Текст книги "Реорганизованная преступность. Мафия и антимафия в постсоветской Грузии"

Спрос: «вторая экономика» в Советской Грузии

Несмотря на стремление к полностью командной экономике, позднее советское государство по ряду причин не имело полной монополии на собственность. Во-первых, оно само прошло через «либеральные» фазы, когда была проведена некоторая приватизация. К 1960-м годам 10 % ВНП приходилось на легальные частные источники, главным образом в сельскохозяйственном секторе [Feldbrugge 1989: 307]. Во-вторых, чрезмерным регулированием и объявлением противозаконным огромного спектра деятельности, связанной с «частнособственническими», как их называли, тенденциями, государство загнало в подполье большую долю частной экономической деятельности. В этом разросшемся до огромных размеров подполье незаконная экономическая деятельность не могла регулироваться государством по определению.

Фактическое отсутствие государственной монополии на все формы обмена в поздний советский период привело к требованию доверия при совершении незаконных экономических операций. Особенно это касалось Грузии. В постсталинский (после 1953 года) период Советская Грузия стала одной из самых коррумпированных республик. Ее «вторая экономика» имела огромные масштабы, и коммунистическое правительство СССР часто выделяло ее как место, которое необходимо очистить от нечестных элементов. Как утверждает Гроссман: «Грузия имеет удручающую репутацию… По форме эта деятельность может не сильно отличаться от того, что происходит в других регионах, но в Грузии она, кажется, осуществляется в беспрецедентном масштабе и с непревзойденными размахом и смелостью» [Grossman 1977: 35]. Однако, хотя подобное часто просто утверждается как факт, общеизвестно, что оценить размер «второй экономики» по сравнению с другими аспектами человеческой деятельности достаточно трудно.

Методы измерения размера «второй экономики» включают в себя корреляцию легального дохода на душу населения с зависимыми от дохода переменными, такими как покупаемые в государственных магазинах товары [Grossman 1998: 39], расчет количества затраченного в частной экономической деятельности труда [Treml 1992], использование данных обследований домашних хозяйств из официальных и неофициальных источников [Grossman et al. 1991] и расчет роста ВВП на основе изменения потребления электроэнергии, предполагая, что случаи, когда последние опережают первый, указывают на активность «второй экономики» [Kaufmann, Kaliberda 1996]. Объединив вышеприведенные подходы, Алексеев и Пайл [Alexeev, Pyle 2003] рассматривают указанные источники данных. Они оценивают «вторую экономику» 1989 года как 22 % ВВП Советского Союза, с вариациями по республикам. Масштабируя полученные Гроссманом [Grossman 1991] данные обследования домашних хозяйств и добавляя их к своим результатам, Алексеев и Пайл пришли к выводу, что наряду с Азербайджаном, Казахстаном и Узбекистаном Грузия имела самую большую в Советском Союзе «вторую экономику» с 33 % ВВП, производимыми за пределами закона.

Этот результат согласуется с общепринятыми представлениями, современным мнением и историческими исследованиями Советского Союза [Law 1974; Sampson 1987; Grossman 1998]. Согласно Экедалю и Гудману, в смысле черного рынка Грузия была «непревзойденной» [Ekedahl, Goodman 2001:10] и, по словам Ламперта, «самой печально известной» [Lampert 1984:372] среди закавказских республик. Фельдбрюгге утверждал, что вышеназванные республики занимали по части коррупции «особое положение», добавляя: «особенно Грузия» [Feldbrugge 1989: 309]. Сравнивая все советские республики с точки зрения размера «второй экономики», Фельдбрюгге приходит к выводу, что «сельская Грузия возглавляет данную лигу с 32 % личных доходов, полученными в нелегальном секторе “второй экономики”» [Feldbrugge 1989: 309]. Крестьяне, трудившиеся на частных участках, могли зарабатывать в три раза больше обычного. Суни сообщает, что грузины продавали на черном рынке больше продуктов, чем где-либо еще, и пишет, что «только 68 процентов фруктов и овощей, произведенных в Грузии в 1970 году, были закуплены [проданы государству в соответствии с требованиями закона], по сравнению с 88 процентами в Азербайджане и 97 процентами в Армении» [Suny 1994: 306]. В том же году финансовые сбережения среднего грузина были вдвое больше, чем в среднем по СССР [Suny 1994: 304]. Работа в сфере услуг была крайне желательна, поскольку такие услуги предоставляли большие возможности для получения взяток. Таким образом, к 1973 году в Грузии было самое большое в мире число врачей на душу населения [Suny 1994: 307].

Объяснения содержащихся в вышеприведенных исследованиях вариаций активности в области «второй экономики» апеллируют в основном к культурным факторам, таким как способствующие развитию значимых сетей тесные родственные связи, непотизм как моральная ценность и отсутствие доверия к государству. Марс и Альтман, однако, идут дальше, утверждая, что Грузия имеет «фундаментальные культурные отличия» [Mars, Altman 1983: 559], проявляющиеся в соревновательности (особенно в потребительских привычках), склонности к риску, доверию и установлению деловых контактов на основе понятий о чести. Все это решительно не вписывалось в советскую систему ценностей, однако создавало теневой спрос и предложение на теневые товары. И все же не совсем ясно, в какой степени описываемое отличие было исключительно «культурным». Для того чтобы описываемые нами сети могли процветать и приносить Грузии славу коррумпированной республики, существовали политико-экономические причины.

Во-первых, это амплуа В. П. Мжаванадзе, являвшегося первым секретарем компартии республики с 1953 по 1972 год. Эти девятнадцать лет позволили грузинской коммунистической элите стать глубоко укоренившейся местной сетью закадычных друзей[20]20
  Это не значит, что коррупция и клиентелизм каким-то образом начались с Мжаванадзе. Фактически Грузия и Кавказ уже до этого, а особенно в сталинский период, имели репутацию мест, где сильны патронажные сети. См. [Fairbanks 1983; Blauvelt 2008, 2011].


[Закрыть]. Как пишет Суни [Suny 1994:306], непрерывная власть в течение 19 лет дала постсталинской клике почти полную свободу действий внутри республики. Главной причиной окончательного отстранения Мжаванадзе, по воспоминаниям многих бывших коммунистов того времени, был расцвет в республике негативных тенденций: злоупотребления служебным положением, коррупции, присвоения государственной и общественной собственности и многого другого [Ростиашвили 2002: 7]. Во-вторых, несмотря на советское стремление к модернизации, к 1979 году Грузия оставалась одной из самых сельскохозяйственных республик Советского Союза [Suny 1994: 296]. Климат и география естественным образом ориентировали республику большей частью на сельское хозяйство, а незаконная экономическая деятельность была больше распространена в небольших организациях сельскохозяйственного сектора, чем в крупной промышленности [Lampert 1984: 378]. В-третьих, попытки Шеварднадзе, ставшего с 1968 года министром внутренних дел республики, а затем, с 1972 года, ее первым секретарем, вытеснить коррупцию, оказались безуспешными. Число осужденных не очень возросло, хотя громкие дела и кампания в средствах массовой информации способствовали распространению мнения о том, что изменения имеют место [Ростиашвили 2002: 12]. Вместо этого, в качестве прелюдии к своей поддержке горбачевских реформ в 1980-х годах, Шеварднадзе проявил в это время либеральное отношение к экономической реформе, «сделав Грузию первой республикой, разрешившей семейную собственность на малые предприятия» [Ekedahl, Goodman 2001:18]. Абашинский эксперимент, начатый в 1973 году, допускал определенный уровень частной собственности на мелкие земельные участки, при этом часть продукции с этих участков шла государству, а часть оставалась в частных руках. Сам Шеварднадзе утверждал: «наша республика превратилась в испытательный полигон для экономических экспериментов» [Ekedahl, Goodman 2001: 18].

Каковы бы ни были причины развития в Грузии значительной «второй экономики», действующие лица черного рынка, известные как теневики или дельцы, были обычным явлением. В их число входили спекулянты (фарцовщики) и уличные мошенники (наперсточники). Были и те, кто поставлял пользующиеся повышенным спросом товары, цеховики; они контролировали мелкие, часто нелегальные предприятия (цеха), которые либо производили контрафактные товары на официальных производственных площадях, либо получали на реализацию произведенные законным образом товары, предназначенные для государственных магазинов, и продавали их частным образом, извлекая прибыль.

Примерами цеховиков являются производители фруктовых соков региона Тержола, упомянутые в начале главы[21]21
  Sakartvelos shss arkivi II 14/117/331/24.


[Закрыть]. Другой пример – текстильная фабрика № 4 в Тбилиси. Это предприятие было открыто в 1960 году, но к 1968 году на нем произошли крупные хищения. В том же году тридцать три его работника были осуждены за присвоение государственного имущества на сумму свыше миллиона рублей. В число осужденных входили директора, инженеры, бухгалтеры, начальник склада и руководители различных подразделений; всего под следствие попали 350 человек. Способ хищения заключался в фальсификации результатов учета и незаконном присвоении изготовленной на фабрике одежды. Из тридцати трех привлеченных к суду двенадцать оказались так называемыми дельцами, бизнесменами или спекулянтами, которые «объединились на заводе». Согласно отчету прокурора, дельцы были связаны с торговцами, которые могли продавать незаконно присвоенный товар с целью получения прибыли[22]22
  Sakartvelos shss arkivi II 14/144/453/32-33.


[Закрыть]. Примечательно, что отчеты о борьбе с преступностью за 1984 год, шестнадцать лет спустя, включают случаи аналогичных преступлений, совершенных с использованием того же метода, в частности, в городах Самтредиа и Кутаиси. В отчетах отмечается[23]23
  Sakartvelos shss arkivi II 14/125/348/37-38.


[Закрыть], что к 1984 году дельцы установили тесные «“деловые” связи» в других советских республиках, где они занимались «различными уловками и сомнительными торговыми сделками».

Спекулянты наживались на дефицитных товарах, продавая их на черном рынке. В отчете о спекуляциях за 1985 год приводятся цифры и примеры соответствующих случаев[24]24
  Sakartvelos shss arkivi II 19/127/329.


[Закрыть]. В первой половине 1980-х годов число возбужденных прокуратурой уголовных дел о спекуляции в Грузии из года в год незначительно выросло с 1302 дел в 1981 году до 1586 дел в 1985 году. Востребованные медицинские изделия могли принести спекулянтам солидную прибыль: некоего Бинашвили из Кутаиси приговорили к шести годам заключения за продажу за 365 рублей лекарства, которое на самом деле стоило бы в государственной аптеке чуть больше десяти рублей. Востребованные рыбные продукты, такие как осетрина и икра, также могли принести на черном рынке высокие доходы, равно как иностранные товары, такие как австрийские постельные принадлежности или японские видеоплееры и кассеты. Продукты можно было приобретать в разных местах и перевозить между советскими республиками. Грузинка, живущая в Москве и поддерживающая контакты с иностранцами, неоднократно приобретала коробки пива, итальянский шоколадный спред, датское печенье с орехами и пересылала их в Тбилиси другой женщине через посредника, грузинского водителя грузовика, который часто бывал в Москве в официально оформленных командировках. Посредник также перемещал туда и обратно доходы от этой деятельности, прежде чем в конечном итоге был арестован[25]25
  Sakartvelos shss arkivi II 19/127/329/23-24.


[Закрыть].

Вышеизложенное дает представление о глубине и размахе «второй экономики» Грузии, а также приводит некоторые подробности о сути деятельности дельцов и спекулянтов. Что теперь должно быть ясно, так это то, что слияние легальной экономики Советской Грузии с подпольной позволило организаторам хищничества использовать предоставленные им возможности для паразитического поведения. Грузинская «мафия» в то время, как ее описывает Суни, была «сложной сетью предпринимателей, политиков и преступников, которые управляли при Советах большей частью “второй экономики”» [Suny 1994: 326]. Это похоже на определение Ваксбергом советской мафии как всех тех, кто защищал незаконную деятельность по присвоению государственного богатства и перераспределению его между взаимно заинтересованными кликами вплоть до Брежнева [Vaksberg 1991; Reddaway, Glinski 2001]. Однако подобные определения понятия «мафия» слишком широки для того, чтобы иметь смысл [Serio 2008]. Коррумпированный полицейский или коммунистический чиновник могли защитить незаконное предприятие от внимания закона, но не всегда имели стимулы брать на себя риск взыскания долгов или предпринимать меры по наказанию разоблачителей либо обманщиков. Таким образом, пусть даже опыт позволяет утверждать, что такая точка зрения может оказаться чревата неясностями, я ограничиваю свое рассмотрение мафии криминальным аспектом: под это определение подпадают те, кто обладал ресурсами насилия, которые можно было использовать в какой-либо сфере деятельности для продажи защиты, и действовал как альтернативная форма управления.

Рейтер отмечает, что двумя основными последствиями нелегальности экономической деятельности являются не имеющий исковой силы характер неформальных контрактов и затраты на услуги посредников, связанные с обеспечением соблюдения участниками этой деятельности взятых ими на себя обязательств [Reuter 1985]. Эти проблемы проявляются в приведенных выше примерах из жизни «второй экономики» Советской Грузии и обеспечивают спрос на тех, кто обладает навыками разрешения споров, ресурсами насилия для обеспечения соблюдения соглашений и имеет для того соответствующие возможности. Однако из вышесказанного не следует, что кто-то обязательно удовлетворит этот спрос. Само по себе наличие развитой «второй экономики» не порождает мафии. Необходимо предложение: наличие людей с необходимыми навыками разрешения споров, обеспечения защиты и, по сути, насилия. Воры в законе оказались преступной группой, которая имела для удовлетворения соответствующего спроса конкурентное преимущество. У них уже наличествовали приобретенные ранее активы – свидетельствующее о респектабельной жесткости фирменное наименование, включающий в себя предписанные санкции и награды кодекс чести, а также ритуалы, перенесенные из субкультуры ГУЛАГа за тюремные стены. В какой-то степени они были главными представителями не только уголовной субкультуры, но и антисоветской контркультуры в целом [Dobson 2009].

Восходящая к репрессиям ГУЛАГа 1930-х годов долгая история воров в законе позволила им создать себе почти мифическую репутацию в более поздний советский период, когда разочарование в коммунистическом режиме усилилось. А еще они обладали необычными навыками, которые не могли не быть привлекательными для спекулянтов черного рынка, которые, как мы видели, могли действовать по всей территории советских республик: у воров в законе уже была налажена практика как тайной передачи информации на большие расстояния, так и принудительного исполнения их решений [Varese 2001]. Трудности с безопасной передачей информации и в преодолении возможных проблем с агентами являются для нелегальных предприятий одной из самых серьезных проблем роста, поскольку такие предприятия не могут открыто рекламировать свою деятельность или брать на себя агентские расходы по географическому расширению операций [Reuter 1985]. Воры в законе как общесоветское явление занимались подобными проблемами десятилетиями и могли перенести свой опыт во «вторую экономику».

Хотя это противоречило духу их первоначального кодекса, согласно Плеханову [Plekhanov 2003] и Хамфрису [Humphreys 2002], воры в законе использовали эти свои навыки для того, чтобы оказаться вовлеченными в советскую «вторую экономику». Оба автора утверждают, что основной функцией воров было быть посредниками между коррумпированной бюрократией и «второй экономикой» незаконных бизнесменов и стимулировать доверие через обеспечение защиты. Хамфрис [Humphreys 2002: 109] также утверждает, что конкуренция между вымогающими у «второй экономики» деньги из ее прибыли хулиганами, бандами и другими криминальными элементами регулировалась ворами в законе, действовавшими как ее крыша, по решению которой та или иная группа могла получить признание, завоевать репутацию и успешно действовать. Без видного криминального авторитета во главе рэкет, связанный с предоставлением защиты, всегда был бы уязвим и мог оказаться вытесненным с конкретных рынка, территории или из области экономики. Теперь обратимся к тому, как выглядит предложение услуг мафии, удовлетворяющей спрос на защиту, арбитраж и доверие в советской «второй экономике».

Предложение: воры в законе в Советской Грузии

Сталинские дни массового тюремного заключения как до, так и после Второй мировой войны были головной болью следующих советских лидеров. Сталин умер в 1953 году. В первые пять лет после его кончины из лагерей было выпущено четыре миллиона заключенных, а к 1960 году ГУЛАГ оказался в пять раз малочисленней, чем накануне смерти Сталина [Dobson 2009:109]. Влияние вернувшихся из лагерей пронизывало все общество. Субкультура ГУЛАГа предоставила альтернативный набор ценностей и поведенческих норм, которые некоторые молодые люди находили привлекательными и достойными подражания. Это также оказало непосредственное влияние на рост числа преступлений и организацию преступных групп. В конце 1950-х годов преступность резко возросла, и «воры-рецидивисты», как их называли, были проблематизированы опубликованной Монаховым официальной монографией на эту тему [Монахов 1957]. В 1959 году прокурор Челябинской области в центральной России писал: «опасность рецидивистов… состоит в том, что они создают преступные группировки, в которые вовлекают других лиц, ранее не судимых, главным образом из числа молодежи» [Добсон 2014: 142]. Эти преступные банды вполне могли быть первыми ростками советской мафии, как я определил ее ранее, и Грузия не была застрахована от их влияния.

Став в 1972 году первым секретарем ЦК КП Грузии, Шеварднадзе поставил своей целью решение всепроникающих проблем преступности и коррупции, возникших в предыдущие десятилетия. Постановление ЦК КПСС от 1973 года было направлено на усиление борьбы с воровством. Доклады о результатах этих мероприятий были представлены в 1980 году и вновь в 1981 году. В отчете за 1981 год говорится о сохраняющихся «сложности и трудоемкости» расследования имущественных преступлений и краж. Однако в период с 1977 по 1980 год число раскрытых преступлений возросло[26]26
  Sakartvelos shss arkivi II 14/123/360/90.


[Закрыть]. В докладе также говорится, что на основании предыдущих постановлений была проведена оперативная работа по компрометации «так называемых воров в законе и тех, кто поддерживает воровские традиции»[27]27
  Sakartvelos shss arkivi II 14/123/360/89.


[Закрыть]. В ходе расследования их образа жизни, связей, преступных намерений и служебного положения в тот год было арестовано двадцать воров в законе.

Эти воры в законе упоминаются в отчете по имени или кличке, предполагающим особую известность. Они действовали в составе организованных преступных групп. Многие из этих групп были в большом количестве разоблачены в Грузии в 1980 году. Было раскрыто 798 групп, осуждено 1664 их участника[28]28
  Sakartvelos shss arkivi II 14/123/360/96.


[Закрыть]. Эти цифры, вероятно, так велики, потому что фиксируют также и тех, кто организованно присваивал государственную собственность (дельцы), а также группы, занимающиеся кражами со взломом, грабежами, вооруженными ограблениями и угонами автомобилей. Что представляет собой каждая группа, не упоминается, но в качестве примера приведем одну, которая совершила двенадцать вооруженных ограблений, простых краж и краж со взломом и состояла только из трех членов.

Проблемы с «групповой преступностью»[29]29
  В языке 1980-х годов термин «организованная преступность» еще не использовался. Вместо этого в отчетах этого времени говорится о «групповой преступности».


[Закрыть], как ее тогда называли, оставались, несмотря на принятые правительством меры. В 1985 году Шеварднадзе присоединился к Михаилу Горбачеву в Москве и стал советским министром иностранных дел. Новый первый секретарь ЦК КП Грузии Дж. И. Патиашвили был полон решимости внести свой вклад в ситуацию с уголовным правосуднем в республике. По итогам борьбы с преступностью в первом квартале 1986 года он заслушал высших должностных лиц правоохранительных органов Грузии. В этот период Патиашвили распорядился изгнать воров в законе из тюрем и трудовых лагерей Грузии, что, по словам одного офицера милиции, ему удалось:

Тот факт, что в последнее время нам удалось избавить республику от многих «воров в законе», отправив их в места с суровыми климатом и условиями, поднял престиж нашей милиции. Об этом свидетельствуют многие письма, полученные в результате опроса общественного мнения. И это еще раз доказало, что престиж, уважение – это те высоты, которых мы достигаем своей работой, своим примером, конкретным вкладом в планы партии по социальному преобразованию[30]30
  Sakartvelos shss arkivi II 14/127/330/52.


[Закрыть].

Другой офицер милиции, помощник начальника уголовного розыска Тбилиси, сообщает, что за указанный период было разоблачено пятьдесят преступных группировок и в столице было арестовано 120 человек, совершивших более семидесяти преступлений[31]31
  Sakartvelos shss arkivi II 14/127/330/16.


[Закрыть].

Эти грузинские источники свидетельствуют о том, что воры в законе были членами активных незаконных преступных группировок, совершавших грабежи и кражи. Ясно, что воры в законе и их группы действительно были обладающим потенциалом и склонным к насилию человеческим материалом, способным при желании заниматься мафиозной деятельностью. При этом простые грабежи и кражи такой деятельностью, как я ее определил, не являются, оставаясь все же источником дохода. Однако описанная деятельность также усилила потребность в эффективной ее защите. После совершения преступления вор в законе может также предложить свои услуги по внесудебному осуществлению правосудия, переговорам и соглашению между преступником или преступниками и жертвой или жертвами. Воровство само по себе создает рынок защиты, на котором государству не доверяется эффективное и справедливое применение закона.

Украденные дефицитные товары, нехватка которых остро ощущалась, например ювелирные изделия, автомобильные запчасти и лекарства, должны оказаться у скупщика краденого, а для этого требуется доверие. Более того, такое преступление, как угон автомобиля, является для угонщиков настоящей головной болью: кража автомобиля в полицейском государстве с незначительным количеством находящихся в частном пользовании автомобилей делает быстрое избавление от «горящих» автомобилей крайне желательным, но хлопотным. Поэтому в Советской Грузии владельцу, скорее всего, предложили бы получить автомобиль – чаще всего в целости и сохранности – обратно, так же как в современном пиратстве, за «выкуп», вместо того чтобы продать этот автомобиль на стороне [R40]. Такое автомобильное пиратство, известное по русскому слову «возврат», осуществлялось с использованием воров в законе в качестве известных посредников между автовладельцем и угонщиками [Kupatadze 2012:125]. Использование воров в законе достигло такого уровня, что для того, чтобы помочь быстро «решить» досадную проблему с кражей автомобиля, услугами доверенного вора могла воспользоваться даже милиция [R5][32]32
  У описанного есть некоторая аналогия с пиратством наших дней в таких местах, как Сомали. В каких-то случаях у удачливых пиратов тоже возникает головная боль: они захватили огромное морское судно и должны его где-то спрятать, содержать, чтобы получить приличный выкуп, в хорошем состоянии и отбиваться от других пиратов. Для этого они используют покровителей: сухопутные кланы, ополчения или религиозные группы, которые за определенную плату обеспечивают регулирование пиратской деятельности [Shortland, Varese 2012]. Точно так же в Советской Грузии автомобили не могли быть проданы и выкупались – воры в законе действовали как покровители этого «автомобильного пиратства».


[Закрыть].

В приведенном выше случае воры в законе занимаются одним из видов разрешения споров: приводят преступную группу к соглашению с владельцем автомобиля, при этом обе стороны удовлетворены результатом соглашения и уверены, что оно будет исполнено [R17]. Угон автомобиля и последующая сделка представляют для вора в законе возможность делового сотрудничества, в которой для того, чтобы помочь решить проблему как можно более благоприятным образом, он конкурирует с правоохранительными органами. В тех случаях, когда полиция неэффективна, не вызывает доверия или вообще игнорируется по причине характера спора, воры в законе имеют определенные преимущества.

И в данном случае дело снова заключается в том, что, обеспечивая через свои криминальные связи, чтобы подобных подлежащих разрешению споров было много, в качестве стороннего лица, принимающего решения и принуждающего к их исполнению, вор в законе может создать бизнес сам. При этом какие-то другие споры могли происходить автономно от какого-то вора в законе. Такие споры, если они должны были разрешаться вором в законе, должны были неизбежно находиться вне компетенции полиции, то есть быть незаконными. Как уже говорилось ранее, в советский период существовал целый ряд связанных с частным предпринимательством видов деятельности, которые были криминализированы и нуждались в альтернативных механизмах разрешения споров. Например, в некоторых случаях, о которых сообщили респонденты, для повышения надежности перемещения товаров на большие расстояния спекулянты прибегали к помощи воров в законе [R9; R12].

Эти утверждения о связях между незаконными предпринимателями и ворами в законе во «второй экономике» подтверждаются архивными документами из Грузии. В секретной директиве Министерства внутренних дел от августа 1982 года четко говорится, что:

Те, кто поддерживает «воровские традиции» и следует им, в последнее время интегрируются с «предпринимателями» [дельцами] и расхитителями социалистической собственности, действуя как охранники и покровители. Однако сведения о таких людях не всегда можно найти в кабинетах ОБХСС [отделах по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией][33]33
  Архив Министерства внутренних дел 0152/1982/2 (директива №/год/страница). Архив, относящийся к документам Министерства внутренних дел Советской Грузии, был не упорядочен, поэтому здесь нет ссылки на обычные архивные фонды.


[Закрыть].

Эта тенденция, отмеченная Министерством внутренних дел (МВД) Грузии в 1982 году, вновь обсуждалась в секретной директиве МВД союзного уровня, присланной из Москвы в 1985 году:

Отмечены случаи сращивания преступных группировок с крупными расхитителями социалистической собственности. Те, кто называет себя «ворами в законе», действуют исходя из своего положения в криминальной среде. С целью возрождения криминальных традиций они создают общие воровские скрытые фонды («общаки»), проводят нелегальные собрания – «сходки», способствуют формированию сплоченных групп преступников[34]34
  Архив Министерства внутренних дел 0033/1985/2-3.


[Закрыть].

За это и особенно за отсутствие взаимодействия между полицией, прокуратурой, тюремной администрацией и Отделом по борьбе с экономической преступностью (ОБХСС) документ возлагает вину на МВД, заключая, что «неудовлетворительно ведется работа по выявлению и расследованию деятельности “воров в законе”, лидеров и активных участников преступных группировок в местах лишения свободы»[35]35
  Архив Министерства внутренних дел 0033/1985/4.


[Закрыть].

Позже, в 1988 году, в докладе московского ЦК, подписанном некоторыми из самых высокопоставленных чиновников страны того времени, говорится, что «лица из числа уголовного элемента оказывают дельцам покровительство и содействие… такие устойчивые преступные группы имеют, как правило, достаточно высокую степень организации, четкое разделение функций и соподчинение» [Гуров 1995: 25–26]. К этому моменту с легализацией в конце 1980-х годов Горбачевым некоторых форм частных экономических предприятий, так называемых кооперативов, существовавший в тени «второй экономики» рэкет вышел на свет. Кооперативы стали главной мишенью рэкетиров. Один из источников [Jones, Moskoff 1991: 85] утверждает, что 75 % этих новых частных предприятий в Москве подверглись рэкету[36]36
  Частично проблема заключалась в том, что милиция отказывалась защищать «капиталистов», которые, как считалось, занимались аморальной деятельностью, приносящей прибыль. Для изменения общественного отношения к рыночной деятельности потребуется больше времени [Volkov 1999].


[Закрыть]. В документах говорится об организованной преступной деятельности, имевшей место на большей части территории Советского Союза, от Москвы и Ленинграда до Средней Азии. Таким образом, не следует полагать, что в проблеме организованной преступности под влиянием воров в законе Грузия была в чем-то уникальна.

Однако отсюда следует, что если воры в законе Советского Союза действительно действовали за спиной предпринимательского слоя «второй экономики», то там, где частные предприниматели были более активны, для воров в законе также должно было быть больше возможностей, и они могли иметь больше влияния. Чем больший объем свободного предпринимательства оказывается недостаточно защищенным, тем больше возможностей появляется у независимых поставщиков защиты [Varese 1994]. Вот почему большой удельный вес грузинской «второй экономики» означает, его плодом будет повышенное количество ее защитников, воров в законе, что мы и видим. К этому пункту я еще вернусь в заключительной части.

По-видимому, у того, что после приобретения независимости в 1991 году Грузия в конечном итоге поддалась влиянию советского преступного мира, существует четкая историческая основа. Это было в значительной степени следствием постоянно усиливавшегося объединения ресурсов, обусловленного все увеличивающимся спросом на неформальные защиту и разрешение споров, число которых росло в 1980-х годах вместе со «второй экономикой» и незащищенным частным предпринимательством. Такое объединение ресурсов имело большое значение для устойчивости воров в 1990-е годы, представлявшие собой особенно бурный период грузинской истории. Им сослужил службу переход к неустойчивой рыночной экономике после 1991 года. Теперь я перехожу к положению в Грузии после распада Советского Союза. Воры в законе, отточив свое мастерство и укрепив свою репутацию в советской «второй экономике», теперь нашли совершенно новый легальный, но незащищенный рынок.