Текст книги "Командор"

Глава 9

– А морда у них не треснет? На халяву за нашей спиной отсидеться желают и десятину не платить?!

Андрей в запальчивости чуть было не прошелся по их матерям, родным и близким, включая таинство зачатия. Однако священник на незнакомые слова не реагировал, догадываясь по интонации об их сущности.

Да и вопрос они сейчас обсуждали крайне щекотливый – что будут делать своевольные белогорцы, если селян хорошо прижать. Взять их «за вымя», используя словцо незабвенного Остапа Бендера, предложил Андрей.

И резонно – два села и несколько выселок, где проживало почти четыре тысячи народа, были богатые и зажиточные, несмотря на то, что половину населения составляли прижившиеся здесь словаки, сбежавшие с родных мест от постоянных набегов воинственных угров – венгров.

Предложить, конечно, можно – вопрос только в одном. Как это им проделать?

Вот тут Андрей спасовал, опасаясь вместо «коровьего вымени» потягать злого быка за некий инструмент. А оттого находился в скверном расположении духа, невыспавшийся и злой. Да еще отец Павел категорически отказался комментировать ночной кошмар, только заметив, что бесы крутят и нужно молиться…

– Села могут до полтысячи человек выставить, если пан Сартский нападет, – священник искоса посмотрел на задумавшегося командора. Тот только усмехнулся в ответ и едко произнес:

– Рыцари пана их в коровью лепеху превратят и даже не заметят. Селяне, может быть, и храбрые люди, но отнюдь не воины. И оружия настоящего нет. А палку с тетивой луком назвать можно, вот только ответь честно – прошибет ли стрела обычную кожу с железными нашлепками? А рыцарский доспех с поддетой под него кольчугой?!

– Шагов с пятидесяти, не больше, – коротко ответил старик. – И рыцарский доспех можно…

– Если в упор, – закончил Андрей. – То есть только из засады, которую один раз организовать можно, и то если супротив беспечный противник. Но надеяться на то, что на флангах боевое охранение не выставят, глупо. И не забывай – у противника полсотни арбалетчиков. В поле с палкой против них шибко не навоюешь. У нас один профессиональный воин трех, а то и пяти ополченцев в бою стоит.

– Здесь то же самое! – в тон ему отозвался старый рыцарь. – А то и десятка, если воин на добром коне и в доспехах. Но у нас ведь тоже есть луки и арбалеты…

– Всего дюжина, если у твоих и моих людей вместе взять. Ну, у белогорцев десятка три добрых луков есть, но никак больше.

– Может, еще несколько арбалетов, но то вряд ли… – тихо добавил старик. – И дороги они, и держать их крестьянам запрещено. А потому никто из купцов даже по двойной цене их сюда не повезет – пан Завойский поймает и на первом суку повесит.

– Весело тут у вас, как я посмотрю. А у нас в Чечне «духам» оружие чуть ли не вагонами, повозки такие, генералы продавали за раз единый. Воеводы наши…

– Не может быть! – выдохнул старик. – Кто же в здравом уме с врагом оружием делиться будет – ведь своих воинов зазря терять?!

– Так оно и было, если веру и честь одна жажда денег заменяет. Но не бери в голову, отче, – Андрей вяло отмахнулся, – нам о другом думать нужно. И скажу честно – я не знаю, как воевать! Меня в армии к другой войне готовили, такой, где недостатки точности и умения компенсируются мощностью боеголовки. А потом еще раз готовили, где замена шла плотностью огня. Если точнее выразиться…

– Огня? Вы что-то жгли? «Греческий огонь»?

– Типа того. Во вспышке тысячи людей погибнуть могут. А стреляли из автоматов – это арбалеты такие, что по три болта за раз единый выстреливают. И тут же перезаряжаются – врага быстрее убивают, чем косой траву на лугу смахивают! Будь это оружие здесь, да десяток тех моих воинов, и разговора бы не было – перебили бы всю конницу пана Сартского, пока короткая лучина горит. Поверь – пулемет страшная штука!

– Охотно верю. А такое оружие ты сможешь сделать?

– Чего нет, того нет. Столетия должны пройти, пока люди смогут так металл обрабатывать. Да и порох создать тоже непросто.

– Слава богу, – священник истово перекрестился. – А то страшно представить, сколько бы людей изничтожили!

– Оно, может, и хорошо, но я совершенно не представляю, как воевать против пана Сартского будем! Не готовили меня к такой войне, понимаешь?

– У вас другое оружие, более страшное, это верно. – Старик посмотрел прямо в глаза, и Андрею показалось, что во взгляде у священника блеснуло лукавство. – Но воин – он всегда воин и освоится с любым оружием. Я же вижу, как ты занимаешься каждый день до изнеможения и крестоносцев, что с тобой пришли, готовишь. Да и засаду на погонщиков ты устроил знатную – мне бы самому не пришло в голову. Сошелся бы в поединке…

– Погиб бы ты напрасно. Втроем супротив дюжины трудно выстоять в открытой схватке.

– Вот-вот. О чем я и говорю. Так придумай что-нибудь. Опыта тебе не занимать, умения тоже. И к тому же ты – командор ордена, его первый меч!

– Научиться бы самому мечом орудовать! – буркнул в ответ Никитин, посмотрев на набитую повозками дорогу с глубокой колеей. – Кажись, кто-то на телеге едет?

– Тракт здесь в Словакию идет через перевалы. Раньше на дню по пять обозов проходило, а то и больше. А сейчас редко когда за день повозка в Белогорье прикатит, а в горы уже года три никто не ездит, оттуда люди бегут. – Отец Павел присмотрелся. – А, это торговец из Плонска! Иной раз сюда приезжает – оружейник он…

– Оружейник? – с неподдельным интересом спросил Андрей и, лязгая доспехом, тяжело поднялся с теплого камня, на котором они сидели под раскидистыми кронами деревьев. – Пойдем, посмотрим, зело любопытно, что за товар нашим белогорцам привезли?!

– Пойдем, – согласился священник и хмыкнул: – А привез он железо для кузниц, в лучшем случае кинжалы и наконечники. И то вряд ли – местные их сами куют. Так что одно железо и ничего более.

Они спустились с пригорка и вышли к проселку – и тут же появилась добротная повозка, запряженная парой сытых и крепеньких лошадок. На облучке сидел возница, украшенный шрамами, – ни дать ни взять обычный вышибала или «браток» из т о й, прежней жизни.

Рядом с ним восседал купец – рожа отнюдь не постная, Бог шельму метит, с бегающими глазками. Вот только вряд ли трус – тут быть торговцем зело опасное занятие, в один миг имущество, а если особо не повезет, то и голову разом потеряешь.

А потому вооружена была парочка достойно – рядом лежали не какие-нибудь топоры, а добрые боевые секиры с широкими лезвиями, а из-под наброшенной на товар дерюги выглядывало краешком арбалетное ложе.

– Ах, ваша милость! Слухом добрым земля полнится!

Зачастил торговец и, резво спрыгнув с облучка, отвесил низкий поклон. То же самое проделал и возница, но молча, настороженно поглядев на подступивших с двух сторон орденцев в красных плащах.

Теперь, по негласному приказу священника, командора постоянно охраняли Арни и прибывший из Белогорья Иржи, старый мечник, матерый вояка, уже второй двенадцатилетний срок пребывающий под знаменами ордена Святого Креста.

– Это каким же слухом? – грубовато спросил Андрей, положив руку на теплую рукоять меча.

– А то, что вы, ваша милость, изрубили в капусту добрых две дюжины воинов пана Сартского у Запретных земель и столько же людей пана Завойского в Притуле. В Плонске все радуются, а я вот решил помочь…

– И поторговать себе в пользу! – грубовато перебил купца Андрей, а тот угодливо поклонился и не стал отнекиваться.

– Не без этого, ваша милость! На сем торговля стоит. Но и риск немалый – если бы мою повозку воины местного пана нашли, то не сносить мне головы. А потому в обход шли, коней притомили, страху натерпелись, и все лишь для пользы богоугодного ордена Святого Креста, коему наша матерь-церковь покровительствует.

– Откинь дерюгу! – Андрею надоели славословия купца. – Я хочу твой товар посмотреть!

– Да, ваша милость, сейчас. – Торговец услужливо засуетился, отдергивая дерюгу и открывая содержимое. И первое, что бросилось в глаза, – длинные бруски из какого-то дерева, что занимали по длине почти всю отнюдь не короткую повозку.

– Это тис, ваша милость, он намного лучше, чем ясень или вяз, из которого в здешних землях луки делают. Мне по случаю досталось, из восточных Карпат в Плонск завезли. Задорого купил, по два гроша дал…

– Хватит брехать, Заволя. С дурика привезли, ты за бесценок и прикупил – такая заготовка для двух луков грош стоит, красная ей цена. А вяз или ясень за полгроша идут. – От гневного голоса священника купец махом скривился, но тут же вернул прежнее умильное выражение, надеясь подороже всучить залежалый товар.

– Так ведь нужный он, батюшка. У пана Сартского арбалетчиков много, а тис-то всяко лучше вяза…

– На полсотни шагов дальше бьет, и только. Арбалет на полторы сотни. Так что разница не велика. Не возьмут у тебя здесь ничего.

– Как же так, святой отец?! Вез, рисковал…

– А почему они длинные такие? – спросил Андрей, прервав причитания торговца, и тут же поймал на себе недоуменные взгляды, будто ляпнул неслыханную глупость, и решил поправиться: – Везти такие неудобно. Из повозки едва не торчат. Могли и увидеть.

– А, ваша милость, – облегченно протянул купец, взглянув с некоторым одобрением, – благодарствую за заботу, только лучные мастера длинные бруски берут и потом на два пилят, дабы каждому по руке было, кому длиннее, а кому покороче. По руке, значится. Да и редок тис – ядовит, скотина дохнет, вот и извели его. Только там, на востоке, он еще в горах растет.

– А еще что привез? – спросил Андрей, не в силах оторвать свой взгляд от брусков: не мог вспомнить что-то важное, о чем он знал давно, но как-то запамятовал. А ведь читал когда-то про тисовые луки…

– Доспехи там ратные, из кожи. Почти новые, с дюжину. Ну, некоторые самую малость попорченные. Но мы их подлатали. Топоры хорошие, три десятка, наконечники для стрел, пара сотен.

– Продырявленные, ты хотел сказать. Бывшие в употреблении, – хмыкнул Андрей, оценив предприимчивость купца. Расчет тот имел верный – паны Сартский с Завойским наверняка попытаются взять реванш, и белогорским селянам придется несладко. Потому они будут рады купить у него втридорога оружие и доспехи.

«А ведь на этом и нам нужно сыграть. Страх перед разъяренными панами сделает местных аборигенов намного сговорчивей. И за «крышу» мы с них хорошо стрясти можем. Нет, надо сделать иначе, как у наших рэкетиров принято – пусть сами себя защищают, но при этом и нам платят», – Андрей хмыкнул, и тут в памяти всплыло то, самое нужное, что он прочитал в романе Конан Дойля «Белый отряд» про тисовые луки.

– Мы возьмем у тебя всю повозку – в Белогорье не повезешь!

Вот тут орденцев проняло от таких слов – они все вылупили на него глаза с немым воплем, в котором читалось одно. Особенно красноречивым был взгляд отца Павла, в котором прямо прорвалось:

«Ты что творишь, самозванец хренов! Зачем нам это дерьмо?! Ты почто казну орденскую, и без того тощую, как вымя козы, такими дурными тратами изводишь?!»

– Тридцать злотых, ваша милость. – Купец радостно выдохнул, глаза полыхнули алчным огнем. Еще бы – знатные рыцари платят не торгуясь, а потому можно заломить несусветную цену, но тут же опомнился и заканючил скороговоркой:

– Хороший товар, очень дешевый. Задарма почти отдаю, себе, бедному, в убыток, лишь бы орден Креста смог этих панов унять, чтоб наша церковь довольна была!

– Хорошая цена, справедливая! – почти благодушным голосом бросил Андрей и крепко сжал руку священника, который хотел разразиться гневной отповедью на такой беззастенчивый и наглый залом цены.

– Сейчас мы все быстро подсчитаем. Полсотни брусков по грошу, это два с половиной злотого. По грошу, купец, – красная цена! Не спорь! Три десятка топоров по пять грошей. Это тоже хорошая цена, купец, – без топорищ берем и неточеные. Такие на грош дешевле будут. Но мы по пять берем, цени нашу щедрость. Это еще на семь с половиной злотых. Доспехи кожаные, «бэу», так сказать, дадим по пятнадцать грошей, как за новые. Это еще столько же будет. Наконечники по полгроша примем за пару, итого на пять злотых!

Андрей быстро производил подсчет, умножая цифры в голове и переводя гроши в злотые, и чуть не засмеялся, глядя на ошарашенные лица купца и старого священника, ошеломленных таким проявлением математических способностей.

– Итого на двадцать два с половиной злотого, – подвел итог Андрей и сделал вывод, что местным барыгам далеко до так называемых менеджеров в его времени. Те даже дерьмо ухитряются продавать и из воздуха деньги делать. И нанес ошеломительный для купца удар:

– Арбалет плохенький, но так и быть, возьмем за пять злотых, переплатим в полтора раза. Это я так, сегодня добрый! То же и секиры – по злотому. Но и половинку злотого за риск и усердие. Итого три десятка золотых монет. Расплатись с ним, брат Павел, он честный малый.

Купец разевал рот как рыба – попытка содрать с орденцев подороже у него не вышла, да еще своего оружия при этом лишился. А священнику, который уже открыл рот, Андрей хитро подмигнул, и тот поперхнулся словом, сообразив, что командор ведет какую-то хитрую игру.

– Арбалет… Это… И секиры, ваша милость! – пришел в себя торговец, но Андрей не дал ему возможности вытребовать обратно свое оружие.

– Я сказал, что забираю все оружие и содержимое с повозки! Ты попросил тридцать злотых. Цена тебя устроила, нас тоже. А потому сгружай вон у тех навесов, Заволя!

– Дык как же я обратно безоружным поеду, и с такими деньжищами?! А вдруг тати?! – во весь голос взвыл купец.

– Ты прав, – хмыкнул Андрей и добавил непонятное: – Нам с тобой еще предстоит коммерцией заняться, – и повернулся к Арни. – Дай ему два наших топора и охотничий лук с двумя десятками стрел. Это тебе дар от ордена, отобьешься в дороге. А в упор стрелять лук более годится, арбалет тут не пляшет! Пока его зарядишь…

– А какие нам еще торговые дела решать, ваша милость? – В купце явно имелась предприимчивая жилка, а потому нужные для себя слова он махом выловил в чужой речи и перетолмачил на свой лад.

– Через шесть недель ты привезешь сюда вдвое больше тисовых брусков, длинных, точно таких. Возьмем по грошу штуку. И тул для стрел сотню, не меньше. – Купец непроизвольно охнул, не сдержались и орденцы, ибо размеры заказа впечатляли.

– И стрел длинных, для дальнобойных арабских луков, с узкими наконечниками на броню, оперенных – три тысячи! Вот таких длинных, – он взял палку и прикинул размер – как раз до середины тисового бруска.

– Дык не успею, срок-то короткий, – запричитал купец и умоляюще сложил руки. – Где я столько тиса враз возьму?

– Хочешь жить – умей вертеться! – с легкой гримасой неудовольствия парировал его просьбу Андрей и зло усмехнулся, сжав зубы.

– Тогда привезешь за четыре недели втрое больше брусков от нынешнего – полторы сотни! Мне как раз хватит, не луки же из них делать. Но доставишь тул две сотни, и стрел вдвое больше от сказанного! А если раньше на день сюда прибудешь, то ползлотого тебе дам за спешность. На четыре дня – два злотых. Считать умеешь? Но без обмана, все привезешь новое и хорошо сделанное, изъянов всяких быть не должно. Смотри у меня!

– Все сделаю, ваша милость! Где сгрузить-то прикажете? Мне обратно торопиться нужно, ваш заказ исполнить, час каждый дорог!

Глава 10

Лошадь всхрапнула и шарахнулась в сторону. Крупная птица, похожая на филина, тяжело взмахнув крыльями, поднялась с ветки и пролетела и уселась на ветку полуобгоревшей сосны, торчащей одиноким костылем на небольшой поляне.

Сартский оглянулся. Мощные, величиной почти с человеческие пальцы, когти сжались, и кора с шелестом посыпалась на жухлую траву. Встретившись на мгновение взглядом с огромными немигающими глазами, он поспешно отвернулся.

– Черт бы тебя побрал, Войтыла! Черт бы тебя побрал!

Тяжелый, словно вата, туман полз от болота по маленькому распадку. Воздух, недвижимый и тягучий, казался осязаемым, настолько сгустились и смешались друг с другом смрадные испарения болота и гниющих листьев, затхлая вонь от заросших причудливым мохнатым мхом искореженных стволов некогда прекрасной березовой рощи и чувство гнетущего напряжения, переходящего в необъяснимый животный страх.

Сартский вполголоса выругался, поежившись, словно от лютого, пробирающего до костей холода. Ощущение тяжелого взгляда в спину возникало сразу же, как только он сворачивал с тракта на полузаросшую, нехоженую тропу, ведущую в Гнилую падь.

– Словно морок какой-то… – Сартский разглядывал скрюченные стволы деревьев с чахлыми листочками. – Ведь еще пять зим назад я здесь на оленей охотился… А сейчас не то что люди селиться рядом перестали, дичь – и та ушла! Ох, зря я пригрел колдуна!

Ф-фух! Оглушительная тишина нарушилась очередным жалобным вздохом лошади. Казалось, треск от ломавшегося под копытами валежника разносился на всю округу.

– Не хватало еще, чтобы волки пожаловали! – прошептал Сартский вполголоса, сжав в руке нательный крестик. – Нет! Сожгу я его к чертовой матери, чернокнижника! Господи! – по спине побежали ледяные мурашки, собираясь в низу живота в тягостный ком. – Вот накаркал!

В сумрачной, чуть подернутой сизым туманом чащобе, замелькали серые, пригибающиеся силуэты. Лошадь замерла как вкопанная, поводя ушами. Хищно сверкнули невдалеке огоньки желтых глаз.

– Н-но! – Лошадь не реагировала на шенкеля, судорожно вздымавшиеся бока ожгла плеть. – Пошла, волчья сыть!

Вздыбившись, лошадь увернулась от бросившегося хищника, ударив его при этом задним копытом, и с места понесла в карьер.

– Пошла! Пошла! – Сартский нахлестывал несчастное животное, и без того понимавшее, что их нагоняют. Волчий вой, слышавшийся поначалу за спиной, раздавался уже сзади с обеих сторон.

Минуты бешеной погони казались вечностью. Вот уже знакомый поворот, за которым должна была показаться землянка Войтылы. Черная тень метнулась под ноги лошади, но гнедая, уже хрипя и роняя пену с удил, рванулась из последних сил.

Промахнувшись, волк снова пошел в атаку, в два прыжка нагнав лошадь. Другой серый хищник подскочил рядом, и челюсти, щелкнув, едва не достали до сапога всадника.

Сартский, перегнувшись в седле, изловчился и ударил плетью того, что был ближе всех. Тот кувыркнулся, дернулся и остался позади.

Волки, а их осталось четверо, заходили попарно с обеих сторон, и можно уже было ощутить смрадный запах псины, исходящий от их влажной шерсти. Обернувшись на мгновение, он увидел густой туман, затягивающий тропинку…

Падение с лошади было таким же стремительным, как и скачка: огромный, вывороченный бурей с корнем дуб преградил дорогу, и гнедая чудом не влетела в него на полном скаку.

Волки не нападали на него, осторожничали. Трое стояло чуть в стороне, ощеряясь, наклонили головы, пропуская вперед вожака. Огромный черный волк медленно заходил справа.

Сартский огляделся: лошади не было, она успела убежать, а волки не кинулись в погоню, значит, им нужен был он. Это конец! Один, безоружный, с коротким кинжалом, он ничего не сделает против них, ведь меч и арбалет остались притороченными к седлу.

Волк пригнулся для броска, но на оскаленной морде горели не яростным огнем кровожадные глаза хищника, наоборот, волчий взгляд был человеческим, ярко-голубые глаза смотрели пренебрежительно, даже с презрением. Волкодлак!

Сартский вынул из ножен кинжал, готовясь принять на него оборотня, но внезапно, словно по команде, волки замерли, как будто к чему-то прислушиваясь, и вслед за оборотнем скрылись в чаще.

– Не только колдуна сожгу, – он с трудом поднялся, – но и весь лес со всеми его тварями…

Землянка Войтылы выглядела нежилой: внутри через откинутый полог виднелись разбросанные вещи, разбитые черепки захрустели под ногами.

– Эй, колдун! – Сартский заглянул внутрь. – Ты, часом, не помер?

На топчане кто-то или что-то зашевелился. Тряпье откинулось, и раздался дребезжащий голос Войтылы:

– Ох! Преставлюсь скоро, пресветлый пане! Ох! Душенька моя горемычная…

– Да черти тебя на том свете заждались, нехристь поганая! – Сартский зло сплюнул. – Чего блажишь? Опять в гадину оборотился какую-нибудь и тебе хвост оттоптали? Вылезай и говори, как сделал? Вылезай! А то за хиршу вытяну!

– Ох! – Голос колдуна зазвучал еще жалобнее. – Да разве ж я для светлого пана Конрада когда здоровья и сил жалел? Да я…

Договорить ему Сартский не дал. Он, с трудом протиснувшись в узкое входное отверстие, выволок за шкирку колдуна и бросил перед собой на землю. Войтыла обхватил Сартского за ноги и заголосил:

– Не губи, пресветлый пан! Пожалей старика! И так ноги еле таскаю, еще одну зиму отмеряю, и ладно! Не отправляй более раба своего на погибель верную! Не такой, как мы, тот, за которым меня пан послал! Не могу я ничего поделать! Не подвластен он моим чарам! – Войтыла горестно заламывал руки, при этом искоса поглядывая на Сартского.

Конрад Сартский в изумлении отшатнулся:

– Ты! – Он наклонился, поднял за плечи колдуна и пристально взглянул ему в глаза. – Сколько я тебе жертв отправил, грех на душу взял? Кости-то человечьи, поди, до сих пор волки по лесу таскают! Ты что мне обещал?! Мол, дай все, что пожелаю, и исполню потом все, что я потребую! Ты же говорил, что тебе подвластны теперь все твари этого мира, живые и мертвые…

– То-то! – Старый колдун, прихрамывая и держась за поясницу, зашагал к маленькому капищу около землянки. – Я же говорил – этого мира! Нашего! А этот командор Верт не принадлежит здешнему миру!

– А чьему тогда?

– А ничьему! – Войтыла, кряхтя, наклонился к кострищу жертвенного алтаря. – Я в ворона перекинулся и видел, как он из реки вышел! Не выплыл, не течением его принесло, а именно вышел!

– Вышел и вышел! Чего заладил, как глухарь на токовище! – пробурчал Сартский. – Как это вышел? Из воды вынырнул, что ли?

– Из воды и вынырнул! – Войтыла пошевелил чуть тлеющие угли, выудил из недр своего балахона мешочек и высыпал его. Мощный сноп разноцветных искр взвился в небо, и фиолетовое пламя заплясало. – Та речка, что у Дальнего Заброда, ее воробей перешагнет, лапки не замочит, а он из нее вынырнул, словно вырвался из чего-то! Стоит, а воды-то по колено едва будет! Он-то меня и прибил там…

– Жалко, что не добил! – Сартский в ярости сжал кулаки. – Как вынырнул, так и обратно занырнет! Слушай меня внимательно, чернокнижник, вот его вещи – делай что хочешь, но узнай мне о нем все!

Он швырнул старику под ноги небольшой сверток. Тот обнюхал его, осторожно, словно боясь, стал разворачивать.

– Да! – Сартский криво усмехнулся. – Видать, сильно напугал он тебя, раз и от тряпок его шарахаешься, словно бес от ладана! Ну да ладно, поспешай, Войтыла, у нас мало времени!

– Даже меньше, господин, чем ты думаешь!

– Как так? – Сартский вгляделся в заросшее седеющей, некогда смоляной, густой бородой лицо Войтылы, пытаясь понять, к чему тот клонит.

– Погоди! – Колдун отмахнулся, будто от надоевшей мухи. – Так пан говорит, его это вещи? Обе?

– Ну да! – Конрад недоуменно пожал плечами. – Рубаха эта еще до похода на Каталаун ко мне попала, а эти портки… – он кивнул на красные купальные плавки Андрея, – девка гулящая в трактире с него сняла, когда он без чувств лежал, пьяный!

– Хм! Странные портки, очень странные… – задумчиво протянул Войтыла, осторожно растягивая нейлон, – на паволок не похоже, и не гроденапль, и не аксамит…

– Ты названия-то благородных тканей откуда ведаешь? – усмехнулся Сартский. – Отродясь, кроме частины и веретищи конопляной, ничего и не видел…

– Чего я ведаю, не твое, панове, дело! – Войтыла отвернулся. – Все сходится! Мыслю я, что это не нашего мира вещь! Не чую я рук мастерицы, что ткань такую чудную сподобила… Словно… – Он поцарапал по ткани длинным коричневым ногтем узловатого сморщенного пальца, – неживое что-то ее сотворило, и живое и неживое одновременно, само думает, само делает, но по воле человека только… И души его я не чую: огромное, железное, словно зверь прирученное, и команды господина выполняет…

– Ты мне не о том толкуешь, Войтыла! – Сартский покачал головой. – Ты давай лучше придумывай, что нам с Вертом делать! Мне без разницы: живой он или неживой, тот или не тот – он мне все карты спутал своим возвращением, и нужно его поскорее отправить туда, откуда он заявился!

Войтыла, припадая на левую ногу, захромал к землянке. Вернулся с курицей в руках.

– Плохо! – Он потряс ею перед Сартским. – Жертва слабая, крови мало! Ничего толком и не увижу…

Черная курица, трепыхнувшись, замерла в ожидании своей участи. Отсеченную голову Войтыла бросил в огонь, однако на отвратительный запах паленых перьев Сартский не обратил внимания, чуть поморщившись, он следил за выражением лица колдуна. Тот дождался, когда из тушки стечет кровь на большой плоский камень, и, отбросив ее в жертвенный огонь, принялся что-то вычерчивать кровью.

Сартский уже знал, что так Войтыла предсказывает. Он закрыл глаза, откинул голову и отрешенно водил рукой, обмакивая в куриную кровь пальцы. На светлом камне оставались бурые полосы от начинавшей сразу же подсыхать крови.

Бормоча под нос, Войтыла обмакнул в кровь по очереди три костяные фигурки и бросил, не глядя, через плечо за спину.

– Так и есть! – с непонятной интонацией произнес Войтыла, вглядываясь в кровавые разводы. – Он тот самый: уже не мертвый, но еще не рожденный… Пан знает, – он, прищурившись, со скрытой усмешкой, исподлобья глянул на замершего Сартского, – о чем я говорю…

– Не может быть! – Сартский испуганно замахал руками. – Этого не может быть! Ты же сам говорил, что Пророчества не существует!

– Мне все равно! – Войтыла недовольно пожал плечами. – Пан спросил – я ответил: он пришел…

Тяжело поднявшись, он, хромая и подволакивая ногу, сделал два шага и остановился:

– Пшемишек!

Из-за высокой кучи валежника около землянки вышел невысокий парень в холщовых штанах. В черных густых волосах застряли хвоинки, яркие голубые глаза глядели с вызовом.

– Это что за холоп? Беглый? – Сартский брезгливо оглядел оборванца. – Гони его, Войтыла, а то он брехать будет потом налево и направо, о чем мы говорили тут…

– Не бойся, ясновельможный пан, – Войтыла насколько мог низко поклонился, схватившись за покалеченную шею, – Пшемишек из вольных, ученик и помощник мой. Пан разве не видит, что я и ходить-то теперь с трудом могу… А по хозяйству – так и помру с голода… Вот он и не оставил старика одного…

– Ладно, – Сартский милостиво махнул в сторону парня, – твое дело, Войтыла! Ты лучше дальше говори! Мне-то теперь чего делать? С Вертом как быть?

– А вот мы это сейчас и узнаем! – Колдун кивком подозвал парня. – Пшемишек, помоги, глянь-ка, как там кости легли!

Пшемишек, осторожно поддерживая Войтылу, довел его к тому месту, куда упали кости.

– Ну, так я вот что скажу: ничего страшного пока я не вижу! – Он с трудом наклонился, чтобы собрать кости. – Пшемишек! – Парень подал руку, помогая подняться.

– Твой Верт сам боится больше тебя, пан, не знает он ничего, ничейный он в нашем мире, как заяц-беляк, не поменявший шкуру весной, кажного куста да шороха сторожится! – Войтыла почесал лоб под кожаным шнурком, стягивающим косматую, пепельного цвета гриву волос. – Помогу я тебе, пане, но и ты в долгу не останься…

– Ты скажи спасибо, что я тебя не сжег, Войтыла! Торгуешься со мной еще! – Сартский схватил старика за грудки, тряхнул изо всех сил. У колдуна лязгнули зубы. – Если Верт меня убьет, то сюда придут монахи, и моя дыба тебе сказкой покажется!

Выдохнувшись, он отпустил Войтылу. Тот попятился, но не упал, поддерживаемый молчаливым Пшемишеком.

– Пан не понял меня, – колдун заговорил дрожащим голосом, – мне ничего не нужно, только когда сам что узнаешь о Верте, то и мне весточку отправляй. Вон, Пшемишеку разреши в Старице бывать, да больше мне ничего и не нужно!

– Ох, что-то ты темнишь, Войтыла, – покачал головой Сартский, – ох, темнишь! Говори как на духу, что задумал?

Войтыла помялся, помолчал и тихо заговорил:

– Пан Конрад, с голоду помру скоро! Смерды раньше по панской милости хоть хлебца да маслица приносили в благодарность за травы да настои, а сейчас…

Сартский усмехнулся:

– Если только так… А чего ты хотел? Волки в лесу хозяйничают! Почто не спрашиваешь, почему я, как смерд лядащий, неконный к тебе пожаловал? Кобылу мою волки, поди уж, доедают, а сам я еле ушел от них! – Он хотел потереть ушибленное плечо да не стал, не гоже господину перед рабом унижаться. – Погоди… Или это тоже твоих рук дело? Чего твой холоп так зыркает? Не нравится он мне, Войтыла! Пшел вон!

– Что ты, что ты! – Войтыла замахал здоровой рукой. – Иди, Пшемишик, иди! Волки, они твари неразумные, что с них взять! – Он просительно протянул: – Пан Конрад, облагодетельствуйте…

Сартский отстегнул кошель с пояса и кинул Войтыле под ноги:

– Вот! Хватит?

Колдун подобрал и спрятал за пазуху расшитый кожаный мешочек.

– Благодарствую, пан Конрад! – Он торопливо поклонился. – А командора, пан, сейчас лучше не трогать! Подождать, может, он и сам как на тонком льду или зыбуне плывучем себя и утопит! Все равно ему не удастся провести старого рыцаря, что отшельником живет, пан его знает, а глядишь, его орденцы и сами прикончат, как самозванца…

– Ты прав, – Сартский на мгновение задумался, словно что-то просчитывая, – про старика, что занозой все эти годы сидит, я и забыл! Тот-то его сразу раскусит, он ведь настоящего Верта почти с отрочества знал, и этому его обмануть не удастся… А если старик его примет? Ведь Верт, неважно – настоящий или самозванец, – сейчас для ордена единственная надежда?

– Так и я о том говорю! – Войтыла развел руками. – Не трогайте его сейчас! Нужно, наоборот, с ним помириться, признать прежние земли за орденом…

– Нет! – Сартский яростно топнул ногой. – Не бывать этому! Я никогда не отдам Ордену земли! Они мои!

– Пан разве ни разу зверя не приваживал? Пусть командор думает, что пан не хочет вражды с ним, и успокоится! – Войтыла потер руки. – Отдаритесь дорогим подарком… Цепь магистерская, что пан хранит у себя, – самый лучший дар! А я, – он захромал к землянке, – помогу пану…

Порылся в углу, раскидывая тряпье, спустя пару минут вернулся, держа в руке небольшой сверток.

– Вот! – Он протянул его Сартскому. – Это звездная руда! Пусть кузнец пана заклепает маленький кусочек в одно из звеньев цепи, а остаток верните мне – я буду тогда всегда знать, где Верт! Он же цепь будет постоянно носить? Так? И пан, закинув такую приманку, будет, словно в засаде, ждать подходящего момента!

Сартский опасливо взял маленький сверток, покрутил его в ладонях, словно примеряясь:

– А если не будет носить? Или старик-рыцарь заберет? Нет, колдун, ты мне еще и яд добрый дай! Но такой, чтобы наверняка… Я уж найду того, кто сможет подсыпать! – Он решительно рубанул ладонью. – А еще лучше – кинжал или болт арбалетный в спину… Уже не умерший, говоришь? – Он ощерился. – Будет умерший!