Текст книги "Версаль на двоих. Книга о галантной любви Короля-Солнца и прекрасных дамах Версаля"

Между тем при самом начале своей связи любовники договорились, что если им доведется поссориться, то ни один из них не ляжет спать, не написав письма и не сделав попытки к примирению.

Поэтому Луиза с нетерпением ждала вестника, который постучится к ней в дверь. Так прошла ночь. На рассвете ей пришлось признать очевидное: король не простил обиды. Тогда, придя в полное отчаяние, она решилась на необыкновенный поступок. Завернувшись в старый плащ, она покинула Тюильри и побежала в монастырь Шайо.

Увидев ее расстроенное лицо и распущенные волосы, настоятельница догадалась, что речь идет о какой-то сердечной драме, и попросила остаться пока в прихожей. Луиза, сломленная бессонной ночью, улеглась на полу и принялась тихонько плакать…

* * *

Несколько часов спустя Людовик XIV принимал в Лувре Кристобаля Гавириа, испанского посла. О бегстве Луизы король не подозревал. В зале толпилось множество придворных. Внезапно из одной группы послышались какие-то невнятные восклицания, а затем раздался громкий голос герцога де Сент-Эньяна:

– Как? Лавальер у монахинь?

В этот момент король, расслышавший только имя, повернулся в сильном волнении и спросил:

– Что такое с Лавальер?

Герцог объяснил ему, что фаворитка укрылась в монастыре Шайо. К счастью, с послом уже успели проститься; ибо эта новость привела короля в такое смятение, что он мог бы забыть о приличиях. Приказав подать карету, он не стал дожидаться и вскочил на лошадь. Королева, присутствовавшая при этом, сказала, что он совершенно не владеет собой.

– Ах, мадам! – воскликнул он, разъяренный, словно молодой лев. – Пусть я не владею собой, но сумею владеть теми, кто бросает мне вызов.

С этими словами он вонзил шпоры и помчался галопом в Шайо. Приезд его всполошил весь монастырь. Одним прыжком он оказался в прихожей и обнаружил Луизу, по-прежнему распростертую на полу. Он с нежностью поднял ее.

– Ах, – произнес он, обливаясь слезами, – вы совсем не думаете о тех, кто вас любит!

Она хотела ответить, но рыдания помешали ей. Король стал умолять ее покинуть монастырь. Она долго отказывалась, ссылаясь на дурное обращение с ней со стороны Мадам. Наконец она согласилась уйти вместе c королем. Монашенки, толпившиеся у порога, дружно достали носовые платки.

– Клянусь честью, – тихонько сказал Роклор, сопровождавший короля, – на эти заплаканные лица невозможно смотреть без смеха…

Осторожные друзья посоветовали ему замолчать.

Людовик привез Луизу в Тюильри в своей карете и прилюдно ее поцеловал, так что все свидетели этой сцены пришли в изумление… Они были детьми великого века и утеряли молодецкую удаль своих отцов: их приводило в ужас то, над чем хохотали бы сорок лет назад, во времена короля-повесы Генриха IV.

Дойдя до покоев Мадам, Людовик XIV стал подниматься очень медленно, не желая показать, что плакал. Затем он начал просить за Луизу и добился – не без труда – согласия Генриетты оставить ее при себе… Величайший король Европы превратился в униженного ходатая, озабоченного только тем, чтобы мадемуазель де Лавальер не проливала больше слез.

Вечером Людовик посетил Луизу и преподнес ей «меру вкусного овса». Увы! Чем большее она получала наслаждение, тем сильнее мучилась угрызениями совести. И томные вздохи смешивались с искренними сетованиями…

На следующий день весь Париж с жаром обсуждал приключение в Шайо. Поведение короля шокировало многих. По общему мнению, Его величеством были явлены непростительное пренебрежение по отношению к королеве и крайнее легкомыслие в тот момент, когда в Париже находился испанский посол.

Два дня спустя на кафедру королевской часовни поднялся аббат, недавно прибывший из Меца, и обратился к монарху с невероятным по смелости увещеванием. Гневно возвысив голос «против ложных любезностей и трепетных желаний, получивших название пороков честного человека», он в заключение произнес:

– Вот где божественное слово должно обрести спасительную ярость: да сокрушатся им все идолы, да опрокинутся все алтари, на коих приносятся жертвы обожаемому созданию.

Мадемуазель де Лавальер вздрогнула, а Мария насторожилась…

Мадам де Монтеспан служит «черную мессу», чтобы завоевать Людовика XIV

Женщины считают невинными самые дерзновенные свои поступки.

Жозеф Жубер

Только поэтам свойственно восторгаться свежим дуновением весны. На самом деле с ее приходом воспламеняются те органы человеческого тела, о которых из соображений приличия лучше не упоминать. Вот и Олимпия Манчини, ставшая графиней де Суассон, в апреле 1662 года почувствовала себя внезапно так, словно села на раскаленные головешки: она испускала вздохи, больше походившие на стоны, раздувала ноздри и подгибала колени, содрогаясь всем телом. Вскоре этот внутренний жар лишь ему ведомыми путями достиг сердца, где и обрел благородное наименование любви.

Олимпия вновь ощутила непреодолимое влечение к королю и исполнилась ревности к фаворитке. Графиня де Суассон не любила мадемуазель де Лавальер, полагая, что та похитила у нее расположение короля. Три страсти терзают души людей – честолюбие, любовь, зависть; и ими была потрясена эта душа.

Олимпия тут же стала строить планы, как разлучить Людовика XIV и Луизу. Чтобы отправить последнюю и изгнание, достаточно было вызвать скандал, уведомив королеву об измене мужа. В союзники она избрала своего любовника маркиза де Варда и графа де Гиша, нежного друга Мадам. Оба отличались коварством и злобностью. Им пришло в голову написать письмо по-испански и отправить его королеве в конверте, пришедшем из Мадрида. С помощью подкупленного слуги они раздобыли такой конверт в корзинке королевы.

Однажды утром донья Молина, первая камеристка Марии-Терезии, получила пакет, надписанный рукой королевы Испании. Однако пакет был небрежно запечатан, и это внушило ей некоторые подозрения. Она сорвала печать и прочла письмо. Сразу же догадавшись, что дело нечисто, она в смятении побежала к Анне Австрийской, которая посоветовала ей отнести послание королю, не уведомляя об этом королеву.

Она так и поступила, и Людовик XIV впал в ярость, читая письмо, изобличающее его любовную связь, ибо не мог поверить, что кто-либо из подданных осмелился вмешаться в то, что он считал своим личным делом.

Решив немедленно найти и покарать виновных, король обратился за помощью к маркизу де Барду – человеку большого ума, которому вполне доверял. Именно ему было поручено выследить авторов письма. Дознание, однако, не принесло результатов…

Потерпев неудачу, Олимпия не признала свое поражение. Она посетила ворожею, которая приготовила ей весьма сложное снадобье и научила магическим заклятьям. Ничего не помогало. Тогда она решила устранить Луизу, подсунув королю другую любовницу – мадемуазель де ла Мот-Уданкур.

Король едва не угодил в расставленные сети. Он несколько раз встречался с приятной молодой особой, которая была должным образом подготовлена графиней де Суассон и вследствие этого пылала страстью. Не желая огорчать ее – всем известно, как безукоризненно вежлив был Людовик XIV по отношению ко всем женщинам, даже самого низкого положения, – король исполнил просимое, а затем, поклонившись, возвратился к себе.

Дальше этого дело не пошло.

Олимпия, потерпев вторую неудачу, заболела желтухой.

Версальский дворец

Раздосадованная мадемуазель де ла Мот Уданкур предприняла попытку еще раз завлечь мимолетного любовника. Но король не мог позволить себе две связи одновременно: он был слишком занят – он строил Версаль.

Вот уже несколько месяцев он старался с помощью архитекторов Лебрена и Ленотра возвести самый красивый дворец в мире. Для молодого короля двадцати четырех лет от роду это было упоительным занятием, которое поглощало все его время.

Когда же ему случалось отодвинуть в сторону чертежи, загромождавшие письменный стол, он принимался писать нежное письмо Луизе. Однажды он даже написал ей изысканное двустишие на бубновой двойке в ходе карточной партии. А мадемуазель де Лавальер с присущим ей остроумием ответила настоящей маленькой поэмой, где просила писать ей на двойке червей, ибо это более нежная масть.

Когда же король возвращался в Париж, он немедленно бросался к Луизе, и оба любовника испытывали тогда такую радость, что напрочь забывали об осторожности.

Результат не заставил себя ждать: однажды вечером фаворитка в слезах объявила королю, что ждет ребенка. Людовик XIV, придя в восторг, отбросил прочь привычную сдержанность: отныне он стал прогуливаться по Лувру вместе со своей подругой, чего раньше не делал никогда.

* * *

Королева, которую Анна Австрийская всеми силами стремилась оградить от внешнего мира, казалось, по-прежнему ничего не замечала. Закрывшись в своих покоях, она днями напролет болтала с доньей Молиной и другими приближенными, и те содрогались при мысли, что она узнает о постигшем ее несчастье. Но как-то вечером, когда дверь в комнату оказалась приоткрытой, королева увидела проходившую мимо мадемуазель де Лавальер и тут же подозвала мадам де Мотвиль, сказав ей:

– Esta Donzella con la arracadas de diamantes es esta que el Rei quiere. (Вот эту девушку, у которой бриллиантовые серьги, любит король.)

Сверкнувшая молния не так ошеломила бы присутствующих, как эти безмятежные слова. Все переглядывались, не смея ничего ответить. Наконец мадам де Мотвиль нарушила молчание: «Я пыталась убедить ее, – рассказывает она, – что мужьям приходится изображать неверность, ибо того требует мода».

Объяснение было не самым лучшим, и королеву оно не удовлетворило. Она внезапно опечалилась, отчего нос ее стал казаться еще длиннее, и все поняли, что ей известно больше, нежели предполагалось.

Прошло несколько месяцев. Людовик XIV отправился воевать с герцогом Лотарингским и вернулся 15 октября 1663 года, покрыв себя славой и во главе победоносной армии. Луиза ждала его с нетерпением. Она уже не могла скрывать свою беременность.

Король, слегка раздраженный этим, призвал к себе Кольбера и поручил ему отыскать неприметное жилище для любовницы. Министр нашел небольшой двухэтажный домик недалеко от Пале Рояля, и фаворитка без сожалений рассталась с мансардой, которую занимала в качестве фрейлины Мадам. Едва она перебралась на новое место, как у нее уже появились слуги – благодаря Кольберу, который не упускал из виду ничего. Послушаем его самого: «Чтобы ухаживать за ребенком при полном сохранении тайны, как и было приказано королем, я нанял некоего Бошана с женой. Они прежде находились в услужении в моей семье и проживали на улице Урс. Я объявил им, что один из моих братьев сделал ребенка даме, занимающей видное положение в обществе, и что ради спасения чести их обоих я вынужден позаботиться о новорожденном, а потому доверяю его их попечению, на что они с радостью согласились».

Министр нашел также акушера, умевшего держать язык за зубами, по имени Буше. Все было приготовлено, и оставалось только ждать.

19 декабря в четыре часа утра Кольбер получил от акушера следующую записку: «У нас мальчик, сильный и здоровый. Мать и дитя чувствуют себя хорошо. Слава Богу. Жду распоряжений».

Распоряжения оказались жестокими для Луизы. Матери было позволено провести с сыном только три часа. В шесть часов, еще до наступления рассвета, как и было условленно заранее, Буше забрал ребенка, пронес его через Пале Рояль и согласно полученным инструкциям передал Бошану с женой, которые ждали на углу, прямо напротив Буйонского дворца. В тот же день новорожденного отнесли в Сан Ле: по тайному приказу короля он был записан как Шарль, сын г-на де Ленкура и мадемуазель Элизабет де Бе.

Луиза, испытывая невыразимые муки, решила спрятаться в своем убежище и не покидать его. Но горничная вскоре сообщила ей, какие слухи ходят по Парижу. Люди начали шептаться, что у короля родился незаконный ребенок. Итак, нужно было обязательно показаться на публике…

24 декабря, мертвенно-бледная, едва держась на ногах, она отстояла полуночную мессу в часовне Кенз Вен. Придворные смотрели на нее с ироническими улыбками. Понимая, что никого не удалось обмануть, она в слезах вернулась к себе…

Всю зиму Луиза пряталась в своем доме, не принимая никого, кроме короля, очень огорченного этим затворничеством. Весной он привез ее в Версаль, который был почти достроен. Теперь она занимала положение официально признанной фаворитки, и куртизаны всячески заискивали перед ней.

Но и подобного триумфа Людовику XIV было недостаточно. В апреле 1664 года он решил устроить в честь Луизы празднество еще не виданной красоты и поручил графу де Сент-Эньяну озаботиться организацией увеселений, чтобы зрители могли увидеть музыкальные и театральные представления, балет и феерию, а также фейерверк. Молодой граф, избрав темой пребывание Роже на острове волшебницы Альсины, поставил необыкновенный спектакль, получивший название «Забавы волшебного острова». В подготовке торжеств, оставивших по себе незабываемую память, принимали участие Мольер, Люлли, Бенсерад. Король, любивший танцевать, исполнял роль Роже. Он появился в серебряном панцире и золотом плаще с алмазными фестонами. На голове его сверкал шлем, увенчанный длинными перьями огненно-красного цвета.

Луиза, увидев его в таком наряде, зарделась и смутилась. Праздник был посвящен ей; король ради нее танцевал главную партию в роскошном балете; величайшие творцы эпохи трудились, чтобы заслужить ее одобрение. Наконец, 13 мая, словно бы венчая эти удивительные дни, на сцене предстал один из шедевров французского театра: это был «Тартюф» Мольера, поставленный в ее честь…

Версальский дворец. Будуар

Но она не умела быть счастливой и потому плакала. Но она плакала бы еще горше, если бы знала, что носит под сердцем второго маленького бастарда, зачатого в предыдущем месяце.

Ребенок этот родился под покровом глубочайшей тайны 7 января 1665 года и был окрещен как Филипп, «сын Франсуа Дерси, буржуа, и Маргариты Бернар, его супруги». Кольбер, которому по-прежнему приходилось заниматься обустройством младенцев, вверил его попечению надежных людей.

* * *

Двор не воспел в сатирических куплетах рождение второго сына Луизы только потому, что внимание его было поглощено грандиозным скандалом: совсем недавно обнаружилось, что группа молодых людей, входивших в число ближайших друзей Месье, образовала весьма любопытное общество, назвав его орденом тамплиеров. Они ставили своей целью объединить всех приверженцев Содома.

Великими магистрами этого ордена были герцог де Грамон, шевалье де Тийаде и маркиз де Биран. Под камзолом они носили позолоченный серебряный крест, на котором был изображен мужчина, попирающий ногами женщину по примеру креста святого Михаила, где этот святой попирает ногами демона.

Собрания происходили в удаленном загородном доме и заканчивались каждый раз отвратительной оргией.

Устав этой секты стал известен двору и поверг в изумление самых искушенных, много повидавших людей. Вот его статьи.

1. Перед вступлением в орден неофиты должны подвергаться осмотру, дабы великие магистры могли убедиться, что все части их тела здоровы и способны вынести истязание.

2. Они должны дать обет послушания и целомудрия по отношению к женщинам; замеченный в нарушении изгоняется из братства навсегда и не может в него вернуться ни под каким предлогом.

3. Каждый включается в орден на равных правах с остальными, что не исключает подчинения строгостям испытательного срока, который длится до тех пор, пока подбородок не зарастет волосом.

4. Если один из братьев вознамерится вступить в брак, он должен поклясться, что делает это только для улучшения своего имущественного положения, или по настоянию родных, или по необходимости оставить наследника. Одновременно он должен обещать, что не будет любить свою жену, что будет спать с ней лишь до того момента, как означенный наследник появится; но и в последнем случае он должен просить на это разрешения, которое предоставляется только на один день в неделю.

5. Отцы будут разделены на четыре класса, дабы каждый Великий приор имел столько же, сколько остальные. Что до тех, кто вступает в орден, четыре Великих приора будут иметь их по очереди, дабы не возникла между ними ревность, которая может нанести ущерб их единству.

6. Члены ордена должны оповещать друг друга обо всем, что происходит, в частности затем, чтобы вакантная должность доставалась по заслугам, каковые и будут определяться в соответствии с рвением.

7. Посторонним людям не дозволяется открывать тайны ордена и рассказывать им о празднествах; кто совершит это, будет лишен к ним доступа на неделю и даже на больший срок, если стоящий над ним Великий магистр сочтет нужным.

8. Однако дозволяется откровенно говорить с теми, кого намереваются вовлечь в орден, но делать это должно с осторожностью, пока не будет полной уверенности, что предложение будет принято.

9. Те, кто сумеет провести братьев в монастырь, в течение двух дней будут пользоваться теми же правами, что и великие магистры; разумеется, они и в этом случае обязаны пропустить великих магистров впереди себя и довольствоваться тем, что останется после их насыщения.

Этот устав наделал много шума. Кроме того, вскоре стало известно, что члены братства, заманив к себе вечером куртизанку, привязали ее обнаженной к постели и засунули осветительную ракету в известное место. После многих отвратительных шуток и издевательств один из великих магистров поджег фитиль, и все страшно веселились, видя, как фейерверк появляется из «овчинки» мадемуазель.

Несчастная, получившая ужасные ожоги, на следующий день пришла с жалобой в полицию; королю немедленно дали об этом знать, и он предпринял самые энергичные меры, дабы уничтожить гнусное сообщество.

* * *

В начале года все умы были поглощены этой историей, за которой Луиза следила с замирающим сердцем. Подобные мерзости превосходили ее воображение, и королю приходилось почти каждый вечер успокаивать ее.

В конце концов это стало ему надоедать, и он начал подумывать о менее наивной любовнице. Именно тогда он обратил внимание на принцессу Монако. Она была молода, обаятельна, остроумна и необыкновенно привлекательна; но в глазах короля самым большим ее достоинством было то, что она делила ложе с Лозеном, прославленным обольстителем, и, стало быть, должна была обрести богатый опыт.

Людовик XIV принялся усердно ухаживать за принцессой, которая с радостью позволила соблазнить себя.

Вскоре Лозен узнал о постигшей его неприятности. Оскорбившись, он сыграл с монархом довольно скверную шутку.

Узнав, что король назначил свидание принцессе, он загодя отправился к королевским апартаментам и спрятался в шкафу, стоящем в коридоре. Король, вернувшись к себе, оставил снаружи ключ для своей красавицы. Одним прыжком Лозен оказался у дверей, запер их, а ключ положил в карман. В коридоре уже слышались шаги. Он быстро юркнул в шкаф и увидел принцессу де Монако, которую сопровождал Бонтан, камердинер короля. Не обнаружив ключа, тот постучал.

– Кто там? – спросил монарх, стоявший за дверью.

– Это я, – ответила мадам де Монако.

Людовик XIV хотел отворить дверь. Она не поддавалась. Тогда он стал трясти замок. Все было тщетно. Жалобные стенания и вздохи – и обоим любовникам пришлось смириться с мыслью, что сегодня им предстоит лечь раздельно. Лозен же, сидя в шкафу, радовался.

Однако мадам де Монако, заподозрив неладное, поделилась сомнениями с королем. В отместку тот приказал Лозену отправиться с инспекцией на полгода в Беарнский полк. Лозен отказался. Через несколько дней его препроводили в Бастилию, где он и просидел шесть месяцев.

Через три недели король расстался с принцессой Монако, поскольку нашел ее живость несколько утомительной для себя, и вновь вернулся к мадемуазель де Лавальер…

* * *

В конце лета королева мать неожиданно почувствовала себя очень плохо. Врачи, обнаружив рак груди, сделали операцию, отчего состояние ее значительно ухудшилось. Однако до зимы она протянула, более всего сокрушаясь из-за отвратительного запаха, стоявшего в комнате.

– Господь наказывает меня этим, потому что я слишком любила красоту моего тела, – говорила она.

20 января 1666 года Анна Австрийская испустила последний вздох.

Вместе с ней исчезла последняя преграда, хоть немного удерживавшая короля в рамках приличия. Вскоре в этом убедились все. Через неделю мадемуазель де Лавальер стояла рядом с Марией Терезией во время мессы…

Именно тогда постаралась привлечь внимание короля одна молодая фрейлина королевы, которая поняла, что обстоятельства складываются для нее благоприятно. Она была красива, коварна и остра на язык. Звали ее Франсуаза Атенаис де Мортемар: уже два года она была замужем за маркизом де Монтеспаном, но при этом не отличалась безупречной супружеской верностью.

Ее легко представить себе по портрету, оставленному нам современниками: «У нее были белокурые волосы, большие глаза цвета лазури, красивый орлиный нос, маленький рот с алыми губами, очень красивые зубы; одним словом, в этом лице не было изъянов. Что до ее сложения, то она была среднего роста и очень стройная».

Помимо этого, мадам де Монтеспан отличалась живым воображением и забавлялась странными играми. Герцог де Ноай говорит, что «она запрягала шесть мышей в маленькую золоченую карету и позволяла им кусать свои прелестные руки». Ей также нравилось выращивать поросят и козочек в своих роскошных версальских апартаментах.

Людовик XIV вскоре подпал под ее чары. Не бросая Луизу, которая вновь была беременна, он стал порхать вокруг Атенаис.

Скромная фаворитка быстро поняла, что отныне не только она интересует короля. Как всегда незаметно разрешившись от бремени, она затаилась в своем особнячке и приготовилась втихомолку страдать.

Но Король-Солнце не любил потаенных сцен. Этому театральному любовнику нужно было, чтобы все происходило на глазах у зрителей. Поэтому он устроил празднества в Сен-Жермене под названием «Балет муз», где Луиза и мадам де Монтеспан получили совершенно одинаковые роли, дабы всем стало ясно, что обе на равных правах будут делить его ложе.

Это была шутка довольно дурного тона, однако двор веселился от души, чему немало способствовала и Мария; пребывая в полном неведении, она аплодировала гораздо громче, чем все прочие.

Людовик XIV в костюме пастушка исполнил изящный сольный номер, а затем приблизился к мадемуазель де Лавальер и, глядя ей прямо в глаза, с изумительной бесцеремонностью прочел стихотворение, написанное Бенсерадом специально для этого случая:

 
Вас не хочу гневить, но лишь предупреждаю,
Что прежних чувств к вам больше не питаю,
И на прощание открыто вам скажу я,
Что не свободен, ибо полюбил другую.
 

Мадам де Монтеспан

Повернувшись на каблуках, он покинул Луизу, раздавленную горем и стыдом. Угадывая иронические улыбки публики, несчастная продолжала танцевать до самого конца спектакля. Но едва только ей представилась возможность ускользнуть, она бросилась к себе, упала на постель и стала горько рыдать, как всегда делала в подобных обстоятельствах…

* * *

Любовные приключения не мешали королю заниматься своими прямыми обязанностями. В течение двух лет он от имени жены предъявлял претензии на наследство Филиппа IV, умершего в 1665 году. Испанский король оставил только одного сына от второго брака – четырехлетнего Карла II. Между тем Мария-Терезия родилась от первой жены: по законам же Нидерландов отцовское достояние принадлежало или отходило к отпрыскам первого союза. В силу этого Людовик XIV считал себя обязанным защищать права жены.

Испания, естественно, отказалась удовлетворить эти требования, поэтому король стал готовиться к войне. Пока Лувуа собирал войска, он заключил союз с немецкими князьями и уверился в том, что Англия будет соблюдать нейтралитет. Обеспечив себе дипломатическое прикрытие, он решил лично проинспектировать войска и, зная, как возбуждают дам маневры и парады, пригласил королеву с соответствующей свитой.

Был воздвигнут роскошный воинский лагерь. «Я увидела громадную равнину, на которой симметрично располагалось множество палаток, – пишет мадам Шатрье, состоявшая на службе при семействе Конде. – Шатер короля, в котором я побывала, имел три залы и одну спальную комнату с двумя кабинками, причем все они блистали золотом. На подушках китайского атласа восседали прекрасные амазонки: они могли бы скорее привлечь врагов, нежели нагнать на них страху. В этот эскадрон, возглавляемый Его величеством, входили Мадам, мадемуазель де Лавальер, мадам де Монтеспан, мадам де Ровр и принцесса д’Аркур. Дневную жару они пережидали в палатке, и туда же им подавался обед; ели они отнюдь не по-походному, и сервировка была великолепной. По вечерам они катались на лошадях месте с его величеством: войска брали на караул, раздавались мушкетные выстрелы, никому не причинявшие вреда».

Впрочем, дамы интересовались не только военными приготовлениями. Они сплетничали и судачили. Король намекнул, что кое-кому будет оказана честь увидеть настоящее сражение, и им не терпелось узнать, кто же отправится на театр военных действий. Мадемуазель де Лавальер или же мадам де Монтеспан?

Обе женщины пребывали в сильной тревоге. Но если Луиза только вздыхала, запершись в своей комнате в ожидании решения повелителя, то Франсуаза Атенаис воззвала к самым страшным силам, дабы устранить соперницу и привязать к себе короля.

В самом деле, благородная маркиза регулярно навещала некую Катрин Монвуазен (которую именовали попросту Вуазен), чьи таланты ворожеи и колдуньи начали привлекать всеобщее внимание.

Это была маленькая брюнетка лет примерно тридцати, с самой заурядной внешностью, но с пугающим взором. Она обитала в лачуге, около которой находился сад, служивший ей кладбищем, ибо она, как говорили, «помогала малышам появиться на свет, но чаще – перейти в мир иной». В глубине сада она соорудила нечто вроде грота, где была устроена печь. Там она и занималась приготовлением своих адских снадобий, сжигая человеческие кости и вываривая жаб.

Вот эту достойную особу и навещала иногда Франсуаза, чтобы раздобыть приворотное зелье для обольщения Людовика. В 1666 году она даже согласилась принять участие в «черной мессе», которую отслужил в часовне замка Вильбуссен около Монлери аббат Гибур, погубивший душу священник, приятель Катрин Вуазен.

Закрыв лицо вуалью, она легла обнаженной на алтарь с зажженными свечами, и Гибур поставил ей на живот чашу, обернутую салфеткой. Литургическое действо было совершено по всем правилам – только по завершении его аббат прикоснулся губами не к алтарю, а к подрагивающему телу прекрасной маркизы.

Освящение завершилось ужасной сценой. В большинстве случаев подручные Вуазен довольствовались недоношенными младенцами, однако в эту ночь все было сделано по высшему разряду. Гибур зарезал живого ребенка: он его купил за одно экю, сказав несчастной матери, доведенной до отчаяния голодом, что намеревается отдать его женщине, у которой «соски болят от обилия молока».

Прочитав нараспев символ веры, священник приступил к заклятию:

– Астарот, Асмодей, князь дружбы и любви, молю тебя принять в жертву этого младенца и исполнить в благодарность то, о чем прошу. Молю вас, духи, чьи имена записаны на этом свитке, содействовать желаниям и намерениям особы, ради которой была отслужена месса.

Мадам де Монтеспан, по-прежнему лежа на алтаре, выразила свою волю в следующих словах:

– Хочу обрести любовь короля и получать от него все, что попрошу для себя или своих близких, чтобы слуги мои и приближенные были ему приятны, чтобы он отринул и не смотрел больше на Лавальер.

Затем Гибур перерезал ребенку горло ножом, и кровь его стекла в чашу. Подручные же вырвали сердце и внутренности маленького страдальца, дабы совершить еще одно жертвоприношение, сжигая их на медленном огне и растирая в золу, предназначенную для Людовика Бурбонского.

Разумеется, накануне отъезда Людовика XIV мадам де Монтеспан решила прибегнуть к помощи магии и поспешила к колдунье из квартала Бон Нувель. На этот раз Вуазен посоветовала ей повидаться с аббатом Мариетом и чародеем Лесажем.

Через несколько дней очаровательная маркиза, которой вовсе не нужно было прибегать к подобным средствам, чтобы обольстить короля, отправилась на улицу Танри, в грязную лачугу, где колдуны установили свой алтарь. Были зажжены свечи; Лесаж воззвал к силам ада, а затем Мариет в священническом облачении произнес богохульственные заклятья перед дароносицей, в которую положили сердце голубя. Наконец, возложив Евангелие на голову коленопреклоненной мадам де Монтеспан, он прочел из него отрывок «в сатанинском духе». Когда церемония завершилась, Франсуаза добавила от себя:

– Желаю, чтобы любовь короля ко мне не иссякала, чтобы королева стала бесплодной, чтобы король покинул ложе ее и стол ради меня. Пусть меня почитают и любят знатные сеньоры, дабы я принимала участие в королевском совете и знала все, что там происходит. Пусть любовь короля ко мне удвоится, пусть оставит он мадемуазель де Лавальер и отринет королеву, чтобы я могла выйти замуж за короля.

Любопытно, что всего за один год дурные молитвы маркизы претерпели существенное изменение. Теперь она хотела не просто быть фавориткой короля, но вступить на престол…

* * *

После этой необычной мессы Франсуаза вернулась к себе, уверенная в победе. Однако следующий день принес ей большое разочарование. В самом деле, 14 мая около полудня разнеслась удивительная новость. Стало известно, что король только что даровал титул герцогини мадемуазель де Лавальер и признал своей дочерью третьего ее ребенка – маленькую Марию-Анну (два первых сына умерли в младенчестве).

Мертвенно-бледная мадам де Монтеспан поспешила к королеве, чтобы узнать подробности. Мария рыдала. Вокруг нее придворные шепотом обсуждали жалованную грамоту, уже утвержденную парламентом. Изумлению не было предела. Говорили, что подобного бесстыдства не случалось со времен Генриха IV.

Франсуаза вскоре узнала полный текст грамоты. Вот он:

«Людовик, милостью Божией король Франции и Наварры, обращается к вам с приветом.

Поскольку милости короля являются внешним признаком заслуг тех, на кого обращены, и служат к вящему прославлению подданных, ими отмеченных, мы сочли, что не можем яснее выразить благоволение дорогой нашему сердцу и преданной нам всей душой Луизе де Лавальер, как даровав ей высшие титулы отличия, ибо уже несколько лет испытываем к ней чувство совершенно особенной привязанности, порожденное редким совершенством ее натуры. И хотя скромность ее часто противилась нашему желанию поднять ее на высоту, соответствующую нашему к ней уважению и ее добрым качествам, привязанность наша к ней и чувство справедливости не позволяют больше медлить с изъявлением нашей признательности за хорошо известные нам ее заслуги, равно как и скрывать, вопреки требованиям природы, нашу нежность к внебрачной дочери Марии-Анне, отмеченной нашей милостью в лице ее матери. Мы даруем ей земли Вожур в Турени и баронство Сен Кристоф в Анжу; оба ленных владения обладают значительным количеством вассальных земель и приносят немалый доход…»