Текст книги "Возвращение Черного Отряда. Суровые времена. Тьма"

28

– Бей! – скомандовал я.

Раздался характерный звук выстрела баллисты. Всю стену объяла тишина. Черное копье понеслось сквозь ночь; вслед ей поплыла в воздухе случайная искра. Одноглазый говорил про пять секунд полета. На самом деле вышло даже меньше четырех, однако эти секунды растянулись на целую вечность.

Хозяина Теней достаточно хорошо освещало зарево пожаров, но вскоре он должен был скрыться за одной из башен, предназначенных для флангового обстрела. Его взор был устремлен назад, к холмам. Дивные всадники уже спустились на равнину, словно бросая вызов всем, кто осмелится его принять.

Тут-то я и ахнул!

Вдоводел держал в руке копье! Знамени не разглядеть, но копье – то самое, что служило ему древком с того дня, когда Черный Отряд покинул Хатовар.

Я перевел взгляд на Тенекрута – как раз в тот момент, когда изделие Одноглазого достигло цели.

Позже Гоблин говорил, что Тенекрут почувствовал угрозу, когда снаряд достиг высшей точки траектории. И что бы после этого ни предпринял колдун, он не ошибся. Или же ему здорово подфартило. А может, некая высшая сила решила, что ночь его смерти еще не настала.

Копье отклонилось на жалкие дюймы – и вместо Тенекрута поразило его коня. Вошло в плечо и пробило животное насквозь, словно оно было не плотнее воздуха. Рана тотчас покраснела и заискрилась. Красное пятно ширилось. Конь сбросил всадника, и Тенекрут, взревев в гневе, рухнул наземь. Он так и лежал бесформенной, судорожно дергающейся грудой, и Одноглазый уже уговаривал Лофтуса накрыть его залпом обычных кольев. Но затем Тенекрут бочком, по-крабьи, отполз в сторону, подальше от тяжелых копыт бьющегося в агонии жеребца.

И тогда я узнал коня. То был один из скакунов, магически взращенных Госпожой в ее бывшей империи. Они, помнится, пропали в ходе битвы.

Конь дико ржал.

Обычное животное погибло бы вмиг.

Я взглянул на двух всадников. Те не торопясь, словно приглашая врагов на бой, двигались к городу. Теперь я разглядел, что и они восседают на конях Госпожи.

– Гоблин, но я же видел, как их убили…

– Надо бы глаза парню проверить, – проворчал Одноглазый.

– Я уже говорил, – отвечал Гоблин, – это не Госпожа. Вблизи ты бы заметил, что доспех отличается.

Наши солдаты тоже видели всадников. Среди таглиосцев поднялся ропот.

– А другой? О чем они там говорят, слышишь?

– Не слышу. Но это вполне может быть наш Старик.

Ваше Сиятельство отправился выяснить, почему так расшумелись таглиосцы.

Конь Тенекрута понемногу слабел, однако продолжал биться и ржать. От раны валил зеленоватый пар, сама же она разрасталась. Смерть явно не торопилась к этому существу.

Попади копье Одноглазого в цель, волшебник, наверное, умирал бы еще дольше и мучительнее.

Вернулся Ваше Сиятельство:

– Они всполошились оттого, что доспех точь-в-точь как у богини по имени Кина. Именно так она изображена на всех картинах о ее войнах с демонами.

Я не имел ни малейшего представления, о чем он говорит. Знал лишь, что Кина в здешних краях вроде богини смерти.

Интересно, скоро ли этот Хозяин Теней захочет ответить Одноглазому?

– Вообще не захочет, – заверил Гоблин. – Как только он отвлечется на Одноглазого, эта парочка ему ноги отхватит.

Тенекрут, хромая, скрылся из виду.

Случившееся будто подхлестнуло тенеземских солдат, и они рьяно устремились на штурм. Догадывались, что за позор и боль господина кому-то придется заплатить, и, конечно, предпочитали, чтобы это сомнительное удовольствие досталось нам.

Кое-кто из них, видимо, тоже узнал доспех Жизнедава. За стеной не раз прозвучало имя Кины.

– Тай Дэй, пора передать весточку твоему деду. Мне нужно провести часть войска через ваш квартал, чтобы выгнать южан из города.

Нюень бао выступил из тени лишь настолько, чтобы выслушать меня. Озабоченно взглянув на всадников, он что-то буркнул, спустился на улицу и скрылся во тьме.

– Слушайте, люди! Мы идем выручать нашего пустоголового предводителя. Бадья…

29

Я ступил в темный переулок, намереваясь зайти отряду южан в тыл, пока Гоблин наводит на них свои чары. Как будто я шагнул за край мира, провалился в бездонные глубины… Даже не так: меня будто швырнул в пустоту удар гигантской невидимой мухобойки. В последний момент Гоблин что-то отрывисто прокричал, но я не разобрал его слов.

Да и не до того мне было. Я пытался понять, отчего меня так тошнит, в чью колдовскую ловушку я угодил и что за сила скручивает меня, точно мокрую тряпку.

Может, это измена Могабы перешла на следующий уровень?

30

Меня что-то держало. И тянуло куда-то с невероятной силой – сопротивляться было невозможно. Я перестал понимать, кто я, и мог лишь догадываться, где нахожусь. Знал лишь, что сплю и не желаю просыпаться.

– Мурген! – позвал далекий голос.

И снова эта тяга, теперь сильнее.

– Давай, Мурген! Возвращайся! Борись, Щенок! Не сдавайся! Борись!

Я и начал бороться – только с этим самым голосом, звавшим куда-то, куда большая часть моего существа попасть не желала. Там ждала боль.

Меня рвануло с удвоенной силой.

– Помогло! – закричал кто-то. – Он возвращается!

Я узнал голос.

Это было сродни выходу из комы, только я до мельчайших деталей помнил, где побывал. Помнил Дежагор, со всей его болью, со всеми бедами и страстями… Однако его черты уже расплывались, утрачивали четкость. Тяга ослабла. Я вернулся сюда.

Сюда? Где же – и когда – находится это самое «здесь»? Я попытался открыть глаза. Веки онемели. Попробовал пошевелиться. Конечности не слушались.

– Он здесь.

– Задерни занавеску. – Раздался шорох ткани. – Что же, так и будет – чем дальше, тем хуже? Я думал, худшее позади, дальше он уже не заберется и трудностей с его возвращением не прибавится.

О! Этот голос принадлежал Костоправу, нашему Старику. Но ведь Старик мертв, я видел, как его убили… Или нет? Может, я просто бросил Вдоводела в беде и он надолго пережил отведенный ему срок?

– Он нас пока не слышит. Но хуже уже не будет, только лучше. Мы перевалили через гребень. Лишь бы только он сам не захотел остаться…

Мне удалось открыть глаз.

Вокруг было темно. Совершенно незнакомое место, но это, конечно же, дворец в Трого Таглиосе. Мое жилище… Я больше нигде не встречал построек из такого камня. И ничего удивительного в том, что можно не узнать часть дворца, находясь в ней. Все таглиосские князья во время своего правления хоть малость, да пристраивали. Вероятно, лишь придворный колдун, старик Копченый, изучил дворец до последнего закутка. Но Копченого с нами больше нет. Не знаю, куда он пропал несколько лет назад, после того как его едва не сожрала сверхъестественная тварь. И это хорошо, потому что как раз тогда мы узнали, что он завербован Длиннотенью, служит Хозяевам Теней.

Я удивлялся самому себе. Несмотря на головную боль, вполне годящуюся в праматери всех похмелий, мое сознание вдруг сделалось кристально ясным.

– Капитан, он открыл глаз.

– Мурген! Слышишь меня?

Я проверил, действует ли язык. Из моих уст исторгся невнятный лепет.

– Это был очередной приступ. Мы провозились с тобой два дня. – Голос Костоправа звучал холодно, словно я нарочно противился возвращению. – Ладно, Гоблин, процедуру ты знаешь; пусть встанет и походит.

Я вспомнил, что уже несколько раз все это проделывал. Сейчас в голове не царил такой сумбур и легче было отделить прошлое от настоящего.

Гоблин схватил меня за правую руку, а Костоправ обнял за пояс слева. Рывок – и я на ногах.

– Я помню, что надо делать.

Они не разобрали моих слов.

– Ты точно вернулся? – спросил Гоблин. – Не провалишься снова в прошлое?

Я кивнул, и это получилось хорошо. Может, попробовать язык глухонемых?

– Опять Дежагор? – спросил Костоправ.

В моем разуме мысли связались друг с другом. Пожалуй, этих связей стало даже больше, чем нужно. Я еще раз попытался говорить:

– Та же ночь… Снова… Чуть позже…

– Опускай, он уже почти в порядке, – сказал Костоправ. – Мурген, ты и теперь не уловил никаких намеков? Нет ли хоть малейшей зацепки, чтобы мы смогли вытащить тебя из замкнутого круга? Ты нужен мне здесь. Постоянно.

– Ничего. – Я умолк, чтобы перевести дух. В этот раз я приходил в себя быстрее. – Даже не понял, когда это началось. Просто внезапно оказался там, словно полтергейст меня затащил, и не было мыслей о будущем. А через некоторое время стал Мургеном, просто Мургеном, и никаких тревог и неправильностей, как сейчас.

– Что еще за неправильности?

От неожиданности я вздрогнул и обернулся. В комнате, словно из-под земли, возник Одноглазый. Занавеска, скрывавшая половину комнаты, еще колыхалась.

– А?

– Что за неправильности ты имеешь в виду?

Я сосредоточился и понял: сам не знаю, что имел в виду.

– Непонятно. – Я покачал головой. – Ускользнуло… Где я? То есть когда?

Костоправ обменялся с колдунами многозначительными взглядами и спросил:

– Помнишь рощу Предначертания?

– Еще бы! – Меня снова пробрал холод, и тут я понял нечто очень важное: никаких воспоминаний о прежних посещениях этой комнаты у меня нет, хотя должны быть.

Значит, я все еще в прошлом. Только не в столь далеком – ведь от Дежагора меня отделяют годы.

Тогда я попытался вспомнить будущее. И вспомнил слишком много. Эти воспоминания заставили застонать.

– Может, его еще поводить? – предложил Гоблин.

Я покачал головой:

– Нет, я в норме. Давайте подумаем. Сколько времени прошло между этим приступом и предыдущим? И сколько – с тех пор, как мы вернулись из рощи Предначертания?

– Вернулся ты три дня назад, – сообщил Костоправ. – Я велел тебе доставить пленных во дворец. Ты их повел – и потерял тенеплета по пути, при обстоятельствах столь загадочных, что я приказал всем братьям Отряда повысить бдительность.

– Да старый он был, – сказал Одноглазый. – Просто окочурился с перепугу. Никаких загадок.

Головная боль не проходила. Я помнил те события, но столь же смутно, как и все, что происходили незадолго до прежних припадков.

– Я почти забыл, что там было.

– Краснорукий обманник был доставлен целым и невредимым. Тем же вечером мы собирались его допросить. Но ты, вернувшись к себе и едва переступив порог, отключился. Твоя теща, дядя, жена и шурин это подтвердили – наверное, в первый и последний раз обойдясь без свары.

– Да, не похоже на них. Старуха, в точности как Одноглазый, по любому поводу спорит, лишь бы последнее слово осталось за ней.

– Эй, Щенок…

– Заткнись, – оборвал Одноглазого Костоправ. – Словом, ты просто упал и окаменел. С твоей женой случилась истерика, а шурин прибежал ко мне. Мы перенесли тебя сюда, чтобы не волновалось твое семейство.

Волновалось?! Да эта бражка и слова-то такого не знает! Кроме того, я считал «моим семейством» только Сари.

– Открой-ка рот, Мурген. – Гоблин повернул мою голову к свету и заглянул в рот. – Повреждений нет.

Я знал, о чем они думали. О падучей. Я и сам ее боялся и расспрашивал о ней всех, кого мог, но еще ни один эпилептик не уносился в прошлое во время припадка. Тем более в такое прошлое, которое слегка отличается от того, что уже прожито мною.

– Говорю же: это не болезнь! – рявкнул Костоправ. – Ответ – в области магии, и когда ты наконец его найдешь, со стыда сгоришь оттого, что не понял этого раньше!

– Найдем, – пообещал Одноглазый. – Было бы что искать.

Это заставило меня подумать о том, какие еще козыри припасены у него в рукаве. Тут я смекнул, что уже должен бы это знать, ведь мне вскоре скажут. Однако не мог ясно вспомнить эту часть будущего – не за что было ухватиться.

Иногда мне жутковато быть мной.

– Тот безголовый снова там был? – спросил Костоправ.

Сообразив, о ком он, я ответил:

– Да, Капитан. Только не безголовый, а безликий. Голова-то у него на месте…

– Возможно, это он – причина твоих неприятностей, – предположил Одноглазый. – Если вспомнишь любые детали внешности или вообще хоть что-нибудь, сразу рассказывай. Не будет меня рядом – записывай.

– Я не желаю, чтобы подобное произошло с кем-нибудь еще, – заявил Костоправ. – Как мне вести кампанию, если люди будут вот так выпадать на несколько дней?

Я был уверен, что ни с кем другим такого случиться не может, но промолчал. Иначе станут выспрашивать, а мне это сейчас ни к чему.

– Не найдется ли чего-нибудь от головной боли? Она как при похмелье.

– Раньше так же бывало? – оживился Костоправ. – Ты об этом не говорил.

– Бывало, но не так сильно. Слегка. Как от четырех кружек пива, если его варили Плетеный Лебедь с Корди Мэзером. Тебе это о чем-нибудь говорит?

Костоправ ухмыльнулся. На конкурсе «Самое мерзкое пиво в мире» то варево заняло бы второе место.

– После рощи Предначертания мы с Гоблином глаз с тебя не спускали. Догадались, что приступы будут повторяться. Я не хотел, чтобы очередной случился в наше отсутствие.

А вот это вызвало серьезный вопрос. Если я, находясь в нынешнем дне, помню кое-что из будущего, почему не помню визитов в прошлое, которые мне еще предстоит совершить?

И как удавалось братьям столь чутко следить за мной? Я их ни разу не заметил, а ведь держался начеку – вдруг из-за угла выскочит, размахивая платком-удавкой, обманник?..

– И какой результат?

– Никакого.

– Но теперь за дело берусь я, – объявил, надувшись от важности, Одноглазый.

– Вот это и вправду внушает оптимизм.

– Шибко умными все стали, – посетовал Одноглазый. – А ведь я помню времена, когда молодежь уважала стариков.

– В те времена не было у нее возможности узнать этих стариков получше.

– У меня еще дела, – сказал Костоправ. – Одноглазый! По возможности будь с Мургеном. Продолжай спрашивать о Дежагоре и обо всем, что там происходило. Где-то должны лежать подсказки. Может, мы просто пока не распознали их. Если не сдаваться, что-нибудь да всплывет.

Он вышел прежде, чем я успел что-нибудь сказать.

Между Костоправом и Одноглазым явно произошло нечто касающееся и меня, а возможно, и нас всех. В этот раз я не многое запомнил о том, где побывал. Все выглядело точно впервые, однако какая-то перепуганная дрожащая тварь в темных закоулках моего сознания твердила, что я лишь переживаю заново уже пережитое, причем худший вариант вчерашнего дня еще впереди.

– Пожалуй, Щенок, мы тебя домой отведем, – сказал Одноглазый. – Жена быстро избавит тебя от печалей.

Она может, вполне. Она просто чудо. Одноглазый, кажется, отроду не способен никого уважать, а с Сари ведет себя вежливо и даже за глаза говорит о ней как о благородной даме.

На самом деле она такая и есть. И все равно приятно, когда это признают другие.

– Ну наконец-то я слышу то, что был не прочь услышать. Веди, брат.

Сам я не знал дороги. И тут снова вспомнились Копченый и накрытый холстиной обманник. С чего бы?

31

Родня моя по жене, в частности матушка Гота, почти не прилагает усилий к улучшению мнения окружающих о нюень бао. Этот старый боевой топор даже меня еле терпит – и то лишь потому, что иначе потеряет дочь. А уж об отношении к Старику лучше Готу не спрашивать.

Однако Костоправ ценил нас с Сари достаточно высоко, чтобы согласиться на смену жилья, когда ее родичи месяц назад переселились со своих роскошных болот в этот злосчастный город. Впрочем, даже они не сделают его снова похожим на рай, если матушка Гота не будет на улице держать язык за зубами.

Старик никогда не реагировал на ее непрестанные жалобы.

– Я тридцать лет знаю Гоблина с Одноглазым, – объяснил он однажды. – Так что одна-единственная старая ворчунья, больная артритом и подагрой, для меня – ничто. Говоришь, она здесь всего на пару месяцев?

Да, я это сказал. Интересно, каковы на вкус эти слова под соевым соусом? Или с большим количеством карри?

Госпожа теперь часто пропадала на юге, опорожняя на Тенеземье бездонный сосуд своего гнева, и Костоправ не нуждался в большой квартире. Наша же старая была едва ли просторней монашеской кельи. Места в ней как раз хватало для него, для Госпожи во время ее нечастых приездов да еще для колыбели, подаренной Госпоже телохранителем по имени Рам, впоследствии погибшим при попытке защитить ее и ее дочь от Нарайяна Сингха. Рам сделал эту колыбель собственноручно. А погиб, скорее всего, потому, что, подобно всем мужчинам, проводящим слишком много времени возле Госпожи, влюбился не в ту женщину, которая ему предназначена.

Да, Костоправ отдал мне свое жилище, но с оговоркой: я не посмею превратить его в новый притон для нюень бао. Сари с Тай Дэем пусть живут там постоянно, однако матушка Гота и дядюшка Дой смогут лишь захаживать в гости. И чтобы ни единого захребетника из племянников либо двоюродных братьев.

Людям, обвиняющим Капитана в использовании служебного положения ради создания уюта в собственном гнездышке, надо бы взглянуть на это гнездышко поближе. Освободитель-и-Милостью-Богов-Военный-Деспот-Всего-Таглиоса с его владениями и колониями живет точно так же, как и в бытность свою простым отрядным лекарем и летописцем.

Мое переселение он устроил еще и с той целью, чтобы в жилище было достаточно места для всех томов Анналов.

Книги у меня получаются не сказать что удачными. Я не всегда описываю происходящее наилучшим образом. Вот Костоправ и вправду был хорош в этом деле. Я никак не могу удержаться от сравнения моих текстов с его.

Когда он пытался совмещать должности летописца и Капитана, работа страдала. А откровения Госпожи частенько режут глаз излишней прямотой, сжатостью и подчас легкой склонностью к самооправданию. И никто из этих двоих не отличался устойчивой честностью, никто не стремился как-то соответствовать другому, своим предшественникам и даже себе самому, более раннему. Когда читаешь внимательно и подмечаешь ошибки, бесполезно указывать на них Госпоже или Костоправу – нипочем не признают. Если Костоправ пишет, что от Таглиоса до Тенеземья восемьсот миль, а у Госпожи выходит четыреста, кому из них верить? Каждый настаивает, что ему. Госпожа говорит: причина расхождений в том, что они росли в разных местах и в разное время, вот и привыкли к разным мерам длины и веса.

Что касается персонажей, то здесь еще меньше сходства. Например, у Костоправа Плетеный Лебедь вечно грубит и пререкается. Госпожа же описывает его энергичным, шумным и вполне симпатичным. Разницу можно объяснить тем, что интерес этого Лебедя к Госпоже вовсе не братский.

А взять Копченого! Ни за что не догадаетесь, что они описывают одну и ту же скотину, – столь различны их мнения об этом изменнике. Затем Могаба и Нож. Оба тоже предатели с черной душой. О них ничего такого нет в книгах Костоправа, поскольку он не вел записей в ту пору, когда Нож дезертировал, однако в повседневной жизни он постоянно выказывает жгучую ненависть к Ножу, причем без объяснимых причин. И в то же время, похоже, готов простить Могабу! Госпожа этих двоих рассматривает наоборот: Могабу сварила бы в одном котле с Нарайяном Сингхом, а Ножа, возможно, отпустила бы подобру-поздорову. С Ножом – тот же случай, что и с Лебедем, и с Рамом.

Хотя, пожалуй, не стоит требовать от любящих друг друга людей согласия во всем.

Они даже подходили к Анналам по-разному. Костоправ записывал все, что видел сам, а после возвращался назад, чтобы дополнить фактами, полученными из других источников. Кроме того, он, отображая второстепенные события, был склонен пофантазировать, поэтому его Анналы нельзя считать полноценными историческими документами.

Госпожа же написала весь том по памяти, пока вынашивала ребенка. И ее альтернативный материал в основном получен из вторых рук. Самые сомнительные моменты ее книги я во время оформления всех путаных записей по единому образцу заменил материалом, каковой считаю более точным.

Госпожа далеко не всегда была довольна моей правкой. Костоправ же по этому поводу высказывался снисходительно.

Впрочем, главный мой недостаток – никак не могу удержаться, чтобы не поиграть словами и мыслями, отклоняясь при этом от темы. Я некоторое время общался с официальными историками из таглиосской княжеской библиотеки, и эти ребята уверяли, что в истории главное – нюансы. Будто бы ее ход может полностью измениться, если один-единственный человек будет убит случайной стрелой в незначительной стычке.

Комната, где я пишу, – пятнадцать на двадцать два фута. Места хватает и для всех моих записок, и для старых томов Анналов, и для громадного стола на козлах, за которым я работаю над несколькими замыслами одновременно. И еще остается около акра пола для Тай Дэя и дядюшки Доя.

Они с Тай Дэем, пока я пишу, читаю и выверяю, вовсю стучат учебными деревянными мечами или же с визгом лягают друг друга, при этом запрыгивая на стены. Если кто приземляется на моей территории – вышвыриваю. Они здорово наловчились – да и неудивительно, при такой-то практике, – но я полагаю, что против серьезных бойцов вроде наших, из Старой Команды, такие номера не пройдут.

Мне нравится эта работа. Куда приятнее должности знаменосца, хотя и она пока сохраняется за мной. Знаменосец всегда должен первым лезть в пекло, к тому же одна рука занята тяжеленным древком.

Я примерно так же, как Костоправ, стараюсь не упускать подробностей. А его природной язвительности просто завидую. Он утверждает, что все у него получалось так хорошо только потому, что хватало времени. В те дни, мол, Черный Отряд был всего-навсего шайкой оборванцев и всегда ускользал из-под носа у серьезных неприятностей. Теперь же мы постоянно по уши в дерьме. Мне это не нравится, Капитану тоже.

Представить себе не могу человека, которому власть, нежданно свалившаяся в руки, доставляла бы меньше удовольствия. Костоправ не сложил ее до сих пор лишь потому, что не верит, будто кто-то другой способен привести Отряд туда, где, по убеждению Старика, ему самое место.

Мне удалось прожить несколько часов, не провалившись в темный колодец прошлого. Чувствовал себя неплохо. Сари также пребывала в прекрасном настроении, как ни старалась ее мамаша испортить нам день. Я с головой ушел в работу. Мое существование в эти часы устраивало меня, как никогда.

Кто-то подошел к двери.

Сари впустила Капитана. Дядюшка Дой с Тай Дэем продолжали трещать мечами. С минуту Костоправ наблюдал.

– Оригинально.

Судя по тону, поединок не произвел впечатления.

– Это не для войны, – объяснил я. – Это фехтование одиночек. У нюень бао много таких героев – одиноких волков.

Старик и к этому остался равнодушен. Его вера в братьев, прикрывающих спину, почти религиозна.

Фехтовальный стиль нюень бао – череда кратких, но бурных периодов нападения-обороны, перемежающихся замиранием в самых причудливых позах, когда бойцы, почти не шевелясь, стараются предугадать дальнейший ход противника.

Дядюшка Дой в этом деле весьма искушен:

– Ну да, грациозно, не спорю. Почти как пляска больных хореей.

Войдя зятем в клан Сари, я был посвящен в боевые искусства нюень бао. Даже если бы не желал, не смог бы отказать дядюшке Дою. Мне эти игры не очень-то интересны, но на что не пойдешь ради поддержания мира в семействе. И вообще, это неплохие физические упражнения.

– Каждая поза и движение, Капитан, имеют название.

Как раз это я считал слабым местом. Любой боец, замкнувшийся на своих методах, неизбежно становится легкой добычей для того, кто не чурается новшеств.

С другой стороны, я видел, как в Дежагоре дядюшка Дой расправлялся с настоящими врагами.

Я перешел на язык нюень бао:

– Дядюшка Дой, позволишь ли ты моему Капитану познакомиться с Бледным Жезлом?

Они уже достаточно долго присматривались друг к другу.

А Бледный Жезл – это меч. Дядюшка называет его своей душой и обращается с ним лучше, чем с самой любимой наложницей.

Дядюшка оторвался от Тай Дэя, слегка поклонился и вышел. Через пару минут он вернулся с чудовищным клинком в три фута длиной. Бережно вынув меч из ножен, дядюшка с легким поклоном подал его Костоправу, приложил к левому предплечью, так чтобы сталь не касалась потной или жирной кожи.

Он желал убедить нас, что по-таглиосски не понимает ни слова. Тщетно. Я слышал, как он разговаривал, и вполне бегло.

Костоправ кое-что знал об обычаях нюень бао. Он принял Бледный Жезл с подобающей осторожностью и почтительностью, словно бы ему была оказана большая честь.

Дядюшка Дой это проглотил и не поперхнулся.

Костоправ взялся за двуручный эфес. Похоже, неловкость он изображал нарочно. Дядбшка Дой поспешил показать верный хват, как бывало и со мной на каждой тренировке. Старичок он подвижный: десятью годами старше Костоправа, а в движениях – ловчей меня. И отличается завидным терпением.

– Прекрасный баланс, – сказал Капитан по-таглиосски, хотя я, узнав, что он овладел и толикой нюень бао, ничуть не удивился – языки ему всегда давались легко. – Но сталь могла быть и получше.

Это он потому сказал, что лезвие показалось ему слишком узким и тонким.

– Дядюшка говорит, этому мечу четыреста лет, – поведал я, – и он разрубает пластинчатый доспех. Ручаюсь, бездоспешного человека развалит за милую душу. Не раз видел его в деле.

– В ходе осады? – предположил Костоправ, рассматривая клинок возле рукояти. – Пожалуй, ты прав. Клеймо Динь Лук Дока…

Тут глаза дядюшки сузились, на лице, обычно бесстрастном, отразилось крайнее удивление, и он тотчас потребовал любимую вещь назад. Тот факт, что Костоправ кое-что знает о кузнецах-оружейниках народа нюень бао, заметно встревожил его. Чужаки, как известно, глупы и невежественны, но этот, возможно, исключение.

Дядюшка Дой вырвал у себя прядь жидких волос и уронил поперек клинка. Результат нетрудно было предугадать.

– Можно остричь человека, а он и не заметит, – прокомментировал Костоправ.

– Бывает и так, – кивнул я. – Ты зачем пришел?

Сари принесла чай. Старик, хоть и не любил этого напитка, принял чашку. Он забавлялся, глядя, как я пялюсь на жену. Дело в том, что в присутствии Сари я не могу ни на чем сосредочиться. Как ни увижу ее, она все прекраснее. Просто не верится в собственное счастье. И я боюсь до дрожи, что этот сон однажды кончится.

«Ты, Мурген, получил сказочную награду», – говаривал Костоправ. Сари он одобрил. Чего не скажешь о ее родне. «И как тебя угораздило жениться на всем этом кубле?» Ради этого высказывания он перешел на форсбергский, которого никто из присутствовавших не понимал.

Тебе бы там попариться…

Лучше о Дежагоре не скажешь. Тамошний кошмар накрепко сплавил Старую Команду с нюень бао.

Тут появилась матушка Гота. Четыре фута десять дюймов желчи. Она так и вызверилась на Капитана:

– Ага! Великий правитель собственной персоной!

Ее таглиосский отвратителен, однако она отказывается в это верить. И те, кто ее не понимает, нарочно так делают, издеваются над ней.

Едва переставляя кривые ноги, она обошла Капитана кругом. Гота хоть и не жирна, но в ширину такая же, как и в высоту. Вкупе с ковыляющей походкой это делает ее похожей на миниатюрного тролля. Родня за глаза так и зовет ее: бабушка Тролль. И характер у нее подобающий. Даже камень выведет из себя.

Тай Дэй с Сари были детьми довольно поздними. Остается молить богов, чтобы моя жена не сделалась когда-нибудь похожей на мать – ни обликом, ни характером. Вот на бабушку – совсем другое дело.

Похолодало что-то…

– Чего так жутко трудить моя Сари муж, ты, господин Столь Великовато Могутный Освободильник?

Отхаркнувшись, она сплюнула в сторону. Смысл этого жеста у нюень бао тот же, что и у всех прочих народов. Гота увлеклась, и чем быстрее она тараторила, тем энергичнее ковыляла.

– Ты думать, он раб быть, да? Воин – нет? Время бабушка меня сделать он всегда – нет, тебе все время давать – да?

Она снова сплюнула.

Бабушкой-то она стала уже давно, только все внуки были не от меня, да и не осталось никого в живых. Но я не напомнил ей об этом. Решил, ни к чему лишний раз привлекать к себе внимание.

Часом раньше она уже прошлась по мне вдоль и поперек. Я «мудрый – нет, пустоголовец бездельный – да», потому что только пишу да читаю. «Вряд ли взрослому человеку на это тратить время – да». Матушка Гота вечно всем недовольна.

Костоправ считает, это оттого, что ее непрестанно мучают боли.

Он сделал вид, что не понимает ее ломаного таглиосского:

– Да, погодка и вправду славная. Не по сезону… Специалисты по сельскому хозяйству заверили меня, что в этом году мы соберем два урожая. Как полагаешь, ты справишься с уборкой двойного урожая риса?

Снова отхаркивание, плевок, а затем – длинная гневная тирада на нюень бао, щедро приправленная вычурными эпитетами, причем не все они взяты из ее родного языка. Больше всего на свете матушка Гота не любит, когда над ней смеются или ее игнорируют.

Кто-то забарабанил в дверь.

Сари где-то чем-то занималась, чтобы быть подальше от матушки, так что открывать пришлось мне. Из коридора шибануло запахом Одноглазого.

– Как делишки, Щенок? – спросил наш колдун, суя мне в руки вонючую, грязную, разлохмаченную кипу бумаг. – Старик у тебя?

– Какой же ты волшебник, если сам не знаешь ответ?

– Какой-какой… Ленивый!

Я отступил в сторону и взвесил на ладони кипу:

– Что за мусор?

– Те бумаги, что ты требовал. Мои Анналы.

С этими словами он неторопливо заковылял к Капитану.

А я глядел на принесенную им кучу хлама. Некоторые бумаги заплесневели, на других расплылись чернила. Одноглазый неряха, каких поискать. Я от души надеялся, что этот недомерок не задержится в моем жилище. А то еще натрясет блох да вшей… Он ведь ванну примет, только если, напившись, в канал свалится. А эта гнусная шляпа… Сожгу ее когда-нибудь.

Одноглазый и Капитан о чем-то шептались. Матушка Гота хотела подслушать, однако они перешли на язык, которого она не понимала. Втянув в себя бушель воздуха, матушка Гота обрушилась было с упреками, но…

Одноглазый умолк и воззрился на нее. Так состоялось их близкое знакомство.

Он ухмыльнулся.

Она его ничуть не обескуражила. Ему миновало двести лет. И мастерство словесной пикировки он в совершенстве постиг за несколько поколений до рождения матушки Готы. Он поднял вверх большие пальцы и шмыгнул ко мне, улыбаясь, словно мальчишка, случайно босой пяткой вывернувший из земли на конце радуги глиняный горшок.

– Щенок, – заговорил он по-таглиосски, – представь меня по всей форме! Какая женщина! Она великолепна! Воплощение всех достоинств! Само совершенство! Ну-ка, подойди и поцелуй меня, любимая!

Может, это оттого, что матушка Гота – единственная в Таглиосе женщина, не превосходящая его в росте?

В первый раз я видел, как моя теща лишилась дара речи.

Дядюшка Дой с Тай Дэем тоже, казалось, опешили.

Одноглазый крался вкруг комнаты следом за матушкой Готой, и та в конце концов выскочила за дверь.

– Совершенна! – каркнул Одноглазый. – Во всех отношениях. Женщина моей мечты… Ты готов, Капитан?

Чего он такого нализался?

– Ага. – Костоправ отодвинул чашку, которую едва пригубил. – Мурген, я бы хотел, чтобы и ты пошел с нами. Пора показать тебе несколько новых трюков.