Текст книги "Как мы не стали бандой"

Конечно, было тесно, но Макс и Дима давно договорились: старший купит себе новую квартиру, а младший отдаст свою долю частично деньгами, а частично ремонтом.

Будущее казалось не то чтобы прекрасным, но предсказуемым.

– …Дим, тебя к телефону, бабушка.

Викторыч не любил, когда пользовались хозяйским телефоном, но Хубариев был на хорошем счету. Передышка казалась на пользу, светильник в ванной все равно никак не прилаживался. Тем более баба Вера по ерунде не звонила.

– Тут охламон уже пять раз наяривал, чуть не плачет, тебя ищет, говорит, большие трудности, ты нужен, я сначала послала его, а потом уж ладно, говорю, передам, если позвонишь.

– Он трезвый был? – первым делом спросил Дима.

– А кто его разберет, ты б был поосторожнее, втянет тебя в ерунду какую-то.

Отношения к старшему внуку баба Вера не меняла и не скрывала.

Домашний телефон не отвечал.

Дима задумался. Брат был кем угодно, но не паникером, и уж точно не стал бы лишний раз звонить бабушке.

– Викторыч, мне бы домой съездить, ты не против?

Тот кивнул головой:

– Давай только к вечеру уж возвращайся, дел до жопы.

Дома никого не было. Дима сел на стул, закурил. Подумывал, что скажет Максу, когда тот нарисуется. Как-то уже случился ложный шухер, старший завис на хате у какой-то телки, деньги кончились, тогда он посреди ночи вызвонил Диму и трагическим голосом взмолил о спасении. Речь, как выяснилось, шла о бутылке ликера Кюрасао – без него девушка дружить не соглашалась. Через неделю Макс с виноватым видом подарил брату отличную джинсовую куртку.

Дима докурил, поискал глазами пепельницу и тут понял, что в квартире все было крайне необычно. Макс был по жизни раздолбай, но при этом невероятный аккуратист. Допив кофе, он определял чашку в мойку и обязательно вытряхивал перед уходом пепельницу. А тут окурок торчал из недопитой чашки, второй – валялся на полу. Да и не курил Макс Camel, не любил.

Тут Диме стало по-настоящему нехорошо. Ясно же, что далеко не все пионеры российского капитализма имели шанс стать пенсионерами.

В дверь позвонили.

На пороге стоял широкоплечий юноша лет девятнадцати, в тренировочном костюме, поверх которого зачем-то наброшена кожаная куртка. Ему явно было очень жарко, но держался он важно.

– Ты Дима? Давай ковыляй за мной, да поживее, – юнцу очень хотелось казаться резким.

– Где мой брат? – старательно спокойно ответил Дима.

– Там и покажем, – из-за спины парня в кожаной куртке вышел второй, постарше, поменьше, тоже в кожаной куртке, но одетой на майку. – Сами себя задерживаем, там делов на три минуты, ехать дольше будем.

Внизу стояла восьмерка, Диму определили на заднее сиденье, парень постарше сел за руль. Через двадцать минут машина остановилась около многоэтажного дома. Вышли из тачки, свернули к гаражам. Около одного из них стояли два здоровенных парня, с радостью принявших в свою компанию юного крепыша в кожанке. Дима с сопровождающим постарше зашли не в гараж даже, а в офис.

Помещение выглядело необычно. Боковые стенки были снесены на несколько боксов влево и вправо. Напротив входа, за столом сидел человек в нарукавниках.

– Добро пожаловать, вы по какому вопросу?

– Брата ищу, – Дима надеялся, что его голос остается спокойным.

– Фамилия, имя, отчество?

– Хубариев Максим Янович.

– Пятый бокс.

Это было налево. Макс сидел на полу, его щегольский белый костюм был измят и местами порван. На левой скуле красовалась царапина. Дима не сразу заметил, что брат прикован наручниками к трубе. Он дернулся к нему, но наткнулся на здоровенную ногу.

Очень толстый человек торопливо закусывал большим бутербродом, с которого капал майонез. Из-за спешки во все стороны летела слюна вперемешку с крошкой.

– Ну что, терпила, твой брат задолжал денег, тридцать тысяч, плюс юлил и врал, это еще четыре, плюс его пришлось везти сюда, платить за бокс, это еще тысяча, ну, в общем, тридцать пять тысяч торчит, пока счетчик не включили. Советую не тянуть, – огромный человек торжественно икнул.

Дима не понимал, что происходит. Сумма явно не тянула на наручники и весь прочий театр.

Огромный человек ухмыльнулся. В щели между зубами мелькнул кусок огурца:

– Долларов, терпила, долларов, тридцать пять тысяч долларов, знакома такая валюта?

– Митяй, ну это косой подсчет, там было не больше десяти, потом товар завис на таможне, вы же сами обещали помочь, я ж отработаю, – никогда еще Дима не слышал у старшего брата такого просительного тона.

Огромный человек оставил вниманием бутерброд и пнул Макса ногой по ребрам. Тот взвыл. Дима снова дернулся, но не смог сойти с места. За его спиной, оказывается, стояли двое.

Митяй облизал пальцы, осмотрел их придирчиво и, наклонившись, вытер о пиджак Макса.

– Я пойду посру, спешить не буду, но и засиживаться не собираюсь. Толчок тут говенный, под стать людишкам. Когда выйду, хочу услышать дельные предложения, если их не будет, ты, младший, увидишь, как старший с паяльником в жопе серенады поет.

– Точно все нормально будет? – кто-то спросил, Дима даже не понял кто.

– Точно, – Митяй заржал: – Тетеньки, что ли, боишься? Нет больше никакой тетеньки. – И с этими словами удалился.

Дима с надеждой посмотрел на старшего брата. Тот всегда умел что-то придумать, должен был и сейчас.

Макс заплакал.

– Братишка, что ж делать, они же убьют, прямо убьют, я отдам, отработаю, Димка, не бросай меня…

Смотреть на это было невыносимо. Из разбитого носа, – Дима и не сразу это заметил, – текла кровавая сопля. Макс как-то неуклюже пытался ее подобрать, но со скованными руками только размазал.

– Квартиру отдавать надо, – скулил старший.

Дима вспомнил, что квартира приватизирована на них двоих и для продажи нужна его подпись.

– Может, в милицию, – без всякой надежды шепнул он.

Макс покачал головой:

– Бесполезно, там все схвачено, у меня был партнер, который вот так к милиции, они всю семью изувечили. Дима, помоги, отбатрачу.

Приближающегося Митяя слышно было издалека:

– Я внимательно слушаю, что поведать можете?

Дима достал ключи от квартиры:

– Полагаю, этого хватит.

Митяй удовлетворенно хрюкнул и махнул рукой. Документы на хату, оказывается, уже были на месте. Макс старался не смотреть в глаза Диме. Нотариус появился стремительно. Хубариев бы не удивился, если бы его только что спустили с цепи в соседнем боксе. Управились быстро и вежливо.

Митяй даже на прощание подмигнул Диме:

– К тебе, терпила, вопросов пока нет.

На сборы дали неделю. Макс в один день собрал чемодан и уехал к какой-то подруге со словами «брат, я все возмещу». В глаза он все так же не смотрел.

Собирая вещи, Дима вспомнил, как старший брат первый раз втравил его в авантюру, еще там в Северянке.

Максим отвел брата, Антона и Петю за несколько километров от дачного поселка на колхозное клубничное поле, выдал пакетики и велел набирать в них ягоды. Когда они вернулись в Северянку, Максим забрал клубнику, куда-то ушел, вернулся крайне довольный и тут же угостил ребят лимонадом, велев ничего не говорить взрослым. Через день они повторили операцию. Довольный Макс пообещал отвести их после следующего набега в кино на «Пиратов XX века», обещав и билеты добыть, и провести в сам кинотеатр – фильм-то был «детям до шестнадцати».

Ребята уже шли обратно и предвкушали как минимум угощение, но вдруг Антона, как самого большого, схватил за плечо какой-то голый по пояс человек. Он тяжело дышал, как будто после долгого бега, и потому Антону удалось вырваться, но тут же, на беду, он споткнулся о камень. Петя поспешил на помощь с воем прыгающему на одной ноге другу и тут же забрал у него пакетик с клубникой.

Отдышавшийся бегун взял Петю за плечи и тряхнул со словами: «Что же ты, такой маленький, а уже воруешь». Кислицын немедленно пнул обидчика в голень и тут же упал на землю от увесистого подзатыльника. На голого человека бросился Дима – Максим куда-то делся, – но тут же улетел в кусты – полуголый оказался мастером на подзатыльники. Тогда в атаку пошел Антон, но ему сражаться не пришлось. Битва происходила наискосок от дачи Кислицыных. Отец Пети, мирно выпивавший с товарищами по работе, с удивлением наблюдал за тем, как сына и его друзей бьет какой-то дурак. Полуголого повалили на землю, немного попинали и строго спросили, что ему надо от детей. В пыли, оказывается, валялся сторож колхозного клубничного поля, несколько дней наблюдавший за тем, как охраняемый объект грабят какие-то малолетки. Сторожу дали подняться и прогнали, а Петин отец и подоспевшая мать Антона, прихватив детей за уши, пошли разбираться. Дима шел за ними. Макса не было.

Теперь помощи ждать было не от кого.

Дима свое барахло отвез к бабе Вере: собирать особо было нечего, новую мебель они так и не купили, старые шкафы и стулья ждала помойка. Оставалось только порадоватся, что у Макса была аллергия на шерсть животных и они так и не завели собаку.

Куда бы ее теперь?

Диме и самому жить было негде.

Год назад к бабушке откуда-то приехала троюродная сестра, через неделю ее разбил паралич, а наверняка имевшиеся родственники забирать больную не спешили. Третий человек в ту же квартиру бы не влез.

Хоть прописаться удалось. Бабушка изнывала от злобы и на себя, и на внуков, особенно на Макса:

– Ничего бы с ним не сделали, небось, посидел бы на цепи да освободился бы. Что ж ты, глупыш такой, что ж на тебе все воду возят.

Ремонт в Столешниковом подходил к концу. Виталий Иванович предупредил, что уезжает в командировку и велел докупать материалы на свои, потом отдаст. К назначенному дню уложились, но хозяин хаты не появился. Дима был не против, жил себе да жил. Бригада тоже болталась в ожидании расчета, старый телевизор исправно показывал чемпионат мира по футболу. На еду немного подшабашивали в соседних домах.

На четвертый день Викторыч ушел за покупками, вернулся бледный, без еды, зато с газетой «Коммерсантъ». На первой полосе была фотография хозяина хаты с подписью: «Известный финансист скрылся от следствия за границей».

Через неделю ожидания новостей в отремонтированную квартиру приехал человек с охраной и предъявил документы.

Викторыч спросил про деньги и показал на двери из диковинного индонезийского дерева, купленные на свои под обещание компенсации.

Новый хозяин как-то говенно засмеялся:

– Я вам что-то обещал, нет? Так, собрали барахло и слились на третьей космической, а то я по-другому поговорю, закрою к херовой матери лет на пять. Сколько нужно на сборы?

– День, – сказал Викторыч, – тут мелочи всякие доделать, утром уйдем.

– Приеду посмотрю, чтобы ничего не украли, – процедил сквозь зубы хозяйчик. – И запомните, я не бандос, я на государство работаю.

– Деньги есть? – спросил Викторыч, когда Косиевский – так звали муделя – свалил. – Совсем немного нужно.

Из магазина прораб вернулся с пакетом яиц. Каждое из них он проколол иголкой. Пакет исправно пролежал несколько часов на залитом солнцем подоконнике. Потом строители сняли в ванной несколько плиток, заложили яйца в кладки, вернули плитку на место. Около вентиляционной шахты Викторыч лично пристроил пустую бутылку.

– А это зачем? – спросил Дима.

– Выть будет, он по ночам просыпаться станет, может, о жизни задумается, – засмеялся Викторыч.

Месть на этом не закончилась. И при прежнем, щедром хозяине рабочие не светили наличие в квартире телефонного аппарата. Не увидел его и Косиевский.

В квартире двумя этажами ниже шел ремонт. Рабочие-молдаване за небольшой магарыч с большим удовольствием позвонили на родину. Весть о дешевом переговорном пункте разнеслась по ближайшим стройкам. Весь вечер к ним шли гости из Молдавии, Украины и других стран СНГ. Один армянин спросил разрешения позвонить в Сан-Франциско брату, ему не отказали.

Опробовали и недавно учрежденный секс по телефону.

Поздно вечером гости разошлись (последнему был подарен телефонный аппарат). Ремонтники доделали все, что собирались, и легли спать. Утром, прибрав все за собой, ждали Косиевского.

Тот снова явился с охраной, которая обыскала работяг и доложила, что все в порядке.

– В следующий раз аккуратнее выбирайте себе клиентов, – цыкнул зубом новый хозяин квартиры.

– Уйти успеем? – спросил Дима, торопливо спускаясь по лестнице.

– Недели три минимум есть, раньше не завоняет, – Викторыч, казалось, уже жалел о том, что сделал.

Через день он опаски ради уехал на пару месяцев к родственникам в Кострому. Бригада развалилась.

Диме деваться было некуда. Пока спал на кухне у бабы Веры, но понимал, что так не живут.

Те, кто предлагал пристойную работу, не имели общежития, а в дворники идти он не хотел. В одном месте Дима уже почти договорился на работу коменданта, ответственного за все офисное хозяйство. Работа хороша была небольшим кабинетом, в котором теоретически можно было ночевать. Дима крайне умело наврал о том, что жить ему негде из-за суки жены. В первый день работы он приехал к закрытому офису, а болтавшийся у двери парень злобно сказал, что хозяева не успели достать денег из АО «МММ» и еще какой-то «Властилины», потому спешно слиняли в неизвестном направлении. Костя – так звали парня – собирался делать какую-то более умную работу. Они выпили по бутылке пива около метро и расстались.

Однажды, спеша на случайную халтуру, Хубариев увидел объявление: «Работа в другом регионе, зарплата от 100 000 рублей, специалистам доплата». Звонить не стал, зашел. Веселый человек рассказал, что на Северном Кавказе платят хорошо, а тем, кто руками умеет что-то: «О, да ты электрик, ну так через год на машине вернешься, квартиру купишь, только работай, – специалистам еще лучше».

Дима согласился. Получил аванс, отдал его почти весь бабушке, обещал вернуться поскорей.

Собирая внука в дорогу, баба Вера вдруг спросила:

– А может, Ивану Георгиевичу позвонишь?

– Кому? – не понял Дима.

– Линьковичу, помнишь, раньше у них на даче жили, а потом…

Хубариев очень хорошо помнил про это «потом» и звонить отказался.

Бабушка поджала губы и велела почаще выходить на связь:

– Не экономь на моих нервах и с охламоном больше не связывайся.

Вольнонаемных в поезде был почти полный вагон. В Туле подсадили еще. Бо́льшая часть нанятых и видом, и повадками напоминала бомжей. Дима с пониманием отнесся к тому, что сопровождающие собрали у них паспорта. Свой, правда, отдал с сожалением. Проводник был из той же республики, что и сопровождающие.

Поезд шел медленно, тормозя на всех полустанках. На улицу во время остановок не выпускали, покурить ходили только в тамбур. Дима, приученный к чистоплотности, страдал от запаха в вагоне. Дешевая водяра (ее было в изобилии), люди в такой же давно не стиранной одежде, да и вагон сам по себе накопил ароматов.

Дима злился. На Макса, который насрал и сбежал. На Линьковича-старшего и его сынка, которым, конечно, стоило позвонить, но сделать это было никак невозможно. На себя, потому что надо было еще походить и поискать, а то едет хер пойми куда. На вонь в вагоне и свою привычку к нормальному запаху и мытью. На то, что кончаются сигареты.

Когда он тщательно добивал предпоследний бычок, в тамбур вышли двое сопровождающих.

– Немцам гол забил негр такой здоровый, Полкан его звали, кажется, – сказал старший.

– Алло, ну как негра могли звать Полканом, ты совсем ум потерял, – со смехом ответил ему совсем молодой парень.

– Трезор, – неожиданно для себя сказал Дима, – его звали Мариус Трезор.

Сопровождающие внимательно посмотрели на него.

– Вы же про матч ФРГ – Франция 1982 года? – переспросил Хубариев.

Следующие полчаса они болтали о футболе, о чемпионате мира нынешнем и прошлых (нынешний был совсем говно, ну о чем тут говорить), о том, что русские футболисты, выступающие за рубежом, вконец зажрались и не хотят играть за честь флага.

Сигарет у сопровождающих оказалось вдоволь, Хубариев угощался без стеснения.

Потом старший спросил Диму, куда и зачем он едет. И тот, опять не понимая почему, рассказал всю историю про неудачный бизнес брата и про то, как пришлось отдать квартиру.

Старший пожевал губами, спросил, в каком районе все это случилось:

– «Сальники», вот ведь отморозки стали, раньше проще было.

Дима хотел расспросить своих новых товарищей о том, что будет дальше. Но те его опередили вопросом: «Работу какую-нибудь путевую знаешь?» Дима рассказал о своих умениях, особенно интересным для сопровождающих оказалась починка автомобилей.

Поезд притормаживал. На полустанке стояли машины и люди.

1996 ГОД

В России проходят президентские выборы. На них побеждает Борис Ельцин, второе место у Геннадия Зюганова, третье – у Александра Лебедя.

Борису Ельцину делают операцию на сердце.

Подписан Хасавюртовский мир, Россия выводит войска из Чечни, вопрос о статусе республики отложен на несколько лет.

Сборная России по футболу проваливается на чемпионате Европы в Англии.

Выходят фильмы: «Народ против Ларри Флинта», «День независимости», «Фарго», «Чокнутый профессор», «От заката до рассвета», «Скала», «Все будет хорошо», «Кавказский пленник».

Петр Кислицын

(РОССИЯ – ЧЕХИЯ, 3:3)

– Командир, смотри, что я нашел, – в руках у рядового Белова болтался самодельный, выточенный из деревяшки крестик. Сержант Кислицын с неприятной ухмылкой повернулся к двум сразу как-то погрустневшим фигурам. Разговору предстояло стать куда как интересней и насыщенней. «Четенький» обещался разговор, хоть и по «нечетенькому» поводу.

В детстве Петя любил драться, но терпеть не мог игр в войнушку, когда надо было бегать с палками в руках, делая вид, что это ружья. В молодежной банде и «бригаде» ему нравилось планировать операции, а ощущения от участия в схватке зачастую получались более «четенькими», чем возня с девчонками. На войне получилось еще лучше: Кислицын кайфовал и от чувства опасности, и прежде всего оттого, что представляет ее для врага.

В армию Петя попал летом 1994 года при крайне стремных обстоятельствах.

В детстве ему часто снился кошмар: нападают враги, а он без штанов и трусов и потому беззащитен. Просыпаясь от ужаса, Кислицын с облегчением находил себя дома в кровати, а главное – в трусах.

Детство кончилось, а сон стал явью.

Ну кто наряжается, провожая девку к выходу из хаты? Достаточно и полотенца. Петя и не собирался в люди или, скажем, гостей принимать.

– Молодой человек, можно вас на минутку?

Петя машинально повернул голову в сторону голоса, и тут случился бубух в челюсть. Успел срисовать заколыхавшуюся вверх по лестнице толстую жопу проститутки Каролины (по паспорту Антонины). Ни Каролина, ни ее задница нападавших не интересовали.

Когда Петю волокли вглубь квартиры, он думал только о свалившемся полотенце. И вырывался исключительно ради приличий: полотенце подобрать или за трусами сбегать. Тут случился еще один, более основательный бубух.

Очнулся Кислицын прикованным к батарее. Оценив хреновость своих дел, приготовился терпеть пытки. Все было очень «нечетенько».

Незваные гости вели себя вежливо, даже и непохоже, что пацаны. Спросили разрешения закурить – прозвучало издевательски.

Потом зашел человек – Петя сразу прозвал его «улыбчивым». Все тридцать два зуба сразу показал, ни одного за губой не скрыл, взгляд добрый, рукопожатие крепкое.

Ну это потом выяснилось. В момент знакомства как-то не до пожимания рук было.

– Здравствуйте, Петр, я Никита Палыч Галушкин, мы давно знакомы, но, к сожалению, заочно. Шесть лет назад мне, скромному майору милиции, поручили вести дело молодежной банды «Сальники», которая наводила ужас сразу на несколько московских районов. Пара разогнанных рок-концертов, неоднократные мордобои, ну и так, по мелочи.

«Улыбчивый» внимательно оглядел Кислицына, как бы пытаясь понять весомость мелочи.

– С этим бы ничего, ах, молодость, молодость, но попутно «сальники» стали промышлять грабежами магазинов. И опять что плакать по нескольким ящикам водки и шмотью, когда целая страна пропала, но «сальники» стали угонять машины.

Вот тут Пете стало совсем «нечетенько». Суету про одну тачку он запомнил очень хорошо.

«Улыбчивый» Петино не по себе явно заметил и с очевидным удовольствием продолжил:

– Потом была массовая драка, сто на сто, в которой «сальники» одолели «пальщиков» и готовы были взять под себя пол-Москвы. Но тут появились еще более серьезные люди.

Петр сморгнул. Он внимательно слушал «улыбчивого», думая при этом, как было бы здорово хоть трусы надеть.

– Некоторые из «сальников» влились в ряды преступных группировок и крайне активно стали себя там проявлять. Да так, что по совокупности наработали лет на шесть хорошего срока. А там в тюрьме от имени и по поручению их могут встретить люди, которые поинтересуются, зачем всякие раздолбаи берут машины серьезных людей, разбивают их и потом бросают, а важные бумаги в них достаются милиции, ну то есть, конечно, органы благодарны, но помочь ничем не смогут.

– Чего надо-то? – просипел Кислицын.

Очень сильно захотелось пить.

– Скажите, Петр, вы же не будете играть в героя или идиота, что в данном случае равноценно? – «Улыбчивый» снова внимательно осмотрел голого человека у батареи. – Если вы готовы к деловому разговору, то я бы освободил вас, позволил надеть штаны и мы бы выпили чайку, поверьте, тема для беседы есть.

Против таких царских – ну по раскладу, естественно, – предложений Петр совсем не возражал.

Никита Палыч по-хозяйски открыл холодильник, посмотрел туда скептически, достал банку с соусом «Анкл Бенс»:

– Если на банке со свиной тушенкой изображен поросенок, а с говяжьей – корова, то что же в этой банке, старый негр, что ли?

Все, включая Петю, засмеялись. Шутка была старая, но «четенькая». К тому же Кислицын вдруг понял, что ни убивать, ни пытать его сегодня не будут.

Тем временем в квартире шел шмон. Бойцы Никиты Палыча уже вполне профессионально обыскали квартиру, нашли пару штук зелени, сколько-то рублей и сложили их на столик у входа. Туда же отправились все три золотые цепи. Галушкин скептически глянул на них, а потом на Петю. Тот только пожал плечами: таскать на себе украшения, как бабе, ему самому не очень нравилось (как и непременные мужские поцелуи при встрече), но таковы были обычаи лета 1994 года. Тренировочные костюмы и майки давно вышли из повседневной жизни.

На стрелки и вообще в обществе бандиту среднего звена требовалось являться в приличном виде. Хорошо, что братва не признавала галстуки. К черным и белым водолазкам Петя привык быстро, ботинки он так и не полюбил, но кроссовки под костюм ему носить запретил «старший». Он же велел и цепочками обзавестись, чтобы перед людьми не стыдно было.

Петя посетил туалет – с открытой дверью и помылся – также с открытой дверью.

За завтраком, – кто-то из бойцов «улыбчивого» исполнил нормальную яичницу, – стороны обсудили расклад.

Никиту Палыча не волновали деньги, которые мог бы предложить Петя. Поступили следующие предложения.

Первое – бандит Лимончик немедленно едет в КПЗ. Повод – хотя бы два ствола, которые были найдены в квартире. Один из них Петя видел в первый раз, но твердо понимал, что из него стреляли в последние годы, как из пулемета, и всё по мирным беззащитным людям.

Второе – законопослушный гражданин Петр Кислицын в силу внезапно вспыхнувшего патриотического чувства, столь важного для страны в эти трудные дни, немедленно призывается на военную службу и стремительно отбывает в сержантскую школу, в которой его давно уже ждут, – знакомы еще не были, а Галушкин позаботился.

После чего начинается воинская служба, цель которой не обкорнать судьбу Петра Кислицына, а, наоборот, помочь встать ему на правильные рельсы.

Кислицын неоднократно попадал в милицию, однажды провел сутки в КПЗ, но сейчас попадос выглядел предельно конкретным.

Выбора, по сути, и не было.

«Улыбчивый» принял капитуляцию, разрешил съездить к папе-маме, попрощаться и оставить денег, но только тех, что были в наличии (вот тут Петр порадовался, что складывал деньги в коробку и держал ее на родительских антресолях, жаль не месяцем раньше его прихватили, только и вспоминать теперь, как на Кипре гульнули и сколько просадили, но зато будет что вспомнить). На прощание взял с отца слово, что они не вбухают деньги в «МММ» или «Властилину». Реклама шла по телевизору каждый день, и родители периодически допекали вопросами: не послушать ли призыв Лени Голубкова. Солидно ж все, реклама сколько стоит, по телевизору врать не будут.

После побывали в военкомате, быстро оформили все документы, а заночевали на какой-то хате, где вместе с двумя сотрудниками правоохранительных органов даже и матч Россия – Камерун посмотрели, а потом выпили за Олега Саленко по сто грамм.

Неожиданная победа сборной России в последнем для нее матче чемпионата мира успокоила Петю. Неприглядная перспектива могла в итоге вылиться и в «четенький» вариант.

«Бригада» становилась все крепче, но почета Лимончику доставалось все меньше. Его ребят, – а их было уже человек десять, – «старшие» уже в лицо называли «стукалками». Пацанчиками, которые по команде должны выпрыгнуть из машин, обозначить себя, а потом деться куда-нибудь подальше.

«Старшие» выдвигали Митяя, сбежавшего с поля боя у автостоянки, на котором погиб только что вернувшийся из армии Пепел и стал инвалидом Квадрат. Когда Петя предъявил Митяю, «старшие» за него заступились. Выяснилось, что от жирного, хлюпающего слюной шестерика пользы по бабкам много – он отлично умел подставлять и отжимать. После того базара Митяй стал смотреть еще более нагло, но всегда пасовал, когда Лимончик его подпрессовывал.

Подобные Митяю лезли из всех щелей. В «бригаде» становилось чем дальше, тем сильнее «нечетенько».

Сержантская школа на курорт не тянула, но и совсем говном не оказалась. Хотя запах в казарме… кто мог подумать, что в одном месте можно собрать сразу сто Митяев и провонять ими каждый сантиметр. А потом добавить к этому аромату запах отлично прокисшего супа. Петя использовал каждую возможность, чтобы помыться или добыть чистое исподнее.

Все время хотелось жрать. Кормили мало и хреново, не то что с бандитскими трапезами или маминой едой – со школьной столовкой не сравнить. Однажды в увольнительной он склеил женщину лет на десять старше и, помимо восстановления навыков траха, вдоволь налупился гречневой каши с лучком и тушенкой. Экс-Лимончик, еще полгода назад делавший вид, что начал разбираться в морепродуктах, и забыл, как это вкусно.

Вместе с Петей служили провинциалы. Им совсем не надо было знать, как жил Кислицын раньше. Тем более что москвичей они, как правило, не любили.

Врать от пуза особого смысла не имело, Галушкин, провожая Петю в армию, насоветовал кое-что по этому поводу. В ответ на вопросы Кислицын честно рассказывал, что был спортсменом, большой карьеры не сделал и работал помощником тренера по боксу. В банду идти не захотел, но в охранниках себя пробовал и типа не понравилось.

Один раз, рассказывая о посиделках на детском дне рождения в клубе «Арлекино», Петя чуть не засыпался. Вся каптерка покатывалась со смеху, слушая о том, как подгулявший отец именинника воткнул вилку в голову клоуну, и тут Кислицын оговорил себя:

– И я, чтобы всё успокоить, заказываю всем текилы.

Смех прекратился.

– Чего ты сделал? – спросил кто-то из угла.

Лимончик нашелся быстро:

– Ну охраняемый махнул рукой, чтобы я заказал, башлевать-то ему.

Доброе пролетарское настроение всей каптерки тут же восстановилось. Потом только у Пети спросили: а сам-то попробовал текилы на халявку? Он честно сказал, что да и что ничего особенного, что-то вроде горькой настойки.

С дедовщиной к Кислицыну не лезли – он был постарше прочих и при необходимости мог двинуть в бубен.

Трудновато было с дисциплиной, но Петя терпел, знал – надо. Зато он подтянул рукопашный бой и стрельбу. Если бы умел шмалять так раньше, то, возможно, Пепел жил бы до сих пор.

Родителям он писал аккуратно, знал, что у них все более-менее и никто их не достает (за безопасностью семьи «улыбчивый» свято пообещал присмотреть).

А потом началась Чечня. На войне Пете понравилось: с котловым довольствием стало «четенько», а дури – поменьше.

Неожиданно для себя через несколько месяцев боев Петя фактически командовал тем, что условно называлось ротой. А он про себя «бригадой».

Бывший браток навел железную дисциплину. Он запретил своим солдатам отнимать у местных что-то, кроме еды. На фоне других подразделений это было вопиюще, но стреляли в них из-за угла реже. Дважды ходил на переговоры с полевыми командирами: тут военнослужащему Кислицыну в полной мере пригодились знания и опыт Лимончика (в ходе одной терки ему показалось, что с той стороны был московский знакомец, тот тоже пристально вглядывался в русского военного, тему развивать не стали). Солдаты его ценили. Командование тоже: таких, как Кислицын, не хватало.

В каком-то фильме Петя видел, как пиндосы атакуют каких-то косоглазых под странную мелодию. Идея ему понравилась.

Вскоре у его подразделения образовался большой магнитофон с колонками и набором кассет. Один раз их выезд на дело (ну то есть на боевое задание) снимал американский журналист, который, услышав первые такты мелодии, ошеломленно спросил, как давно русские солдаты стали увлекаться Квентином Тарантино. Из завязавшейся беседы выяснилось, что полюбившийся мотив начинает фильм «Криминальное чтиво». Американец попробовал пересказать сюжет, ясно, что херь, но музон нормальный и, главное, везучий.

Родителям Петя писал, что их часть стоит недалеко от Чечни и в боях участия не принимает. Радовался, что нет никакой девушки на гражданке, не писать же Каролине-Антонине, он и ее почтового адреса не знал. Разве что Москва, клуб «Карусель», третий табурет у стойки, «до востребования», за выпивку – скидка, клофелином не травит.

На войне прошли почти полтора года. Дело близилось к мирному концу, непонятно, в чью пользу. Уже и лидеры Ичкерии наведались в Москву, и Борис Ельцин побывал налетом в Грозном.

Стрельба не то чтобы прекратилась, но стала эпизодической.

Петя рассчитывал на отпуск. «Улыбчивый» прислал весточку, что в июле подскочит поговорить.

19 июня Кислицын и его бойцы ждали футбол, Россия играла с Чехией. На чемпионате Европы национальная команда опозорилась ничуть не меньше, чем на прошлых. Хотелось хотя бы утешительной победы, как в 1990-м и 1994-м. Да и навалять чехам было бы со всех сторон правильно, пусть это и другие чехи.

Но до того, хер пойми с какой начальственной дури, надо было скатать на заброшенную ферму, километрах в пятнадцати оттуда. У начальства откуда-то взялась ориентировка о том, что там содержали рабов.

Рабов там не было. Имелись два чеченца, которые без особого радушия, но исправно открыли ворота и, не споря, показали пустые помещения.

Кислицын собирался признать, что штабные дурни опять облажались.