Текст книги "Шелест сорняков"

Глава 5. Приглашение от дядюшки

Хэмри Хэммарт снял ноги с протёртого прилавка, оставив на нём засохшие комочки грязи, прилипшей к знатно поизносившимся кожаным сапогам. С неким сомнением он взглянул на запечатанное письмо, ненавязчиво покоящееся на чёрной тумбочке возле входа. С неё давненько осыпалась застарелая краска. Хэмри, конечно, изредка вспоминал, что нужно когда-нибудь ободрать её, но сразу о том забывал. Сейчас же он смотрел на эту тумбочку со всем подозрением, на которое было способно его сердце.

Перед тем, как прочитать то или иное письмо Хэмри обычно пытался угадать, что в нём написано. А поскольку на ум в обычности приходили лишь неприятные новости, письма он недолюбливал. Иногда и вовсе выбрасывал их, чтобы лишний раз себя не тревожить.

День с самого утра не задался. Пасмурное небо закупорило Вереск во влажной духоте. В такие дни Хэмри обычно удил рыбу в каком-нибудь укромном местечке. Что, собственно, собирался сделать и сегодня, если бы его так неучтиво не приковало к себе это проклятое письмишко.

Более того, он даже не знал, было ли это письмо для него. Отец Хэмри, пожилой Эрвид Хэммарт оставил свою лавчонку на сына совсем недавно. Очевидно, горожане ещё не до конца попривыкли, что вместо полнолицего улыбчивого Эрвида в лавке хозяйничает его сын. Посему недостаточно осведомлённые приятели и приятельницы время от времени присылали Хэмри письма, предназначавшиеся его папаше. Тот, впрочем, нисколько оттого не сердился. Могло показаться, что ему даже нравится та старческая неизвестность, в коей он пребывал вместе со своей женой. Они жили в старом домишке за Вересковым озером в большой облепиховой роще, прельщающей в первую очередь тишиной.

Жёнушка Эрвида, стройная светловолосая Силинна, осталась несказанно довольна тем, что её муж наконец-то в её безоговорочной власти. Ей не нравилось встречать в лавке назойливых болтливых жён местных рыболовов. Она родилась в Вереске, и, в отличие от муженька, её успел порядком утомить здешний народец.

Хэмри пытался повыспросить у отца, где тот жил до того, как женился на его матери, но разговор ни разу не увенчался особенным успехом. Эрвид что-то бурчал себе под нос о каком-то поместье и повторял, что любопытствовать по этому поводу вовсе не обязательно. Хэмри, разумеется, не принимал все отцовские слова за чистую монету. Ему казалось, что тот хочет побыстрее отделаться от не интересующих его вопросов. Да и в то, что простоватый торговец когда-то жил в богатом особняке, ему слабо верилось.

Силинне писем никто не писал, ибо все, кто мог того захотеть, жили в Вереске. Поэтому Хэмри был убеждён в том, что послание на тумбочке предназначалось для подслеповатых глаз его отца. Но те замызганные клочки бумаги, что приходили Эрвиду раньше, отнюдь не выглядели как что-то важное. Это же письмецо являлось по меньшей мере вычурным.

От глубочайших раздумий Хэмри отвлёк посетитель. Вернее, посетительница. Дверь в лавку медленно отворилась. На пороге показалась невысокая привлекательная девица с волосами цвета латуни и такой же кожей. Она застенчиво прикусила нижнюю губу и так и застыла, будто статуя мастеровитого резчика.

– Приветствую, – Хэмри по-деловому опёрся предплечьями о прилавок. – Чем я могу вам помочь?

– Мне немного неловко, – посетительница замялась. – Моё имя Сидни. Я ищу некоего лавочника. Мне сказали, что единственная лавка в Вереске принадлежит Эрвиду Хэммарту.

– Не более чем слухи. Это моя лавка. А вы по какому делу?

– Прошу прощения, но я не могу обсуждать это с вами. Я должна говорить только с лавочником, то есть с Эрвидом Хэммартом.

– Как я уже сказал, лавочник – это я. Эрвид Хэммарт – мой отец, и он больше не трудится здесь.

– Что ж, тогда, получается, я должна поговорить с вами.

– О чём же?

– Мне сказали, что вересковому лавочнику было доставлено письмо.

Хэмри насторожился. Письмо, оказывается, было не для его отца, а для него. Но кто мог ему написать? Знакомых в Таргерте у Хэмри не имелось. Его отец торговал и заказывал товары в Дьюке и Виптиге, тогда как Хэмри из Вереска не отлучался.

– Вы точно уверены, что письмо для меня? Я не знаю никого, кто мог бы прислать его.

– Да, господин Хэммарт, я уверена.

– Господин Хэммарт? – впервые Хэмри кто-то назвал господином, это удивило его. – Просто Хэмри, не нужно этих господских обращений.

– Но как же, господин Хэммарт? – Сидни изумлённо воззрилась на лавочника, словно он только что отказался от наследства. – Барон Оймарт почтенный человек, я не могу обращаться к его родственнику просто по имени.

С каждой минутой Хэмри дивился всё больше.

– Простите, кто? Барон Оймарт? Кто это? И причём тут я?

– Вам стоит прочитать письмо, господин Хэммарт. Наверняка там вы найдёте желанные вам разъяснения.

Хэмри приблизился к тумбочке, Сидни почтительно отступила в сторону. Он недоверчиво глянул на неё и взял в руки свёрнутый в трубку лист. На бронзово-коричневом кусочке воска красовалась печать с оружейной наковальней. Хэмри вскрыл и развернул письмо.

«Дражайший Хэмри, рад сообщить, что тебе больше не обязательно оставаться в неведении. Твой отец, Эрвид, не договаривал тебе то, чему не должно было таиться. Навряд ли тебе известно достаточно о нашем семействе, а может, и неизвестно ничего. Не сомневаюсь, всякому приятно узнать, что у него есть родня. Но твой отец недолюбливает собственных родственников, что, впрочем, ни в коей мере не позволяет дурить голову тебе. Ты можешь рассказать об этом письме отцу и никогда не узнать, кто он такой. А можешь принять моё приглашение и ненадолго посетить родовое поместье Хэммартов в Необязательном Городе.

Твой дядюшка, барон Оймарт Хэммарт».

Дочитав письмо, Хэмри поднял глаза на Сидни. Всё это время та с любопытством наблюдала за ним.

– Ты тоже Хэммарт? – раздражённо спросил он. – Или какая-нибудь баронесса, о которой я не знаю?

– Нет-нет, господин Хэммарт, – рассмеялась Сидни. – Я не ваша родственница и уж тем более никакая я не баронесса.

– И на том спасибо. Ты знаешь, что тут написано?

– Разумеется нет. Это письмо только для вас.

– Тогда на кой ляд ты здесь? Этот барон Оймарт Хэммарт, хотя я очень сомневаюсь, что это действительно он, думает, я не смогу прочитать письмо?

– Барон Оймарт попросил меня сопроводить вас в Необязательный Город.

«Наглец. Неужели он так уверен, что я соглашусь?» – со злостью подумал Хэмри.

– Откуда мне знать, что приглашение не фальшивка? Кто угодно мог написать его.

– Как же, господин Хэммарт, вы же видели печать.

– Плевал я на печать. Я не знаю ни её, ни того, кто её поставил, ни тебя тоже. Хочешь заманить меня и ограбить? Так знай же – не все лавочники идиоты. Никуда я с тобой не пойду.

Хэмри вернулся на прежнее место, оставив письмо на тумбочке, и притворился, что ищет что-то под прилавком. Когда выяснилось, что Сидни не намерена уходить, он с тем же равнодушным выражением лица снял с полки несколько стеклянных баночек, достал из-за пояса тряпку и зачем-то протёр их, хотя они и без того были чистыми. После этого отвернулся и принялся протирать полку. Сидни по-прежнему следила за ним, Хэмри чувствовал это затылком.

– Господин Хэммарт, я не могу убраться, – сказала она наконец. – Ваш дядя, барон Оймарт, приказал мне сопроводить вас в его особняк в Необязательном Городе.

– Я, кажется, уже сказал, что не пойду, – недобро отозвался Хэмри.

– Но вы же прочитали письмо.

– И что с того? Оно не обязывает меня куда-либо идти с незнакомой мне девицей.

– Но ваш дядя…

– Довольно о нём. Если хотите купить еды или чего иного – говорите. И уходите.

– Барон Оймарт предупреждал меня, что вы можете отказаться, господин Хэммарт, – Сидни взяла письмо с тумбочки. – Он сказал, что в таком случае мне нужно отнести это письмо вашему отцу.

«Если она отнесёт это письмо моему отцу, он точно ничего не расскажет», – Хэмри мысленно признал, что барон Оймарт его подловил. Его всегда съедало любопытство, почему отец помалкивает о себе. Сколько бы он ни допытывался, полученные им ответы всегда были невнятными.

– Сколько идти до этого твоего Необязательного Города?

Сидни оживилась.

– Довольно долго, на повозке будет куда быстрее.

– У тебя есть повозка?

– Да, господин Хэммарт. Барон Оймарт одолжил мне повозку, чтобы добраться до Вереска.

– Почему я вообще ему интересен? Ну есть у него очередной родственник, с чего бы ему приглашать меня погостить? Да к тому же, зачем ему со мной видеться, если они с отцом не ладят?

– Не просто родственник, господин Хэммарт. Вы его родной племянник. Детей у барона нет, хоть семейство его и плодовито. Не мне рассуждать об этом, но, если хотите знать моё мнение, племянник – это лучше, чем ничего. Простите, как-то грубовато я сказала.

– А по-другому и не скажешь. Ладно, допустим, я поверю тебе. Надолго ли мой якобы дядюшка приглашает меня? Всё же я лавочник, негоже лавке простаивать без дела.

– Это уже на ваше усмотрение, господин…

– Я поеду при одном условии. Перестань называть меня господином Хэммартом. Я Хэмри, и не более того.

Сидни смущённо улыбнулась и согласно кивнула. Хэмри не хотелось обманывать отца, но, если посудить, он и не обманул, потому как ничего ему и не сказал. За дверью обнаружилась повозка с запряжённой в неё стреноженной лошадью. Она стояла прямо возле дощатого настила перед входом в лавку, где Хэмри не упускал случая выкурить трубочку-другую, устроившись поудобнее на стуле. Он любил смотреть на снующих мимо горожан, так тоскливое время пролетало незаметно.

Хэмри сочувствовал тем, кто вынужден день ото дня зарабатывать себе на пропитание. В Вереске не было иной работёнки, кроме как ловить рыбу да выпалывать бесчисленный вереск, торчащий откуда придётся. А на рыбной ловле сильно не разживёшься.

В удачную неделю заработок составлял приблизительно пятнадцать медных ойтов. В неудачную, во время никудышного клёва, рыбаки обходились десятью. Таких деньжат еле-еле хватало, чтобы сводить концы с концами. И это при том, что в Вереске цены выставлялись куда более щадящие, чем в остальном Таргерте.

Хэмри был несказанно благодарен отцу за то, что ему не приходится горбатиться на какой-нибудь там лесопилке. Ему не нравилось покидать лавку надолго, он очень привязался к ней. Но любопытство всё же заставило его провернуть ключ в замочной скважине и с неохотой засунуть его в карман.

Глава 6. Благодарности благодарностями

Увядающие некогда роскошные цветы лаванды поблекли и больше не благоухали, как прежде. Трава пожелтела, погрязла в зарослях кроличьего сорняка, возвышающихся над кустами смородины. Приют Гилджу больше не казался таким приветливым. За десятки лет черепица местами облезла и раскрошилась. Стены заросли мхом и лишайником, от них веяло плесенью и влагой, но не той душистой влагой, что некогда стояла над рекой за особняком, а сыростью.

Многие уже и не пытались сражаться с проклятой болезнью. И жители Двуозёрья, промозглого Ксоота и жаркого Дьюка, те из них, чья кровь светлела, чья радость превращалась в раздражение и хладнокровие, более не искали пристанище, лишь уединение и смерть.

Сыростные доживали свои дни в специальных хибарах. Дверные проёмы и окна завешивали тряпками, пропитанными лечебными отварами. Лекари и знахари убеждали народ в том, что запах, исходящий от мокрых тканей, ослабляет боль умирающих. Хотя, скорее, они просто боялись тусклых сырых взглядов и хотели оградиться от них.

Некоторые сыростные кончали с собой. Детей перестали отпускать к городским озёрам, в которых всё чаще находили утопленников. Те, чьи родственники заболевали, уже не заходили в их дома, опасаясь увидеть картину неумелого самоубийства – спальню и гостиную, залитую белой кровью, умирающего в конвульсиях хозяина.

Не у всех получалось умертвить себя быстро, а повторные попытки выглядели страшнее предыдущих. Те, что не опасались заражённых, привязывали их к кроватям, дабы сохранить им жизнь, не облегчая, правда, страдания заражённым. Сырость была куда болезненнее, чем любой человек мог предположить, и всякая смерть казалась спасением.

Тьюкс проснулся оттого, что его поясницу пронзила неявная гадкая боль. Такая боль, которая скорее додумывается, нежели ощущается. Рана, нанесённая ему предводителем вайчеров, мало-помалу заживала, но медленнее, чем хотелось бы. Он по-прежнему не вставал с постели, измученный бессонными ночами. Спать ему приходилось на боку или животе.

С месяц назад садовники Ротерби и Тнайт приволокли его в приют Гилджу – ближайшее пристанище в Двуозёрье, где ему могли оказать помощь. Хозяйка приюта Ленора, нестарая женщина с пробивающейся сединой в чёрных волосах, встретила гостей радушно и расторопно. Она позвала свою дочь Ренни, высокую прелестную девицу с блекло-светлыми взъерошенными волосами и ворчливой манерой говорить. Та расстелила для Тьюкса кровать на первом этаже особняка у окошка, выходившего на реку, чтобы журчание воды убаюкивало гостя по ночам и притупляло боль.

Поначалу Тнайт относился к Ренни настороженно, но вишнёвый отшельник вскоре уверил его в том, что приют Гилджу – последнее место, где от хозяев стоит ждать дурного. Убедившись, что Тьюкс идёт на поправку, они покинули Двуозёрье, оставив, по всей видимости, уже разжалованного специалиста по выродкам в заботливых руках Ренни и Леноры.

Почти всё время, проведённое в приюте Гилджу, Тьюкс бредил. Только на исходе четвёртой недели он смог перекинуться с Ленорой словцом-другим, но после потерял сознание и проспал до следующего дня.

Сегодняшним вечером Тьюкс почувствовал себя окрепшим и проголодавшимся. Дрожащим голосом он простонал что-то невнятное, ибо не знал имени ни хозяйки, ни её дочери. На стон пришла Ренни. Она оглядела его, как рыболов оглядывает ведро с рыбой, оценивая проделанную работу, довольно хмыкнула и только потом принесла перекусить.

Ломоть хлеба и миска горячего супа пришлись как нельзя кстати. Хотя едва ли Тьюкс расправился бы с едой, если бы Ренни его не накормила. Он думал, что выглядит как нельзя более жалко и непомерно стыдился этого, да и того, что так думает, тоже стыдился. Ренни словно не заметила пролитого на кровать супа и раскрошенного хлеба. Тьюкс знал, что она притворствует, но не знал, благодарить ли её за это или корить себя ещё больше.

– Где это я? – спросил он, чтобы отвлечься от смущения.

– В приюте Гилджу, – ответила Ренни, усаживаясь на стул возле кровати. – В Двуозёрье.

– Как я здесь оказался?

– Тебя приволокли двое. Ты был без сознания и весь в крови.

«Вайчеры? – спросил Тьюкс сам себя. – На кой им спасать меня? Для них я предатель. К тому же они все сбрендили после того, как…» – он не знал, что именно произошло. Тьюкс помнил, как его поясницу пронзило что-то острое. Помнил, как ощутил во рту болотный ил и воду. Как рухнул на топкую землю лицом вниз. Рана заставила его забыть о том, что случилось, но в памяти брезжил какой-то неприятный свет и неописуемый грохот.

– Эти люди, которые принесли меня сюда. Они представились? Как они выглядели?

– Один всё время пялился на меня, а другой – высокий черноволосый мужчина, довольно привлекательный.

– Тнайт и Ротерби, очевидно, – Тьюксу немного полегчало. Вайчеры не знают, что он в приюте Гилджу и что он вообще жив. – Третьего с ними не было?

– Третьим был ты. Как тебя звать, кстати?

– Тьюкс.

– Тьюкс, – повторила Ренни, словно пробуя имя на вкус. Ей не хватало только причмокнуть губами. – Забавное имечко. Моё – Ренни, рада повстречаться.

– А я-то как рад. Я бы помер, если бы не ты. Спасибо, Ренни.

– Не совсем так. В основном за тобой ухаживала моя мама. Она скоро придёт, вот её и благодари. Откуда ты? Где живешь?

– Когда-то жил в городе Ксо.

– На Глубоком озере? – Ренни скривила губы в отвращении. – Можно подумать, что тамошние горожане гадят в него. Более дрянной рыбы во всём Таргерте не сыскать.

– Я жил не на Глубоком озере, а на озере Ксо, в поместье.

– То есть как в поместье? В королевском поместье? Не обижайся, но не очень-то ты смахиваешь на толстосума или знатного отпрыска.

– Я жил в погребе кухонного особняка. Моя мать стряпала к королевскому столу. После её смерти меня почему-то не вышвырнули. Видать, готовила она достаточно вкусно, чтобы знать закрывала на меня глаза. А ты живёшь тут? Получается, ты Ренни Гилджу.

– Что-что? – Ренни рассмеялась. – С чего ты взял?

– Приют Гилджу. Значит, ты и твоя мать…

– Нет-нет. Когда-то очень-очень давно, здесь жила госпожа и господин Гилджу. У них не было детей. Они похоронены за домом на лавандовом поле. Мама говорила, что некогда приют цвёл и благоухал, но когда хозяева умерли, с ними, кажется, умер и он. Но не окончательно. Я не знаю, правда это или нет, но бабушка уверяла, что ещё мой прапрадедушка Джой заботился об этом месте, и что это благодаря ему здесь не всё ещё пересохло. Хозяева приюта спасли его от смерти когда-то. Бабушка говорила, что я очень на него похожа. Уж не знаю, чем. Он ухаживал за ними, а потом женился на девушке из Ксоота и переселился сюда окончательно в память о них. С тех пор моё семейство живёт тут.

– Именно так всё и было, дорогая моя, – подтвердила Ленора. Ренни заболталась, она и не услышала, как вошла её мать.

– Мама, погляди, наш гость выздоравливает.

– Рада это слышать. И то, что ты помнишь истории своей бабушки, тоже не может меня не радовать. Разве только ты забыла упомянуть, что твой прапрадедушка пришёл сюда не один. С ним был его друг, правда, через несколько лет после смерти здешних хозяев он покинул Двуозёрье. Но славно, что ты хотя бы что-то не забыла.

– Ещё бы я забыла. Бабушка твердила об этом при каждом удобном случае.

Тьюкс вспомнил наконец-таки, что ему нужно представиться.

– Я Тьюкс, – сказал он слабым голосом. – Благодарю за то, что выходили.

– Вижу, тебе уже легче, – хозяйка нежно улыбнулась. – Я Ленора. Ты уже покормила его?

– Да, мама, – кивнула Ренни. – Правда, съел он не так много.

– Вы ещё голодны?

Ленора вопросительно взглянула на Тьюкса.

– Да, признаться, – смущённо ответил он. – Я перекусил бы ещё. И был бы куда более признателен, если бы вы помогли мне встать с этой кровати. Мне кажется, что я пролежал на ней целую вечность.

– Что ж, тогда оставляю вас Ренни. Похлёбка сама себя не приготовит.

Пока Ленора возилась на кухне с тарелками и столовыми приборами, Ренни и Тьюкс вышли на порог особняка. Из прихожей доносился свет настенной лампы, две колеблющиеся тени появились на деревянных полусгнивших ступеньках, ведущих на веранду.

Мало-помалу сгущалась темнота, погода выдалась тёплая. Смутная тревожность закралась в сердце Тьюкса, когда он окинул взглядом окрестности, заполонённые кроличьей травой. Ренни услышала его немой вопрос и ответствовала таким же немым проницательным безмолвием. Среди бурых стеблей сорняка проклёвывались чёрные и красные глазки смородины. Лишь засохшие ветки облепихи возвышались над коричневой порослью.

– Ничего-ничего, – миловидное задумчивое личико Ренни было обращено к гостю, но говорила она явно сама с собой. – Это ещё ничего. У Необязательного озера совсем дела плохи.

– А что там, у Необязательного озера? – посмотрел на неё Тьюкс. – Тоже сорняки?

– По правде говоря, я и сама толком не знаю. Неделю назад я ездила в Дьюк на повозке за пищей и постельным бельём. Дьюкские швеи просто кудесницы какие-то, их шёлковые простыни – это что-то, – Ренни зажмурилась и по-кошачьи потянулась, представив себя нежащейся в ласковых объятиях своего ложа. – Перед тем, как ехать обратно, я заглянула в «Деревянный трактир». Это такой постоялый двор в Дьюке, единственное деревянное строение в городе. Странное названьице, между нами говоря, если не сказать глупое. Я услышала от одного из посетителей, что в Необязательном Городе творится неладное. Ты был в Необязательном Городе?

– Нет, не довелось.

– Мне стало так интересно. Я захотела разузнать, что там происходит. Паршивое местечко, доложу я тебе, этот Необязательный Город. Сумасбродные горожане верят, что всё необязательно. Можешь себе представить? Всё – необязательно. То есть совсем всё. Их жрецы молятся Необязательным богам. Я видела, как старушка отдала подношение одному из них. Он, разумеется, взял его. А кто бы не взял? И знаешь, что она сделала? Сказала, что ему вовсе не обязательно было принимать это пожертвование, а потом воткнула ему в горло нож, и никто и глазом не повёл. Он залил кровью колесо моей повозки, а старушенция подобрала денежки и уковыляла себе. Полоумный город, полоумные жители. Помимо всего остального что-то происходит на Необязательном озере. Люди ничего толкового мне не рассказали. Я порядком наслушалась суеверий и небылиц о дымке, что сгустилась над озером. Теперь и не разглядеть, что там такое. Люди повытаскивали рыбацкие лодки на берег, они боятся. Корабелы отказываются работать и делать лодки для рыбаков. Это всё, конечно, неважно. Я утомила тебя своей болтовнёй. Куда ты отправишься после ужина?

Тьюкс задумался. Вряд ли его пустили бы обратно в поместье «Ксо». Да если бы и пустили, он видел короля Ойая в убежище вайчеров. Тьюкс носил молочно-белое, как и они. Видел ритуал Ясности. Видел клетку с ксоотом и говорящего выродка. Слышал сумасшедшие вопли Тикса и специалистов. Без расспросов ему не обойтись.

Трактирщик Хью относился к нему с добротой, но возвращаться в «Стухшую пищу» и вновь разгребать помои Тьюксу не хотелось. К тому же Морни, дочь хозяина, несомненно, оскорбилась тем, что он бросил её после того, что между ними было. Даже если бы она и простила его, а трактирщик нашёл бы для него иную работу, ему не хотелось попадаться вайчерам на глаза. Как-никак, он пытался помешать их планам. Иного места, куда он мог бы податься, не было.

– Я не знаю, Ренни.

Девушка почему-то обрадовалась, хитро прищурившись.

– И вправду не знаешь? Позволь напомнить, что я спасла тебе жизнь.

– Ты вроде как говорила, что за это мне должно благодарить Ленору. Но к чему ты ведешь?

– А я и не отрицаю, но тем не менее. Моя мама заботилась о тебе не в одиночку. Она ещё присматривала за хозяйством, готовила, полола сорняки. Видишь, как их много?

Тьюкс снисходительно улыбнулся.

– Я сразу поблагодарил тебя.

– Благодарности благодарностями, но ты мог бы оказать мне услугу.

– Услугу?

– Небольшую услугу, да. Как я уже сказала, мне до смерти любопытно, что творится на Необязательном озере.

– Ты же была там.

– Была-то была, да толком ничего не видела. Верфи позакрывались, мне бы не удалось позаимствовать одну из лодок, не привлекая внимания. Но Необязательный Город расположен на южной стороне озера. А Двуозёрье находится севернее. От приюта Гилджу до Необязательного озера полдня пути. И сдаётся мне, что нам попадётся парочка-другая рыбацких хижин на берегу.

Тьюкс приподнял брови.

– Нам попадётся?

– Если уж эти сумасброды так всполошились, то следует выведать, что делается на озере. А девушке опасно странствовать одной. Где твои манеры? Тебе надо было самому это предложить. Тем более, ты передо мной в долгу.