Текст книги "Жизнь. Новеллы"

Когда Мопассан переслал свою рукопись «Пышка» Флоберу, последний пришел от нее в восторг и тотчас же написал ученику: «Спешу сказать вам, что считаю “Пышку” шедевром. Да, молодой человек! Ни более ни менее вещь написана мастерски. Оригинально задумана, хорошо прочувствована, превосходна по стилю. Пейзаж и лица живут, психология глубока. Короче говоря, я в восторге; два-три раза я смеялся вслух… Эта сказочка долго не умрет, будьте уверены!..»

Успех рассказа имел решающее значение для Мопассана. Он бросил службу и всецело отдался литературе.

В итоге следует отметить, что в 70-е гг. XIX в. Мопассан находился под несомненным влиянием Флобера. Картина этой поддержки, этой общей борьбы за успех, этой глубокой и требовательной привязанности есть, без сомнения, лучшее и драгоценнейшее в литературном поприще Мопассана. Флобер умер 8 мая 1880 г., но при жизни он мог уже видеть молодого друга в расцвете таланта и мог приветствовать его первые шаги в качестве поэта и романиста.

III

Восьмидесятые годы (1880–1891) в жизни Мопассана представляются наполненными непрерывным творчеством. За эти десять лет им написано в общем около двадцати пяти томов: шесть романов, шестнадцать сборников повестей, три книги путевых впечатлений и бесконечное количество газетных статей, не вошедших в полное собрание его сочинений. С этим периодом у Мопассана связано мало воспоминаний. Жизнь его, наполненная любимым трудом, становится молчаливой с той минуты, когда слава и успех привлекают к нему особенное любопытство публики. Он все более и более уходит в себя и на расспросы любопытных отвечает: «Моя жизнь не имеет истории».

Были попытки объяснить лихорадочность его творчества не одною его страстью к искусству, а и чисто деловым расчетом. На это можно сказать, что Мопассан свято хранил завет учителя. «Художник, – говорил Флобер, – должен создавать свои произведения прежде всего для собственного удовлетворения, затем для избранного меньшинства; ему дела нет до остального, до успеха…» Но в то время как у Флобера культ искусства исключал всякие мысли об оплате труда, Мопассан, как истый и осторожный нормандец, стоял все время на страже своих интересов и ревниво оберегал свои права. Рассказывают, что когда Даллоз за напечатанные в «Moniteur» три рассказа Флобера вручил последнему тысячефранковый банковый билет, то Флобер, показывая его приятелю, с наивным изумлением сказал: «Литература, значит, приносит доход?» Мопассан на самом верху своей славы не забывал контрактов и счетов издателей, зорко оберегая свои права.

Начиная с 1881 г. он работает систематически: каждый день утром с семи до двенадцати часов. В среднем он пишет по шесть страниц в день, весьма мало перемарывая. Часто во время работы он пользуется набросками, сделанными раньше. Один из его друзей утверждает, что он никогда не ложился спать, не записав всего того, что могло его поразить в течение дня.

Превосходное знание нормандского края вместе с опытом парижской жизни на первых же порах дали Мопассану множество сюжетов и типов, которые ему оставалось только разрабатывать. Так составился сборник, озаглавленный по имени первого рассказа «Заведение Телье». Учреждение, описанное в этом рассказе, действительно существовало в Руане; религиозная церемония, составляющая характерный эпизод рассказа, происходила в окрестностях Руана. План этой повести, рассказанной Мопассаном Леметру и Тургеневу, заслужил их полное одобрение. Одновременно с этою повестью, над которой Мопассан работал несколько месяцев, им был написан целый ряд мелких рассказов, печатавшихся в журналах и газетах. Рассказ «В семье», появившийся в «Новом обозрении», имел шумный успех. Тургенев по этому поводу писал Мопассану: «Я прочел ваш рассказ в “Новом обозрении” с огромным удовольствием, и наши друзья, живущие на улице Дуэ (которые очень строги), вполне разделяют мое чувство…»

Для издания рассказов Мопассан завязал переговоры с В. Гаваром, который вплоть до 1887 г. и оставался почти единственным его издателем. Оживленная переписка между Гаваром и Мопассаном, ныне опубликованная, сообщает интересные подробности из истории произведений Мопассана.

Сборник «Заведение Телье» вышел в свет в издании Гавара в 1881 г. Он заключал в себе восемь рассказов, с достаточною точностью отразивших на себе впечатления автора с 1876 по 1880 г. Успех книги был громадный, и в течение двух лет она выдержала двенадцать изданий. Тургенев, которому был посвящен сборник, содействовал переводу его на русский язык и познакомил Россию с его автором. Горячая статья о Мопассане была помещена в газете «Голос».

В следующем году Мопассан выпустил новый том рассказов, в который вошла известная повесть «Мадемуазель Фифи». Тем временем он много работал и над романом «Жизнь», оконченным им в 1883 г. Все действие романа происходит в Нормандии, и в конце концов автор заставляет читателя так свыкнуться с этим краем, что он перестает отделять события от пейзажа, на фоне которого они разыгрываются. Те же виды и типы в виде крестьянских сцен, охотничьих приключений и забавных анекдотов доставили художнику материал и для сборников «Рассказы вальдшнепа», «Лунный свет» и «Сестры Рондоли», вышедших в следующем году.

До выхода отдельным изданием роман «Жизнь» печатался в фельетоне газеты «Жиль Блас». Гавар, выпустивший его в 1883 г., менее чем за год распродал двадцать пять тысяч экземпляров. Из разных стран посыпались просьбы о разрешении перевода этой вещи на иностранные языки. С этой минуты для Мопассана настала эпоха действительной славы и в то же время эпоха необычайной производительности.

Новизна и реализм тем, затронутых Мопассаном, подняли против него в критике целую бурю. А между тем, по справедливому замечанию Леметра, произведения Мопассана, с их трогательной и чистосердечной простотой, всего менее дают пищи для критики. «Что скажешь, – говорит он, – об этом сильном и безупречном повествователе, который рассказывает с такою же легкостью, с какою я дышу, создает шедевры столь же просто, как на его родине яблони родят яблоки, и самая философия которого кругла и закончена, как яблоко?» Читатель знает, насколько справедливы и заслужены были эти похвалы. Мопассан помнил слова Флобера: «Мы не должны существовать – существовать должны только наши произведения». Он никогда не прибегал даже к самым невинным средствам, которые могли бы способствовать распространению его книг или прославлению его имени. О своем искусстве он был чересчур высокого мнения, чтобы унизиться до рекламы. Он знал, что литературные произведения живут независимо от того шума, который вокруг них поднимают. Но будучи осторожнее Флобера, менее ушедшим в мечты и менее оторванным от действительности, Мопассан умел зорко блюсти свои интересы. Это подало повод некоторым людям укорять его в алчности. Надо сказать, однако, что широкая натура Мопассана сказывалась и на денежном вопросе: значительную часть получаемого писатель тратил не на себя.

Переписка Мопассана с Гаваром дает, между прочим, возможность убедиться в том, с какою правильностью и быстротою составилось литературное состояние Мопассана – одно из крупнейших литературных состояний конца XIX в.

Все романы и рассказы Мопассана, прежде чем появиться отдельным изданием, печатались в газете или журнале («Голуа», «Жиль Блас»). За них Мопассан получал по одному франку за строчку. Случилось, что один американский журнал напечатал повесть, не принадлежавшую перу Мопассана и ложно подписанную его именем. Это вызвало сильнейший гнев Мопассана: «Мое имя, – пишет он по этому поводу, – достаточно высоко ценится парижскими журналами для того, чтобы я заставил относиться к нему с уважением и в Америке…» К этому письму приложена справка с указанием точного количества изданий его произведений, проданных по 5 декабря 1891 г.: «Рассказы и романы составляют двадцать один том; каждый из этих томов продан в среднем в количестве тринадцать тысяч экземпляров. Это подтверждается отчетами издателей за каждые три месяца…

169 тысяч экземпляров рассказов.

180 тысяч экземпляров романов.

24 тысячи экземпляров путешествий.

Итого 373 тысячи томов».

Любопытно отметить тот факт, что продажа романов опережала всегда продажу рассказов и путешествий. Это соотношение осталось между ними и до сих пор.

Следующие цифры дают некоторое представление о материальном положении Мопассана между 1880 и 1891 гг.

С некоторых сборников он получал по 40 сантимов за экземпляр с первых трех тысяч и по одному франку за экземпляр начиная с четвертой тысячи. 31 октября 1891 г. было продано 9500 экземпляров сборника «Бесполезная красота», вышедшего в 1890 г. Это принесло автору 7700 франков. Счет Мопассана у Гавара в 1891 г. равняется 1269 франкам за вторую четверть и 1078 франкам за третью четверть. В 1885 г. за одну четверть Мопассан получил с издателя 9000 франков, в 1886 г. за третью четверть его счет равнялся 2172 франкам, и Гавар, посылая ему деньги, пишет, что в эту четверть продажа шла хуже обыкновенного. «Дела, – пишет он, – повсюду очень плохи; книжный рынок переживает серьезный кризис». Счет за первую четверть 1888 г. достигает 2000 франков. В июле 1889 г. четвертная выручка падает до 954 франков, но в мае 1890 г. она поднимается снова до 2000 франков.

«…Спешу сообщить Вам сведения об этом негодяе “Милом друге”. В настоящее время мы выпустили тридцать седьмое издание».

Письмо помечено 12 сентября 1885 г., а книга вышла в июне того же года. Два года спустя «Милый друг» уже вышел пятьдесят первым изданием. Материальный успех «Монт-Ориоль» оказался ниже успеха «Милого друга». Гавар приписал это слухам о войне, волновавшим в то время общество, и надеялся, что книга пойдет как следует, когда политический горизонт прояснится. На четвертый месяц, однако, «Монт-Ориоль» вышел уже тридцать девятым изданием.

Едва том выходил из типографии, как Гавар уже мечтал о следующем и побуждал Мопассана к дальнейшей работе. В 1888 г. он пишет Мопассану, который путешествует на своей яхте по Средиземному морю: «Мне нечего прибавлять, что я был бы счастливейшим из издателей, если бы Вы привезли в вашем чемодане новый томик…»

Как издатель, Гавар позволял себе подавать советы автору. Прочитав в газете рассказ Мопассана, успех которого, по его мнению, был обеспечен, он излагал автору обычно свои впечатления, и его чутье редко обманывало его. За полгода до выхода сборника «Иветта» он так оценил один из рассказов, вошедших в состав книги: «Черт возьми! Какой замечательный рассказ – “Les Martins” – написали вы в “Голуа”! Он не выходит у меня из головы. Вы ничего не написали до сих пор более сильного и никогда не узнаете, какое огромное впечатление он произвел на публику…» Гавар раньше многих подметил в Мопассане ту перемену, которая позже поразила критиков. По прочтении «Монт-Ориоль» он пишет автору длинное хвалебное письмо, в котором, между прочим, есть следующая характерная фраза: «В нем вы даете с неслыханною силой ту новую ноту, которую я давно у вас подслушал. Я предчувствовал эту нежность и умиление, уже читая “Весною”, “Мисс Гарриет”, “Иветта” и др.».

Впечатления читателя, впрочем, неразрывно связаны у Гавара с интересами издателя. В данном случае он искренне радуется перемене. «Этот роман завоюет нам от двадцати до двадцати пяти тысяч новых читателей, ибо он доступен самым робким душам из буржуазии, которую ваши первые произведения всегда пугали», – пишет он Мопассану. Предсказание сбылось в точности.

Мопассан хотел озаглавить один из сборников «Аббат Вильбуа» – по имени главного действующего лица в рассказе «Оливковая роща». Потом он передумал и хотел назвать сборник «Оливковая роща». Против этой замены восстал издатель, писавший автору: «Ваше заглавие “Оливковая роща” абсолютно непригодно для продажи; это мое безусловное убеждение, проверенное мною на десятке лиц, которые все держатся моего мнения. Первое заглавие “Аббат Вильбуа” было нехорошо, но имело преимущество: оно было звучно и хорошо запоминалось… Вы знаете, как важно заглавие книги в деле продажи; от этого не ускользают произведения величайших мастеров. Итак, по отношению к этой книге не ставьте меня в менее выгодное положение сравнительно с другими вашими вещами. Подумайте над этим, прошу вас, пока еще есть время, и уведомьте меня о вашем решении. Разумеется, я склонюсь перед вашими “оливками”, если вы захотите их оставить, но не иначе как с болью в душе». Мопассан уступил и предложил новое заглавие: «Бесполезная красота», которое было принято издателем с восторгом.

Haряду с писателем, увлеченным непрерывным творчеством, в Мопассане жил и человек, любивший подвижную, независимую и привольную жизнь. По многим вопросам, однако, и теперь еще приходится считаться с тем горделивым молчанием, в которое он замкнулся; приходится обходить те события, которые не касаются непосредственно того, что он желал отдать на суд публики.

С тех пор как успех его произведений обеспечил ему материальный достаток, он стал мечтать о полной независимости и об удовлетворении одной из главных своих страстей – страсти к путешествиям. Его авторские права приносили ему около двадцати восьми тысяч франков в год. В одном из парижских банков на его имя лежали значительные суммы денег, из которых он мог черпать сообразно потребностям. По-прежнему неудержимо влекла к себе писателя Нормандия, и, как только явилась возможность, Мопассан выстроил в Этрета, вблизи мест, особенно дорогих ему по воспоминаниям, в глубине тихого сада небольшую дачу «Ля Гюйетт», как бы созданную для грез и работы. Сюда приезжал он отдыхать летом от лихорадочной жизни в Париже. Здесь, у родной природы, искал он покоя и новых вдохновений, пока взор его блуждал по скалам, холмам и лесам, покрытым ржавчиною осени. Много страниц было написано им в этой тиши. Мопассан жил здесь настоящей деревенской жизнью, с увлечением совершая прогулки, ловя рыбу и охотясь. Два раза в неделю он принимал у себя тесный кружок друзей. В числе ближайших друзей Мопассана следует упомянуть госпожу Леконт дю Нуайи, жившую неподалеку от него и воспоминания которой («Еn regardant passer la vie») дают чудесную картину жизни Мопассана. Товарищами его прогулок, рыбной ловли и охот были сельские дворяне-помещики, прожившие всю жизнь среди лесов, в старых замках, и рассказывавшие Мопассану местные истории и анекдоты, над которыми он смеялся своим раскатистым смехом и которые тщательно записывал, чтобы впоследствии своим ярким, сочным слогом вдохнуть в них новую жизнь.

Мало-помалу, однако, приезды его в Нормандию становились реже. Младший брат Мопассана в это время уже умер, сраженный параличом и оставив после себя вдову и дочь. Его тянуло теперь на юг, где жила его мать с невесткою и племянницею. Мопассан снял маленький домик «Изер» вблизи Канн. В скором времени то в той, то в другой бухте мягкого и ясного провансальского побережья, в Канне или в Антибе, появляется красивый профиль яхты «Милый друг», на которой писатель отправляется в дальние плавания.

Бегство от людей, уединение на море или в деревне сделались для него необходимостью. Его тянуло к простой жизни на природе, среди которой он мог бы забыть терпеливого и немого врага, дремавшего в нем, и мучительные приступы терзавшей его тоски.

Первые признаки недуга обнаруживались и раньше. Следы их надо искать в ранних произведениях писателя, полных отвращения к людям, постоянного страха смерти и бегства из повседневности.

В 1881 г., уезжая в Африку, он писал: «…Человек чувствует себя раздавленным ничтожеством окружающего, бессилием людей и однообразием их жизни… Всякое жилище, в котором долго живешь, становится тюрьмою! О! Бежать, уехать! Бежать от знакомых мест, от людей, от однообразных действий в определенные часы, бежать особенно от одних и тех же мыслей! Когда человек утомлен до того, что готов плакать с утра до вечера и иногда не может подняться, чтобы напиться воды; когда он устал от друзей, виденных им чересчур часто и вызывающих в нем раздражение… надо уехать и окунуться в новую и полную перемен жизнь. Путешествие – дверь, в которую уходишь от окружающего, словно для того, чтобы проникнуть в неизведанную еще действительность, кажущуюся сном…»

В Африке, среди зыбучих песков, писатель вкушает горькую радость высшего забвения: «Если бы вы знали, – пишет он, – как человек далек от света, далек от жизни, далек от всего, под сводом этой низкой палатки, сквозь дыры которой видны звезды и из-под краев которой – бесконечное царство сухого песку…»

Путешествия по железным дорогам утомляли Мопассана; он предпочитал им прогулки пешком. Но все же лучшие часы своей жизни он провел у воды: в молодости – на берегах Нормандии и Сены, позже – на Средиземном море. Здесь искал он исцеления для своих утомленных нервов. «Оно часто сурово, – говорил он про море, – это правда, но оно кричит, ревет, оно правдиво, великое море…» На море в нем просыпался нормандец. «Свою яхту он назвал “Милый друг”, подобно тому, как Золя свою лодку в Медане окрестил именем “Нана”. Когда страдания его возрастали чрезмерно, он находил успокоение только в сверкающем море, поверхность которого вздымалась и опускалась у его яхты, как ритм ровного дыхания…»

В три тома путешествий Мопассана («Бродячая жизнь», «Под солнцем», «На воде») вошли почти все воспоминания о его поездках в Алжир, Бретань, Италию, на Сицилию, в Тунис и на берега Средиземного моря. Он совершил путешествие по Алжиру в 1881 г. и хотел видеть эту страну солнца и песков непременно летом «под тяжелым палящим зноем, в ослепительном блеске солнца». Через Атлас он перевалил, сопровождая двух французов-лейтенантов, путешествовавших с целью исследования Зарэза. Путешествие продолжалось более трех месяцев. Бретань Мопассан посетил летом 1882 г. пешком. Отправился по полям и тропинкам, избегая больших дорог, с дорожною сумкою за плечами. «Ночевать в сараях, когда не встречаешь трактиров, – пишет он, – есть хлеб с водою, когда нельзя достать иной провизии, не бояться ни дождя, ни расстояний, ни долгих часов правильной ходьбы – вот что нужно, чтобы пройти страну и проникнуть в нее до самого сердца, чтобы открыть рядом с городами, которыми проезжают туристы, тысячу предметов, существования которых и не подозревал». Во время этого путешествия им было записано несколько старых бретанских легенд; самая красивая из них – «Страна корриганов» – была рассказана им в «Галуа» от 10 декабря 1880 г. В 1885 г. Мопассан поехал в Италию и на Сицилию. Это путешествие рассказано им в «Бродячей жизни». Описания Пизы, Неаполя, итальянской весны, восхождения на Везувий, среди свежих еще потоков лавы, посещение Сорренто, Капри, Искии и Сицилии – лучшие страницы из когда-либо написанных им. Из многочисленных путешествий по Франции следует отметить его пребывание в Оверни перед созданием «Монт-Ориоль».

Эти скитания показывают уже, что Мопассан не любил светской жизни. Некоторые близорукие люди, сбитые с толку его эксцентрическими выходками последних лет жизни, изображали его «тщеславным, зараженным снобизмом и гордящимся своими высокопоставленными знакомыми…». По мере того как росла известность Мопассана, перед ним заискивали, его оспаривали друг у друга. Но он сохранил в течение всей жизни гордую независимость и презрительно холодную вежливость, которая никого не могла обмануть; его гордую душу не смогли залучить ни в какие светские сети.

Роман «Наше сердце» – сплошное обличение светской жизни. В нем писатель рисует «ненависть», вспыхивавшую вдруг в сердце героя, «внезапное раздражение против всего света, против жизни людей, их взглядов, их вкусов, их пустых склонностей и шутовских забав». В одном из своих писем Мопассан выражается еще яснее: «Всякий человек, который хочет сохранить за собою цельность мысли, независимость суждения, смотреть на жизнь, на человечество и на мир как свободный наблюдатель, вне всяких предрассудков, всякого предвзятого мнения, всякой религии, – должен, безусловно, держаться вдали от того, что называется “светскими отношениями”, ибо всеобщая глупость так заразительна, что, посещая себе подобных, видя и слушая их, человек не может не заразиться бессознательно их убеждениями, их идеями и их моралью глупцов».

Мопассан презирал светскую женщину, обольстительную и опасную, «которая рядится в идеи, как носит серьги, как носила бы кольца в ноздрях, если бы это было в моде…». В одном из последних рассказов находим горькое признание Мопассана: «Я никогда не любил…

Думаю, что я несправедлив к женщинам за то, что сильно поддаюсь их чарам… В каждом создании наряду с существом физическим есть существо духовное. Чтобы полюбить, мне нужно было найти такую гармонию между этими существами, какой я ни разу не встретил. Одно из них постоянно берет верх над другим, то духовное, то физическое…» Поэтому кокетливой и умной, но холодной в погоне за великими людьми светской женщине, синим чулкам и всякого рода знаменитостям Мопассан предпочитал менее сложных героинь. Он включил любовь в свою чувственную жизнь и не давал ей вторгаться в свою духовную сферу.

«Женщины, рабом которых он казался, не занимали в его мыслях такого большого места, как это можно было бы предположить. Его ни в чем нельзя было провести». С необыкновенною силою скептического ума и психологического анализа он насквозь видел их мелкие, мещанские чувства, низость их нравов. Они его забавляли. И вопреки соблазнительным догадкам, которые высказывались с целью объяснения печального конца этой гордой независимой жизни, – «ни одна женщина не может похвастать тем, что пробудила в нем страсть, которая отняла бы у него свободу его духа».

«Большому» свету, пустому, тщеславному и порочному, интриги и лицемерие которого он не раз изобличал, Мопассан предпочитал немногие дружеские связи с литераторами, которым он оставался верен всю жизнь. Правда, он не любил споров об эстетике, лекций и академического позерства литературных салонов. Но все же он чувствовал себя вполне свободно только в среде себе равных – артистов и писателей. Там он находил вновь свою веселость, насмешливость, подъем духа, отличавшие его в юности; шутками, комическими выходками и раскатистым хохотом он напоминал тогда веселого гребца первых лет пребывания в Париже.

К друзьям юности, к завсегдатаям Круассе и Медана у Мопассана прибавилось еще несколько новых друзей. Он был хорош с Дюма-сыном, питавшим к нему отеческую любовь, с П. Бурже, неизменным спутником его путешествий, с Э. Родом, П. Эрвье и Л. Лакуром.

Мопассану были совершенно чужды те слабости и компромиссы, на путь которых часто дает увлечь себя модный писатель. В ранней юности он не раз говорил: «Я никогда не буду печататься в “Ревю де Дё Монд”[3]3
  “Revue de deux Mondes” – «Обозрение Старого и Нового Света».


[Закрыть], не выставлю кандидатуры в академию и не буду награжден орденом». Этим заявлениям в полушутливом тоне друзья его не придавали значения. Первому из них Мопассан действительно изменил в 1890 г., когда последний его роман «Наше сердце» был напечатан в «Ревю де Дё Монд»; об этой уступке он очень сожалел впоследствии. Но относительно прочего остался верен себе. Сколько друзья ни уговаривали его выставить кандидатуру в Академию, он мягко, но упорно отказывал в этом А. Дюма и Л. Галеви. Ненависть к окольным путям, презрение к официальным салонам, отвращение к лести держали его вдали от почестей, которых некоторые из его друзей добивались с настойчивостью (Э. Золя) и которые другими, наоборот, всегда презирались (Флобер, Додэ, Э. Гонкур). Как ни трудно ему было противиться уговорам, однако он отказался и от ордена Почетного Легиона.

Такова была эта жизнь, до последней сознательной минуты наполненная любовью к литературе и чувством достоинства литератора. К Мопассану можно по справедливости отнести слова, сказанные им о Флобере: «Почти всегда, – сказал Мопассан, – в художнике скрывается какое-нибудь честолюбие, чуждое искусству. Один гонится за славой, лучи которой создают нам своего рода апофеоз при жизни, кружа головы, заставляя рукоплескать толпу и пленяя сердца женщин… Другие жаждут денег ради самих денег и ради тех наслаждений, которые они дают… Флобер был предан литературе так беззаветно, что в его душе, переполненной этою любовью, никакому иному честолюбию не оставалось места…»