Текст книги "Шелест сорняков"

– То, что они говорят, даже к лучшему. Мы сможем разузнать у них, что происходит в королевстве.

– Разузнать, что происходит? – Садрад рассмеялся и покачал головой. – Я тебе и без всяких выродков расскажу, что происходит. Десятки лет эти твари подыхали на большаках и городских улицах. Слышал что-нибудь о вайчерах?

Ривлик кивнул. По правде, слышал он не так уж и много. Только о том, что какие-то специалисты, носящие молочно-белое, недавно бесчинствовали в Таргерте.

– Спятившие ублюдки, – продолжил Садрад. – Их нанял тогдашний правитель, чтобы извести выродков. Ну они и перекончали их. А те, что остались, залопотали, либо разбрелись кто куда.

– Тогдашний правитель? А сейчас что, другой?

– Тогда в Таргерте верховодил племянник пропавшего короля. Я слыхал мельком, что этот король, вроде как, опять выискался и погнал взашей племянничка. А потом знаешь что сделал? Объявил охоту на вайчеров за то, что они расправлялись с выродками. Знаешь сколько платили за дохлого вайчера? Десять серебряных ойтов. Ты подумай, десять. Я за месяц рубки леса имел десять, а тут за одного пройдоху. Правда, они, наверное, не такие покладистые, как деревья. Но их после всей этой резни и осталось-то всего ничего. Хотя выродки, вроде бы, не нападали на них. Куда подевались? Говорят, что среди них были и старики, и девки, и детки. Хотя, думаю, мало кого это беспокоило за такую-то плату. А, вот и Двуозёрная.

Они остановились у журчащей воды. На дальнем берегу, заросшем кроличьим сорняком, возвышался двухэтажный дом, в окнах горел неяркий свет. На пороге стоял осунувшийся мужчина. Статная светловолосая девушка поддерживала его под руку и негромко смеялась. Лиц было не разглядеть, но их колышущиеся тени казались спокойными.

– Смотри-ка, какие довольные, – Садрад недовольно поморщил нос. – В королевстве чёрт-те что творится, а им хоть бы хны.

Ривлик приблизился к берегу и с наслаждением вдохнул речной воздух. Он поставил правую ногу на торчащий из воды шершавый камень, набрал в ладони прозрачной воды и отхлебнул.

– Тебя же это не волнует, – он утёр губы рукавом и вытер руки о местами подсохшую куртку. – Не удивляйся, что и их тоже.

– Из-за такой вот беззаботности Таргерт и заполонила нечисть, – Садрад развернулся и пошагал дальше. – Хочешь до ночи здесь проторчать?

Ривлик ещё раз глянул на противоположный берег, прежде чем уйти.

– Ты уверен, что нам не следует подождать, когда рассветёт? Я не хочу сбиться с пути. В потёмках – это плёвое дело.

– Не собьёмся. Вон дорога.

Впереди показалась светлая каменистая полоса, тянущаяся вглубь подлеска.

– Кто сказал, что она безопасная?

Ривлик поднял брови, но Садрад этого не увидел, потому как почти стемнело, и ещё потому что он не смотрел.

– Безопаснее, чем Вечерний Тракт.

– А что на большаке?

– Я ж говорю, в последнее время тут многое изменилось. Люди как с ума посходили.

Когда они вошли в подлесок, Ривлик стал озираться, темнота сгустилась – хоть глаз выколи.

– Дерьмово как-то. Что ж нам шагать, не зная, что впереди?

– Я знаю, что впереди, – Садрад безропотно пожал плечами. – Гедлрог. Ладно. Огонь тогда зажги, чего разнылся.

Ривлик вынул из котомки небольшой факел и поджёг. Пламя разгорелось на отсыревшей тряпке неохотно.

– Ты сказал, что люди как с ума посходили, – теперь Ривлик мог видеть лицо своего спутника.

– Да, ополоумели.

– И что же такого полоумного они делают?

– Допустим, это, – Садрад остановился и тревожно пошевелил носом. Ривлик проследил за его взглядом. На толстом суку над тропой покачивались двое повешенных, мужчина и женщина. – Их убили совсем недавно. Посвети-ка.

Ривлик поднёс факел поближе.

– Почему у них сгнили только глаза? – он недоверчиво всмотрелся в тёмные глазницы. Белки глаз почернели так сильно, что их было не разглядеть, но на лицах разложение не отпечаталось.

– Они не сгнили.

Садрад показал пальцем куда-то наверх. Над головами мертвецов болталась деревянная табличка.

– «Кто из них выродок?» – прочитал Ривлик вслух. Потом пригляделся к безжизненным лицам вновь и осознал, что глаза действительно не сгнили. Их просто выжгли из глазниц. Он невольно поёжился.

– Кому могло понадобиться проделывать такое?

Садрад, похоже, не очень-то и изумился.

– Я же говорил, сбрендили.

– Сбрендили? Это не совсем подходящее слово.

– Когда в здешних краях появилась королева, простонародье недобро это восприняло.

– Недобро? Они изверги. Кому какое дело, кто просиживает трон?

– Видимо, им есть дело.

Садрад двинулся по дороге. Ривлик не мог оторвать взгляда от обожжённых глазниц. «Кто из них выродок? – спросил он сам себя. – Без глаз и не сказать».

– Ты чего встал? – недовольный голос Садрада пронзил тишину. – Вздумал разделить их судьбу? Потому что я – нет.

Глава 11. За ветками облепихи

Ойтеш проснулся гораздо позднее обеда с привычным намерением потребовать свой завтрак и стаканчик чая, но, как только протёр слипнувшиеся глаза, захотел попросить вместо чая стакан вина. Вчера Бернадетта дала ему ключ от погреба и лежанку набитую кроличьим сорняком. Не сказать, что на ней плохо спалось, и тем не менее он был не дома. Наверное, теперь его дом здесь, в погребе, среди пивных бочек и корзин с салатом, луком и картошкой.

С кряхтением несладко потянувшись, словно жирный хворающий кот, Ойтеш принялся нерасторопно зевать. Через маленькое окошко под потолком в погреб сочился пасмурный дневной свет.

Узкая дверка, к которой вела хлипкая деревянная лестница, приоткрылась. В образовавшуюся щель протиснулась щетинистая морда.

– Вставай, заспавшийся ты сукин сын, – проворчал Лускас. – У хозяйки для тебя работёнка.

У Ойтеша не нашлось особого желания с ним спорить. Хотя он всё же задумался, о какой именно работёнке идёт речь. Возможно, это что-то безобидное. Он так на это надеялся.

Ойтеш с трудом натянул курточку, которой безуспешно пытался укрыться ночью. Продрог он знатно. Как оказалось, королевской одёжкой только у огня и греться. Ему оставалось только догадываться, каково же его кузине Ойайе в её тонких шёлковых нарядах.

Взойдя по шатающейся лестничке, он выглянул из-за двери. Бернадетта стояла за стойкой и протирала краем чистого фартука одну из кружек. Она сразу же заметила его появление.

– Проснулся, значит, – не очень учтиво сказала трактирщица. – Иди ешь, дорогуша. Да поживее. Твой обед.

Она пододвинула ему тыльной стороной руки миску с похлёбкой. От неё шёл пар, по-видимому, Бернадетта только недавно её приготовила. Ойтеш взял миску и принюхался. Пахло чесноком и луком. Он не едал ничего подобного даже при том, что королевские кухарки редко старались угодить ему своей стряпнёй. Но на вкус похлёбка оказалась не так дурна, как на запах. К тому же за ней последовала кружечка холодного пива.

– Ну, вот что, – почему-то взволнованно сказала Бернадетта, когда Ойтеш в завершение обеда причмокнул губами. – В трактире мне твоя помощь не понадобится, но есть кое-какое дельце, которое и для тебя не составит труда.

«Дельце, – досадно подумал Ойтеш. – Совсем недавно я был его ясностью, почтенным и достопочтенным королевским заместителем, а теперь у трактирщицы для меня дельце».

– Недавно я заключила сделку с одной женщиной, – Бернадетта подошла к нему и слегка понизила голос. «Неужели, она чего-то опасается в своём трактире?» – он усмехнулся про себя, вспомнив, как хозяйка выставила Инку и её дружков. – Звать её Дэйда. У меня дел невпроворот. Сходи к ней и скажи, чтобы забрала выпивку. Она живёт в юго-восточной части Дормура, в старинном двухэтажном особнячке слева от поместья «Далроп».

– Поместья?

Ойтеш сомневался, что в Дерваре есть богатеи с поместьями. Хотя он всё равно не пойдёт в одно из них.

– Да, поместья. Оно тут одно, не проглядишь. Постарайся не приближаться к нему, дорогуша, это в твоих же интересах. И не мешкай, тебе нужно обязательно вернуться до темноты, прежде чем Дервар превратится в охотничьи угодья Ночного Ворья.

Ойтеш непонимающе почесал большой палец левой руки ногтями правой и демонстративно похлопал по карману куртки.

– Я уж прослежу, чтобы до моих карманов не добралось никакое ворьё. Не волнуйся, Бернадетта.

– Смелость – не лучшее качество для тюфяка.

Хозяйка нервно рассмеялась и оставила Ойтеша. «Смелость? – он задумчиво направился к двери. – Причём тут смелость? Скорее уж бережливость». Впрочем, он не был ни бережлив, ни тем более смел. Того не позволяло его положение королевского племянника. Хотя теперь он навряд ли мог бы считаться таковым. А может, уже и не хотел.

С каждым днём печаль Ойтеша всё настойчивее перерастала в уязвление. Родной дядя обрёк его на бродяжничество. И за что? За то, что он правил, как умел, пока тот разгуливал не пойми где. Таргерт нуждался в монархе, а не в его заместителе.

– Его ясность. Тьфу, – пробормотал Ойтеш себе под нос и вывалился из трактира. – На юго-востоке, да? И где тут юго-восток?

Он не обладал решительно никакой интуицией, потому двинулся наугад, направо, мимо треснутой каменной стены. Трещина так раскрошилась, что через неё представлялось возможным заглянуть внутрь дома, но любопытством Ойтеша Неизвестные боги обделили, как и многим прочим, к слову.

Дормур оказался ещё более неприветливым, чем «Закрытый кошелёк». Изредка попадающиеся на пути горожане чурались Ойтеша, словно сыростного. По правде, не только его чурались, а всех вокруг, он, конечно же, не придал этому значения, и принял всё на свой счёт. Эту привычку Ойтеш перенял от своей матери, госпожи Эйтеш. С тем лишь отличием, что она принимала всё на свой счёт по соображениям горделивости, а он от нежносердечия.

– Ойтеш! – из ниоткуда взявшийся Габинс приветственно похлопал его по плечу с искренней улыбочкой на лице. Ойтеш вздрогнул от неожиданности и изрядно побледнел. – Ну-ну, не пугайся ты так. Куда путь держится? Я думал, всемилостивая хозяйка прибрала тебя к рукам. Я и не подозревал, что так скоро тебя увижу. По каким делам направляешься?

Ойтеш не сразу нашёлся, что ответить.

– Мне надо в юго-восточную часть города, – проговорил он наконец. – Я правильно иду?

Габинс хрипло раскашлялся.

– И какое дело у тебя в юго-восточной части города?

Ойтеш вспомнил, что убедительно соврать он не сумеет. Тем более что ему об этом сказал Габинс.

– Бернадетта попросила наведаться к одной женщине по поводу какой-то сделки.

Габинс проницательно посмотрел на Ойтеша и, по-видимому, заключил, что на этот раз тот говорит правду.

– Ну, раз так. Прогуляюсь с тобой, что уж там.

– Не нужно.

Но Габинс, словно не расслышав, поманил Ойтеша за собой.

– Говоришь, у Бернадетты появилась новая выпивка? – в его глазках мелькнула надежда. – А откуда, она не сказала? А то мне что-то порядком приелось её пойло, – Габинс облизнул губы. Ойтеш отрицательно завертел головой.

– Может, из Дьюка, как обычно.

– Из Дьюка, – Габинс раздосадовано скривился. – Она только его и наливает. Неужто нет других?

– Тебе не нравится дьюкское? – Ойтеш слегка удивился. Будучи королевским заместителем, он всегда заказывал бочки из Дьюка и считал плещущееся в них вино недурственным.

– И эль, и пиво тоже.

– Зачем же ты тогда их пьёшь?

– Оттого, что иного в «Закрытом кошельке» не водится. Не воду же хлестать.

– «Закрытый кошелёк» что, единственное заведение в городе?

– Не единственное, но единственное любопытное. А напиваться в скверном месте – всё равно что не пить вовсе. Меня ошарашивает, что Дэйдэт в восторге от тамошней выпивки. Он мог бы и свой трактир завести. Денег у него предостаточно. Разве что никакого желания.

«Дэйдэт, – Ойтеш призадумался. – Дэйдэт. Дэйда».

– Скажи, у него есть тут какая-нибудь родня?

– У Дэйдэта? Разумеется есть. Тётка. Впрочем, они не особенно ладят, так что считай – и нет. А с чего это вдруг тебя интересуют его родственнички?

Габинс без всякого подозрения посмотрел на Ойтеша.

– Та женщина, к которой я иду…

– Да ну? К Дэйде идёшь? И с каких это пор она запила?

– А она не пьёт?

– Насколько мне известно, старушка охотно даст больше за бочку с элем, чем за голову того, кто из неё пьёт. Уж не знаю, зачем ей могла понадобиться выпивка. Много бочек она заказала?

– Бернадетта не говорила.

– Да, она не из болтливых. С одной стороны, это ей на пользу, хотя Ночному Ворью нет дела, болтун ты или молчун. Но на такие случаи у неё есть Лускас.

– На какие случаи? Он что, оберегает её карманы, пока она спит?

– Глупости. При чём тут её карманы?

– Ну как же. Бернадетта не похожа на женщину, которая не печётся о своих доходах.

– И каким это образом она, по-твоему, сможет печься о своих доходах с колуном в башке?

Ойтеш испуганно насторожился.

– С колуном в башке? Карманники…

Габинс пренебрежительно фыркнул.

– Да о каких карманниках ты говоришь?

– О Ночном Ворье, – Ойтеш непонимающе насупил брови. – О воришках…

– А-а, ты, верно, не знаешь, – Габинс облегчённо усмехнулся. – Ночное Ворьё – никакие не воришки.

– Не воришки? Кто же они тогда?

Габинс поджал губы и глубоко вздохнул.

– Не воришки. Они выходят ночью, когда сгущается темнота и дымка окутывает округу. И пусть боги будут помощниками тем болванам, которым повстречается Ночное Ворьё.

– Почему же никто не покончил с этой шайкой? – Ойтешу проблема с Ночным Ворьём показалась крайне надуманной. – В конце концов, несколько полоумцев…

– Несколько, – Габинс издал хриплый смешок. – Далеко не несколько, старина. Их тысячи. Ночное Ворьё – это жители Дервара. Любой из них, – он окинул взглядом стоящие рядом дома. – Любой вшивый пьянчуга может оказаться Ночным Ворьём. Забавно то, что неясно, кто именно. Дерварский мрак скрывает от глаз этих ублюдков. Ночью они искромсают кого-нибудь, а днём будут делать то же, что делают обычные люди. Ты же заметил, что от тебя шарахаются все, кого ты встречаешь? Тому виной Ночное Ворьё. Они грабят и насилуют, раскапывают могилы и вешают гниющие трупы на деревьях возле этих могил.

Ойтеш мелко затрясся. Его жирное личико побледнело, он стал озираться.

– Не бойся, – Габинс успокоил его отрывистым жестом руки. – Ночное Ворьё на то и ночное, что выходит, когда наступает темень. При свете дня их нечего опасаться.

Ойтеш сглотнул накопившуюся слюну и утёр со лба холодный пот.

– Почему оно так зовётся? – он не знал, что ещё спросить. – Почему, чтоб их, так безобидно? Они же…

– Спятившие убийцы? Они и есть. Вот только если назвать их так же ужасно, как ужасны их деяния, кому сделается легче? В Дерваре и так знают о Ночном Ворье не понаслышке. Зачем лишний раз напоминать, что тебя могут прикончить, если ты не успеешь домой до темноты? В Дерваре и без того об этом помнят. А некоторые помнят только об этом, – Габинс трагически улыбнулся.

Дома начали редеть. Низенькие, почти что без листвы, деревья шуршали ветвями под слабыми дуновениями ветра. Впереди показался донельзя старый заборчик. Ойтеш никогда не видел таких оград. Из светлого каменного постамента торчал ветвящийся забор из потемневшей бронзы. Габинс остановился поодаль от него.

– Дэйда живёт вон в том доме, – негромко огласил он и указал пальцем куда-то влево, но Ойтеш не повернул головы. Он вперил свой подслеповатый взор в то, что находилось за кольцом забора, который явно не стремился оберегать от посторонних взглядов внушительный особняк, застланный дымкой. Он выглядел столь же величественно, сколь очевидным было запустение его небольших окрестностей. К нему петляла выложенная серой плиткой дорожка. Прогалины, словно усыпанные сырым пеплом, хранили безжизненное молчание, таясь под листьями сныти. Стволы сиреней и облепих были обложены цепочками замшелых камней. Колючие ветки, заслоняющие окна огромной веранды, обильно покрывал бурый и тёмно-жёлтый лишайник. Повсюду валялись мелкие камушки, кусочки коры и сучьев. Кое-где лежали полуразбитые бочки.

– Поместье «Далроп»? – спросил Ойтеш. – Чьё оно? Бернадетта не сказала ничего, кроме того, что мне надобно сторониться этого места, – никто не ответил. – Габинс? – Ойтеш обернулся. На том месте, где недавно стоял его спутник, остался лишь торопливо рассеивающийся похмельный душок. – Куда это он удрал? Габинс! – впрочем, Ойтеш сразу же усомнился в том, что его хоть кто-то услышит. Он и не заметил, как дымка поглотила его. Слова прозвучали сдавленно и глухо, как из бочки. – Чёрт-те что. Чего тут бояться? Даже я не боюсь. Обычное поместье, просто немного запущенное.

– И вы тоже так думаете? – обрадовался кто-то.

– Габинс, я думал ты…

Но голос принадлежал незнакомому мужчине с тёмно-пепельными несильно кудрявыми волосами и приятным лицом. Серо-зелёные глаза смотрели на Ойтеша со всей возможной ясностью, даже немного пугающей. Посмотрев на невычурную одёжку цветов осенней травы, нельзя было с уверенностью сказать, каков из себя её хозяин. Но вот что можно было сказать не раздумывая, так это то, что у него любопытный вкус.

– Прошу прощения, я принял вас за другого, – извинился Ойтеш. На этот раз он почти не испугался. Наоборот, его ни с того ни с сего посетило чувство облегчения, как бывало, когда он зарывался в свои одеяла и покрывальца после королевских выслушиваний.

– Это ничего, – улыбнулся незнакомец. – Все мы принимаем друг друга не за тех, за кого нужно. Поэтому отчасти вы не ошиблись.

Ойтеш состроил серьёзную согласную гримасу, хотя смысл сказанного от него напрочь ускользнул.

– Как вы выразились, совершенно обычное, – незнакомец незаинтересованно поглядывал на причудливый забор. – Вам нравится ограда?

– Ограда? – переспросил Ойтеш. – Необычная.

– Поместье, значит, обычное, а ограда необычная? Любопытно.

Ойтеш сконфузился и облизнул пересохшие губы.

– По правде, и поместье не совсем и обычное, я сказал так…

– Дабы не испытывать свою храбрость. Это разумно. Весьма разумно. Но поверьте, не стоит страшиться того, что пугает. Вернее страшиться того, что вызывает истинное доверие. Как ваше имя?

– Ойтеш.

– Рад повстречаться, Ойтеш, – незнакомец улыбнулся, прикрыв глаза, как сонный кот, и приветственно наклонил голову. – Я Венвесатте. Так всё же, что вы думаете по поводу ограды? Дело в том, что я нахожу её безвкусной. Как вам кажется?

– Я не смыслю в оградах.

– Я тоже, милейший Ойтеш, в них не смыслю. Зато смыслю в домашнем комфорте. Оттого могу заявить, что забор этот никуда не годится. Видите двери дома?

Ойтеш прищурил глаза и пригляделся.

– Вроде как, вижу.

– Вот именно! – Венвесатте всплеснул руками. – А если вы подойдёте поближе… Вы подойдите, подойдите, – он настоятельно подтолкнул Ойтеша вперёд. – Видите вон там окна за облепихой?

– Вижу.

– Но не должны, любезнейший Ойтеш. И прочие тоже не должны, а они заглядывают и заглядывают. Вы-то, Ойтеш, надеюсь, не заглядываете?

– Нет, я не любопытен.

– И это ваша заслуга. Не все способны сдерживать своё любопытство. Но суть далеко не в этом. А в том, что этот проклятый забор ничего, отнюдь ничегошеньки не загораживает. Тогда зачем вообще нужны заборы, если все кому не лень могут пялиться на то, что за ними? Это же неправильно. Так не должно быть. Ладно бы там жила какая-нибудь прелестная дама, и ей бы льстило, что на неё глазеют все подряд, но там же живу я, – Венвесатте говорил как бы между делом. Но Ойтеш немедленно вспомнил предостережение Бернадетты. «В чём причина её волнения? – мысленно спросил он себя. – Может, поместье и выглядит немного неприветливо, зато его хозяин, вроде бы, вполне себе приличный малый». – Если бы не эти ветки, – Венвесатте не замечал, что его собеседник задумался и не особо внимательно слушает, – то они бы видели, как я пью чай по утрам. Мало им того, что моя дверь у всех на виду. Поверьте, поверьте, любезный Ойтеш. Заборы – это своего рода учтивая занавеска, только побольше. Посудите сами. Есть у вас жилище, и вы не хотите, чтобы кто попало смотрел на то, как вы в нём живёте. Вы же не можете прямо сказать, мол, меня раздражает, что вы уставились, господа. В таком разе вы бы показали себя не с достойнейшей из ваших сторон. Потому вы ставите забор, чтобы оградиться от посягательств ворюг на ваше имущество. На самом же деле, вы просто задёргиваете шторку. А эта ограда – что угодно, но только не шторка. Не будем об этом, моё недовольство бестактно по отношению к вам, Ойтеш. Скажите лучше, что вас сюда привело.

В голосе Венвесатте слышалось заботливое любопытство.

– Сущая ерунда.

Несмотря на то, что хозяин поместья «Далроп» и показался ему несвойственно для Дервара безобидным, Ойтеш всё же не решился обмолвиться о поручении трактирщицы.

– Может быть, я могу как-то помочь вам, Ойтеш? Вы мне кажетесь порядочным человеком. А помощь порядочным людям – и есть моё любимейшее занятие.

Ойтеш благодарно отмахнулся.

– Спасибо, я уже почти на месте.

Послышалась лёгкая поступь, и Венвесатте обернулся, расплывшись в ничего не выражающей улыбке.

– Дэйда… – он слегка кивнул.

– Господин Венвесатте, – невысокая женщина ответно поклонилась. Если бы Ойтеш не узнал от Габинса, что она приходится Дэйдэту родственницей, ни за что не усмотрел бы в них семейных черт. Дэйда выглядела истинной вельможей, несмотря на неторжественную облегающую куртёнку. Навскидку Ойтеш дал ей лет пятьдесят. Возраст скрасил её благородное лицо надменной уверенностью. Она походила на племянника лишь цветом волос. – Кто этот любезнейший?

Дэйда окинула Ойтеша не вполне понимающим взглядом.

– Это Ойтеш. Мы с ним беседовали.

– Что ж, господин Венвесатте, я бы предпочла побеседовать с вами наедине. Думаю, у меня найдутся те или иные новости, которыми вы можете заинтересоваться.

Ойтеш спохватился. Он чуть не забыл, зачем именно сюда пришёл. Разговор о заборах сбил его с мыслей.

– Хозяйка «Закрытого кошелька» просила передать, что выпивка, которую вы заказывали, дожидается вас в погребе, – выпалил он, прежде чем Дэйда отвернулась от него.

– Вот оно что. Боюсь, она не совсем правильно услышала. Я просила десять бочек без всякой выпивки. Ладно, это мелочи. Я прикажу, чтобы пустые бочки доставили в вашу кладовую, господин Венвесатте. Поторопитесь, скоро окончательно стемнеет. Поговорим об этом, когда я загляну к вам завтра.

С этими словами Дэйда направилась к своему особняку.

– Ойтеш, сейчас и правда стемнеет, – заметил Венвесатте, несильно отворив дверь в заборе. – Отправляйтесь-ка вы обратно, и я пойду себе.

Дверные петли лязгнули, и хозяин поместья «Далроп», не мешкая, двинулся по каменной дорожке к своему дому. Между тем Ойтеш не услышал того, что сказал Венвесатте. Он трясся, как лист на ветру, уставившись на потемневшее небо.