Текст книги "Реорганизованная преступность. Мафия и антимафия в постсоветской Грузии"

Методы и данные

В 1924 году, путешествуя по Кавказу, французская путешественница и эссеистка Одетт Кеун писала, что «социальные условности – это совершенная тирания среди грузин… снова и снова я приезжала полумертвой в деревню, замученная плохим седлом… и меня заставляли ждать… часами… пока они готовили пир… когда я говорила о том, чтобы лечь спать, я узнавала, к своему невыразимому ужасу, что они пошли убивать овцу» [Chetwin 2001:182]. Ее печальный опыт был бы и сегодня знаком большинству путешественников по Грузии. Проведение исследований там было утомительным, хотя зачастую давало мне весьма полезный опыт. Я кратко опишу здесь источники информации и методы ее получения.

Эта книга опирается на широкий спектр информации, включая интервью, судебные дела, полицейские досье, официальную документацию и архивы. Начнем с интервью. В течение почти двух лет в ходе исследовательских поездок в Тбилиси, Кутаиси и Зугдиди в 2008, 2009, 2011 и 2012 годах мною было проведено пятьдесят одно экспертное интервью и совершено четыре посещения тюрем. Информация, полученная в их ходе, цитируется по всей книге. В этом случае интервьюируемые обозначаются как (R), что означает «респондент», и указывается номер интервью. Список опрошенных можно найти в библиографии. Интервью проводились с устного согласия участников в соответствии с этическими гарантиями. В некоторых случаях респондентам выдавались информационные листы участников на грузинском языке. Однако чаще всего об исследовании рассказывалось устно. Его описание зависело от аудитории; в некоторых случаях, чтобы не подавлять респондентов, оно было представлено в более общем виде как исследование правовой реформы. В таких интервью я старался затронуть конкретную тему организованной преступности, не упоминая ее сам. Мой статус (невежественного) иностранца, возможно, помогал мне в этом. Во всех случаях я представлялся собирающим материалы для публикации исследователем из Великобритании.

На диктофон было записано совсем немного интервью. В такой постсоветской стране, как Грузия, диктофоны не вызывают положительных эмоций. Поэтому сразу же после интервью я делал подробные заметки. Заметки гораздо менее угрожающи, чем запись голоса, так что в результате мне пришлось пойти на некоторый компромисс между точностью записи и значительностью того, о чем говорилось.

Все интервью проводились на русском или английском языках, а в одном случае – на грузинском с переводом. В соответствии с данными этическими гарантиями все интервью анонимизированы – даже в тех случаях, когда личность респондента может оказаться очевидной. Первый контакт с потенциальными интервьюируемыми осуществлялся через посредников или со ссылкой на посредника. Звонки потенциальному респонденту без предварительной договоренности практиковались редко. Во время поездок велся дневник исследований. В нем я собирал записи бесчисленных неофициальных бесед и неофициальных интервью, которые, хотя и не цитировались в книге непосредственно, помогали в некотором роде добираться до сути проблем в исследовании и вырабатывать идеи.

В ходе исследовательских поездок был собран целый ряд вспомогательных источников. В него входят судебные дела осужденных за мафиозную деятельность и данные Генеральной прокуратуры. Я провел несколько недель в архиве Центрального Комитета Коммунистической партии Грузии, а также искал материалы в архиве Министерства внутренних дел, который, к сожалению, не был упорядочен. Я использовал официальные публикации правительственных учреждений и НПО, в том числе информационных центров Пенитенциарной службы Грузии, Министерства юстиции, Народного защитника (омбудсмена) Грузии, Международной пенитенциарной реформы, проекта «Гармония», Национального демократического института и Информационного центра кавказских исследований. Центр транснациональной преступности и коррупции в Тбилиси предоставил мне доступ к архиву газетных материалов, посвященных преступности в Грузии.

Основным источником информации явились комплекты полицейских досье на отдельных воров в законе и их сообщников, полученные из Департамента особых заданий и подразделений по борьбе с организованной преступностью в Тбилиси и Кутаиси. Всего было собрано более 400 досье. Из них 279 были пригодны для моих целей. Они охватывают примерно 80 % всех известных полиции грузинских воров в законе. Количество информации в досье варьируется от человека к человеку. Она была закодирована вместе с материалами судебных дел для того, чтобы создать базу данных по различным соответствующим индивидуальным признакам. Некоторые из этих данных представлены на протяжении всей книги. До этого источника данных было трудно добраться. Я провел много времени, посещая различных людей из полиции и взаимодействуя с ними, чтобы завоевать их доверие и получить от них информацию. Там, где упоминаются полицейские досье, я использую аббревиатуру ПБОП для обозначения Подразделения по борьбе с организованной преступностью и год создания соответствующего документа. Когда я говорю об упомянутых в документах конкретных лицах, то использую только инициалы последних – из уважения к тому факту, что не получил от них разрешения использовать эту информацию лично. Подобным же образом я использую только инициалы тогда, когда меняю имя интервьюируемого в целях соблюдения анонимности.

В зависимости от типа источников я подходил к их анализу по-разному. База данных, созданная на основе полицейских досье и судебных дел, была проанализирована с помощью программного обеспечения для статистического и сетевого анализа.

Данные интервью были закодированы и проанализированы на предмет их содержания и повторяющихся в них тем. Кодирование происходило по системе «от общего к частному» и следовало стратегии «разбиения на блоки» [Miles, Huberman 1994: 52], что позволило классифицировать данные в соответствии с содержащимися в них переменными величинами, например, по запасам ресурсов или по поддержанию незыблемости границ и, если возможно, по взаимосвязи между этими величинами. Архивные материалы были тщательно проанализированы, что дало возможность дополнить исследование соответствующей значимой информацией, касающейся конкретных вопросов, в частности ресурсов и внешних связей. Аналогичный процесс был проведен с отчетами НПО и различными информационными базами данных, включая огромный архив газетных статей East View из Восточной Европы, доступ к которому мне предоставил Оксфордский университет.

Вопросы обоснованности

В отношении концепций и источников, используемых в этой книге, необходимо сделать ряд уточнений. Во-первых, такие термины, как «организованная преступность» и «мафия», семантически перегружены [Naylor 1997; Woodiwiss, Hobbs 2009; Albini, Mclllwain 2012]. В частности, их использование имеет смысл, когда они связаны с этническими маркерами, такими как «русский», или «грузин», или «итальянец», либо когда существуют четкие институциональные и политические цели, связанные с борьбой с обозначаемыми ими явлениями [Smith, Dwight 1976; Finckenauer, Waring 1998; Sheptycki 2003]. Конечно, о возникновении угрозы организованной преступности в постсоветских странах, как внутри этих стран, так и на международном уровне, может быть написана еще одна полноценная книга (см. в качестве хорошей отправной точки [Serio 2008]). В отличие от Северной Америки, где понятие «организованная преступность» сформировалось еще в конце XIX века [Woodiwiss, Hobbs 2009], в Советском Союзе полиция преследовала «групповую преступность» и «воров-рецидивистов» до тех пор, пока в 1980-х годах ее внимание не переключилось на новую угрозу – «организованную преступность».

В этой книге упомянутые термины не воспринимаются некритически. В соответствующих местах в ней будут рассмотрены некоторые случаи использования и злоупотребления угрозой «организованной преступности» в Грузии и полезность «мафиозного мифа» как для политиков, так и для преступников (см. главы 4 и 8). Однако в других случаях, как уже говорилось ранее, я буду использовать термины «организованная преступность» и «мафия» только в строго аналитическом смысле, для того чтобы обозначить различие между двумя сюжетами – монопольной продажей защиты (мафия) и монополией на предоставление любого другого незаконного продукта или услуги (организованная преступность), – оба из которых основаны на применении насилия.

Что касается источников, то, во-первых, к изложенным в интервью самоотчетам о событиях, связанных с организованной преступностью, следует относиться с осторожностью. Я подходил к каждому собеседованию с учетом этого, проводя в некоторых случаях дополнительные интервью, если чувствовал, что необходимы дополнительные вопросы или прояснение какой-либо неясности. Каждое слово, сказанное в интервью, я воспринимаю не как объективное отражение реальности, но как ее восприятие конкретным респондентом, дающим интервью иностранцу, и именно с этой оговоркой использую эти интервью на протяжении всей книги. Тем не менее, прежде чем использовать какой-либо элемент интервью в своей работе, я пытался сопоставить поведанные мне истории с рассказами других людей, часто имевшими место в неформальных беседах, и, если это вообще возможно, с газетными репортажами, полицейскими документами и официальными отчетами.

В частности, я старался проверять сообщения сотрудников правоохранительных органов. Такие люди часто могут дать очень подробные и убедительные отчеты о деятельности и структуре преступного мира. Однако на то, что они говорят, очень влияют как их конкретная жизненная и трудовая траектория, так и ситуация, в которой проходит интервью. В связи с широко признанной и успешной реформой полиции в Грузии сотрудники правоохранительных органов часто источали уверенность в себе и, конечно, стремились поговорить с иностранным исследователем о том, «как Грузия это сделала». Между тем рядовые граждане были, что неудивительно, обеспокоены масштабами происходящих в стране судебных преследований, легкостью организации прослушек и все новыми и новыми преступлениями «мафиозных организаций». Это создавало трудности в обеспечении баланса имеющихся в наличии респондентов. Я сумел частично обойти эти трудности, ведя записи неформальных бесед в исследовательском дневнике, с тем чтобы составить обзор взглядов, альтернативных взглядам правоохранительного сообщества.

Я также вовлекал всех респондентов в разговоры об их собственном жизненном опыте за пределами официального статуса. Следует помнить, что респонденты-полицейские также являются членами общества. В Грузии многие из них работают в полиции недолго и в отношении того, как организованная преступность воздействует на повседневную жизнь, обладают опытом обычных людей. Поэтому некоторые из них признавались в том, что до того, как стали полицейскими, ощущали привлекательность преступного мира. Аналогичный подход был использован в интервью с людьми, занимающими другие официальные должности, будь то государственные служащие, директора школ или работники НПО. В каждом случае меня интересовал личный опыт, а также основные позиции по вопросам политики и мнения по правовым вопросам.

Во-вторых, и вполне справедливо, по причине утилитарной функции и потенциальных предубеждений полицейских источников использование их в исследовательских целях представляется сомнительным [Rawlinson 2008; Serio 2008]. Я все же делал это, но сверил содержащиеся в полицейских досье данные с данными других источников, в том числе неофициальных бесед из дневника исследований, интервью, новостных репортажей и судебных дел. Все, что фиксируется полицией, должно восприниматься как информация, собранная и сохраненная в целях предупреждения преступности и обеспечения правопорядка, что определяет тип собираемых данных и способ их сохранения. Учитывая это, однако, следует прежде всего подчеркнуть, что классификация преступника как вора в законе основана не на каком-то полицейском определении, а на той границе, которую воры в законе строго соблюдают сами и которая, как элитная маркировка, намеренно делается преступниками очень заметной и, соответственно, с легкостью фиксируется полицией. Помимо того, в полицейских досье меня интересовала внесенная туда объективная информация о ворах в законе, такая как клички, место и дата рождения, количество судимостей и передвижения. Таким образом, хотя полицейские данные вряд ли будут свободны от оценочных суждений, эти их аспекты не могут быть легко искажены в интересах полиции.

Аналогичные опасения существуют и в отношении использования судебных дел. Их данные являются доказательствами, используемыми для осуждения людей, и в такой стране, как Грузия, с ее политически зависимой судебной системой, эти доказательства и связанные с ними обвинения могут быть оспорены. Признавая эту проблему, я попытался обсудить дела, которые изучал, с привлеченными адвокатами. Я оценивал полезность всех судебных источников в каждом конкретном случае, хотя, опять же, ключевой областью моего интереса были совсем будничные факты о прошлом обвиняемого. Судебные дела также дали мне представление о том, как на самом деле применялись законы против мафии, что происходило зачастую очень неудовлетворительно.

Наконец, я использовал архивные источники, и к ним тоже следует относиться с осторожностью. В основном это были документы Центрального Комитета Коммунистической партии Грузии 1980-х годов. Большей частью они были помечены грифом «секретно» и не предназначались для открытого доступа. Некоторые из них оказались директивами, описывающими проблемные области, которыми должны были заниматься различные местные советы и чиновники. Во всяком случае, эти документы показывают, в чем партия была заинтересована с политической точки зрения. Они представляют собой отражение стоящих перед режимом проблем, которые он не мог признать в то время открыто. Например, в архивах того времени хранятся бесконечные посвященные незаконной деятельности, связанной с теневой экономикой, отчеты с заседаний одного из комитетов, и к 1980-м годам это действительно было вполне очевидной проблемой.

В общем и целом в таких случаях важно задаться вопросом, почему и к чьей выгоде был составлен данный документ. Подобной полезной процедуре я подверг также публикации НПО и новостные репортажи. Последние, содержащие существенные факты, касающиеся судебного процесса или уголовного конфликта, были предпочтены мнениям и комментариям, которые часто могут быть слишком претенциозными или необоснованными.

В тематических исследованиях, таких как это, рефлексивный сбор данных из разных источников может повысить уверенность, с которой делаются выводы о взаимосвязи между явлениями и причинно-следственными отношениями. Ключ к умозаключениям в таких исследованиях лежит в аналитической (а не в перечисляющей) индукции. Это требует указания «необходимых связей между набором теоретически значимых элементов, проявляющихся… в данных» [Mitchell 2000: 178]. Таким образом, когда р-критерий достоверности, на котором основаны выводы, отсутствует, процесс аналитической индукции может давать скорее логические, чем статистические, основанные на глубине и диапазоне данных, выводы о причинных процессах и общей теории [Robinson 1951]. Поскольку настоящее исследование является единичным и тематическим, его целью является создание сильной аналитической аргументации, которая сможет помочь построить теорию и сделать предварительные выводы в выходящих за ее пределы случаях.

Наконец, хотелось бы отметить, что ритмы грузинской жизни совершенно непредсказуемым образом повлияли на итоговое содержание этой книги. Общительность людей была ключевым элементом в поиске контактов, получении разрешений и организации интервью или сборе данных. Поэтому проведение исследований в Грузии часто было рискованным и впечатляющим опытом. Оно также могло быть невероятно утомительным. В его процессе имело место множество случайных событий и совпадений, а также тупиков и возвращений. Повседневная грузинская жизнь, к огорчению и в то же время к удовольствию большинства грузин, часто включает в себя много незапланированного, неожиданного и непредсказуемого. И данная книга приобрела свой вид также во многом благодаря этому.

Заключительная часть

Подводя итог, следует сказать, что в следующих главах будет обсуждаться вариативность в области ресурсов, внешних отношений, внутренних отношений и границ как важное обстоятельство, определяющее устойчивость воров в законе к внешнему давлению. В книге предпринята попытка описать движущие факторы, лежащие в основе изменений устойчивости, а не просто описать эти изменения. Хотя там, где это необходимо, будут сделаны ссылки на период, непосредственно предшествующий распаду Советского Союза, основное внимание в книге уделяется именно постсоветскому периоду. Это был период больших потрясений в грузинском обществе, экономике и политике. В то время неопределенность была неизбежным обстоятельством, социальные изменения происходили очень быстро. В подобных условиях преобразования и необходимая адаптация к ним чреваты последствиями для любой организации. Однако в результате фактического коллапса государства возможности мафии обзаводиться ресурсами возрастают. В следующей главе рассматриваются деятельность воров в законе и порождаемые ею источники средств к их существованию.

3. Воры в законе как советская и постсоветская мафия в Грузии

В советское время в районе города Тержола в Западной Грузии действовал государственный завод по производству фруктовых соков. В 1978 году власти раскрыли действовавшую на заводе группу, которая заработала более полумиллиона рублей, используя фальшивые документы, по которым закупала фрукты, производила на заводе неучтенный сок и продавала его через торговую сеть¹. По утверждению Министерства внутренних дел Советской Грузии, такие торговые сети, не имеющие возможности заключать в своей торговой деятельности контракты с официальными службами безопасности, были тесно переплетены с преступными сетями, представленными ворами в законе. В то время преступники обеспечивали защиту от мошенничества и арбитраж в конфликтах и спорах. Забегая вперед, в 1990-е годы, скажу, что такие фабрики, как завод фруктовых соков Тержолы, [19]19
  1-й Отдел II Архива Министерства внутренних дел Грузии (сакартвелос шсс аркиви/sakartvelos shss arkivi II, ранее известный как партийный архив Центрального Комитета Коммунистической партии Грузии или партархив ЦК КПГ), 14/117/331/24. Цифры обозначают местоположение в архиве – фонд/опись/дело/страница. Здесь и далее sakartvelos shss arkivi II. Архивные ссылки будут представлены в виде сносок на протяжении всей книги.


[Закрыть] оказались в эти годы не у дел. Большая часть советской промышленности в Грузии оказалась разрушена. А ее оставшиеся в живых представители, такие как, например, крупный производитель мороженого в Гурджаани на востоке страны, обнаружили, что, хоть вся частная экономическая деятельность и стала законной, государство оказалось слишком слабым, чтобы защитить от вымогателей законные доходы от нее. Точно так же, как подпольный фруктовый сок Тержолы в 1970-х годах, мороженое Гурджаани в 1990-х годах попало под протекцию местного вора в законе [R9]. В обоих случаях воры в законе делали одно и то же: обеспечивали защиту. Главным изменением за это время стал масштаб спроса на эту защиту и лежащие в его основе причины.

Устойчивость преступной сети доверия, такой как «воры в законе» в Грузии, в немалой степени зависит от поддержания разнообразного и глубокого объединения ресурсов. У мафии такие ресурсы чаще всего находятся путем получения дани или фиксированной ренты в обмен на какую-то услугу, прежде всего защиту и разрешение споров в легальной и нелегальной экономических сферах. Условия обзаведения такими ресурсами и влиянием в Грузии как до, так и после распада Советского Союза оказались в высшей степени благоприятными, но по совершенно разным структурным причинам. В советский период явная сила государства и криминализация огромных областей экономической деятельности означали, что те, кто занимался деятельностью в области «второй экономики», рисковали подвергнуться суровому наказанию и по определению не могли обратиться к государству для разрешения конфликтов или обеспечения защиты своих доходов. В постсоветский период, напротив, слабость государства означала, что, хотя права собственности и частная экономическая деятельность теперь разрешались, они оказывались не защищены государственными институтами – полицией и судами – или развитым коммерческим правом и необходимой юридической помощью.

По этим причинам в данной главе утверждается, что в Грузии существовал высокий спрос на услуги воров в законе. В первую очередь эти услуги заключались в предоставлении защиты и разрешении споров. В этом смысле они представляли собой не своего рода симптом социальной дисфункции, а альтернативный государству институциональный механизм снижения трансакционных издержек в условиях недоверия между взаимодействующими субъектами [Gambetta 1993]. Будь то защита, разрешение споров, устрашение или другие действия, предоставляемая услуга проистекает из наличия какого-то на этих субъектов влияния – это влияние обычно называют рэкетом. На постсоветском пространстве оно было удачно зафиксировано с возникновением такой метафоры, как крыша [Humphreys 2002; Volkov 2002]. «Крышевание» включает в себя взятие объекта под свое покровительство и, таким образом, несет идею предоставления универсальной защиты, которая может проявляться по-разному. Например, коррумпированность советского режима означала, что крыша часто могла быть высокопоставленным чиновником, который был способен защитить нелегальные предприятия за долю от их прибыли [Ваксберг 1992]. В механизме обеспечения физической защиты преступники могли найти себе нишу или создать собственные крыши и рэкетирские предприятия [Plekhanov 2003].

Воры в законе имели на рынке крыш конкурентное преимущество, поскольку состоялись как создававшийся десятилетиями бренд и обладали на всей советской и постсоветской территории коллективной репутацией, важным фрагментом которой были жесткость и справедливость. Эта репутация была отполирована их аскетическим кодексом чести и мифологизированной историей самопожертвования в советских трудовых лагерях. Вопрос репутации я рассмотрю в главе 8. Здесь же подробно расскажу о том, чем занимались воры в законе, приведу доводы в пользу того, что в своей деятельности они, по сути, представляли собой мафию, как в позднесоветский период 1980-х годов, так и в постсоветский период вплоть до 2003 года. Прежде всего я обращусь к источнику спроса на их услуги в советское время: «второй экономике» Грузии.