Текст книги "Зоопарк доктора Менгеле"

– А крузо – это сколько, сеньор Изидоро? – спросил Мино.

И Мино прослушал настоящую лекцию о стоимости денег: за серебряную монету, которая оставалась у Изидоро, они получали 50 крузо. Существовали и серебряные монеты побольше, за которые давали 100 крузо. А еще были бумажные деньги стоимостью в 50, 100 и даже 1000 крузо. Но Изидоро не хотел иметь с ними дело: во-первых, вокруг ходило слишком много фальшивых бумажных денег, а различить их было не так просто, к тому же бумажные деньги быстро гнили во влажных джунглях. Мино строго-настрого запретили принимать в оплату за представление бумажные деньги! Ведь именно Мино предстояло обходить зрителей и собирать оплату. Изидоро показал ему, как выглядят различные медные монеты, и научил его считать сдачу. Мино быстро понял систему, к тому же она была довольно простой.

Пока они развешивали плакаты и раздавали листовки, Мино заметил, что вокруг них становится шумно. Целая толпа детей собиралась вокруг них, следя за каждым их движением большими глазами.

– Волшебник! – слышался вокруг шепот. – В город приехал волшебник!

Да и взрослые смотрели на них с почтением и уважением. Мужчины кланялись Изидоро, когда тот проходил мимо, но фокусник, казалось, не обращал никакого внимания на подобные жесты. Он излучал ауру волшебства и тайны. Широкая шляпа почти полностью закрывала его лицо.

За два часа до начала представления Мино еще раз повторил последние инструкции о том, как ему следовало выполнять свои обязанности. Мино был так взбудоражен, что ему приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы сидеть спокойно. Он примерно представлял себе, что сейчас будет происходить; они много раз играли в представление во время путешествия по джунглям, но сейчас все было по-настоящему. И он был частью представления! У него была очень важная задача!

Когда до представления оставался всего час, они собрали весь реквизит Изидоро и выдвинулись на площадь. На ней уже собралась огромная толпа. Люди сидели на ящиках и на стульях. Изидоро нашел место примерно посередине площади, которое, как он считал, подходило лучше других, и начал готовить сцену. Яркий белый фонарь они повесили высоко на дереве за помостом, он давал необходимый свет. Они установили стойки, развернули большое черное полотно и повесили его на них. Изидоро нужен был черный фон для выступления. Перед местом, где собирался стоять Изидоро, поставили жировые свечи. Они повесили еще одно темное полотно, чтобы никто не видел приготовлений фокусника. Получилась своеобразная палатка без крыши. Все было готово.

Мино выглянул в щелку. Дети придвинули свои ящики прямо к помосту – как же много детей! Он видел их светящиеся от предвкушения и ожидания лица. Как бы много ни было детей, взрослых пришло еще больше: ряды стульев и ящиков уходили в бесконечную даль. Мино почувствовал, как бьется его сердце. Он был серьезным, как кардинал.

Когда часы на церковной башне показали пятнадцать минут до начала представления, Мино вышел из-за занавески с медной чашей в руках. Ему предстояло собрать оплату.

Дети смотрели на него с глубоким уважением и торопились опустить деньги в чашу, протянутую им Мино. Маленькие кулачки плотно сжимали три влажные от пота медные монетки. Потом пришла очередь взрослых. Мино двигался вдоль рядов, и чаша постепенно наполнялась. Несколько раз ему пришлось дать сдачу, но большинство давали точную сумму. Одна серебряная монета упала в чашу, Мино отсчитал сдачу и не ошибся.

Он дошел до последних рядов. Здесь царила полутьма, у многих взрослых не было стульев, и они просто стояли. Некоторые держали в руках бутылки, пили из них и чокались друг с другом. Они делали вид, что посмеиваются над Мино, дергали его за новенький красивый жилет, но платили все.

Под деревом сидели и стояли молодые люди, хорошо одетые, они громко разговаривали и покрикивали. Мино неуверенно поднес к ним чашу и увидел, что четверо из них белокожие. Американцы. Он протянул к ним чашу и замер. Тогда один из них, толстый мужчина с коротко стриженными прямыми волосами, зачерпнул горсть песка и высыпал в чашу Мино.

– This is what we pay for this damned, dirty show! Go away! Monkey![10]10
  Вот сколько мы заплатим за это мерзкое шоу! Пошел вон! Обезьяна! (англ.)


[Закрыть]

Мино испугался. Он прижал к себе чашу и бросился обратно к Изидоро.

– Не волнуйся, – утешил его Изидоро, полностью готовый к представлению. – Свечи, Мино!

Как только часы на башне пробили семь раз, Мино вышел из-за загородки с длинной палочкой, зажженной с одного конца. Он зажег жировые свечи одну за другой, гул зрителей стих, и на площади воцарилась полная тишина. Мино убрал черную загородку, снял шляпу и трижды поклонился.

– El magico Isidoro! – закричал он во все горло и отошел в сторону.

Иллюзион Изидоро имел огромный успех. Дети визжали от восторга, наблюдая за исчезающими шариками, волшебными палочками, превращавшимися в платки и мячи и парящими прямо в воздухе. Они испуганно отстранялись, когда волшебник доставал серебряные монеты из их ушей, карманов или волос.

– А сейчас, сеньоры и сеньориты, вас ждет величайший трюк на свете! Пылающие ладони! – объявил Изидоро и крикнул: – Ассистент, por favor!

Мино выбежал вперед. Изидоро снял фрак, который носил во время представления, и закатал рукава рубашки. Он тщательно смазал ладони маслом. Мино показал публике небольшой кувшин, на котором было написано очень четко, чтобы все могли прочитать: Parafina. Потом он облил вытянутые руки фокусника парафином. Медленными отточенными движениями он вытащил длинную тонкую палочку и зажег ее о горящую свечу. Затем сделал несколько магических пасов горящей палочкой в воздухе, гася одну за другой свечи. На сцене стало почти темно. Сидящие вокруг люди затаили дыхание в ожидании предстоящих драматических событий.

Горящая палочка медленно приближалась к ладоням Изидоро. Вдруг, они, вспыхнув, загорелись. Руки пылали, словно два факела, волшебник поводил ими из стороны в сторону, поднял их за голову.

Некоторые дети закричали от ужаса, но родители велели им замолчать. Когда огонь наконец погас, фокусник поклонился, а Мино быстро задернул занавес, раздались оглушительные аплодисменты. Люди кричали, вопили и смеялись. Подобного представления в городе еще никогда не видели!

Выступление имело огромный успех. Изидоро был вне себя от счастья, вернувшись в пансион, он крепко обнял Мино. Они подсчитали деньги: между песчинками лежало ровно 349 крузо.

Изидоро и Мино пробыли в этом городе четыре дня. Еще три представления прошли с таким же успехом. В маленьком кожаном мешочке у Изидоро лежало теперь не меньше двадцати серебряных монет – больше тысячи крузо. Уходя из города, они обзавелись еще одним мулом. Мино купили собственного прекрасного мула, которого он назвал Таркентарком в честь могущественного вождя племени обохо. К тому же поверх жилета он теперь носил небольшое пончо. Черное, разумеется! Из города выехали два волшебника.

– Почему здесь нет леса, сеньор Изидоро?

Дорога вилась по золотому ландшафту с илистыми запрудами, коричневой песчаной почвой, лишь изредка попадались небольшие зеленые участки жухлой травы. Ржавые бочки от топлива и кучи мусора свидетельствовали о том, что совсем недавно здесь велась активная деятельность. Они видели несколько развалившихся глиняных домиков.

– Леса? О, нет, леса ты здесь больше не увидишь. Вот был бы ты со мной в тот первый раз, когда папа Маджико проезжал по этим местам. По обе стороны от дороги раскинулись буйные зеленые джунгли, огромные стаи туканов перелетали с дерева на дерево. Но однажды президент решил раздать бесплатно землю беднякам, ну, не землю, а джунгли, ты понимаешь, Минолито, что это совсем разные вещи. Несчастные люди из города потянулись сюда, расчистили джунгли и посадили овощи и зерно. В первые годы все шло прекрасно, но постепенно урожай стал все хуже и хуже, в конце концов здесь перестали расти даже сорняки. Плодородие джунглей заключено в кронах деревьев, Минолито. Исчезают деревья – умирает и почва. И превращается в пустыню, как здесь.

– Но, – удивился Мино, – почему они не могли сохранить бо́льшую часть деревьев и засадить лишь маленькие участки земли между ними?

– Подобная мудрость, – вздохнул Изидоро, – так же чужда сильным мира сего, как летучая мышь в курятнике.

Они подъехали к большому городу. Мино и Таркентарк, напуганные шумом и бешеным дорожным движением, прижались к Президенту Пинго. Их обгоняли машины, в основном грузовики и джипы, да и обычные автомобили. А еще набитые вопящими и орущими людьми автобусы. Вдоль дорог стояли толпы бродяг и калек, протягивавших к ним руки, когда они проезжали мимо. Несколько раз Мино слышал, как фокусник, покашливая, развязывал свой кожаный мешок и доставал оттуда несколько монет. И Мино понял, почему Изидоро до сих пор не был сказочно богат.

Повсюду были люди. Некоторые тащили огромные тюки или тянули нагруженные тележки, набитые пожитками. Мино видел мужчину без обеих ног. Он видел старуху, на лице которой были наросты размером с лимон. Он видел мальчика примерно его возраста, он ползал на животе, потому что его руки и ноги были ужасно искривлены. Он видел женщину без носа. Мужчину, у которого весь череп состоял из одного огромного красного шрама. Он видел неподвижные тюки у стен домов, видел тощих собак, рыскавших вокруг в поисках еды. Повсюду кричали, орали и ругались. Мино захотелось закрыть глаза и зажать уши. Изидоро сказал, что в этом городе им предстоит пробыть целую неделю и дать пять представлений.

Мино сидел на кровати, вертя в руках свою жестяную коробочку. Изидоро напевал песенку, довольный успехом сегодняшнего вечера. Четыре круглых шарика крутились у него на ладонях, исчезая и появляясь.

– Папа Маджико, – вдруг сказал Мино, – как ты думаешь, я когда-нибудь это выясню?

Он открыл коробочку и восхищенно разглядывал сине-желтую бабочку, засушенную и застывшую.

– Выяснишь, выяснишь, малыш Волшебник, что именно ты хочешь выяснить?

– Как называется эта бабочка?

Изидоро отложил свои шарики, присел и внимательно посмотрел на мальчика. Прошло почти десять месяцев с тех пор, как он нашел его в джунглях. Мальчик вырос. Он уже не был тощим. Он научился фокусам, особенно хорошо ему удавалось жонглирование пальцами. В ближайшее время он собирался придумать для него самостоятельный трюк. Уже через пару месяцев он сможет принять участие в представлении. Но было что-то в этом прекрасном чистом лице такое, чего он никак не мог уловить. Иногда в больших глазах под прямой темной челкой загорался огонь. И хотя бо́льшую часть времени мальчик шалил, гримасничал и играл, иногда в чертах его детского лица проступало что-то жуткое.

– Как называется бабочка? – откашлялся Изидоро.

Мальчик был увлечен бабочками. Он рассказывал о каждой встреченной особи. И не только бабочками, Изидоро давно заметил, что мальчик замечал абсолютно все, что происходило в природе вокруг него. Это было поразительно. Он ведь вырос в маленькой отдаленной деревеньке глубоко в джунглях.

– Хм, как называется бабочка, – повторил Изидоро. – Пожалуй, мы это выясним. В этом городе много больших librerias, прямо завтра мы пойдем и скупим все книги про бабочек, которые в них продаются.

– Papilio homerus! – закричал Мино, смеясь.

Они завершили свое пребывание в большом городе и сейчас ехали через глубокие долины к более плоскому району страны.

Мулу Мино Таркентарку пришлось тащить еще один груз. Не такой уж тяжелый, зато довольно объемный. Это была квадратная коробка. В ней лежала большая красивая книга с картинками: Mariposas del Mundo[11]11
  «Бабочки мира» (исп.).


[Закрыть]. И еще одна книга поменьше, в которой описывались все бабочки, обитавшие именно в этой стране. Но в коробке лежало и кое-что еще: множество маленьких пластмассовых коробочек с подложкой из пробкового дерева, иголки, пинцеты, вата, маленькая бутылочка с красной этикеткой «Этилацетат», а также четыре большие и маленькие дощечки для сушки насекомых. А еще настоящий сачок для ловли бабочек, рукоять которого раскручивалась на три части. Теперь у Мино было все необходимое для ловли, обработки и хранения бабочек.

Мино прыгал от счастья, когда Изидоро купил ему все это оборудование. Он сразу же раскрыл большую книгу на странице, где описывался род Papilionidae. И отыскал там свою сине-желтую бабочку: Papilio homerus.

Он помнил, как действовал отец, когда ему нужно было обработать бабочек, которые пролежали слишком долго, засохли и застыли. Отец осторожно клал их в маленькую коробочку с влажным песком на дне. Там бабочки лежали сутки под плотно закрытой крышкой. И они снова становились такими же мягкими и податливыми, как и свежепойманные, и их можно было обрабатывать, не рискуя сломать усики или крылышки.

На спине Таркентарка в маленьких коробочках, заполненных ватой, обеспечивающей неподвижность, аккуратно насаженные на булавки, лежали экземпляры каждой бабочки, когда-либо пойманной Мино. В отдельной коробочке обитала большая Papilio homerus.

Они спускались по узким долинам. Через некоторое время они прибыли в небольшую деревню. Здесь им предстояло дать одно представление. Дальше путь их лежал и сквозь плотные джунгли, и через низкие равнины – саванну. Им нужно было добраться до множества маленьких городов, разбросанных по всем джунглям в отдалении друг от друга. К тому же Изидоро больше нравились джунгли и саванна, чем горы и долины.

Несколько раз мулы Изидоро и Мино вынуждены были уступать дорогу огромным бензовозам, с ревом проносившимся мимо со своим грузом в несколько тонн чистой нефти. Завидев несколько нефтяных вышек, Мино испуганно спросил Изидоро, не Д. Т. Стар ли обитает в этих краях. Но фокусник успокоил мальчика, объяснив ему, что в этой стране, как и в соседней с ней, живет несколько сотен американцев, гринго, занимающихся разведкой нефти, а Д. Т. Стар находится на другом конце страны.

Они пришли в деревню за пару часов до захода солнца и едва успели развесить плакаты, как часы на маленькой церковной башне пробили семь. Представление начиналось в девять.

Мино ощущал какое-то беспокойство. Деревня была очень маленькой. Не больше той, откуда был родом он сам. Там был овощной рынок. И кладбищенская стена. А недалеко от деревни он видел нефтяные вышки. Ему казалось, что он повсюду видит Лукаса и Пепе. А еще он видел тени на лицах взрослых.

Но прежде всего Мино заметил, что в деревне было полным-полно армейцев.

Перед началом представления на площади собралась почти вся деревня. Изидоро сказал Мино, что, если он заметит на окраине площади бедных детей, он должен сказать им, чтобы перед самым началом представления они заняли места прямо перед жировыми свечами с горящими фитилями. Конечно, безо всякой оплаты. Так как они собирались дать только одно представление в этой деревне, не так уж и важно, сколько именно денег они соберут. Даже если какой-то ребенок опустит в чашу лишь одно или два крузо, Мино должен был просто кивнуть ему.

Мино приготовил чашу и начал обходить зрителей. Маленькая палочка, с помощью которой он должен был разжечь свечи, лежала у него в кармане.

Пока он с достоинством шествовал между рядами со своей чашей, кланяясь и собирая оплату, дети смотрели на него с восхищением. Он слышал, как кто-то прошептал, что смотреть в глаза сыну факира очень опасно. От этого можно загореться. Мино усмехнулся и сделал еще более таинственное лицо. Приблизившись к задним рядам, он замер. Четверо или пятеро армейцев сидели на ящиках, зажав карабины между коленями. Они явно собирались присутствовать на представлении.

Мино сжал губы и приблизился к людям в красно-желтой форме. Протянул чашу.

– Десять крузо! – сказал он подчеркнуто громко. – Для армейцев представление стоит десять крузо. В два раза дороже, чем для людей!

На него обрушился поток насмешек. В него полетели плевки.

– Niño da puta, шлюхин сын, а ну пошел прочь, клоун! Разве ты не знаешь, что люди президента могут смотреть на что угодно без оплаты? Исчезни!

Мино застыл. Сидевшие вокруг него взрослые перешептывались. Затем он сделал два шага к армейцу, сидевшему ближе всего, у него были толстые губы и сощуренные злые глаза. Мино достал из кармана палочку, с помощью которой он зажигал свечи. Быстрым и точным движением он вонзил ее в глаз армейцу и надавил так сильно, что та пробила ему череп и уперлась в его заднюю часть.

* * *

Красный помидор, кусочек белого хлеба, дижонская горчица и сочный кусок утиной грудки – так пообедал Гаскуань. Уркварт же, напротив, ограничился чашкой черного кофе и двумя круассанами. Кофе он наливал из маленького кофейника в правом углу комнаты. Еда Гаскуаня всегда была аккуратно упакована в маленькую круглую коробочку, на крышке которой был изображен горный пейзаж Швейцарии. Два круассана Уркварта лежали в бумажных пакетах, цвет которых менялся ежедневно.

На стеклянном подносе перед ними не было ничего иного, кроме их обеда. Они ели молча, не сводя глаз с монитора на стене.

«ОТЧ. СЕК. +10. ПРЯМОЙ КАНАЛ: Пребывание в теплице, два часа двадцать минут. Она не сказала ни слова. С собой у нее три билета на поезда: один в дамской сумочке, назначение – Варна, второй зашит в воротнике куртки, назначение – Баку, последний был обнаружен за фольгой в пачке сигарет, назначение – Стамбул. Паспорт на имя Констанции Фреи, двадцать три года, гражданка Испании. Профессия: дизайнер моды. Больше никаких документов. Лежит на скамье. Полковник стрижет ногти на ногах. Очевидно, она приняла какие-то таблетки. Очень апатична, реакции очень слабые. Полковник проведет фазы с первой до двадцатой, в случае негативной реакции, операция закончится максимум через двадцать один час сорок минут. Отчет будет идти постоянно каждые двадцать минут. СЕК. +10».

– Черт!

Гаскуань жевал утиную грудку.

– Расслабьтесь!

Уркварт стучал пальцами по стеклянному подносу.

– Она слабая. Самая слабая из них. Мы это знаем! По крайней мере она ведет себя как человек, а не как бездушная материя. Остальные дьяволята…

Уркварт прервался и глотнул кофе.

Двое мужчин переглянулись. На этот раз им причитался весьма солидный бонус. Настолько солидный, что оба понимали, если дело выгорит, для них обоих оно станет последним. Они смогут выбрать себе любое гражданство и обосноваться в любой точке мира. Несколько лет назад Уркварт был израильтянином, а Гаскуань – французом. Сейчас они не существовали, даже находясь в этой комнате под элитным районом Парижа. Они не существовали, но в то же время имели неограниченную власть над могущественным аппаратом. Они расставались со своим прошлым.

– Ставлю на четыре часа максимум, – сказал Уркварт и жестом отказался от утиной грудки в остром горчичном соусе, предложенной ему Гаскуанем.

* * *

Армеец упал, кровь хлынула из его глаза. Мино отступил назад, но внезапно три огромных человека бросились на него, вокруг замелькали красно-желтые цвета, засверкали пряжки портупей, запахло застарелой мочой, какая-то невероятная сила прижала его к земле, он почувствовал кожаный сапог на своем лице, ощутил уколы, удары и тычки, одна рука у него сломалась и стала тяжелой, еще тяжелее, вокруг него сгустилось белое облако, и он погружался в него все глубже и глубже.

На площади царил полный хаос. Мужчины, женщины и дети плотным кругом окружили армейцев, навалившихся огромной грудой на то, что, по всей видимости, осталось от маленького щуплого паренька, ассистента волшебника.

Изидоро недоуменно выглядывал из-за своей черной занавески. Всего секунда у него ушла на то, чтобы понять, что произошла какая-то чудовищная беда, и причина этой беды – Минолито. В голове у него пронеслась мысль, что, если он наделал какую-нибудь глупость, эта станет окончательной катастрофой. Невероятно быстро, так, что было даже трудно уследить за его движениями, он собрал свои вещи, сбросил все в большие черные мешки и исчез с площади. От фокусника не осталось ни следа. Возможно, он вознесся прямо на Небеса или провалился сквозь землю.

Одно можно сказать точно: когда двенадцать разъяренных армейцев с карабинами наперевес ринулись к тому месту, где несколько секунд назад стояла темная палатка волшебника, они увидели лишь белого бумажного голубя на земле. Его тут же пронзили тридцать семь пуль. Пули взрывали сухую землю и рикошетом отлетали в темную ночь.

За стеной дома на окраине деревни Президента Пинго и Таркентарка отвязали и увели в плотные заросли джунглей, как можно глубже, до тех пор, пока не улягутся шум и суета.

Белый, белый, как ядро кокоса. Мино лежал на земляном полу. Он застонал и попытался подняться, но снова упал. У него болела голова, грудь, все тело. Левая рука ничего не чувствовала ниже локтя. В щелку двери просачивались лучи света. Внезапно он все вспомнил. Он выколол глаз армейцу. Его поймали. Посадили в тюрьму. В тюрьму армейцев! Жестокая улыбка, словно тень, пробежала по лицу одиннадцатилетнего мальчика. Он поднялся и остался стоять.

Снаружи слышались голоса. Смех и громкий разговор. А иногда злые голоса, голоса, извергавшие страшнейшие проклятия. «Фокусник!» – услышал Мино. Они говорили об Изидоро. Они убили папу Маджико? Внезапно у Мино комок подступил к горлу. Это он виноват, он! Он все испортил, и они убили доброго Изидоро! Он лег на землю и горько заплакал. А потом заснул.

Вдруг дверь открылась, и комнату залил солнечный свет. Мино потер глаза здоровой рукой. Он увидел пару коричневых сапог и красно-желтые брюки. Затем в голову ему прилетела сухая хлебная корка.

– Корм для крыс, – прорычал человек. – Но завтра крысе смерть! Вот только отыщем подходящий муравейник и подвесим тебя над ним за ноги, чтобы ноздри касались него. Большие коричневые муравьи, хе-хе!

Дверь с грохотом захлопнулась, снова стало темно.

Как только часы на церковной башне пробили семь ударов и на улице стемнело, Мино внезапно услышал, как кто-то тихонько стучит в стену за ним. Потом услышал шепот. Ничего не понимая, он подполз поближе и прислушался.

– Минолито! – послышался голос. – Минолито, ты там, ты меня слышишь?

Мино почувствовал, как тепло заполняет его тело, внезапно боль отступила. Изидоро! Папа Маджико, живой!

– Да, я здесь! – прошептал он чуть слышно в ответ.

– Они сломали тебя настолько, что ты не можешь идти, Минолито? – снова послышались слова.

– Нет, папа Маджико, я могу идти, но у меня болит грудь, и отказала рука.

Мино ужасно боялся, что армейцы услышат его.

– Очень хорошо, мальчик мой. Просто прекрасно. Не бойся. Представление ведь начинается в девять, не так ли? Когда услышишь девять ударов часов, будь готов! Папа Маджико покажет пару фокусов.

И голос исчез.

Мино снова лег на землю. Сердце колотилось в груди. «Папа Маджико жив, папа Маджико жив!» – повторял он про себя все время. Он закрыл глаза и внезапно увидел тихую маленькую реку. И свое отражение в чистой воде; он видел свое лицо четко и ясно. Затем вода начала дрожать, его лицо изменилось и постепенно в нем проступило нечто совсем иное.

Мино поднялся и громко рассмеялся: как же он забыл, конечно же, он не умрет! Прошло уже больше года!

Часы пробили восемь. Совсем скоро они пробьют девять.

Большинство жителей деревни сидели по домам. После наступления темноты на улицах и на площади оставалось лишь несколько человек. Армейцы были вне себя после убийства их товарища маленьким мальчиком. Они обыскали все дома, охотясь на ужасного фокусника, и застрелили двух безработных крестьян совершенно без повода. По площади шатался старик, размахивая полупустой прозрачной бутылкой. В тени, на скамье возле таверны, пастух наигрывал грустную мелодию на расстроенной гитаре. Больше никого видно не было. Лишь перед казармами, как обычно, галдели армейцы. Они конфисковали свинью и сейчас жарили ее на открытом огне.

Теперь, когда часы пробили девять, произошло нечто такое, из-за чего старик с бутылкой опустился на землю, гитара замолкла, а армейцы позабыли о жирной свинине.

Над кронами деревьев на темном ночном небе вспыхнул яркий свет. Он сверкал неприятным зеленым цветом, отчего весь город словно накрыло призрачной пеленой. Это была голова человека, огромная человеческая голова. Те, кто видел ее, терли глаза, прежде чем решиться посмотреть на нее снова. Это была голова Господа Вседержителя. Голова Иисуса Христа с терновым венцом, сверкавшим, словно серебро! Она раскачивалась над казармами, вперед и назад, медленно, обвиняя, угрожая; армейцы закашлялись и подавились свининой и тростниковой самогонкой, падая на колени. Сержант успел залить бочкой воды угли под свиной тушей, прежде чем свалиться на землю.

– Господи Иисусе! – слышался повсюду стон.

– Санта Мария, Матерь Божья, помоги нам! – раздавался шепот.

– Спаситель Небесный! – рыдали люди.

Лицо над ними постепенно становилось все меньше и меньше, Иисус Христос вознесся на Небеса, и зеленый свет пропал. Небо снова почернело. Но прямо перед этим вскочил первый армеец, начал яростно указывать куда-то, закрывая лицо руками.

Новый луч света пронзил деревню, еще более страшное и невероятное происшествие ожидало ее жителей: из джунглей прямо за казармой верхом на муле к ним летела человеческая фигура – голый человек, пылавший, словно факел. Пламя пылало вокруг его тела, руки были заброшены за голову, и языки огня ласкали кроны деревьев. Два огромных красных глаза сверкали на лице.

Армейцы побросали свое оружие и бросились наутек через площадь, мимо таверны вниз по улице и, наконец, скрылись за поворотом. Они ринулись к небольшому частному поместью гринго, хорошо освещенному барачному городку возле нефтяных месторождений в нескольких километрах отсюда.

После того как огонь погас, Изидоро стер с себя большую часть сажи. Затем он сильным ударом выбил дверь.

– Минолито! Пошли! – тяжело дыша, крикнул он. – Представление окончено. Я взял бы за него не менее ста крузо. Но, черт подери, пришлось показать им его бесплатно!

Мино, шатаясь, вышел из землянки и прижался к совершенно голому, покрытому сажей фокуснику, стоявшему перед ним. Глаза у него были обведены светящейся ярко-красной краской. Даже индеец-колдун вряд ли бы выглядел более устрашающе.

– Rapido![12]12
  Скорее (исп.).


[Закрыть] Таркентарк и Президент Пинго ждут нас в джунглях.

Изидоро подтолкнул мальчика перед собой. Вдруг он заметил автомат и пояс с патронами, брошенный прямо на траве. Он забрал и то и другое. Совсем скоро их обоих поглотили плотные черные джунгли.

Как считал Изидоро, они направлялись на север. Прошло уже десять дней с того злосчастного посещения деревни. Они ехали по едва заметным дорожкам, держась подальше от городов и деревень. От влажности и жары было тяжело дышать, но они справлялись. Для них обоих джунгли были привычным местом. Изидоро наложил Мино на руку шину и сказал, что, если Мино немного побережет ее, она полностью восстановится.

Фокусник очень долго и серьезно говорил с Мино о том, что произошло, и Мино понял: они не смогут больше давать свои представления в этой стране. Они не смогут заехать ни в один более-менее крупный город, не рискуя своей жизнью. Нужно пересечь границу, там, в другой стране, говорят на почти таком же языке, но так как pasaportes ни у Мино, ни у Изидоро нет, сделать это им придется тайно. Идти до границы им было далеко, через сельву, через самые неприступные участки джунглей. К счастью, Изидоро уже бывал там однажды.

Мино ехал за Изидоро в основном молча. Когда они останавливались поесть или разбивали лагерь для ночлега, он не решался взглянуть фокуснику в глаза. Должно быть, тот ужасно сердился на Мино за то, что тот все испортил. Но однажды вечером Изидоро обнял его за плечи и притянул к себе. Очень серьезно он посмотрел в темные глаза Мино.

– Минолито, – сказал Изидоро, – тебе нужно отомстить за всю деревню. А мне – за весь народ. Эта страна причинила боль нам обоим. Ты поступил правильно, когда проткнул мозг тому армейцу. Даже если бы они убили нас обоих, ты поступил правильно. Ты понимаешь, негодный ты мальчишка?

И он ласково потряс мальчика.

Мино улыбнулся, его глаза засверкали в отблесках костра.

– Если бы ты был бабочкой, папа Маджико, тебя бы звали Марипоса Мимоса. Это самая добрая из всех бабочек, существующих на свете. И самая красивая, – добавил он.

Фокуснику пришлось на секунду отвернуться. Он понимал, что эти слова – самый лучший комплимент, который только мог придумать мальчик.

В эту ночь Мино никак не удавалось заснуть. Он лежал в гамаке и смотрел на медленно гаснувшие угли костра. Далеко в джунглях слышался приглушенный стон умирающего тапира: ягуар отыскал себе добычу. А высоко в плотной мгле прямо над ним жужжали тысячи электрических пил: цикады. Иногда раздавались звуки «плоп-плоп-плоп» от хора лягушек. Все это были приятные, добрые звуки. Для Мино джунгли были самым безопасным местом на свете.

Он научился фокусам. Он заставлял три серебряные монетки исчезнуть из его руки и появиться в любом другом месте. Шарики в его руках вращались в любые стороны. Он подбрасывал шары или кегли и снова ловил их. Многие неживые предметы оживали благодаря его умению. Вот если бы он мог колдовать и над людьми! Заставить кого-нибудь исчезнуть или перенести кого-то туда, куда бы им хотелось. Если бы он мог всего лишь произнести «сим-кориамбим» – и белая настоящая кровь полилась бы из жирных голов американцев! Или сказать «абрабункидам-кадра» – и из армейцев высыпались бы внутренности, на которые тут же слетелись бы мухи! А может, он произнес бы «Уарра-брамахарра-бимбо-кам!» – и от этих слов взорвались бы все нефтяные вышки в этой стране, а на их месте выросли богатые зеленые джунгли! Он бы наколдовал бедным детям красивую одежду, отогнал болезни от старых женщин, а у ног нищих появились бы тарелки, полные дымящегося мяса. Вот бы уметь так колдовать! Он бы вернул свою деревню, папу и маму Португеза, своих братьев и сестру, отца Макондо и старика Эусебио. Он бы сделал колокол на церковной башне золотым! И наслал бы десять миллионов муравьев, чтобы они выели глаза каждому армейцу или американцу, который бы только осмелился приблизиться к его деревне. Он бы оживил поникшие кустики таро. Наколдовал самые красные помидоры. А в тарелку с супом дона Эдмундо насыпал ядовитых цветков беладонны.

Но таким даром он не обладал. И никто не обладал.

Изидоро нашел уникальный цветок, такой рос только в одном месте в джунглях. Масло этого цветка лишало человека чувствительности к пламени, поэтому огонь больше не мог ему навредить. Это маленькое чудо. Старые индейцы умели делать чудеса, так рассказывал папа Маджико. Изидоро слышал рассказ одного старика о том, что птицы собирали листья одного растения, и когда они размалывали клювом этот листочек о какой-нибудь камень, тот становился мягким, как жир. Именно так птицам удавалось гнездиться на самых гладких и высоких скалах. Вот о таких чудесах знали старые индейцы. Теперь индейцев почти нет. Они исчезли, вымерли. Но некоторые из них спрятались в потаенных местах. Так, по крайней мере, сказал Изидоро.