также: Crane, Jacques de Vitry, no. 219, p. 91. В отношении последующего раздела в целом см.: Schwerhoff, Zungen wie Schwerter, S. 180f.


[Закрыть].

Наводящий на размышления переход от земного властителя к небесному стал стандартным аргументом, иллюстрирующим серьезность преступления богохульства.

Французский король Филипп IV позже утверждал, что преступление против величия Бога требует немедленного вмешательства земного величия, которое во многом обязано своей властью божественной благодати. Этот параллелизм между божественным и земным величием уже присутствовал в Ветхом Завете: «Не хули Бога; не злословь начальника в народе твоем» (Исх. 22: 27 [28]). Оно усилилось в начале Нового времени, когда королевские ордонансы начала XVI века рассматривали богохульство как преступление против божественного величия (crime de lèse-majesté Divine)[322]322
  Belmas, La montée, p. 23. Однако божественное величие уже упоминалось в законе Святого Людовика. Подобный мотив был известен в каноническом праве XIII в., ср.: Kéry, Gottesfurcht, S. 542, 545.


[Закрыть]. Брюссельский адвокат Йос де Дамхаудер с благодарностью поддержал это предложение, основанное на римском праве, в своем «Руководстве по уголовному праву», впервые опубликованном в 1551 году. В нем богохульство, наряду с отступничеством, ересью, симонией и различными формами магии и колдовства фигурирует среди преступлений против божественного величия – самых отвратительных и величайших преступлений. И среди этих преступлений особенно выделяется богохульство, которое рассматривается в первую очередь и характеризуется как прямые нападки на Бога и как грех самого дьявола[323]323
  Jodocus Damhouder, Praxis Rerum Criminalium, Antwerpen 1601, cap. 61, р. 108ff., цит. 123 [113]. В 1565 г. юридические советники Нюрнбергского собора вполне естественно говорили о богохульстве как о crimen lese Maiestatis divinae, не связывая с ним особо суровых наказаний. (StaatsAN Ratschlagbuch, Nr. 17, fol. 67v–69v.)


[Закрыть].

Особая защита божественного величия от наглых богохульников казалась современникам необходимой не в последнюю очередь для защиты самих себя. В начале XV века ректор парижского университета Жан Жерсон уже объяснял правителям, что грех богохульства является основной причиной эпидемий, войн, голода и других невзгод, поразивших христианский мир. В особенности это относилось к французскому королевству, король которого носил титул rex christianissimus[324]324
  Христианнейший король (лат.). См.: Jean Gerson, Adversus Blasphemiae Crimen, в: Œuvres Complètes, t. 9, Paris 1973, p. 168–170, конкретно p. 169.


[Закрыть]. Христианнейшие короли отреагировали лишь спустя короткое время: впервые в 1420 году в преамбуле к королевскому указу было сказано, что богохульники могут быть виноваты в том, что из-за их проступков Создатель насылает на королевство многочисленные страдания и невзгоды. Это касалось основного мотива, который с тех пор неоднократно варьировался[325]325
  Leveleux, La parole interdite, p. 332suiv. Ср.: Belmas, La montée, p. 13f.; Hildesheimer, La répression, p. 67.


[Закрыть]. В соседнем королевстве этот мотив впервые появился в акте короля Максимилиана I против богохульства от 1495 года (фактически опубликованном только в 1497 году). В нем говорится, что голод, землетрясения, эпидемии и другие напасти возникают из-за тяжкого оскорбления Творца и из-за вызванного оскорблением праведного гнева Божия[326]326
  Heinz Angermeier (Hg.), Deutsche Reichstagsakten unter Maximilian I. V. Band, Bd. 1, Teil 1, Göttingen 1981, Nr. 458, S. 576. См. в целом: Schwerhoff, Zungen wie Schwerter, S. 148ff. об акте, ebd., S. 190ff. о богословии возмездия.


[Закрыть]. Это перечисление дословно взято из новеллы 77 римского императора Юстиниана (см. главу 4), на которую Максимилиан также явно ссылается как на образец. Однако до XV века божественный гнев не играл особой роли в контексте правовых норм ни во Франции, ни в империи. Только теперь он занял видное место при трактовке богохульства. Так называемая теология возмездия, или гнева, достигнет своего пика в эпоху Реформации и конфессиональных разделений[327]327
  Schmidt, Die Ächtung des Fluchens, S. 73ff.; Sebastian Frenzel, Die Ordnung des Zorns. Der Zorn Gottes in den Policeygesetzen der Reichsstadt Ulm, в: Alexander Kästner / Gerd Schwerhoff (Hg.): Göttlicher Zorn und Menschliches Maß. Religiöse Abweichung in frühneuzeitlichen Stadtgemeinschaften, Konstanz 2013, S. 45–71.


[Закрыть].

В деле защиты от божественного гнева монархи были отнюдь не одиноки, напротив, в эту задачу особенно сильно были вовлечены городские власти. В случае с Германией возможно даже, что муниципальное законодательство сыграло роль первопроходца. За несколько лет до Максимилиана совет города Берна издал запрет на ругательства и проклятия, который был основан на новелле 77, как и аналогичный акт Максимилиана о богохульстве. Члены городского совета, говорилось в бернском документе, серьезно задумались над тем, что из-за нарушения божественных заповедей всемогущий Бог обрушивает на человечество множество тайных наказаний и открытых язв, войны, голод, смерти, град, морозы, неурожаи и другие несчастья. Почти за 40 лет до этого в указе уже звучала подобная формулировка; таким образом, Берн стал одним из пионеров в немецкоязычном мире этой языковой формулы, которая впоследствии стала столь популярной[328]328
  Johannes Schnell (Hg.), Rechtsquellen von Basel Stadt und Land, 1. Teil, Basel 1856, Nr. 185, S. 215. См.: Schwerhoff, Zungen wie Schwerter, S. 192f.


[Закрыть]. Тот факт, что власти города должны были почувствовать особый вызов, возможно, также связан с тем, что в Ветхом Завете синдром греховного поведения и божественного наказания был очень конкретно связан с городами: в Книге Бытия (Быт. 19) описывается уничтожение городов Содома и Гоморры серой и огнем, которые Бог пролил с неба, потому что был утомлен грехами их жителей. И теперь, как заявляли в своих постановлениях муниципальные власти Кельна и Берна, именно дурные клятвы и нечестивые богохульства вызвали особый гнев Божий[329]329
  Schwerhoff, Blasphemie vor den Schranken, S. 56; Hermann Rennefahrt (Hg.), Die Rechtsquellen des Kantons Bern, VI.1, Aarau 1960, VI.1, S. 109.


[Закрыть].

Но защита от экзистенциальных опасностей была не единственной причиной, по которой городские власти наказывали за богохульство. Для них это был также способ символически утвердить свои – далеко не всегда неоспоримые – претензии на господство над членами городской общины и подчеркнуть свою роль отцов города, ответственных за общее благо (bonum commune). Города, по крайней мере в Центральной Европе и Италии, сыграли роль первооткрывателей в борьбе с богохульством[330]330
  Далее см.: Schwerhoff, Zungen wie Schwerter, S. 180ff.


[Закрыть]. Несмотря на то, что по сегодняшним меркам они часто были не такими уж большими, в позднем Средневековье они служили местом сбора иммигрантов разного происхождения и характера в довольно статичном сельском мире. Традиционные механизмы социального контроля в тесных сообществах функционировали в этих условиях менее эффективно, а тесное сосуществование людей разного статуса и происхождения требовало новых правил, не в последнюю очередь в отношении морального поведения. По этой причине городские муниципалитеты были предшественниками полицейского законодательства, которое лишь позднее было закреплено на уровне более крупных территорий. В этом отношении борьба с богохульством вписывается в более широкий нормативный контекст.

Богохульство относится к особой категории преступлений. Это были официальные преступления, которые «по своей природе не знали частного истца» и которые «служили воротами для инквизиции»[331]331
  Günter Jerouschek, Die Herausbildung des peinlichen Inquisitionsprozesses im Spätmittelalter und in der frühen Neuzeit, в: Zeitschrift für die gesamte Strafrechtswissenschaft 104 (1992), S. 328–360, конкретно S. 353, 358.


[Закрыть]. В этих преступлениях, другими словами, официальный следователь действовал по собственной инициативе против потенциальных преступников. Все члены общины могли почувствовать угрозу от поступка богохульника. Но никто не страдал от этого в особенной мере и поэтому не чувствовал себя обязанным выступать в суде в качестве истца, как того требовал прежний закон. Поэтому власти должны были действовать сообразно своей должности, как бы выступая в качестве доверенного лица сообщества, которому грозила опасность, и принимать меры против нарушителя. Таким образом, такие преступления, как богохульство, а также нарушение официальных запретов на одежду, роскошь и азартные игры, привели к появлению в позднесредневековых немецких городах «публичного уголовного права», в рамках которого можно было обойтись без истца даже в случае весьма традиционных насильственных или имущественных преступлений. Какой бы архаичной ни казалась нам сегодня идея Божьего гнева и возмездия, она стала отправной точкой для небезынтересной модернизации закона.

Но как представители власти должны были узнать о нарушении норм, если формальных истцов не было? Очевидным решением был донос. В первом ордонансе Людовика IX от 1268/1269 года уже говорилось о доносчиках, которые должны были получать четверть штрафа от осужденных богохульников. Очевидно, что страха перед угрозой божественного наказания во многих случаях было недостаточно; требовались конкретные денежные стимулы, чтобы заставить людей доносить на богохульников[332]332
  Leveleux, La parole interdite, p. 352suiv.


[Закрыть]. По этому пути пошли и немецкие города позднего Средневековья, где спектр возможностей был очень широк[333]333
  Ebd., S. 384ff.; Schwerhoff, Blasphemie vor den Schranken, S. 51ff.; Schwerhoff, Zungen wie Schwerter, S. 137ff.


[Закрыть]. Например, во Франкфурте в 1354 году всех горожан смогли обязать «разоблачать» богохульство (т. е. сообщать о нем), когда они приносили присягу как граждане, и, наоборот, им могли угрожать наказанием, если они этого не делали. Другие города, такие как Констанц, полагались на то, что члены городского совета и другие должностные лица будут потенциальными доносчиками. Трактирщики чаще других фигурировали в муниципальных статутах как лица, которые должны были уделять особое внимание надзору за богохульниками. И последнее, но не менее важное: некоторые городские советы полагались на (тайных) агентов, специально отвечавших за осуждение богохульников, или поручали эти задачи нижестоящим полицейским или судебным исполнителям. Но, несмотря на все бонусы, использование информаторов часто не увенчивалось успехом. Об этом свидетельствуют не только жалобы многих властей на несоблюдение законов, но и тот факт, что многие из зафиксированных богохульных клятв и проклятий просто игнорировались[334]334
  Schwerhoff, Zungen wie Schwerter, S. 139; Burghartz, Leib, Ehre und Gut, S. 137.


[Закрыть]. Практика судебного преследования также колебалась между драматизацией и тривиализацией богохульства.