Текст книги "Как мы не стали бандой"

Чтобы не залететь, она пила какие-то заморские таблетки.

Антон и Наташа познакомились на пресс-конференции, где «маститый» корреспондент Маяков решил покровительствовать юной девочке из маленького информационного агентства. Уже потом Антон понял, что девочка фактически его ровесница, а чуть припухлые губы и просящий взгляд из-под светлой челки – важное оружие в деле разводки. Ну хотя бы на то, что ошалевший от восторга дурачок напишет за нее все три сообщения на ленту маленького информационного агентства.

Когда он познакомил Наташу с Крипуном, тот сразу оценил ее как «выдающуюся шалаву». Антон для порядка обиделся, признавая, в общем, справедливость оценки. У девушки был постоянный кавалер – главный редактор агентства. У агентства имелся учредитель, который на свою беду зашел в офис посмотреть, как тратят его деньги. С изумлением Маяков выслушал рассказ о том, что не только спонсор, но и его шофер тоже получили свою долю ласки, а уж про журналистов своего и других изданий и говорить не приходилось. Однажды она сама рассказала, что на спор трахнулась с охранником в ночном клубе «У Лиса».

Замуж Наташа собиралась за своего начальника. А если бы с ним не получилось, то за одноклассника, который работал в банке и снабжал ее кокаином. Пробовать белый порошок Антон, преданный крепкому алкоголю, отказался.

Искушение наркотиками произошло, когда Наташа жила у него. Папа повез маму в Италию, надеясь, что красоты, посмотреть на которые Раиса Николаевна мечтала всю жизнь, спасут брак. Две недели в квартире шла вечеринка. В последний день Маяков бегал по соседям и просил их не рассказывать ничего родителям.

Наташа ушла от него, как только агентство прогорело и она окончательно переехала к однокласснику. Маяков как-то зашел к ним выпить и видел, что дело неладно: банкир на взводе и перед уходом перехватил денег. Антон не отказал, памятуя, что после окончания активной фазы романа с Наташей долго отдавал долги.

Оказывается, не все отдал.

По дороге на работу Антон думал про деньги.

С ними было не очень весело.

Везучесть, позволившая Маякову пять лет назад прибиться к молодежной газете, оказалась товаром скоропортящимся. Начиналось все неплохо, первые публикации появились через пару недель, в начале 1991 года, и место в штате образовалось.

В августе 1991 года Антон Маяков провел три дня около Белого дома, лишь раз заехав домой скинуть напрочь промокшую одежду и найти записку о том, что родители спасают демократию около 20-го подъезда. Активно поучаствовал в создании первого номера газеты, вышедшего после падения ГКЧП и отмены цензуры. Девушкам-однокурсницам он в красках описывал, как Борис Ельцин забирался на танк, и из рассказа как-то так выходило, что пока Антон не пришел, президент и не знал, что и как делать.

Маяков действительно был около Белого дома, когда Ельцин зачитывал свое заявление.

Но за пять минут до того, постояв около танка, молодой корреспондент пошел глянуть, что происходит в окрестностях. Пока он обходил Белый дом, Ельцин из него вышел, залез на танк, выступил и ушел обратно. Антон застал только большую толпу, возбужденно обсуждавшую слова президента РСФСР.

В этот момент он вынес себе приговор как репортеру. Правда, приводить в исполнение не стал. В своем скепсисе он был совсем не одинок.

– Ты, Антуан, – копируя артиста Евстигнеева из фильма «Бег», говаривал поддатый Кирилл, – по сути своей чиновник.

– В смысле, – для проформы обижался Антон, по-прежнему с почтением относившийся к наставнику.

– Ты от сих до сих и никак не больше, ты бы и не против больше, но кто-то же сказать должен, что надо, – развивал, не забывая наливать, Кирилл.

Антон понимал, что голова у него не та, что у Кирилла, пьяная, похмельная или тем более трезвая.

Например, в самом начале 1992 года Кирилл и Миша в рамках журналистского расследования решили прикупить атомную бомбу. Идея была бредовой даже для той суматошной зимы. Однако два материала прогремели на всю страну, а потом силами американской телекомпании был снят фильм.

Антон ничего такого придумать не мог. Да и не хотел. Его не тянуло в горячие точки или копаться в огромных бумажных кипах «ради строчки в газете».

Интерес был совсем в другом. С готовностью оставаясь на дежурство по номеру, Маяков всегда имел под рукой несколько маленьких заметок, которыми при необходимости можно было подоткнуть полосу, заполнить дырку. Гонорары от фирм и бизнесменов, которые поминались в этих заметках, намного превосходили газетные заработки.

Потом в газету, вокруг которой бурно строился большой издательский дом, пришел новый директор по рекламе и решительно пресек Маяковы шалости. Точнее, велел делать все через него: щедрый денежный ручей иссох более чем на две трети.

Очень кстати подвернулись первые думские выборы. Антон благодаря своим связям и знакомствам Миши оказался крайне востребованным изготовителем статей, интервью и просто рекламных листовок. Денег ему платили столько, что в следующие после дня голосования месяцы он то и дело находил в рубашке или штанах забытые купюры. Появившиеся сбережения роман с Наташей истребил на корню.

Когда он начинал ходить по митингам и партийным съездам, вокруг были люди равного достатка. Маяков благодаря собственной удачливости и родителям считался зажиточным. Среди коллег – так точно. Осенью 1991 года в кинотеатре «Октябрь» проходил съезд «Демократической России». В буфете не успели переоценить коктейли, и Антон щедро угощал девушек да и всех желающих смесью кофейного ликера и сока по четыре рубля за большущий стакан.

После либерализации цен стало не до купеческой удали. Антон Маяков переживал, что приходится писать заметки о людях, которые за обедом тратили столько, сколько он за неделю.

Но проблема стала даже не в деньгах, а в утрате социального статуса. Были бизнесмены и бандиты – и были все остальные. Хорошие, плохие, нищающие и держащиеся на плаву, но остальные. Маяков не хотел быть, как остальные, он желал, как говорил Сергей Владиленович, широко гулять по буфету.

Маяков никогда не был франтом, но, приходя в «Рэдиссон Славянскую», он стеснялся и самого себя, и своих тертых джинсов, и кожаной жилетки, которая при покупке казалась крайне уместной. Ему все время казалось, что сейчас его выведут из здания. Или отправят в людскую.

Да и в журналистском мире все получалось непросто. Популярная молодежная газета переживала нелегкие времена. Тираж не спасал от инфляции, а самые знаменитые авторы, в том числе и Кирилл с Мишей, ушли в новый проект. Массовый исход помог подрасти по служебной лестнице, но денег особых не принес. К тому же все больше подметки на ходу резали появившиеся пару-тройку лет назад «Независимая газета», «Коммерсантъ», «Сегодня». Там и платили лучше, и статус у тех, кто там работал, был как-то повыше. В один из таких проектов Антон сунулся, но выяснилось, что маститым журналистом его вовсе там не считают и его бэкграунд, скорее, в минус. Да и нагрузка была какая-то нечеловеческая – по статье в день. Маяков решил не дергаться и поискать дорогу в пиар.

Дорога казалась известной, но тернистой.

Настоящие деньги крутились около заказчиков, но, как туда пробиться, было неясно.

В самом начале 1994 года Антон попробовал в ходе интервью договориться с хозяином финансовой компании об оказании ему пиар-услуг. Бизнесмен по имени Виталий Иванович посмотрел на него глубоко непонимающим взглядом, а пресс-секретарь, наоборот, – понимающим и нескрываемо злобным. Интервью согласовывалось четыре месяца, пресс-секретарь вынул из журналиста все жилы. К моменту публикации выяснилось, что это не добросовестный бизнес, а пирамида, Виталий Иванович бежал за границу, пресс-секретарь отвалил в неизвестном направлении, а интервью стало основой для злобного комментария о паршивых козлищах, портящих агнецоподобные ряды российских бизнесменов.

…В редакции с утра было пустовато. Толя, которого Антон давно перетащил в газету, еще не вернулся из командировки. В отсутствие новостей Маяков решил поиграть на компьютере. Как утверждал он сам, «стрелялки» помогали ему сосредоточиться.

Отец позвонил, когда Ант-коршуна – так звали компьютерного героя Антона, – прижали к стене и жгли огнем.

– Антоша, как дела, как редакционный процесс, что нового, хорошего?

– Все нормально, папа, если можно быстро, тут дел полно, – Антон, зажимая трубку щекой, лупил по клавишам, отстреливаясь от злобных компьютерных монстров.

– У меня тоже дело, – ответил Сергей Владиленович. – Я тут встретил своего старого знакомого, он теперь в больших чинах, надо бы посидеть поговорить.

Антон, чертыхаясь про себя на то, что не успел сохраниться, назначил обед на три часа в «Испанском дворике» – ресторане, открывшемся на углу Столешникова и Дмитровки, на месте бывшей «Ямы». В пивной в студенческие и раннежурналистские времена он бывал много раз, а в «Испанском дворике» один раз – повел Наташу обмывать премию. Там деньги и закончились.

– Отлично, сын, вижу, ты ходишь в приличные места для приличных людей, ну давай там в три.

Было слышно, как отец с кем-то переговаривается.

Антон опоздал всего ничего, но когда он пришел, отец уже сидел за столиком в компании худощавого человека с неприятным лицом.

Тот как раз заканчивал рассказ:

– И тут я вдобавок получаю счет от телефонной станции, на четыре тысячи долларов, если по курсу, – чего там только не было: от секса по телефону до разговора с Америкой. И концов не найти. Эх, если бы сыскать тех ублюдков.

Мужчина злобно махнул рукой.

Антон представился. Получил богато украшенную вензелями визитную карточку. Заказали бутылку вина и, увы, легкую, к сожалению вечно голодного молодого журналиста, закуску.

Друга Маякова-старшего звали Константин Косиевский, и он уже две недели как сменил кабинетик на Старой площади на должность вице-губернатора в области, отстоявшей от Москвы на два часа лёта. Задача-минимум – помочь провести губернатору думские, а потом и президентские выборы. Задача-максимум, о которой нынешнему начальнику господина Косиевского знать не надо, – сделать заместителя губернатором, поскольку «в этом заинтересованы очень серьезные люди». Бюджет неограничен, но в пределах разумного. За неудачу строго спросят «очень серьезные люди».

За полчаса человек с неприятным лицом до колик осточертел Антону. Но встать и уйти было нельзя: не стоило расстраивать папу, да и деньги тут явно имелись. Поэтому со всей изворотливостью, присущей опытному и битому жизнью 24-летнему журналисту, Маяков-младший принялся раскручивать, как ему самому казалось, собеседника на бабки.

Через час и еще одну бутылку вина дело сладилось. В карман Антона ушел аванс за статью о губернаторе в центральной газете и два упоминания о нем в его собственной молодежной.

Через три дня надо было лететь в область.

– Большие перспективы развиваются, большие, – Маяков-старший широко улыбался.

Когда Косиевский отлучился, отец пояснил свой интерес.

– Да, типографии по полной загрузят, отдают книжный магазин на центральной улице города с правом частичного перепрофилирования, слетаю, вообще посмотрю что да как, – улыбался Сергей Владиленович. – Наше время пришло, главное, ничего не упустить.

Вернулся Косиевский, резко попрощался, поскольку его уже ждали, ну конечно же, «очень серьезные люди», с другими бы он явно на одном конституционном поле и не присел бы.

Маяков-старший с доброй иронией посмотрел на удаляющуюся спину:

– Мой старый знакомец, пусть и рефлекторно, показал тебе, сынок, сразу, на что стоит ориентироваться в работе с ним, учись ценить такие маленькие подарки судьбы.

Антон деловито и непонимающе мигнул.

– Костя стал большим человеком, но какие-то вещи мы не в силах изменить в себе, и обстоятельства того не могут, он так и остался жлобом, оставил нам с тобой счет, надо сказать, – Сергей Владиленович ухватил книжечку, поднесенную официантом, посмотрел в нее, поджал губы: – Счет не маленький, да нет, я сегодня угощаю.

Маяков-младший спорить не стал.

За кофе он рассказал про Катю и свои проблемы, которые с появлением аванса, безусловно, упростились, но никуда не исчезли.

Маяков-старший некоторое время молча курил. Потом широко улыбнулся:

– Знаешь, что самое неприятное в статусе дедушки? То, что спать приходится с бабушкой.

Антон точно знал, что еще четыре года назад отец такой шуткой побрезговал бы.

– Ну а поскольку мы с Раей точно разводимся, то с бабушкой спать мне не придется и я не против быть дедушкой, – Сергей Владиленович тряхнул за плечо несколько ошарашенного сына.

– Ну а чего, родишь ребенка, маму загрузим бабушачьими заботами, под это дело я денег подкидывать стану, а то она у меня не берет, а тут поди разберись, что и на что, да и ты подостепенишься, делом займешься, – отец махнул рукой официанту и спросил коньяку.

Антон ошалело допивал кофе.

Утром он твердо решил отправить Катю на аборт. И уже даже составил план уговоров. Собственно, под это он и думал, где добыть денег. Понятно, что после этого пришлось бы переезжать, правда, непонятно куда, оставаться без отца один на один с Раисой Николаевной Антон был не готов.

Папино предложение казалось безумным только на первый взгляд.

Подливая сыну коньяк, Маяков-старший убеждал, что отцовство по нынешним временам при деньгах не проблема, а вот устойчивое семейное положение – это важно.

Катя отцу, оказывается, при первой и пока единственной встрече понравилась. Не то что «прошлая лярва».

– Че ты так про Наталью, – удивился Антон.

– А как еще-то, она через два дня, как ты нас познакомил, звонит мне в офис и намекает, что хотела бы за кофе кое-что обсудить. – Сергей Владиленович сыто потянулся. – С такой целуешься, половине города отсасываешь.

Антон снова вспомнил, как отец морщился, когда он приносил из школы анекдоты про Василия Иваныча и Петьку.

В редакции выяснилось, что делать особо ничего не надо – номер готов. Зато приехал Толя. Он пытался рассказать «офигенную историю про ферму с рабами, которую раскрыли, потому что один из них сбежал, да не просто, а угнав тачку». Антон быстро прервал его рассказом о новых планах на рабочую жизнь и возможное прибавление в еще несуществующем семействе.

Крипун сначала погрустнел, но Маяков тут же заверил его в том, что для него ничего не меняется. Сам он в это не очень верил.

Тут в их комнату заглянул парень из соседнего отдела и с горестным видом сказал про в очередной раз загулявший по редакции слух о задержке зарплаты. Вывод был: давайте скинемся на выпивку. Антон дал купюру и пообещал, что они подойдут позднее.

Встал, прошелся по кабинету, посмотрел в окно – горизонт придавал ему вдохновения, он всегда старался сесть около окна.

– Помнишь, Толя, я рассказывал тебе про пиарщиков, которые собираются окормлять избирательный блок, намеренный ворваться в Думу на плечах генерала с громовым голосом? Им много материалов нужно, мы еще думали, что не справимся с таким объемом.

Крипун кивнул.

– А еще Михалыч говорил, что у него полно кандидатов, только пиши.

Крипун снова кивнул и с тоской посмотрел на дверь – финансовый взнос в пьянку не означал, что водка будет ждать.

Антон чуть не подпрыгивал на месте.

– Вот у нас за стеной сидят люди, которым уже завтра будет нечего есть, хорошие квалифицированные ребята. Мы дадим им денег, и они напишут кучу статей, мы будем снимать с каждой по пятнадцать-двадцать долларов – и все равно обогатимся.

– Ну уж и больше можно снимать, половины и той будет им достаточно, – улыбнулся Крипун. – Как здорово все ты это… А они писать здесь будут?

Маякова несло.

– Тебя ж из общежития попросили, да? Мы снимем хату, двухкомнатную: в одной комнате спать будешь, а в другой три компа поставим и на кухню еще один, я у отца одолжу, у него всегда есть лишние, будут по сменам приходить струячить, таких дел наделаем.

– Дискеты разных цветов купить надо, – задумчиво сказал Крипун.

– Зачем? – удивленно спросил Антон.

– У нас три заказчика, каждому из них поступает материал, чтобы не путать, а то скандал получится, появится четвертый – ему тоже будет положен отдельный цвет.

Антон развеселился.

– А сколько всего цветов у дискет, вдруг разрастемся и их не хватит?

– Десять, а там еще варианты есть, – серьезно ответил Крипун.

Маяков по части хозяйства всегда доверял другу.

– Ну ты, в общем, иди позондируй почву, как там ребята насчет подработок, а я скоро догоню.

Толя достал из сумки бутылку, привезенную из командировки, и уже в дверях повернулся:

– А как мы в газете работать будем, не успеть же ничего?

– Как-нибудь, – Антон деловито снимал трубку, как бы показывая, что уже намерен собирать заказы.

Когда из соседней комнаты донеслись восторженные вопли коллег, Антон положил трубку обратно на аппарат и задумался.

С детства из книг он знал о том, что в жизни каждого человека наступает момент, после которого все становится не так, как было. Если человек великий, то это Тулон, если обычный, то что-то поменьше.

Умом Маяков понимал, что пришли перемены. Однако ничего необычного не чувствовал.

Наконец он позвонил Кате.

Она взяла трубку сразу.

– А коляска какого цвета нужна? – решил он сразу взять быка за рога.

– Какая коляска? – голос звучал недоуменно.

– Ну, мальчикам голубую покупают, девочкам розовую, нам-то какая нужна? – Антон изо всех сил старался звучать иронично.

Катя охнула:

– Какой поворот, я думала, ты спросишь, я на трамвае на аборт поеду или отвезти на такси.

Маяков закурил.

– Ну а чего на аборт, чего сразу на аборт, я в отцы готовый хоть сейчас.

– Через семь месяцев примерно будь готов, – голос девушки звучал совсем необычно. – Что тебе приготовить на ужин?

– Давай я куплю что-нибудь вкусненькое, – Маяков вспомнил, что будущие отцы должны быть внимательными.

– Пару бутылок водки? Так теперь мне нельзя.

– Ну, я подумаю, – сказал Антон и быстро положил трубку, давя в себе желание все переиграть.

Закурил.

И придумал, как сжечь мосты окончательно: познакомить Катю с матерью и рассказать про будущего внука или внучку.

Время, добавленное к первому тайму

1988 ГОД

Проходит XIX партийная конференция, на которой объявляются выборы на Съезд народных депутатов СССР.

Страна отмечает тысячелетие Крещения Руси.

Тиражи газет и журналов достигают миллионных показателей.

Выходят фильмы: «Убить дракона», «Успеть до полуночи», «Асса», «Десять негритят», «Эльвира – повелительница тьмы», «Игла», «Человек дождя».

Дмитрий Хубариев, Станислав Линькович

(СССР – ГОЛЛАНДИЯ, 0:2)

– Старик со старухой завтракают с утра, старик и говорит своей бабке, дай, мол, сахар. Та тянется через весь стол и ка-а-ак кулаком деду в морду. Тот: «За что, любимая?» – «Это тебе за сорок пять лет неудачного секса!» Завтрак продолжается. Через какое-то время муж встает и как хрясь жену по лицу. Та аж со стула упала. «А это за что?!» – заорала жена. «А ты откуда, сука, знаешь разницу между удачным и неудачным сексом?» – таксист захохотал и ткнул Диму кулаком в бок: – Сексом, сука, сексом! Два года назад его не было тут у нас в СССР, а теперь вот у старика, старухи, а если вдуматься, то и у Золотой рыбки тоже секс.

Дима вежливо засмеялся в ответ:

– Да, да, в джинсы облачились самые отсталые слои населения.

Таксист осекся, глянув сначала на свои обтянутые синей джинсой бедра, потом на слегка потрепанные и совсем не модные брюки мальца. Хмыкнул.

Дима был не отсталым, а бедным. И на такси катался не от барышей, а за заработком.

До того как устроиться работать на почту, он ездил на серой «Волге» с шашечками ровно один раз, лет в одиннадцать. Все понравилось, но бабушка сразу предупредила, что часто так не будет. Такси, рестораны, театр предназначались для людей с достатком, кино было за праздник.

Дима твердо знал, что лишних, а то и насущных денег нет. Что надо донашивать перешитые отцовские штаны, которые до того донашивал Макс. Что зимнее пальто сшито из перелицованного старого бабушкиного, оно неудобное и тяжелое, а о внешнем виде и говорить нечего. Что сборы на всякие школьные нужды морщили бабушкин лоб, а пару каких-то особо дорогих экскурсий в Подмосковье Диме пришлось, сказавшись больным, вовсе пропустить. Карманные деньги являлись глубоко теоретическим понятием.

Чуть-чуть полегчало в девятом классе, когда Дима под именем Макса поступил на почту.

Хубариев сначала представлял, как будет ходить с почтовой сумкой по району, но реальность немедленно вошла в разнобой с детским стишком. Смена начиналась в пять утра. Сначала Дима раскладывал по пачкам периодику. Перестройка подняла тиражи журналов и газет, в каждую квартиру выписывалось не менее трех-четырех изданий, отдувались за страсть к чтению почтальоны. Некоторых особенно жадных до периодики граждан Хубариев заочно ненавидел. Потом, уложив огромные пачки на заднее сиденье специально приезжавшего такси, он развозил их по району. В каждом подъезде висел большой ящик, в который надо было пристроить пачку. Кроме того, Диме давали сумку с заказными письмами и другой корреспонденцией для различных организаций. Через четыре месяца Хубариев незаметно для себя накачал крепкую мышцу.

Таксисты обычно помогали с пачками, но иногда просто сидели буками в машине и только посматривали на часы. Не сразу Дима сообразил: чем раньше таксисты освобождаются, тем выше шанс полевачить – при почте они официально состояли до девяти часов утра, а реально с делами можно было управиться часам к восьми.

Дима работал каждый день два года и не высыпался хронически. На учебе это, конечно, сказывалось, но в их школе особо ни с кого и не спрашивали. Всех хулиганистых и отстающих после восьмого класса отправили в ПТУ – так из трех классов получился один. Дима был в целом середнячок, но учительница физики его выделяла. Возможно, выделял бы и математик, но старый ушел на пенсию, а новый с трудом поддерживал дисциплину на уроках.

А Диме хотелось в инженеры. В этом его полностью поддерживала бабушка и так же решительно осуждал Макс, указывая на то, что нет большего голодранца, чем советский ИТР. Старший брат наотрез отказался идти в офицерское училище. После десятого с великим трудом законченного класса поступил в Пищевой институт. Там он тоже учился с грехом пополам. Жить он уехал в родительскую квартиру, но часто столовался у бабы Веры. С первой стипендии купил ей цветы. Она счастливо улыбалась, но потом, когда Макс отбыл восвояси, сердито фыркнула: «Лучше бы пару пачек пельменей купил».

В общем, Дима колебался. Баба Вера, не тратя времени даром, бросила на стол последний аргумент: зазвав внука под каким-то предлогом на работу, она набрала Линьковичу-старшему.

Отец Стаса особо выделял Диму, «потому что у единственного руки не из жопы растут». Беседа оказалась короткой и убедительной: «Будет из тебя, Дмитрий, отличный инженер, а математику тебе на первом курсе подтянут». Пообещал, что поступать будут вместе со Стасом и экзамены пройдут как надо. После этого дело решилось.

…Стас, как обычно, что-то насвистывал под нос. Дима был уверен, что не опоздал, но друг выразительно глянул на запястье. Там были новые, явно заграничные и, конечно же, электронные, явно с модным наворотом, часы.

Дима ожидания насчет восхищенного взгляда не обманул. Явно польщенный Стас тут же расхвастался:

– Отец с японцами переговоры вел, так хорошо всё, что глава фирмы снял с руки часы и отдал отцу, а тот ему свои – «Cлаву».

Дима с уважением кивал головой – японский фирмач никак не мог обойти своим вниманием такого человека, как Иван Георгиевич. И вдруг спросил:

– А спарринг не провели? Японцы же они все каратисты, им только волю дай ногами помахать.

И тут же отхватил снисходительного изумления.

– Нормальные у тебя представления о переговорах. Может быть, ты считаешь, что они заплыв могут устроить на скорость ради контракта?

Дима сконфузился. Стас взбодрил его улыбкой:

– Ладно, давай забросим все бумажки и пойдем по плану.

Следующим утром Иван Георгиевич должен был отвезти их в работавшую, несмотря на выходной, приемную комиссию МАИ и познакомить с кем-то из своих знакомых.

Но поскольку японские фирмачи, подарив часы, отняли у отца Стаса все время, ехать надо было с самого утра. Поэтому Линьковичи позвали Диму в гости с ночевкой. К тому же они бы посмотрели вместе финал чемпионата Европы, в который в кои веки выбралась сборная СССР.

Диме идея нравилась. И с утра через весь город не надо тащиться, и финал получится позырить по большому цветному телевизору, а не по маленькой «Юности» дома. Да и план Стас составил прям отличный.

Забросили документы, съели по бутерброду, обещали не опаздывать к ужину.

Затем Стас повел друга тайными тропами к задворкам продуктового магазина. Там, потолкавшись немного, друзья добыли бутылку портвейна – знакомый грузчик продал ее с совсем небольшой – для Стаса, по крайней мере, – наценкой.

Угощал-то он в основном. Дима свой единственный рубль добавил.

Ушли на лавочку.

– «Три топора», – уважительно сказал Стас, с неожиданно привычной ловкостью открывая бутылку с этикеткой «777», – один из лучших у нас портвейнов.

Дима тут же согласился – про бухло он решительно ничего не смыслил. Однажды он помог соседу перебрать мотор у машины. Вся помощь состояла в своевременной подаче инструментов и деталей, но страшно благодарный дядька отрекомендовал его всем друзьям как «дельного мужичка» и угостил пивом. Оно Диме не понравилось, газированный напиток «Бахмаро» был повкусней.

Но от портвейна отказываться не стал. Зеленоватая бутылка выглядела пропуском в новую жизнь. Сладкий напиток оказался куда как лучше пива.

Стас сделал второй глоток, достал, к великому удивлению Димы, сигарету и закурил. Спохватившись, протянул другу пачку. Тот отказался, переход во взрослую жизнь не мог быть таким быстрым.

Сигарета и глоток портвейна сделали паузу в разговоре менее напряжной.

Последние два года Дима и Стас общались с трудом. Линькович звал Хубариева то в кино, то на концерт, а Дима отказывался, мотивируя срочными делами или просто «не по кайфу». Стас, и не подозревавший о том, что у кого-то не может быть карманных денег, потихоньку приходил к выводу, что друг детства хоть и хороший паренек, но по сути тупой и сивый.

А еще у Стаса имелся двухкассетник (ну у отца, конечно, а какая разница) и точно уж не меньше двух десятков своих фирменных кассет, которые Дима и не рискнул бы перехватить на послушать, потому что ставить их на старую «Электронику» было страшно. Он научился клеить пленку, но взять фирменную кассету с модной записью и вернуть подклеенной казалось невозможным.

Поэтому Дима еще больше напрягал Стаса неспособностью поддержать беседу о новом альбоме «Депеш Мод».

У Линьковича было два модных пакета с «Мальборо» и еще какой-то рекламой. А еще фирмовые джинсы и самый настоящий специально сшитый костюм, в котором, как думал Дима, он наверняка завтра поедет сдавать документы.

– А меня тут по телевизору показывали, – сам того не желая, дал под дых Диме Стас.

Чтобы подчеркнуть эффект, он крепко затянулся и тут же закашлялся. Курил он четвертый раз в жизни.

– В какой программе?

– Во «Взгляде», – Стас снова, теперь уже удачнее, затянулся.

Этот факт Диму придавил окончательно. Каждый вечер пятницы они вместе с бабушкой смотрели «Взгляд», благо в субботу почта не работала и можно было спать аж до семи утра. Он в основном ждал всяких клипов и людей, связанных с музыкой, а бабушка слушала все остальное и особо выделяла Дмитрия Захарова – «видно образованного человека». Несколько передач он пропустил, скорее всего, в одной из них Стас и блистал.

Линькович тему развивать не стал. Отцу достали два билета на премьеру «Ассы» в ДК МЭЛЗ. Стас почти наверняка остался бы дома, но так получилось, что за три дня до премьеры мать приболела, а он выиграл районную математическую олимпиаду. Свободный билет стал наградой. Там ошалевшего от изобилия знаменитостей Стаса и поймала телекамера, его дебют на телевидении составил семь секунд и был примечен случайно – Линьковичи тоже вечером в пятницу допоздна смотрели «Взгляд».

Эти нюансы, хоть бы Стас и рассказал их, нисколько бы не подорвали Диминого почтения к другу. На него неожиданно опустилось наидобрейшее настроение, навеянное «одним из лучших портвейнов». Дима блаженствовал и мечтал, как, став инженером, заработает много и кончится их проклятая нужда, в которой, казалось, они болтаются всю жизнь. А бабушка будет по-другому относиться к «балаболу Максу» и даже снова начнет ходить на спектакли. Она театр любила, он откуда-то знал об этом.

Домой они пришли за десять минут до начала футбола.

Дима был пьян, но не понимал этого совершенно. Ему хотелось танцевать и петь. Все было прекрасно: и Стас, и его родители, которые так ласково улыбались ему, и шикарный стол с двумя салатами и супницей с восхитительно пахнущей куриной лапшой.

Линькович-старший открыл бутылку шампанского и налил не только себе и жене, но «будущим авиационным инженерам». А когда мать Стаса вышла на кухню, показал кулак сыну и Диме заодно:

– Вы чего так набухались, рано что-то за бутылки схватились.

Футбол принес сплошные расстройства – сборная СССР проиграла, Ван Бастен забил какой-то феерический гол, а Беланов не справился с пенальти. Удрученный Линькович-старший объявил подросткам отбой:

– Завтра рано вставать, и дел полно, не хрен здесь сидеть.

Диме поставили раскладушку в комнате Стаса. Спать не хотелось.

– У вас выпускной уже прошел? – спросил Дима, его не то чтобы это интересовало, но надо было о чем-то поговорить.

Стас хмыкнул. Мероприятие получилось удивительно тоскливым. Возможно, из-за завышенных ожиданий. Им дали аттестаты, потом посадили есть что-то сладкое, шампанское запретили после долгих споров на совместном заседании педсовета и родительского комитета. Протомив в надоевшем за десять лет здании ночь, школьников повели на Красную площадь. Случилась какая-то накладка, и в Мавзолей класс Стаса не пустили. Утром одноклассники поехали к кому-то домой «отметить как следует», но Линькович сознательно соскочил.

Родители часто спрашивали Стаса, почему к нему не ходят в гости ребята из школы и почему день рождения он предпочитает отмечать в кругу семьи. Он и сам не мог ответить. Так было начиная со средней школы и совсем не похоже на фильм «Чучело». Никаких конфликтов: довольно сплоченный класс был сам по себе, а Стас Линькович сам по себе. К тому же большинство были гуманитарии, кто-то собирался в МГИМО, кто-то в иняз. Алгебру с геометрией почти поголовно все списывали у Стаса. Это укрепляло скепсис молодого Линьковича – что за люди, которые не могут простой задачи решить.

Но чтобы не грузить этим родителей, и особенно Альбину Несторовну, он рассказал совсем недавний случай.