Текст книги "Меч без ножен. «Помирать, так с музыкой!»"

Глава 8

Хочешь не хочешь, но ехать на болото к колдуну было необходимо…

– Чтоб тебя черти разодрали, Войтыла!

Сартский держал в руках арбалет, затравленно оглядываясь по сторонам. Он вздрагивал всем телом от малейшего шороха, плечи и спина ныли от напряжения.

Он не стал приказывать седлать свою любимую гнедую кобылу, потому как помнил, что во время своего последнего визита к колдуну он чуть было не лишился ее.

Теперь же, то и дело ударяя пятками в бока крупного солового мерина, он злился на себя:

– Гнедка меня сколько раз выносила? А этот мешок с травой, – он снова гневно поддал шенкелей еле бредущему коню, – едва тащится! Вот дурак! Кобылу пожалел! Да! Кобыла и останется, ездить на ней некому будет… Но! Пшел! Пшел, скотина!

Все в этом ужасном проклятом месте было так же, как в прошлый раз, даже еще хуже, казалось, что прошла не пара месяцев, а пара десятилетий: под мохнатой бородой сизого мха уже не угадывались когда-то белые стволы березок, они, словно придавленные могучей силой, пригибались к земле, склоняясь под невидимой тяжкой ношей.

Осень и здесь давно вступила в свои права, только воздух был наполнен не сладким запахом опавших прелых листьев, а смрадом гнили и затхлости.

Кое-где березы были выворочены, и, не успевшие обрасти мхом, корни торчали подобно костлявым скрюченным пальцам. На секунду Сартскому показалось, что эти корни-пальцы сжимаются и разжимаются, словно примеряясь к его горлу, и он, судорожно сглотнув, замотал головой, прогоняя наваждение.

Оглушающая тишина заволокла все вокруг, и даже из-под копыт не доносилось ни хруста, ни шелеста. Словно огромный молот бухало где-то в горле сердце, увязая в липком холодном страхе, наполнившем низ живота.

Все явственнее ощущался запах болотных испарений. Тропинка петляла теперь уже между совсем хиленькими полузасохшими деревцами и большими бурыми кочками.

С каждым шагом раздавалось все громче и громче противное чавканье: из-под копыт выступала темная вода, а вокруг появлялось все больше и больше лужиц, подернутых бурой тиной.

– Пресвятая Дева Мария!

На одной из дальних кочек что-то или кто-то шевельнулся. Рука Сартского, дернувшись, замерла в нерешительности: то ли к нательному кресту, то ли к болтам с серебряными накладками, которые он специально приказал отлить, отправляясь в Гнилую Падь.

Шевеление усилилось, и Сартский, приглядевшись, увидел сплетенных в огромный клубок гадюк, необычайно крупных и толстых, в самой гуще которых белела обнаженная женская спина.

Отчаянно заморгав, он стал лихорадочно заряжать арбалет, но руки не слушались, один за другим драгоценные серебряные болты без звука шлепались на мягкий влажный мох.

Женщина словно почувствовала его взгляд, привстала, стряхнув с себя змей, и обернулась, заставив магната замереть от ужаса. На голове ее среди вплетенных в волосы желтых болотных кувшинок извивались маленькие змейки, а сами волосы бурого цвета, длинные и мокрые, почти полностью скрывали грудь, но не блестящий змеиный хвост, начинающийся от пояса и оканчивающийся где-то в змеином клубке.

– Ш-ш-ш!

Огромные, немигающие, темные, словно болотная вода, глаза приковывали к себе. Недовольно изогнув губы, она с тихим шелестом отвернулась.

– Пш-ш-шел прочь, человек! Не с-с-с-мотри на меня!

Не повинуясь дрожащим рукам, арбалет, сухо щелкнув, больно прищемил мякоть ладони, приводя его в чувство. На ощупь ощутив повод, Сартский со всей силы ударил в бока мерина, чтобы поскорее убраться от этого места, однако, не удержавшись, оглянулся: гадина, извиваясь, сбрасывала старую змеиную кожу.

– Как ты пос-с-смел?! Ты ответиш-ш-ш-шь… Ус-с-с-ни навечно…

Внезапно навалившаяся усталость потянула вниз веки. С трудом подняв руку, Сартский хлестанул плетью коня из последних сил, чувствуя, что в голове плещется огненный шар расплавленной, ломящей затылок боли.

Мысли текли медленно, словно капающий с ложки тягучий мед, и было совсем не страшно.

– С-с-с-пи…

Шелестящее шипение раздавалось со всех сторон, все вокруг кружилось, словно в безумном хороводе: деревья, болотные кочки, лужицы с грязной водицей, свинцовое небо и серые низкие облака, глаза закрывались, но он, еще окончательно не потеряв ориентацию, попытался поддать шенкелей.

Однако конь, казалось, не реагировал: опустив голову, он с трудом переставлял ноги. Сделав еще пару шагов, мерин мотнул головой и, заваливаясь на передние ноги, рухнул на бок, увлекая за собой седока. Сартский, извернувшись, изловчился выдернуть ногу из стремени, но все равно зацепился за что-то, а через мгновение боль в затылке угасла вместе с сознанием…

С трудом, но сознание возвращалось. Еле разлепив глаза, он с трудом сдержался от подступившей тошноты, вызванной неприятным запахом пропастины. Сварливый голос Войтылы резанул по ушам:

– Ясновельможный пан! Какая радость, что пан навестил старика! А я-то думал, что пан забыл своего покорного слугу…

– Я забуду о тебе, когда ты сдохнешь! Чем у тебя тут так воняет?

Сартский с трудом поднялся, осматриваясь. Он лежал на топчане в землянке колдуна. С отвращением скинув с себя затхлые тряпки, он, пошатываясь, встал и вышел наружу – свежий воздух сделал свое дело: хоть по-прежнему голова гудела и кружилась, но хотя бы тошнить перестало.

– Так по работе моей и воняет! – Войтыла заспешил следом. – Не розы, чай, выращиваю! Пан привык, видать, только благовония нюхать?

Он скрипуче рассмеялся, но Сартский пропустил мимо ушей ехидный тон колдуна. Прикрыв глаза, он тяжело опустился на колченогий, грубо сколоченный табурет:

– Что произошло со мной? Я сожгу тебя, колдун! Что ты тут творишь, чернокнижник! Там я такое видел!

– С лошади пресветлый пан упал! – Войтыла поспешно перебил его. – Конь провалился, а пан и не удержался! Головой приложился, вот чуть и не преставился! А там и не было ничего, померещилось от духа болотного, ядовитого… Я-то, грешный, словно чувствовал, что пан ко мне едет, вот и пошел навстречу, травок решил еще собрать на болоте. Гляжу, пан-то лежит! Ну, я и притащил пана сюда, а вместо благодарности пан меня живота лишить хочет!

– Да? – неуверенно протянул Сартский. – Ну, полно, не голоси, словно девка поутру! Пока служишь мне верно и честно, ничего с тобой не станется!

Он пошарил на поясе и отцепил небольшой кошелек, из которого вынул пару мелких монет и кинул их на землю перед собой. Войтыла проворно упал на колени и кинулся выбирать из пыли серебро.

– Маловато!

– Скажи спасибо, что жизнь твою до сих пор не забрал! Ты чего, торгуешься со мной? – Сартский погрозил кулаком колдуну, но поморщился от резкого движения. – Ты и так должен был спасти своего господина!

– Пан не так меня понял! Да и пристало ли пану сейчас злиться? Голова болит у пана? – Войтыла заковылял назад в землянку.

– Да! – Магнат осторожно потрогал огромную шишку на затылке. – Как же я так? И все же я там видел кое-что странное… Не могу вспомнить… Кстати, а конь мой где?

– Так конь в чаще сгинул! – Войтыла вынырнул из землянки с деревянным ковшом, наполненным темным густым отваром. – Маловато, я говорю, пану досталось, раз жив остался! Пусть пан выпьет, и пану полегчает!

Сартский осторожно принял ковш, стараясь не расплескать отвар, подозрительно принюхался.

– Там не отрава! – Колдун мелко затрясся от беззвучного смеха. – Неужели пан думает, что я специально тащил его, чтобы здесь отравить?

– Да можешь ли ты вообще отравить?! – Сартский в ярости соскочил, отброшенный ковш покатился по земле. – Я приказал тебе сжить со свету командора! И что? Где он? Там, куда твои руки не дотянутся! Ты не колдун, а шарлатан, я велю посадить тебя на кол, как вора, плута и мошенника!

– А пан уряд разве сам выполнил? – Войтыла прищурился: он нисколько не испугался гневной отповеди магната, прекрасно понимая, что он ему нужен живым. – Пшемишек ходил в Старицу за звездной рудой, что я давал пану вместе с командорской цепью, но его взашей люди пана вытолкали! Но я, если пан будет щедр, скажу, где командор!

– Я и сам знаю, где Верт! Вот! – Сартский швырнул сверток. – Там твоя руда! Делай что хочешь, только он должен сгинуть в Запретных землях!

– Сгинет, пресветлый пан, сгинет! – Колдун, осторожно подобрав, спрятал сверток за пазуху. – Но пока он там, панове, следовало бы Белогорье к своим светлым рукам прибрать! А то не ровен час, потом поздно будет!

Колдун доковылял до каменного очага и жестом подозвал магната. Сартский нехотя подошел и остановился в нескольких шагах.

Войтыла бормотал что-то, низко склонившись к тлеющим углям, на которые он вскоре аккуратно положил небольшой кусок темной руды, той самой, что привез ему Сартский.

– Рука пана пресветлого нужна! – Войтыла проскрипел не оборачиваясь. – Кровью пана нужно брызнуть, чтобы заклятие подействовало! И голова перестанет болеть сразу, как кровь отворю!

– А твою кровь нельзя использовать? – Магнат недоверчиво смотрел на начавший снизу багроветь кусок руды.

– Можно, – пожал плечами колдун, – но тогда и власть над Вертом моя будет!

Сартский, немного подумав, закатал рукав и протянул колдуну запястье. Войтыла, шепча заклинания, сильно дернул на себя, так, что магнат чуть не потерял равновесие.

– Полегче! – Сартский поморщился, когда колдун провел ножом по коже и зачарованно глядел, как падающие капли крови, шипя, запекаются на поверхности.

– Завяжи, пресветлый пан! – Войтыла отстранил руку назад. – Все! Свершилось!

– Обойдется! – Сартский оглядел почти свернувшуюся кровь на порезе, натягивая сверху рукав. – И не такое заживало как на собаке…

Внезапно позади раздался шорох, и магнат резко отпрянул: за спиной стояла ослепительной красоты девушка, одетая в простое платье, босоногая и простоволосая.

– Агнешка, доченька! – Колдун растянул морщинистые тонкие губы в подобие улыбки. – Ты рано вернулась…

– Чья это девка? – потрясенно произнес Сартский, завороженно глядя в ее карие с золотым отблеском глаза. – Холопка беглая? Я куплю ее у тебя, колдун!

– Нет, пане! – Войтыла запротестовал, замахал руками. – Это не холопка, это так, приблудная! Красота ей дадена, видать, в обмен на разум, дурочка она…

– Дурочка, говоришь? – Магнат взял ее за подбородок и заглянул в огромные оленьи глаза. – Ну-ка, ну-ка…

Он бесцеремонно ощупал Агнешку, которая смотрела поверх его головы и улыбалась, помял грудь, задрал юбку, открыв садящемуся солнцу белоснежные бедра и темные курчавые кудряшки лона.

– Хороша! Девка еще или пользовали? – Закусив губу, он приценивался к Агнешке, словно покупал кобылу. – Значит, так, колдун, заберу я ее с собой, по нраву она мне! Денег тебе дам! Хворобы нет ли какой тайной?

– Что ты! – Войтыла потянул за руку Агнешку к себе. – Она мне помощница, травы собирает, по хозяйству хлопочет…

– А этот… Как его, запамятовал… Парень, что прошлый раз тут обтирался… Он же тебе помогал! – Конрад пощелкал пальцами, вспоминая.

– Пшемишек?

– Да черт с ним! Где он? Пусть тебе и помогает, а девку я заберу!

– В болоте Пшемишек сгинул, – со странной интонацией в голосе проговорил Войтыла, – а Агнешка вот и приблудилась, не один я остался…

– Не сдохнешь! – Он, сдавив щеки, открыл ей рот. – Чего такой красоте в глухомани твоей делать? А что убогая, так мне с ней не беседы богословские вести! Вон, зубы ровные, кожа чистая, задница хороша… – Он хлопнул ее со всей силы по бедру, но она и не пошатнулась.

Войтыла замер, уставившись на руку магната, по кисти которой потянулась тоненькая струйка крови.

– Хороша! – Сартский потянул наверх рукав, успевший пропитаться темными пятнами. – Ах ты, черт…

Вдруг ноздри девушки затрепетали, словно она, как олениха, почуяла дикого зверя, по телу прошла судорога, и Агнешка застонала, закатив глаза. Опустившись на четвереньки, она немигающими глазами уставилась на капающую уже редкими каплями кровь с порезанного запястья магната.

– Тьфу ты, припадочная! – Сартский брезгливо отвернулся, затягивая платком кровоточащий порез, не заметив, как зрачки девушки сузились до кошачьих щелок, а изо рта потянулась нитка слюны.

– Так и есть, пресветлый пан, припадочная она! – Войтыла с силой за локоть потащил его на другой край опушки подальше от землянки. – Зачем пану дурочка? Пан лучше себе найдет! У пана много золота будет, когда он орденские деньги приберет…

– Да! – Сартский хлопнул колдуна по плечу. – С твоей девкой я и про Верта забыл! Как руда-то звездная действует? Что мне делать надо?

– А ничего, ясновельможный пане! – Войтыла развел руками. – Я такое заклятие впервые делаю, старое оно, но зело сильное! В книге было написано, что тот, кто стал Повелителем, сам поймет и ощутит свою силу над Рабом!

– Темнишь ты, колдун! Нет у меня веры тебе, сам все сделаю! – Сартский крепко сдавил плечо колдуна, так что тот присел и заохал от боли. – Слушай меня внимательно: во-первых, вывернись из шкуры, но изведи его, иначе я с тебя шкуру по-настоящему сниму!

Войтыла быстро закивал, он осекся под тяжелым взглядом магната.

– Есть, пресветлый пан, у меня способ, золота только не пожалей на оплату…

– Будет тебе золото! – Сартский резко оборвал колдуна. – Получишь за Верта! И еще больше получишь, если девку от падучей избавишь, травами вылечишь – это во-вторых! Пришли ее ко мне в Старицу, и тебя, и ее озолочу! А не исполнишь волю мою – ее силой заберу и холопкой сделаю, а тебя собаками затравлю!

– Все исполню, пане! – Войтыла упал на колени и попытался облобызать сапоги магната, но тот оттолкнул его. – Помилуй! Пощади слугу своего…

– Ах! – Сартский в сердцах махнул рукой. – Толку с тебя как с козла молока! Все равно своими собственными руками Верта придушу!

– Придушишь, пресветлый пан, придушишь! – Колдун протянул руку, указывая на тропинку, извивающуюся между покореженных берез. – Ручей, что раньше мелким был, так с половодья и не спал, много воды в Гнилой Пади прибыло, болотина появилась… Иди, панове, найдешь лодку, там она лежит, вниз по течению враз до Старицы сплавишься! Поторопись, солнце совсем скоро сядет!

– Да уж! – Сартский зябко повел плечами и, не оборачиваясь, зашагал по еле видимой тропинке. – Оставаться на ночь тут я не пожелаю никому, мне еще пожить хочется…

– Может, и поживешь! – Войтыла сузил глаза, глядя вслед удаляющемуся магнату. – Раз тебе Агнешка понравилась, то жить тебе недолго осталось! Но ты еще поживешь! Пока ты мне нужен…

Глава 9

– Нас обложили со всех сторон, как медведя в берлоге! И откуда последует очередной удар, мы не знаем. А потому тычемся со стороны в сторону, как слепые щенята, а враги не дремлют!

Андрей криво улыбнулся и отпил вина из кубка. Вот уже три часа как он говорил с Ульрихом, выложив тому приобретенные знания, домыслы и все свои подозрения. За исключением своего появления в мире, само собой, да соглашения с отцом Павлом.

Даже про Милицу рассказал честно и помянул про нарушение целибата. От последнего откровения рыцарь небрежно отмахнулся, заметив, что это вообще воинов касаться не должно, кто из них не без греха на этом свете. А нечаянный блуд просто невинная забава по сравнению с ежечасным нарушением заповеди «не убий».

– Что ты будешь делать, брат-командор?

– Мы будем делать, и особенно ты! – Андрей наклонился, уперев взгляд в Ульриха, и заговорил тихо, но веско:

– Ты, брат, старше всех в ордене, отца Павла я в расчет не беру, у него дел полно. Ты опытен, знаешь многое и многих. А потому будешь распутывать по ниточке этот клубок.

– Хочешь найти иуд, что на тебя покушались?

– Не только. Я хочу знать, что происходило раньше и свершается ныне против ордена. Наши враги должны быть выявлены быстро. Ведь смотри, что получается – не успел я до Белогорья добраться, как Стефан Заремба в плен к Сартскому угодил, а ты чуть ли не половину наших воинов в Бежицу увел по поддельному приказу. Так?!

– Будь уверен, что я выверну наизнанку, выпотрошу отца Бенедикта, что передал мне этот приказ…

– Не торопись! – остановил вскипевшего гневом рыцаря Андрей. – Лучше установи – был ли он в те дни, когда погибли два последних командора, в их замках. И другие воины ордена, от рыцарей до последнего служителя. Это очень нужно.

– Ты хочешь знать, кто из них был во всех местах, где произошли злодейства?! О таком мы раньше не думали, считали, что предателей нет. – Брат Ульрих соображал быстро, вот только лицо почернело от всего сказанного шепотом в этой комнате.

Слишком важны были сказанные слова, и даже стоявшим на страже воинам собеседники не доверяли в полной мере. Нет, в верности сомнений не было, но ведь пытки любому развязать язык могут, а потому зачем вводить в грех подслушивания.

– И довели орден до ручки, до Каталауна. Теперь нас начали добивать, заманив и тебя, и наш отряд в ловушку. А в спину ударили викинги. Хорошо, что успели меры принять…

– Это только на время. Я думаю, что пан Сартский сам ударит по нам, и вскоре. Действовать с хирдманами ему было не с руки, соседи бы махом походом пошли на Старицу – слишком плохая у северных разбойников репутация. А сейчас самое время, пока большая часть наших сил здесь, на юге. И медлить он не станет!

– Ты прав, и нам следует поторопиться. – Андрей поднялся с лавки и прошелся по комнате, обогнув широкую кровать. – Бежицу и «Три дуба» мы обязаны удержать любой ценою, это ключи к предгорной Словакии. Тем паче этой зимою, пока угры в своих степях кочуют, мы должны успеть восстановить два замка, что запирают долину, и занять их крепкими гарнизонами. И тогда наше положение в здешних краях сильно упрочится.

– Ты прав – если крестьяне снова распашут те земли, то население не станет бежать от голода за Карпаты. А значит, будет нам опорою. Какие силы ты здесь оставишь?

– Сейчас никаких, все воины нужны в Бяло Гуру. Немедленно нужно увести туда всех крестоносцев.

– Как всех? – Ульрих даже привстал с лавки от удивления. – Мы не должны бросать укрепления, мало ли что!

– Я сказал – всех, кто пришел с нами, а гарнизоны останутся в прежнем составе. Только ротацию произведем. В Бежицу отправим «копье» Райтенберга – он молод, только вступил в орден…

– Райтенберг… Райтенберг… – Ульрих словно разжевал слово и бросил острый взгляд на Андрея. – Это, случайно, не сын твоего… Хм… наперсника, скажем так.

– Сын, – кивнул Андрей, до сих пор не зная, какие нити связывали настоящего фон Верта с семьей фон Райтенбергов. А отец Павел стоял на страже тайны исповеди нерушимой скалой.

– В «Трех дубах» станут гарнизоном на зиму словаки, местный барон давно обещал мне выделить три «копья», одно из которых отправим в Бежицу. Ну и ты оставишь по «копью» в замках, из самых молодых рыцарей, тех, кто полного срока в ордене не выслужили. Пусть к самостоятельности привыкают да доверие наше прочувствуют. Всех остальных уведешь в Бяло Гуру. Гонца к отцу Павлу уже отправил?

– Еще ночью, как местного пана Тадеуша расспросил. Он, кстати, сразу же посыльных сам отрядил, вчера. Как нас узрел!

– Он вассал ордена, это его обязанность. Вот пусть и другие словаки послужат на благо Святого Креста, раз мы их всех на содержание взяли и защищать станем.

– Может быть, лучше брата Людвига бежицким комендантом оставить? – осторожно промолвил Ульрих. – Он уже целый месяц там и очень опытен, искушен…

– Нас и так мало, – отрезал Андрей – такое предложение разом крушило его планы по избавлению от навязанного целибата. – Вацлав, Людвиг и Иоганн из Замостья отслужили полные сроки и могут быть членами капитула ордена. Их нужно беречь…

– Нас всего шестеро таких, брат-командор, считая тебя, отца Павла, что снова меч в руки взял, и меня. Меньше половины для созыва – какой уж тут капитул из шестерых!

«Уже семерых, а вскоре станет еще больше, намного», – подумал Андрей, но разглашать свои планы не стал. Не время еще откровенничать. Рыцарь же воспринял его молчание как нежелание разговаривать и задал очень осторожный вопрос:

– Что ты искал в той злополучной трясине, брат-командор? Что тебя туда привело?

«Собственный идиотизм, расслабился, понимаешь».

Андрей задумался над тем, как бы ему половчее соврать, да чтобы правдоподобно было, без морального ущерба для статуса. Выгадывая время, решил ответить вопросом на вопрос и с улыбкой, дабы можно было перевести все в шутку, если не так пойдет, как нужно.

– А может быть, я там заплутал?! Шел, шел, дорогу потерял. С чего ты взял, что я там что-то искал?

Его тогда спасло только чудо – трое из словаков пробрались в Бежицу и сообщили, что через горы перешел большой отряд крестоносцев. Такая новость не могла оставить брата Ульриха на месте, и с десятком крестоносцев тот бросился в Поборское. И вовремя…

– След по снегу шел ровный, целеустремленный. Так в беспамятстве не идут и не плутают в тумане.

– Нефть искал там, как мне говорили. – Андрею показалось, что он нашел самый убедительный ответ. Тем более что вязкая субстанция его самого крайне заинтересовала.

– Что искал?

– Один из главных компонентов «греческого огня», – пояснил Андрей, глядя в расширившиеся глаза Ульриха. – Знаешь о таком? Вижу, ведаешь. Как думаешь, может нам он пригодиться?

– Вот оно что, – задумчиво протянул рыцарь, качая головою. – Ты таким же, как и раньше, остался, готовым на любой риск идти ради ордена. Я бы не рискнул вот так запросто в смертельную трясину лезть – там же голову не за грош сложить можно было. Ты по праву наш командор…

Андрею стало стыдно – как-то всегда выходило, что все его промахи и дурости у крестоносцев получали весьма понятные и уважительные объяснения, идущие ему только на пользу, и, как говорили в советское время, в укрепление авторитета.

«Поработал бы ты в милиции, брат Ульрих. Вот там любые «косяки» стараются в лучшем свете представить, себе во благо. Или по крайней мере на соседа перевести, чтобы тот по самую сурепицу огребся. И к достижениям примазаться, дабы благосклонный взгляд начальства приобрести. А ты говоришь рисковый! Дурость это превеликая, но зато как мне на пользу идет, весомей, чем реальные заслуги».

– Нет, память тебе не отшибло, брат-командор, как ты на раны ссылаешься. – Рыцарь прикоснулся ладонью к голове Никитина, положив ее прямо на шрам, но тут же отдернул руку.

– Хотя того же Дитриха десять лет назад поляк булавою приласкал, шлем всмятку. Парень целый год в себя приходил, поначалу даже имя припомнить не мог.

– Вот видишь…

– Я не про то говорю, брат-командор, такое иногда происходит и никого не удивляет. А вот что ты носишь на шее крестик византийского мастера на искусно сделанной цепочке, иной раз крестишься по их обряду да замыслил «греческий огонь» сделать, хотя он тайна великая православной империи есть и охраняется лучше сокровищ…

Старый рыцарь на секунду остановился, и его взгляд обжег Андрея. Но Ульрих тут же отвел глаза в сторону, усмехнулся.

– До Каталауна промеж братьев разговоры ходили, что магистр с императором соглашение какое-то заключили. В Константинополе хотели командорство учредить. Выходит, не просто слова за этим делом стояли, не пустопорожняя болтовня.

– Знаешь, брат Ульрих, – Андрей решил отвести от себя домыслы, хотя они приняли очень интересное направление. Но рыцарь закончил свои размышления, подняв ладонь и сам теперь останавливая все возражения с его стороны.

– И про капитул ты сам мне сказал, тебя за язык никто не тянул. Значит, можешь собрать братьев?! Тех, кто с тобою за эти долгие годы в странствие к византийскому императору ушли?!

– Да нет там наших орденцев!

– Не говори ничего, брат-командор. – Ульрих снова поднял ладонь. – Я знаю, что такое «Дело ордена», и выпытывать ничего не буду. Есть знания, к которым прикасаться нельзя, ибо они опасны в первую очередь для самого любопытствующего.

– Умножая знания, умножаешь скорбь и лишние хлопоты, – усмехнулся Андрей, а рыцарь кивнул ему в ответ с напряженной улыбкой, натянутой на губы, словно маска. Молчание прервал скрип двери и появление на пороге оруженосца Дитриха.

– Ваша светлость! В село только сейчас прискакало трое крестоносцев из замка «Трех дубов», они давно ищут тебя, брат-командор! Их возглавляет брат Любомир!

– Нет брата Любомира, – поправил орденца Андрей, – а есть отец Павел, что снова взял в руки меч. Немедленно зови, наш старик, как всегда, легок на помине. Что еще?!

– Приехал барон Лукаш Поборски, с ним полсотни воинов. Тоже желает встречи с тобою.

– И этого примем. Вот видишь, брат Ульрих, как нам судьба ворожит. Хотели все проблемы решить, и раз – нужные люди словно по мановению явились. Грешно сомневаться!

– Вижу, брат-командор. Сомневаться действительно грешно… в пророчестве святого Феофана.

«Ну дела, похоже, я буду одним из последних крестоносцев, что узнает о сем пророчестве. И ведь не говорят мне его, словно в рот воды набрали. И какое же там откровение?!»