Текст книги "Как мы не стали бандой"

А еще они иногда брали чужие автомобили покататься. В очередной раз, перепив, они бросили тюкнутый по пьяни жигуль. И вот по этому поводу их искали всерьез, и не только милиция. Машина, оказалось, принадлежала какому-то важному человеку. Если бы дело распуталось, то неприятности лучше было встретить под надежной крышей.

К концу 1991 года Петя выучил слово «рэкетир» и без всяких сомнений применял его к себе. Далеко не все «сальники» приспособились к новым временам. А у некоторых и шанса на это не случилось в связи с призывным возрастом. Когда решали, как и где справлять новый 1992 год, Петр обнаружил, что портянки отправились мотать почти все основатели «сальников».

Кислицыну в армию не хотелось.

Лет с двенадцати он определял все окружавшие его обстоятельства как «четенько» и «нечетенько». Хорошая еда, успешная драка или клевая телка были «четенько», а вот школа или армия, все, где надо было следовать хоть какой-то внешней дисциплине, относилось к «нечетенько».

В банде было абсолютно «четенько», хоть случались и проколы вроде Митяя. Впрочем, Лимончик – так называли в «бригаде» Петю – пользовался и среди ребят, и среди «старших» куда как большим авторитетом. С ним советовались по важнейшим вопросам: сколько взять на стрелку народу или кого отправлять по палаткам за вечерней данью. В таких раскладах какие там сапоги с портянками. Кислицына не призвали, найдя какую-то редкую болезнь, по нынешним временам «старшие» имели ходы если не в военкоматы, то хотя бы к врачам.

Мать снова расстраивалась. Теперь она, оказывается, мечтала, что армия убережет сына от тюрьмы.

С другой стороны, Петр оказался чуть ли не главным кормильцем семьи. В феврале 1992 года отцу вместе со всем заводом впервые задержали зарплату. Ее в итоге выдали, но только в апреле, а апрельскую не дали до июня. Цены в магазинах перли вверх, правда, и товары хоть какие-то появились. Петя по-прежнему числился помощником тренера по боксу, об этом и говорил родителям. Почему-то он понимал, что если расскажет всю правду, то будет совсем «нечетенько». Родители от денег не отказывались, хотя не особо и верили в рассказы о честных заработках.

…Рафик остановился около проходной, точь-в-точь, как у «Сальника». Пацаны вылезли из машины и подошли к потертой иномарке, около которой курил один из «старших».

– Значит так, мы сейчас заберем под себя этот заводишко. Там много чего схвачено, но генеральный директор не хочет быть умным. Он нанял охранное агентство, с ним мы договорились, они расступятся. Задача – заставить его подписать бумаги. Квадрат, берешь пять человек с собой и за мной. Лимончик, страхуешь на улице, чтобы охрана не дернулась.

Петя подивился обстоятельствам. Завод они прикручивали в первый раз. Трясти палатки, брать под охрану склады, облагать данью челноков – все это было привычно. Хватало точек с обменом валюты – их не трясли, а охраняли, поскольку те принадлежали банку, с которым у «старших» имелись дела. Все то, что появилось в последние годы, могло быть прессануто и освобождено от лишних бабок. Но заводы и фабрики считались чем-то не подвластным вольному миру рэкета. Но времена, как видно, менялись.

Все получилось по писаному: начальник смены отвернулся, когда бандиты прошли на территорию завода, заблажившего было пожилого вахтера заперли в подсобке.

– Не тренди, отец, – беззлобно напутствовал его Лимончик.

На сотрудников охранного агентства он старался не смотреть. «Коммерсов» обычно жали люди типа Квадрата, а Петя, как и другие коренные «сальники», чаще брал на себя куда как более интересную мордобойную функцию. На разборках он проявлял себя первым. Драться, особенно с настоящими противниками, было очень «четенько».

Не то что с барыгами.

Как-то ему пришлось держать за ноги человека, которому за отсутствием банального паяльника обещали засунуть в задницу кипятильник (к великой радости всех участников, обделавшийся бизнесмен отдал все, что просили, только при виде кипятильника; к индивидуальной радости Петра, говно не дотекло до пальцев).

В другой раз они отжимали барахло у автобуса с шоп-туристами, возвращавшимися из Польши. Одна тетка так кричала, что в эти шмотки вложены последние деньги, что Лимончик не выдержал и скомандовал оставить всем барыгам по одной сумке. Когда «старший» спросил за самоуправство, Петя отбрехался тем, что «надо и на развод оставлять».

«Старший» согласился, но после этого Лимончика окончательно перебросили на боевые действия.

Однажды в битве за торговый павильон он отметелил хачика. Потом выяснилось, что «старшие» что-то напутали, павильон трогать не стоило, а избитый парень был сыном какого-то уважаемого человека.

До решения вопроса Петя жил на даче в Северянке. Прежних знакомых никого не было, да и вообще в апреле поселок обходился без дачников. Месяц спорта и диеты привел его в изумительную форму. «Старший», заехав забирать его, удовлетворенно покивал головой: «Вот соблюдаешь себя, не то что эти, жрут, как из блокады вырвались».

Питались товарищи Пети действительно как в последний раз. Смешать водку с ликером, заесть ведро салата оливье жареной свининой было привычным делом. Периодически пацанам приходилось заходить к своим фирмачам и забирать у них одежду большего размера. Петру эти заботы были неведомы, трех тренировочных костюмов и старого еще пиджака хватало с головой. Правда, он обрадовался, когда на день рождения подарили две кожаные куртки – одну он носил постоянно, прямо на тренировочный костюм, вторую назначил парадной одеждой. С какой-нибудь «четенькой» девушкой погулять, например.

На проходной истерически зазвонил телефон. Начальник смены виновато улыбнулся.

– Звонят, – сказал кто-то в воздух.

– От генерального, – не пойми кому ответил начальник, – ну позвонят и перестанут.

Из подсобки подал голос вахтер, облаявший охранников «сволотой позорной». Начальник начал отвечать, но, поймав на себе Петин взгляд, осекся. Его поведение было вопиюще «нечетенько».

Годы в качалке и банде приучили Кислицына к тому, что человек, добывающий на жизнь кулаками, должен быть последовательным. Люди, взявшие деньги и их не отработавшие, считались крысами. Пете даже хотелось бы, если бы на прощание получилось бы их поучить немного. Так, для понимания жизни и сопутствующих обстоятельств. Чтобы поняли, как вести себя «четенько», чтоб как люди.

Чтобы снять напряжение, Петя прошелся вдоль забора, посмотрел вокруг – все было тихо.

Ворота на завод распахнулись. Пацан, из числа тех, кто ушел вместе со «старшими», замахал рукой – загоняй машины.

Петр не полез в рафик, а быстрым шагом пошел рядом.

– Там как?

Пацанчик, сбиваясь, стал рассказывать.

– Мы заходим в кабинет, там мужик здоровый, нас увидел, давай звонить куда-то. Митяй попытался трубку у него вырвать, он его отпихнул и давай снова звонить. Тут Митяй его сильно толкнул, он упал, потом встал и втащил ему так, что тот в приемную вылетел. Ребята за него взялись, но он боевой оказался, минут пять отмахивался, нормально так. Квадрату нос разбил. Я про тебя вспомнил, тебе бы интересно было. Скрутили, вломили немного. «Старший» две бумаги положил на стол, одна, говорит, адрес, куда семью спрятал, так мы сейчас к ним съездим и доставим сюда: или подпишешь приказ о своем увольнении и отказе от фирмы, или за тряпкой пойдешь, чтобы сыночкины мозги со стола смывать, пока мы твою бабу на хор поставим. Тот завыл, но подписал вроде. «Старший» взял бумаги и ушел, а тут Митяй прилез. У, чвякает, дайте его мне, я его на ленточки для бескозырки порежу. Слюна фонтаном. Квадрат его отогнал было, а потом говорит, накажи, но только раз и без смертоубийства.

– И что? – начало рассказа Петю заинтересовало, но участие Митяя гарантировало херню.

Пацанчик как-то даже стушевался.

– Обоссал его Митяй – при всех, при сотрудниках каких-то набежавших. Потом велел уходить – там второй выход есть, у него там машина, наверное, да только как поведет-то – пальцы у него разбиты все.

Вечером отмечали победу. Веселились все, кроме Митяя. Сломанная челюсть мешала ему есть и пить, но брызгал слюной все так же. Квадрат, несмотря на повязку на лице, был веселей. Еще одному бойцу теперь уже бывший генеральный директор сломал руку. У двух пацанов объявились бланши.

Митяя чуть сторонились – мужик, которого они победили, был крепкий и унижать его, по мнению многих пацанов, не следовало. Впрочем, «старший» даже ликовал и дал Митяю дополнительную премию, отругав попутно за потерю спортивной формы.

Всем остальным вручили по две зеленые бумажки с портретом американского президента и ворох рублей. Покалеченным досыпали лечебные.

Петя радовался со всеми и, как обычно, старался пить поменьше.

База «сальников» располагалась в спортивном комплексе. Самой обитаемой его частью была так называемая зона отдыха, где выпивали, закусывали, смотрели кино и вообще проводили время. К зоне отдыха примыкала сауна, туда привозили девок, как правило, с точек, которые контролировались «сальниками» или их союзниками. Иногда, впрочем, попадались и бескорыстные искательницы приключений. Пете хотелось считать, что они приезжали в сауну к ним по доброй воле.

Был и спортзал. Как-то месяц назад Кислицын обнаружил, что новые тренажеры, купленные в том числе и по его совету, стоят нераспакованными. Он поднял бучу, и зал оборудовали так, как нужно. Но зону отдыха пацаны посещали активней, чем качалку.

Время кулаков уходило. На серьезные дела теперь выдвигались с огнестрелом. Петя хоть и не собирался в армию – а судя по письмам Пепла и еще пары ребят, делать там было в целом не хрена – осваивал автомат Калашникова. В наступающие суровые и веселые времена иначе было никак.

– Лимончик, иди скорее, тут «Ксюш» привезли, – гавкнул кто-то от сауны.

1990 ГОД

Борис Ельцин стал председателем Верховного совета РСФСР. Состоялся XXVIII (и последний) съезд КПСС.

В Москве и по всей стране проходят большие антикоммунистические митинги.

Сборная СССР по футболу участвует в чемпионате мира в Италии и впервые с 1982 года не выходит из группы.

Выходят фильмы: «Крепкий орешек 2», «Славные парни», «Один дома», «Такси-блюз», «Бакенбарды», «Афганский излом».

Антон Маяков

(СССР – АРГЕНТИНА, 0:2)

Антон натянул синюю майку с надписью maсy’s – он не знал, что это значит, но был уверен, что что-то крутое, не зря ж из Штатов, – заправил ее в джинсы, посмотрел, как получилось, остался недоволен и накинул клетчатую рубашку с короткими рукавами. Франтом Антон не был, но тут предполагался совсем особый случай.

Маяков собирался отнести в редакцию свою первую статью. Сомнений в том, что ее примут с восторгом, практически не было. Но на всякий случай стоило просоответствовать поговорке про встречу и одежку.

К журналистике Антон склонился не сразу.

За два месяца до окончания школы родители убедили его не тягаться с вступительным экзаменом в МГУ, а выбрать что-нибудь попроще, например педагогический. Антон повозмущался, грозил уйти из дома, но в итоге послушался и не прогадал. Поступил он на раз, а учиться было и того легче.

Это оказалось очень кстати. У Антона появилась куча новых интересов, которые не оставляли много времени на занятия.

Он активно посещал рок-концерты. В ряде случаев удавалось помахать студенческим билетом или придумать что-то еще, например напроситься разгружать аппаратуру.

Такое проскакивало только с отечественными группами в каких-нибудь затрапезных ДК. В случае с большими концертами не забывали своими щедротами родители.

Антон с гордостью рассказывал однокурсникам, как ходил на «Пинк Флойд», не упомянув, что посетил «Олимпийский» вместе со всем семейством.

С музыкой соперничала политика.

С начала 1989 года Антон с большим энтузиазмом болтался около стенда «Московских новостей» на Пушкинской площади и смело вступал в дискуссии на самые разные темы, в том числе и на те, о которых не имел никакого представления. Тут Маяков не являлся исключением: многие спорщики не совсем владели предметом.

Несколько раз он ходил на большие манифестации и один раз, крадучись, на разогнанный милицией митинг Демократического союза. В самую заваруху на Пушкинской Маяков не полез. Зато потом рассказывал восторженным однокурсницам, как оно все было, не забывая добавлять подробности, выдуманные непосредственно в ходе рассказа.

Получалось, что Антон стоял буквально рядом с Валерией Новодворской. И только сноровка и ловкость не позволили ментам взять его в плен или хотя бы поколотить.

Когда родители убеждали Антона не дурковать, а поступать в педагогический, они пообещали платить ему вторую стипендию и не обманули. Теперь это было просто. Перестройка превратила Сергея Владиленовича из нищедрала, зачем-то знающего три языка, сначала в преуспевающего переводчика, а потом и в кооператора – издателя книг. Считалось, что новое предприятие сосредоточится на публикации «вычеркнутых страниц» русской литературы. Однако первым делом на прилавки поступили простенькие детективы, переведенные, как объяснил отец Раисе Николаевне, исключительно ради приобретения начального капитала.

Мать по-прежнему преподавала математику в институте и занималась репетиторством.

О том, что делать после окончания института, Антон всерьез не думал. Работать в школе он не собирался. Грезы о научной карьере померкли где-то в районе первого курса.

Маяков верил, что все как-то да устроится.

Так и случилось во время просмотра футбольного матча СССР – Аргентина. Тусклая игра и плачевный результат советской команды буквально толкнули Антона к письменному столу.

Через час статья была готова. Начиналась она с жутко эффектного, с точки зрения юного автора, пассажа: «Неубедительная игра команды Лобановского сродни вялости аргументов партократов, выступающих против демократических и рыночных реформ».

Далее Маяков крайне ловко, как ему показалось, увязал проблемы советского футбола, борьбу народа против партаппарата и некоторые экономические трудности, которые будут неминуемо преодолены с помощью рыночных механизмов.

Шесть лично отпечатанных машинописных листов Антон понес в расположенную недалеко от дома молодежную газету. Он не поддался уговорам оставить статью на вахте, а проник в помещение редакции. Прокуренный коридор, грохот печатных машинок, красивые девушки – все именно так молодой автор себе и представлял.

Дверь в одну из комнат была приоткрыта. Антон счел это приглашением.

– Здрасте, я Антон.

– Я Кирилл, и что из этого, – ответил здоровенный парень в джинсовом костюме.

– Статью написал… – начал Антон.

– Статьи писал Михаил Бахтин, мы клепздоним заметки, а уж что ты там изготовил, отдельный вопрос, – Кирилл с демонстративным отвращением посмотрел на листки в руках Антона.

Тот было протянул их – но наткнулся на взгляд хозяина кабинета.

– Чукча не читатель, чукча писатель, ну а по случаю такого важного гостя он еще и слушатель, расскажи, что у тебя там стряслось.

Антон стал запинаться уже на второй странице. Замысел, казавшийся прекрасным и оригинальным, выглядел бредовато, слова, вечером так славно лепившиеся друг к другу, теперь пихали друг друга локтями. Антон застеснялся и своего текста, и своего голоса, и себя самого.

Кирилл откашлялся.

– Если бы у меня не было похмелья, я бы разобрал этот текст подробно из человеколюбия, а потом, основываясь на том же чувстве, оттащил бы тебя от окна, в которое ты непременно бы кинулся от досады, но поскольку я вчера нарушал…

– Кирилл, послушай, полная лажа получается, – в комнату вошел худой парень с лицом испанского идальго. – Все готово, но совсем непонятно, как эти банды встретились.

– То есть? – одной репликой Кирилл показал нежданному гостю, что такое настоящий интерес к происходящему.

– Эти банды встретились недалеко от закрытого клуба, как оказалась одна на месте – понятно, это их поселок, но вторые должны были пройти по дороге, там их ждали менты, те клянутся, что никто не проходил, а драка состоялась. Кто врет, черт, черт, мне сегодня сдавать материал, я не успею туда поехать, черт. Кирилл, ты бухал на всех подмосковных дачах, может, и там бывал?

Кирилл сокрушенно развел руками:

– Нет, Миша, много чего в Подмосковье обпил, а вот в Северянке не был.

Антон встрепенулся.

– Ну что, ехать туда – так не успеем, а сдавать же, – Михаил нервно закурил.

Кирилл за компанию сочувственно достал сигарету.

– Кладбище, – пискнул Антон.

– Рано тебе, парень, на кладбище, может, еще научишься чему, – раздраженно буркнул Кирилл. – Но если ты вот сейчас не исчезнешь, то я тебя на кладбище лично отведу.

– Там в Северянке есть кладбище, оно вроде как закрытое и с оградой, но когда надо пройти, например, в Маевское…

– Они шли именно в Маевское, – чуть с придыханием сказал Михаил. – Давай, чувак, излагай.

Недолгий, но насыщенный рассказ Антона об особенностях подмосковной географии привел его собеседников в невероятный восторг. Михаил, исписав каракулями лист бумаги, убежал куда-то «в секретариат», повелев другу ждать и не отпускать «счастливый толстый фант». Кирилл стал куда любезнее, угостил гостя кофе из банки, решительно пресек его попытку вернуться к статье, расспросил о жизни.

Они даже немного поболтали о футболе. Маяков был уверен, что чемпионом станет Аргентина. Кирилл ставил на Англию:

– Там есть новый парень, Пол Гаскойн, он просто супер, он все сделает.

Вернулся Михаил:

– Ну пойдем, спаситель, угощу тебя пивом.

Кирилл деловито засовывал пачку сигарет в карман, ясно было, что он уже собрался.

По дороге в редакционный бар друзья объяснили Маякову, что Михаил два месяца работал над большим материалом о молодежных бандах. Важным пунктом статьи было то, что на первый план выдвигается группировка «сальники» (тут Антон снова встрепенулся, но от смущения промолчал) и свое первенство она доказала в ходе битвы с другой бандочкой. Но вот совсем было непонятно, как «Сальники» попали на это место. Нежданный гость помог найти ответ.

Михаил накрыл поляну – три бутылки пива, графинчик водки и два бутерброда с колбасой. Уже проголодавшийся Антон с тоской посмотрел на заставленную салатами витрину, но инициативу проявлять не стал.

Кирилл с видимым интересом проглотил первую и запил ее пивом.

– Скажи, Антон, а вот ты прямо по-настоящему хочешь стать журналистом? – Михаил выпил первую менее алчно, чем Кирилл.

Антон, ошалев от первой в жизни водки, согласно кивнул.

– Зачем?

– Мне нравится писать, есть что сказать, – слова приходили сами по себе, это было хорошо, а плохо то, что они казались какими-то дурацкими. – Я вижу себя автором статей… Может, есть вакансия?

– Это твоя желаемая позиция, а не соответствие реальности. Таких тысячи по улицам ходят, а скоро будут десятки тысяч, стоит только компьютеры раздать в частное пользование, – что, всем место на полосах давать? – Кирилл спешно наливал вторую.

Михаил цедил пиво и с интересом посмотрел на Антона.

Антон смутился и тут же выпил. В голове зашумело еще сильней.

– Есть варианты, – Кирилл сокрушенно вертел в руках внезапно опустевший графинчик. – Только тут вариант исчерпан, у тебя в гонорарной кассе ничего, Миша, нам бы еще грамм по сто.

– Нет, – с досадой отрезал Михаил, ранее не проявлявший видимого интереса к водке.

Антон, изнемогая от восторга, достал из кармана два припасенных на совсем другие цели червонца:

– Вот, только давайте что-нибудь поесть возьмем.

Кирилл строго посмотрел на юнца:

– Закуска мутит разум, ну ладно, раз уж ты съел свой бутерброд, купим тебе еще один.

Следующие полчаса Антон изо всех сил старался не опьянеть окончательно. Пил по половинке. Кирилл был этим доволен.

– Знаешь, а мы тебя возьмем постажироваться, ну если хочешь, конечно, – слова Михаила вырвали Маякова из начинавшегося полусна.

– У тебя есть два качества, без которых журналист не журналист, и это вовсе не умение писать, которым, как ты, наверное, считал, обладаешь, – Кирилл неожиданно стал говорить лютым басом. – Ты наблюдательный и у тебя хорошая память, это очень важно, остальному учат.

– А еще ты везучий, потому что и вчера, и завтра от тебя не было бы никакого прока, а вот сегодня ты пришелся в кассу, – Михаил тоже почему-то забасил.

– Ну и не жадный, – Кирилл долил графинчик. – Однако и сей источник иссяк, пора принимать меры.

Потом их угощал человек из другой редакции, который сначала косо посмотрел на Антона, но, оценив его утомление, помягчел. К тому же, как веско отметил Кирилл, «парень уже проставился». Потом они пили портвейн где-то на скамейке за редакцией. Потом Антон, запинаясь об асфальт, брел домой. Лавочка около подъезда гостеприимно звала к себе. Маяков присел только на секунду, но проснулся, когда стемнело, Сергей Владиленович сердито тряс его за плечо.

Утро было неприятным. Мать, демонстративно не разговаривая с сыном, пронесла через комнату на балкон свежепостиранную рубашку – Антон вспомнил, что блевал. От отца, курившего на кухне, явно ничего хорошего ждать не стоило. Вчерашний день казался безрассудной тратой времени и денег. Какая там стажировка. Пора было вставать и следовать на экзекуцию, но тут зазвонил телефон.

– Да, вас слушают. Антона Маякова, а кто его спрашивает? Из редакции, что, серьезно? Да, сейчас, одну секунду, нет, он не спит. – Отец заглянул в комнату: – Антон!

Второй раз звать не пришлось.

– Ну что, проспался? – голос Кирилла звучал радостней и мощней хорошего гитарного соло. – Я догадывался, в каком состоянии ты пришел домой, поэтому подстраховал, так что подтягивайся часам к двум, подумаем, как дальше с тобой быть.

Антон бережно повесил трубку. Родители смотрели на него с большим интересом. Аналогичный случай был весной, когда всей семьей ходили на премьеру «Такси-блюз»: Сергей Владиленович лихо, как со своим старым другом, поздоровался с режиссером Лунгиным, а Антон – с Петром Мамоновым, которого видел на концертах «Звуки Му». Разница была в том, что Лунгин знал, с кем здоровался, а Мамонов улыбнулся мальчишке из вежливости.

На этот раз не надо было ничего приукрашивать и додумывать. Плавный рассказ крайне вовремя подкрепил стакан чая.

– Написал статью, отнес в редакцию, поговорил с людьми, принес пользу, ты ли это, Антон? – с неожиданно доброй иронией спросила Раиса Николаевна.

– Надо бы тебя потренировать водку пить, раз уж ты по редакциям взялся таскаться, – практически серьезно сказал Сергей Владиленович.

– Вот уж тренер нашелся, мастер спорта просто, – хмыкнула мать.

– Международного класса, – ухмыльнулся отец.

– Я мыться, – Антон рванул в сторону ванной.

Завтрак ему был теперь обеспечен.

Все хорошее только начиналось.

1994 ГОД

В России начинается первая чеченская война, сначала со столкновений антидудаевской оппозиции и формирований Ичкерии. Потом в войну вступает и российская армия.

Расцвет финансовых пирамид, первая из которых АО «МММ». Герой рекламы Леня Голубков становится известен всей стране и благодаря АО «МММ» едет на чемпионат мира по футболу в США.

Сборная России едет туда же, но без всякого успеха.

В октябре черный вторник обесценивает национальную валюту.

Выходят фильмы: «Список Шиндлера», «Простая формальность», «Форрест Гамп», «Побег из Шоушенка», «Утомленные солнцем».

Дмитрий Хубариев

(РОССИЯ – КАМЕРУН, 6:1)

– Едет мужик на машине, видит – монашка голосует, молодая такая, ну подобрал. Едут себе дальше, давай мужик монашку на отсос разводить, он типа фартовый и все такое, а она ему и говорит: отсосу, если ты холостой и в Христа веришь. Он ей поклялся. Тормознули в тихом месте, она отчмокала, он ей, простите, я обманул, женат и вообще еврей. Она такая: я тоже, мол, обманула: меня зовут Валерик и я еду на тусовку гомосеков.

Семь голосов грохнули на пять комнат и кухню. Молодой Колька чуть не навернулся со стремянки:

– Ох, даже башка ломить перестала.

– Водку пивом не надо запивать, – строго сказал Викторыч, бригадир, старший и вообще главный.

Накануне он наставлял все того же Кольку: «Ты только проверь сначала, возьми бутылку и потри дном по ладони, если испачкаешь – значит, фабричная, значит, можно пить, не потравимся».

Викторыч опасался экономии на качестве ради количества. Бухлом в бригаде в целом не увлекались, терять время и неплохие заработки ради попойки и отходняка смысла не имело. Спирт «Рояль» и производные от него, паленый шмурдяк находились под строжайшим запретом.

Выпить чутка накануне решили под футбол, чтобы скрасить ощущение от сборной, которая бездарно слила два матча и практически вылетела с чемпионата мира. Викторыч в шутку предложил: «А давайте за каждый русский гол выпивать». Судя по первым двум матчам, оно по рюмке на нос и получилось бы.

Две запасенные бутылки ушли как раз к концу первого тайма. Вот тогда Кольку и погнали к палаткам. После финального свистка он сбегал и еще раз – как было не накатить за Олега Саленко и его пять мячей.

Дима пить не любил, пьяных избегал. Но компанию никогда не ломал и рюмку всегда поддерживал. Оговаривался только, мне много не надо, электрика пьяных не любит. Лили меньше, кто ж против.

Квартира, которую они ремонтировали, была рядом со Столешниковым переулком. Хозяин, Виталий Иванович, разрешил работягам превратить одну комнату в бытовку, только б быстрей работали, не тратя время на разъезды. Аванс был щедр, финальная сумма обещалась еще внушительней, с намеком на часть в валюте. Иваныч, явно занимавшийся куплей-продажей всего чего ни попадя, обещал рекомендовать бригаду таким же «богатеньким Буратино». В общем, работай не хочу.

В бригаде иногда обсуждали, откуда взялись эти хозяева жизни и отчего у них оказалось сразу почти все, когда у народа нет ничего.

Дима обычно отмалчивался, не очень любил пустую болтовню. На хлеб хватало, и на сигареты, и на пиво. Да и вообще на все хватало, а работа по электричеству нравилась.

Других вариантов один хрен не было.

Предприятия, на которые могли распределить Хубариева после техникума, к моменту выпуска либо померли, либо собирались помирать. Зарплату нигде и никто не обещал.

Прямая дорога была на рынок со шмотьем стоять, но еще в школьниках Дима прославился на весь микрорайон способностью починить любой утюг и разобраться с любой проводкой. Делал он это не просто так – бабушка быстро поставила процесс на коммерческую основу. Да люди и сами понимали, есть монета в кармане или нет, но без лампочки в квартире жизни никакой.

Это был самый настоящий натуральный обмен. Дима присматривал за электропроводкой в ателье, а ему там сшили новые брюки из ткани, которую бабушка выменяла еще где-то в благодарность за починенный телевизор. Конечно, и деньги имели хождение, но по цене они были как труха.

В феврале 1992 года Хубариев простоял в очереди в сберкассу три часа, чтобы обменять на деньги небольшую пачку облигаций внутреннего займа 1982 года. Домой он принес полторы тысячи рублей. Баба Вера горестно покачала головой:

– Вот и отложила тебе на свадьбу и себе на похороны, пойду хоть колбасы хорошей куплю.

Однако купила не еду, а несколько отрезов на костюмы – пригодятся. Через три месяца денег от облигаций и правда хватило бы только на колбасу.

Но руки кормили. Дима освоил и авторемонт. Один из соседей, которому Хубариев помог перебрать двигатель, порекомендовал его Викторычу. Бывший капитан стройбата как раз собирал ремонтников. Дима сначала и не понял зачем – денег у народа совсем же нет. Бригадир объяснил четко, как привык: «богатых Буратино» все больше и запросы у них все круче.

Попав в первый раз в многокомнатную квартиру с высокими потолками, Дима даже испугался – кто ж здесь жил.

– Коммуналку расселили, – засмеялся бригадир.

На третьей квартире Дима начал вести статистику.

Были квартиры «благополучные», их жильцы съехали спокойно, собрав все нужное и оставив какую-то уж совсем рухлядь. А были «тревожные», где явным образом сохранились вещи, которые при спокойном переезде люди бы не бросили. Например, пачку почетных грамот мастера завода – Дима и предположить не мог, что такую ценность можно просто выкинуть.

В одной такой квартире в первый же день ремонта к ним пришла совершенно домашняя кошка. Она, рыдая, тыкалась в дверь, было ясно, что раньше тут и жила. Котейку сначала просто кормили, а по завершении работ Колька забрал ее домой. Соседям оставили записку, если вдруг хозяева объявятся в поисках домашнего зверя. За полтора года за Дусей – так ее назвал Колька – так никто и не пришел. По рассказам раздолбая, кошка к новому месту привыкла, но все равно временами смотрела на дверь и грустила.

Дима не читал газет и почти не смотрел телевизор, но догадывался, что люди, платящие за обои примерно месячную зарплату инженера, и инженер, торгующий этими самыми обоями, хорошо, в магазине, а не на рынке, – звенья одной гребаной цепи.

И долго так продолжаться не может. Или не должно. Но, скорее, все-таки не может.

Однажды он поделился сомнениями с бабой Верой. Та только рукой махнула: «Не думай об этом, ты провода кладешь – и больше думать не надо ничего, так давай скорей заработай на угол и женись, хоть с твоими детьми чуть-чуть посижу, а для того тебе надо с охламоном разменяться».

У Макса и Димы осталась от родителей двухкомнатная квартира. Макс обитал в ней уже лет семь. Дима переехал к нему в середине 92-го года. Бабушка жила неподалеку – Дима захаживал к ней часто, Макс – иногда и только по очень большой просьбе брата.

Старшему Хубариеву новая жизнь улыбалась. Коммерческая жилка и задатки авантюриста выпихнули Макса в авангард строителей капитализма. Купить в подмосковном совхозном магазине двести детских столиков и с прибылью перепродать их лоточникам, подружиться в бане с директором универмага и так ловко попарить его, чтобы получить доступ в подсобку, из которой потек полезный товар прямо в ларьки друзей, – все это был старший брат.

Дима даже и не удивлялся.

Именно из Максовых рук еще в 1991 году Хубариев-младший полюбовался и даже потрогал бумажку в двадцать долларов. Братья смотрели на банкноту из свободного мира как на нереальную драгоценность, а изображенный на ней суровый, немного взъерошенный человек звал присоединиться к тем, у кого таких бумажек в достатке.

Макс к этому был готов, Дима – нет, но отношения у них устроились замечательные. Друг другу братья не мешали. То старший уезжал за барахлом в Турцию, то младший жил на объекте. Макс подарил младшему прекрасный набор инструментов, а Дима пару раз выручал брата деньгами: установка розеток порой оказывалась стабильнее торговли.

Иногда Дима попадал на переговоры с потенциальными партнерами, которые проходили у них на квартире. Деловые рауты быстро перетекали в банальные пьянки с продавщицами из палаток, торговавших товаром Макса. Очень скоро братья Хубариевы прославились на районе как «злые мужички».