Текст книги "Версаль на двоих. Книга о галантной любви Короля-Солнца и прекрасных дамах Версаля"

Возбуждающие средства мадам де Монтеспан

Никто не обращает внимания на факт чрезвычайной важности: Монтеспан в буквальном смысле слова отравляла Людовика XIV любовными напитками, возбуждающими похоть, и это продолжалось многие годы.

Луи Бертран

10 апреля 1675 года около пяти часов вечера мадам де Монтеспан села в карету в Сен-Жермене и приказала везти себя в Версаль, где более тысячи рабочих трудились над возведением для нее замка, словно сошедшего со страниц волшебных сказок.

В двух шагах от дворца Людовика XIV фаворитка пожелала обрести собственное жилище, и архитекторы Жюль Ардуэн Мансар и Ленотр постарались ей угодить.

С удовлетворением отметив, что строительство замка приближается к концу и что будущие сады не уступят ему своим великолепием, маркиза, очарованная этим маленьким подарком короля, направилась в небольшую версальскую церковь.

Перед Пасхой ей нужен был снисходительный исповедник, и она полагала, что деревенский кюре не посмеет отказать в отпущении грехов могущественной фаворитке. Преклонив колени, она тихо назвала себя. Это произвело самый неожиданный эффект. Старый аббат грозно нахмурился.

– Как? – воскликнул он. – Вы и есть маркиза де Монтеспан, поведением которой возмущена вся Франция? Ступаите прочь, мадам, откажитесь от ваших преступных склонностей, а затем возвращайтесь, чтобы молить Господа о прощении.

Один из залов Версальского дворца

Взбешенная Франсуаза немедленно вернулась в Сен-Жермен и побежала жаловаться королю. Но в глубине души Людовик ощутил приязнь к этому исповеднику; в самом деле, монарх в течение всего поста являл признаки угрызений совести, подпав под влияние вкрадчивого красноречия проповедника Боссюэ.

Не зная, что ответить Франсуазе, нервозность которой его изрядно раздражала, он призвал проповедника, и тот, естественно, целиком и полностью одобрил поведение версальского собрата.

Мадам де Монтеспан вернулась в свои покои крайне недовольная. Едва за ней затворилась дверь, Боссюэ шепотом, от которого дрогнули стены, стал умолять короля покончить с постыдной связью. К этим просьбам тут же присоединился и Бурдалу.

– Ах, сир, – сказал он. – Скольких грешников, павших духом и отчаявшихся, могли бы вы спасти! Они стали бы говорить друг другу: «Вот человек, который погибал в разврате, подобно нам, но он обратился и смирил гордыню».

Это был чрезвычайно ловкий довод, ибо Людовик XIV в глубине души был набожен, и даже самые беспорядочные интрижки не могли отвратить его от религии. Проведя всю ночь в тяжких раздумьях, страшась, что его не допустят к исполнению пасхальных обрядов, он решил уступить священнослужителям. Бледный и расстроенный, он приказал мадам де Монтеспан покинуть двор…

* * *

Франсуаза впала в страшную ярость. Нанеся большой ущерб мебели, она призвала к себе Боссюэ и пообещала помочь ему обрести самое высокое положение в государстве, равно как и в среде церковных иерархов, если король переменит свое решение. Прелат вышел, не удостоив ее ответом.

Тогда фаворитка, внезапно попавшая в немилость, оставила Сен-Жермен и, спасаясь от насмешек, укрылась в своем парижском доме на улице Вожирар.

Двор пришел в волнение, а враги маркизы тут же принялись распевать непочтительные куплеты, в которых говорилось, что «шлюха изрядно повеселилась в Сен-Жермене, а теперь в Париже каждый из ее любовников может сыграть роль короля».

После разлуки с фавориткой Людовик XIV, причастившись перед Пасхой, обещал своему духовнику больше никогда не встречаться с мадам де Монтеспан. Казалось, он полностью покорился церкви. Однажды утром его сын, которому было четырнадцать лет, занимался под руководством Боссюэ; последний, заметив вошедшего короля, обратился к мальчику, возвысив голос:

– Избегайте соблазна удовольствия. Слабость сгубила многих великих государей!

Эта сентенция не отличалась глубиной и свидетельствовала скорее о дурном вкусе, но на короля она произвела впечатление. Взяв дофина за руку, он произнес:

– Сын мой, бойтесь пагубных увлечений и не следуйте в этом моему примеру.

Положительно, король совершенно преобразился, и добрые священники искренне радовались: они одержали великую победу.

Увы! Победа эта оказалась весьма недолговечной…

В Париже мадам де Монтеспан не сидела сложа руки. Готовая на все ради того, чтобы вернуть расположение монарха и одолеть влияние церковников, она решила, что лучшим способом будет заключить союз с дьяволом.

Ее верная подруга и сообщница Вуазен тут же ввела ее в одно из сатанинских обществ, которых тогда существовало множество. В них состояли в основном придворные, желавшие избавиться от соперников или от обременительных семейных уз. Эти красивые господа и прекрасные дамы возносили мольбы сатане на сходках, более напоминающих шабаш, – происходили подобные сборища в укромных местах и заканчивались обычно ужасающими оргиями.

Вполне понятно, что мадам де Монтеспан без всяких затруднений вступила в этот своеобразный круг.

Обратившись к опыту восьмилетней давности, она стала непременной участницей «черных месс», в ходе которых совершались чудовищные жертвоприношения. Она ложилась в обнаженном виде на алтарь, в полнолуние выходила в сад вместе с колдуньями и священниками-расстригами, дабы воззвать к помощи духов зла; наконец, постоянно посылала в Сен-Жермен любовные порошки, которые затем при посредстве подкупленных слуг подмешивались в пищу короля. Поскольку эти порошки содержали шпанскую мушку и прочие возбуждающие средства, Людовик XIV вновь стал бродить вокруг апартаментов молодых фрейлин, и многие девицы обрели, благодаря этому обстоятельству, статус женщины…

В конце концов, король безумно возжелал свою любовницу и попросил у Боссюэ разрешения поговорить с ней «по-дружески». Прелат, свято веривший королевскому слову, согласился, и встреча состоялась. Послушаем, как рассказывает об этом лукавая мадам де Кайлюс:

«Оставалось одно затруднение. Должна ли мадам де Монтеспан предстать перед королем без всякой подготовки? Следовало сделать так, чтобы они встретились заранее, иначе на людях могли бы произойти какие-нибудь неприятные неожиданности. Итак, было решено, что король зайдет к мадам де Монтеспан; но, дабы не давать ни малейшего повода для злословия, договорились, что свидание произойдет в присутствии уважаемых дам и что король ни в коем случае не должен уединяться с мадам де Монтеспан. Король зашел к ней, как и было условлено; затем он потихоньку увлек ее к окну: они довольно долго беседовали шепотом, оба плакали и говорили все то, что полагается в подобных случаях; потом они поклонились почтенным матронам и удалились в соседнюю комнату; за ними последовали мадемуазель де Блуа и граф Тулузский…»

Все завершилось благополучно для мадам Монтеспан, но она получила серьезное предупреждение. Твердо решив продолжать борьбу, она обратилась к нормандским колдунам, которые стали регулярно снабжать ее любовными напитками и возбуждающими средствами для Людовика XIV. В течение многих лет король Франции, не подозревая дурного, пребывал под воздействием наркотических препаратов, заказанных опасной истеричкой…

* * *

Зелье оказывало на короля более сильное воздействие, чем хотелось бы мадам де Монтеспан. Монарх стал испытывать ненасытную потребность в половой близости, в чем скоро пришлось убедиться многим фрейлинам.

Первой, на кого обратил внимание король, была Анна де Роган, баронесса де Субиз, восхитительная молодая женщина двадцати восьми лет, которая почтительно уступила не слишком почтительному предложению. Монарх встречался с ней в апартаментах мадам де Рошфор. Получая от этих свиданий бесконечное наслаждение, он старался действовать максимально осторожно, чтобы никто ничего не проведал, ибо красавица была замужем.

Но Людовик XIV терзался напрасно. В отличие от маркиза де Монтеспана, г-н де Субиз был хорошо воспитан и обладал покладистым характером. Сверх того, это был деловой человек. Увидев в своем бесчестье верный источник дохода, он не стал протестовать, а потребовал денег. «Гнусная сделка совершилась, – пишет Гран Картере, – и знатный негодяй, в баронскую мантию которого пролился золотой дождь, купил бывший дворец Гизов, получивший имя Субиз. Он сколотил себе миллионное состояние».

Когда кто-нибудь выражал восхищение его богатством, снисходительный муж отвечал с похвальной скромностью:

– Я здесь ни при чем, это заслуга моей жены…

Прелестная Анна Субиз была столь же алчной и ненасытной, как и ее супруг. Она облагодетельствовала всех родных: это семейство было осыпано милостями короля.

Из баронессы де Субиз фаворитка превратилась в принцессу де Субиз и сочла, что может теперь смотреть сверху вниз на мадам де Монтеспан. Это было не слишком умно с ее стороны. Маркиза, люто ревновавшая соперницу, побежала к Вуазен и раздобыла новое зелье, дабы отвратить Людовика XIV от Анны. Трудно сказать, стал ли этот порошок причиной опалы, но король внезапно оставил свою молодую любовницу и вернулся в постель Франсуазы.

Явление мадам де Субиз было столь же кратким, как блеск молнии. Все вошло в свою колею. Мадам де Монтеспан вновь обрела счастье. Как-то вечером она непринужденно положила голову на плечо друга. Похоже, этим нежным жестом она хотела сказать: «Мне хорошо, как никогда»…

Увы! продолжая пичкать короля возбуждающими средствами, она, конечно, получала в награду бурные ночи, но одновременно навлекала на себя новые неприятности. В конце 1675 года Людовик XIV, одарив своим расположением сначала мадемуазель де Грансе, а затем принцессу Марию Анну Вюртенбергскую, влюбился в камеристку Франсуазы. С тех пор, направляясь к фаворитке, король неизменно задерживался в прихожей, занимаясь вместе с мадемуазель дез Ойе не слишком пристойными забавами.

Та была слишком счастлива, чтобы держать язык за зубами. Позднее Прими Висконти напишет в своих «Мемуарах»: «Мадемуазель дез Ойе, доверенная камеристка мадам де Монтеспан, не скрывала, что король несколько раз оказывал ей внимание. Кажется, она даже хвасталась, что имела от этой связи детей. Она не отличалась красотой, но король оставался с ней, когда ее хозяйка была занята или больна. Эта дез Ойе говорила мне, что у короля было много забот и что он порой целыми часами просиживал у огня, о чем-то задумавшись и испуская тяжкие вздохи».

* * *

Мадам де Монтеспан очень быстро обнаружила, что ее опять обманывают. В ярости она поручила надежным друзьям обратиться к овернским знахарям и раздобыть у них зелье более сильное, нежели порошки Вуазен. Вскоре ей доставили таинственные флаконы с мутной жидкостью, которая затем оказалась в пище короля.

Впрочем, результаты обнадеживали: Людовик XIV, не терпевший однообразия, оставил мадемуазель дез Ойе, – и мадам де Монтеспан прониклась еще большей верой в силу любовных напитков. Она приказала приготовить другие возбуждающие средства, дабы вновь стать единственной любовницей короля, но добилась обратного.

В очередной раз монарх не смог удовлетвориться чарами фаворитки; ему понадобилась еще одна «сладостная плоть», чтобы утолить исступленное желание. Он вступил в связь с мадемуазель де Людр – изумительно красивой фрейлиной из свиты королевы. Увы! И эта женщина проявила нескромность, как явствует из записей Бюсси Рабютена: «Мадемуазель де Людр вызвала суматоху в Сен-Жер-мене и не на шутку напугала мадам де Монтеспан».

Маркиза, обуреваемая ревностью, стала изыскивать еще более сильные средства и в течение двух недель пичкала ими короля, который, надо признать, обладал могучим здоровьем, если ухитрялся переваривать препараты, содержащие в себе толченую жабу, змеиные глаза, кабаньи яички, кошачью мочу, лисий кал, артишоки и стручковый перец.

Как-то раз он зашел к Франсуазе, находясь под воздействием зелья, и подарил ей час наслаждения, о котором не в силах забыть ни одна женщина, если ей довелось пережить нечто подобное. После чего отправился к Марии-Терезии, с трудом переводя дух.

Недаром один из мемуаристов писал: «Если бы король знал, к каким средствам прибегает фаворитка, он мог бы использовать те же методы, чтобы избавиться от нее. Чары можно отвести способом, хорошо известным деревенским колдунам. Я прочел об этом в старом сборнике магических заклятий: «Если женщина приворожила мужчину, чтобы добиться его любви, а он хочет освободиться, то должен взять свою рубашку за воротник и правый рукав, а затем оросить ее собственной мочой. Тогда злые козни будут бессильны против него». Увы! король этого способа не знал…

Девять месяцев спустя, 4 мая 1677 года сияющая маркиза разрешилась от бремени дочерью, которую окрестили Франсуазой Марией Бурбонской. Впоследствии она была признана законной дочерью короля под именем мадемуазель де Блуа.

Итак, Франсуазе удалось закрепиться в прежнем качестве единственной любовницы? Вовсе нет, ибо прекрасная мадемуазель де Людр, желая сохранить свое «положение», решила сделать вид, что также забеременела от короля. Мадемуазель де Людр вела искусную игру, двор поверил, что она в тягости. Исходя из одного лишь предположения, что ее любит король, все принцессы и герцогини вставали при появлении новой фаворитки даже в присутствии королевы и садились по знаку мадемуазель де Людр, которая подражала в этом мадам де Монтеспан. Последняя же была вне себя от ярости.

Между двумя женщинами часто происходили ужасные сцены. Однажды утром король, возвращаясь с мессы, взглянул на мадемуазель де Людр и что-то мимоходом сказал ей. Когда днем эта дама пришла к мадам де Монтеспан, та чуть не задушила ее и обрушилась на нее с проклятиями.

Франсуаза уже заказала новое зелье у провансальских алхимиков. В ожидании она именовала соперницу «грязным отребьем» и рассказывала всем, что у той все тело в лишаях…

Наконец сообщники доставили ей коробку с серым порошком, и, по странному совпадению, Людовик XIV совершенно охладел к мадемуазель де Людр, которая окончила свои дни в монастыре Дочерей святой Марии в пригороде Сен-Жермен.

* * *

Однако монарх, излишне воспламенившись от провансальского препарата, вновь ускользнул от Франсуазы: по остроумному выражению мадам де Севинье, «опять запахло свежатиной в стране Quanto».

Среди фрейлин Мадам Людовик XIV разглядел восхитительную блондинку с серыми глазами. Ей было восемнадцать лет, и ее звали мадемуазель де Фонтанж.

Именно о ней аббат де Шуази сказал, что «она красива, как ангел, и глупа, как пробка».

Король немедленно ощутил сильнейшее желание. Однажды вечером, не в силах более сдерживаться, он покинул Сен-Жермен в сопровождении нескольких гвардейцев и отправился в Пале Рояль, резиденцию Мадам. Там он постучал в дверь условленным сигналом, и одна из фрейлин принцессы мадемуазель дез Адре, ставшая сообщницей влюбленных, проводила его в покои подруги. Таким образом он в первый раз овладел Фонтанж.

К несчастью, когда он на рассвете возвращался в Сен-Жермен, парижане его узнали, и вскоре мадам де Монтес-пан получила исчерпывающие сведения об этой любовной авантюре. Ярость ее не поддается описанию. Возможно, именно тогда ей и пришла в голову мысль отравить из мести как короля, так и мадемуазель де Фонтанж.

Это более чем правдоподобно. Многочисленные сообщники Вуазен обвинят ее в этом в следующем году, когда начнется следствие по делу отравителей.

Как бы то ни было, она вновь побежала к колдунье за порошком и получила ужасное зелье, которое, без всякого сомнения, должно было воздействовать скорее на внутренности, чем на сердце Людовика XIV.

Этот визит к отравительнице оказался последним. Вскоре, а именно 12 марта 1679 года, Вуазен была арестована по распоряжению Лувуа.

Через три дня мадам де Монтеспан, обезумев от страха, внезапно оставила Сен-Жермен и укрылась в Париже. Современники, не ведавшие о связях маркизы с колдуньей, неправильно истолковали это бегство и приписали его размолвке между любовниками: «Все говорят, – писал Бюс-се, – что в семействе случилась ссора из-за молодой фрейлины Мадам по имени Фонтанж. Кажется, король уже имел ее по обоюдному согласию, но надо подождать. После всей этой истории с Людр я не слишком верю в успешное продолжение новых связей…»

Спустя несколько дней Франсуаза, уверившись, что ее имя не было названо, слегка успокоилась и вернулась в Сен-Жермен. Однако по прибытии ее ожидал удар: мадемуазель де Фонтанж расположилась в апартаментах, смежных с покоями короля…

«Дело об отравителях»

Женщинам присуще большее постоянство в ненависти, нежели в любви.

Гольдош

Через несколько дней странное действо совершалось в одном из подвалов Витри. Вокруг маленького столика, на котором стояла слепленная из белого воска статуэтка короля, собралось трое человек весьма подозрительного обличья.

Это были Гибур, Ла Уссе и еще один священник. Произнеся формулу магического заклятия, они стали колоть восковую фигурку булавками, читая при этом молитвы, которые при всем желании трудно было бы назвать католическими.

Сцена эта повторялась в течение девяти дней, и во время последней сходки три колдуна подожгли восковую фигурку. Король зашатался, рухнул, оплыл и превратился в белую пластинку, которую один из троих мужчин благоговейно поместил в шкатулку.

На следующий день шкатулка уже была в руках мадам де Монтеспан. Фаворитка спрятала ее в потайном ящике шкафа.

С тех пор как Франсуаза обнаружила на своем месте мадемуазель де Фонтанж, она твердо решила умертвить короля. Сначала ей пришло в голову устранить его при помощи прошения, пропитанного сильным ядом. Трианон, сообщница Вуазен, приготовила отраву столь сильную, что Людовик XIV должен был умереть, едва прикоснувшись к бумаге. Задержка помешала исполнению этого плана: мадам де Монтеспан, зная, что Ла Рейни после ареста отравительниц удвоил бдительность и усиленно охранял короля, решила в конечном счете прибегнуть к порче, а не к яду.

Однако в отношении мадемуазель де Фонтанж ее намерения не изменились, но она предпочла использовать медленный яд, дабы создалось впечатление, что соперница зачахла от горя и тоски после кончины короля.

Совершенствование медленных ядов было целью всех колдунов той эпохи, и мадам де Монтеспан уже в течение долгого времени производила ужасающие опыты. За несколько лет до этих событий Мадлен Шаплен, одна из сообщниц, снабжавших фаворитку наркотиками, отравила по ее приказу молодого лакея. У юноши началось обильное кровотечение, и его поместили в госпиталь Шарите: добрая хозяйка приходила к нему с визитом ежедневно, дабы собственными глазами видеть, как прогрессирует болезнь…

Через двенадцать дней несчастный умер, потеряв всю кровь, и Мадлен Шаплен была крайне расстроена. В самом деле, яд, оказал слишком быстрое воздействие на организм, а потому было опасно пользоваться им при устранении видного лица. Подобное кровотечение выглядело неестественным…

Неистощимые на выдумку сообщники маркизы применили новые составы, опробовав их на слугах, родственниках и знакомых. Наконец им удалось получить отраву, убивавшую в течение многих недель, не вызывая никаких подозрений у медиков.

* * *

Пока мадам де Монтеспан подбирала смертельное вещество для мадемуазель де Фонтанж, король с ужасом читал протоколы допросов Вуазен и ее приспешников. Убедившись, что королевство, пораженное гангреной магии, кишит колдунами, он принял решение действовать с чрезвычайной строгостью и учредил специальную комиссию, призванную беспощадно и сурово карать преступления и правонарушения, совершаемые при помощи яда.

Эта комиссия, заседавшая в Арсенале, получила название Огненной палаты, поскольку суды, вершившие дела по этим страшным преступлениям, происходили в те времена в зале с черной драпировкой и при свете факелов.

Узнав о создании комиссии, мадам де Монтеспан смертельно испугалась и на какое-то время затихла, опасаясь что-либо предпринимать. Но ненависть была сильнее осторожности, и вскоре она сговорилась с двумя негодяями (их звали Руманн и Бертран), в верности которых не сомневалась.

Было условленно, что Руманн проникнет в покой мадемуазель де Фонтанж под видом торговца тканями, а Бертран будет сопровождать его в качестве слуги. Все их товары были отравлены: полотняные простыни, шелковые занавеси, перчатки и прочее было «подготовлено» в соответствии с рецептами колдунов.

В последний момент маркиза, которой, вероятно, дали знать, что Ла Рейни вышел на след ее сообщников, приказала отложить визит к герцогине.

Тогда наступил момент короткой передышки: обе фаворитки, казалось, жили в добром согласии. Мадемуазель де Фонтанж делала подарки Франсуазе, а Франсуаза перед вечерними балами собственными руками наряжала мадемуазель де Фонтанж…

Людовик XIV, не подозревая о том, какой черный ангел обитает рядом с ним, оказывал внимание обеим своим султаншам и был, казалось, наверху блаженства… «Король, – говорит Прими Висконти, – живет с обеими фаворитками, словно в законной семье. Королева принимает их, равно как и внебрачных детей, так, будто это ее священная обязанность, ибо все должно происходить по воле монарха и в соответствии с заслугами каждой. Когда они слушают мессу в Сен-Жермене, то размещаются следующим образом: мадам де Монтеспан со своими детьми на возвышении слева, прямо перед всеми остальными, а мадемуазель де Фонтанж – справа; тогда как в Версале мадам де Монтеспан стоит по одну сторону от алтаря, а мадемуазель де Фонтанж – по другую, на высоких ступенях. Они молятся, перебирая четки или держа в руках молитвенник, поднимают в экстазе глаза к небу, Точно святые. Поистине, французский двор являет собой самую прекрасную комедию в мире…»

Но за этой комедией назревала драма. Молодость и изящество мадемуазель де Фонтанж приводили в исступление маркизу, достигшую сорокалетнего рубежа и страшно растолстевшую. «Она так раздалась, – пишет все тот же Прими Висконти, – что однажды, когда она выходила из кареты, я обратил внимание, что каждая из ее ног была толщиной с меня».

Правда, галантный итальянец добавляет: «Справедливости ради должен сказать, что я очень похудел».

Тем не менее, мадам де Монтеспан разбухала на глазах, и соответственно возрастала ее ненависть.

* * *

Одно маленькое происшествие ускорило развязку. Как-то раз во время охоты мадемуазель де Фонтанж появилась в амазонке, украшенной кружевами, и элегантность ее костюма так выгодно подчеркивала изящество фигуры, что глаз нельзя было оторвать от этой изумительной красавицы. Несколько перьев, венчавших капризно уложенные волосы, оттеняли яркий цвет лица и тонкость черт. Когда ближе к вечеру поднялся небольшой ветер, она сняла капор и завязала голову лентой, так что бант оказался на лбу. Эта прическа, обязанная своим появлением скорее случаю, нежели кокетству, чрезвычайно понравилась королю, и он попросил мадемуазель де Фонтанж не менять ее. На следующий день все дамы украсили голову лентой, и эта случайная мода стала господствующей: двору принялась подражать столица, за Парижем последовала провинция, и вскоре эта прическа, получившая название «Фонтанж», проникла в сопредельные страны…

Ж.-О. Фрагонар. Качели

Мадам де Монтеспан не могла вынести, что новая фаворитка превратилась в законодательницу мод. Она вновь обратилась к своим преступным замыслам…

Внезапно, 23 января 1680 года, в городе и при дворе с величайшим изумлением узнали, что в отношении нескольких весьма видных особ принято постановление об аресте в связи с причастностью к делу об отравителях.

В полдень стали известны имена: граф де Клермон, две племянницы Мазарини – графиня де Суассон и герцогиня де Буйон, принцесса де Тент, маркиза д’Аллюн, графиня дю Рур, Мари де ла Марк, жена кавалерийского полковника де Фонте, герцогиня де ла Ферте, маркиза де Фекийер, маркиз де Терм, наконец, знаменитый полководец, ученик Великого Конде, Бутвиль Монморанси, герцог Люксембургский и маршал Франции…

Вечером разнеслась новость, что графиня де Суассон скрылась, признав тем самым свою виновность…

Скандал был оглушительным.

Парижане, которые в 1676 году с большим удовольствием наблюдали за казнью мадам де Бренвилье – также уличенной в отравительстве, – требовали послать на костер всех обвиняемых…

20 февраля колдунья Вуазен была сожжена на Гревской площади.

Но решимость мадам де Монтеспан не смогли поколебать ни суровость судей, ни гнев народа. Твердо уверовав в свои медленные яды, она приступила к устранению мадемуазель де Фонтанж.

В апреле месяце у молодой фаворитки, которая в январе родила сына, вдруг открылось кровотечение, как некогда у лакея Мадлен Шаплен. Через месяц кровотечение повторилось, и мадам де Севинье сообщила дочери, что «потеря крови была очень значительной», добавляя далее: «молодая герцогиня не встает с постели и мечется в жару. Она даже начала уже распухать, и ее красивое лицо стало чуть одутловатым»…

14 июля мадемуазель де Фонтанж, обезображенная болезнью, в полном отчаянии удалилась в аббатство Шель.

Мадам де Монтеспан, которой претило бездействие, подкупила одного из лакеев соперницы, чтобы довести до конца свое преступное намерение, и несчастная герцогиня, отравляемая медленным ядом, угасала на глазах.

Она умерла 28 июня 1681 года после агонии, длившейся одиннадцать месяцев, в возрасте двадцати двух лет. Сразу же пошли толки об убийстве, и принцесса Пфальцская отметила: «Нет сомнений, что Фонтанж была отравлена. Сама она обвинила в своей смерти Монтеспан, которая подкупила лакея, и тот погубил ее, подсыпав отраву в молоко».

Разумеется, король разделял подозрения двора. Страшась узнать, что его любовница совершила преступление, он запретил производить вскрытие усопшей.

Дальнейшее расследование дела отравительниц откроет ему глаза на многие гнусные деяния.

* * *

Однажды г-н де Ла Рейни, начальник королевской полиции, вошел в кабинет министра Лувуа. Он был мертвенно-бледен и держал в руках толстую папку.

– Читайте, – сказал он.

Министр склонился над бумагами. Через несколько минут он поднял голову и, дрожа всем телом, взглянул на Ла Рейни.

– На сей раз сомневаться не приходится. Мы должны уведомить короля.

Они переглянулись. Никогда еще им не попадал в руки столь неприятный документ.

В самом деле, бумаги, принесенные начальником полиции, содержали полную запись признаний Маргариты Вуазен, дочери сожженной колдуньи, и каждое слово этих показаний было обвинением против мадам де Монтеспан.

Лувуа с очевидной неохотой отправился к королю. Когда Людовик XIV узнал о преступлениях, коими замарала себя женщина, которую он сделал в глазах Европы подлинной королевой французского двора, женщина, подарившая ему детей, которых он признал законными, он был сражен и попросил время подумать.

Спал ли он в эту ночь? Весьма сомнительно. Ему предстояло найти выход из невероятно тяжелой ситуации. Если бы враги Франции узнали, что он связал свою жизнь с преступницей, с отравительницей, с колдуньей, навсегда исчез бы величественный ореол, ослепивший Европу… Нужно было любой ценой замять скандал, нужно было уничтожить компрометирующие бумаги.

На следующий день он приостановил заседание Огненной палаты. Затем приказал г-ну де Ла Рейни перенести к себе и спрятать в надежном месте все документы, где фигурировало имя маркизы.

Отведя, таким образом, самую непосредственную угрозу, король приказал продолжить в строжайшей тайне расследование: он пожелал, чтобы была допрошена особа, часто поминаемая в показаниях Маргариты Вуазен. Речь шла о фрейлине фаворитки – той самой мадемуазель дез Ойе, которая стала его любовницей в момент, когда он находился под сильнейшим воздействием возбуждающих средств.

Сообщники Вуазен утверждали, что она много раз приходила к колдунье за зельем.

На допросе молодая женщина категорически отвергла все обвинения. «Мадемуазель дез Ойе, – писал Лувуа, обращаясь к Ла Рейни, – с невероятной твердостью заявляет, что не знает никого из тех, кто назвал ее, и, чтобы уверить меня в своей невинности, требует очной ставки с теми, кто дал против нее показания. Она клянется своей жизнью, что ни один из них не угадает, кто она».

Очные ставки состоялись в Венсенском замке, и все обвиняемые подтвердили свои показания в присутствии мадемуазель дез Ойе.

На сей раз король был не просто сражен – он был убит. Преступницей, заслуживающей казни на костре, оказалась не только мадам де Монтеспан, но и мадемуазель дез Ойе – женщина, подарившая ему дочь.

Две отравительницы среди любовниц – это было уж слишком. Призвав к себе Ла Рейни, король приказал сделать так, чтобы уличающие показания не попали в руки судей.

Между тем признания Франсуазы Филастр имели чрезвычайно важное значение для процесса отравителей. Ла Рейни понимал это. На какое-то мгновение он заколебался, но затем ему пришла в голову мысль, как избежать непоправимого ущерба для своего короля и одновременно расчистить дорогу правосудию.

Через несколько дней Государственный совет издал по его просьбе указ, которым предписывалось представить суду протокол допроса Франсуазы Филастр, за исключением некоторых отрывков, «поскольку Его величество, исходя из высших соображений, касающихся блага государства, не желает, чтобы рассмотрению палаты подлежали некоторые факты, не имеющие прямого отношения к процессу, производимому названной палатой».

Успокоившись на сей счет, Людовик XIV приказал возобновить заседания Огненной палаты, которая приговорила нескольких человек – среди них и Филастр – к сожжению на костре. Однако перед судом не предстали обвиняемые, которые дали показания против мадам де Монтеспан. Они были отправлены в различные крепости, расположенные в Юра или Франш Конте, где им и суждено было окончить свои дни.

Лувуа счел нелишним принять дополнительные меры предосторожности:

«Все это люди весьма предприимчивые, – извещал он коменданта Шовлена, – и содержать их нужно в чрезвычайной строгости. Особое внимание следует обратить, чтобы никто не слышал тех глупостей, которые они могут выкрикивать, поскольку им часто случалось говорить о мадам де Монтеспан разные вещи, не имеющие под собой никаких оснований».

21 июля 1682 года Огненная палата была объявлена распущенной. Она послала на костер тридцать шесть человек. Но одна из главнейших преступниц оставалась на свободе.

Только после вскрытия архивов Бастилии в XIX веке частично прояснилась роль мадам де Монтеспан в деле отравителей. Увы, только частично! Ибо в 1709 году, через месяц после смерти Ла Рейни, Людовик XIV собственноручно сжег бумаги начальника королевской полиции…

* * *

Хотя королю приходилось вести себя с маркизой так, словно ему ничего не было известно, он все-таки не мог по прежнему разыгрывать влюбленного.

Такое нагромождение пороков внушало ему отвращение. Незаметно удаляясь от этой женщины с черной душой, которая собиралась убить его, он вновь обратился к религии и вернулся к Марии-Терезии.