Текст книги "Возвращение Черного Отряда. Суровые времена. Тьма"

– Да. И ты победишь?

– Конечно. – Самоуверенности Могаба не растерял. – Если Костоправ не изжил своего порока, имя которому – мягкость.

– Как понимать тебя?

– Он прячет лицо под сотней масок. Мягкость может оказаться одной из них.

– Значит, ты неравнодушен к этому человеку, хоть и желаешь избавиться от него?

– Мы ведем игру с его войсками, не атакуя слабых мест. Даем ему время на раздумья, планирование и маневры. Значит, ему нет нужды действовать изощренно и скрытно. Его дивизии повсеместно продвигаются вперед. В пограничных землях Черного Отряда боятся сильнее, чем тебя. По жестокости эта война не идет ни в какое сравнение с той, что Костоправ вел против Сингха и его культа. Насколько я помню, тогда он брал пленных и мог даже помиловать душилу, согласившегося отречься от своей веры.

«Ну да, как же», – усмехнулся я. Но сразу вспомнил, что однажды Капитан действительно кого-то пощадил.

– Возможно, это Сеньяк решила дать наглядный урок.

– Да, возможно. У нее крутой нрав. Но ее влиянием не объяснить попытки Костоправа поймать Ножа, которые обошлись в семь тысяч жизней.

Что-что? Это новость…

– Нож его предал.

– Как и я. Но я принадлежал Отряду, а Нож – всего-навсего искатель приключений, в число братьев он не входил. И за мной Костоправ так не охотился. Война с Ножом – его личная война.

История с Ножом, его вознесением и бегством, ошеломила уйму народу, а особенно его дружков Корди и Лебедя. Меня тоже можно внести на одно из первых мест в этом списке. Ходили слухи, что Костоправ вдруг обнаружил нечто серьезное между Ножом и Госпожой. В общем, что бы то ни было, Нож владел его помыслами наравне с душилой Сингхом.

Госпожа его вендетте не мешала. Но и не помогала.

– Тебя это тревожит?

– Не понимаю я Костоправа. В некоторых отношениях он становится опасно непредсказуем. И одновременно превращается в верховного жреца, чья религия – легенда о Черном Отряде. Он не признает никаких богов, кроме своих драгоценных Анналов.

Ну, это неправда. Старик, наоборот, с каждым днем теряет к этой легенде интерес. Однако я простил Могабе гиперболу: он пытался в чем-то убедить Длиннотень.

– Я боюсь, – продолжал Могаба, – не стал ли он слишком коварен, не применит ли нечто новое, чего мы не поймем, пока не будет слишком поздно.

– Что бы он ни применил, он движется навстречу поражению.

– Да, он придет… Но так ли уж неизбежно его поражение?

Я понял, что обоих мучают сомнения – по большей части друг в друге.

– Ты снова и снова возвращаешься к моим запретам. Прекрати. Боишься его?

– Не то слово. Даже сильнее, чем Госпожу. Эта женщина откровенна в своей враждебности. Она устремляется вперед со всем, что имеет в наличии. А Костоправ скажет: «Смотри! Птичка!» – и вонзит нож в спину. Он тоже бросит против нас все свои войска, но как он это сделает? Костоправа нельзя назвать человеком чести.

Нет, Могаба не упрекал Старика в подлости, но хотел сказать, что Костоправ не рыцарь в том смысле, какой придает этому слову он сам.

– Его рассудок расстроен. Я уверен, Костоправ порой сам не ведает, что творит. На склоне лет он повидал такое, о чем не сказано в его Анналах.

Снова врешь, скотина. За четыреста лет в Анналах накопилась уйма примеров на любые случаи жизни. Вот только не всякий умеет их находить.

– Он не всесилен, генерал.

– Конечно. Таглиосцы ненадежны, они грызутся между собой.

– И это может стать причиной его падения. Политически у него нет иного выбора, кроме как попытать счастья на Чарандапраше. Где мы и сокрушим его.

– И что, если это удастся? Надо подумать о том, как избавить мир от чумы по имени Черный Отряд.

– О чем ты?

– Даже победы в генеральном сражении будет недостаточно. Если хоть один из них выживет и сохранит Копье Страсти, против нас поднимутся новые армии. Госпожа доказала это.

– Тогда ты получишь приятную возможность сокрушить их снова.

Могаба хотел было возразить, но предпочел не сотрясать зря воздух.

– Как только Вершина будет достроена, ты сможешь пускаться в любые авантюры – с моего одобрения и при полной моей поддержке.

– Какие авантюры?

– Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь. Ты был величайшим воином в Гиэ-Ксле, но никак не мог в этом убедиться. В Черном Отряде тебе пришлось держаться в тени Капитана и Сеньяк. Так и не получив шанса возвыситься там, ты перешел ко мне.

Могаба кивнул. Он не выглядел довольным собой, и это меня удивило. Я считал его слишком эгоистичным для каких-либо сомнений этического характера.

– Иди, мой генерал. Завоевывай мир. Я охотно помогу тебе. Но вначале сокруши Черный Отряд. Останови таглиосцев. Мое падение оставит тебя ни с чем. От душилы действительно может быть прок?

– Да. Он много говорит об участии своей богини, но на это я не рассчитываю. Никогда не видел, чтобы боги принимали чью-то сторону в борьбе смертных.

Странно. Ведь богиня Нарайяна также и богиня Могабы. Может, он разуверился? Может, Дежагор и его напугал до глубины души?

– Так одолей же их. Не оставляй никого, кто смог бы помешать впоследствии.

Я всегда воображал себе Хозяина Теней этаким громадным, зловонным воплощением дьявола, величественным, колоритным безумцем наподобие Взятых, колдунов севера. Но Длиннотень оказался всего лишь злобным стариком, которому досталось избыточное могущество.

– Если уж грядет Год Черепов, – сказал Длиннотень, – нужно, чтобы он стал нашим годом. А не их.

– Я понимаю. Что думаешь о ребенке?

Длиннотень неуверенно хмыкнул:

– Жутковата, верно? Как будто ей тысяча лет. Уменьшенная копия матери, только хуже. В ней больше злобы и Тьмы.

Пожалуй, он был прав. Перед моим призрачным взором ребенок уж точно представал крайне загадочным и недобрым.

– Возможно, придется подтолкнуть ее в объятия богини, – задумчиво пробормотал Длиннотень.

Пожав плечами, Могаба повернулся к выходу:

– Хочешь ли ты еще с кем-нибудь поговорить наедине?

– С Ревуном… Стой!

– Что?

– Где это Копье Страсти?

– Там же, где и Костоправ, наверное. Или – где знаменосец. Знаменосцем у них, скорее всего, по-прежнему этот змей Мурген.

Ничего, Могаба, я тоже тебя люблю.

– Мы должны завладеть Копьем. Справятся ли обманники? Даже уничтожения Черного Отряда может быть недостаточно на нашем долгом пути. И еще задание для душил: пусть выяснят, для чего Сеньяк запаслась бамбуком.

– Бамбуком?

Что это, эхо?

– Она месяцами грабила таглиосские земли. И всюду, где рос бамбук, солдаты вырубали его подчистую.

Любопытно. Я выясню.

Некоторое время я плыл следом за Могабой. Едва вернувшись на винтовую лестницу, он пробормотал:

– Бамбук… Ну и безумец…

Я попытался продвинуться южнее Вершины, однако очень скоро Копченый заупрямился. Ну, нет так нет.

Пожалуй, я даже раньше, чем самому бы хотелось, выясню, что там происходит. Когда уладим дела с Длиннотенью и минуем крепость, следующим препятствием на пути в Хатовар станет эта равнина.

52

Я вернулся в палату, к Копченому и к нашему вонючему душиле. Страшно хотелось есть и пить, но я едва осознавал это – меня трясло от возбуждения. Конечно, разведал я немного, но – боги мои! – каковы возможности!..

Напившись из кувшина, я откашлялся и приподнял край холста:

– Как делишки? Может, пить хочешь? Или побеседовать?

Он спал.

– Ладно, продолжай.

Что же дальше? Помощь не подошла. Я заморил червячка зуболомной лепешкой матушки Готы. Большего мне в тот момент не требовалось.

Что предпринять? Путешествовать с Копченым, пока кому-нибудь не понадоблюсь? Повидать Госпожу? Взглянуть на Гоблина? Поохотиться за Ножом? А может, выяснить, где прячется Душелов? Мы с ней давненько не сталкивались, но она должна быть где-то поблизости. Любого из братьев Отряда, куда бы он ни направился, сопровождает стая ворон.

Душелов терпелива. И это самая опасная черта ее характера.

Я наслаждался богатством выбора, точно мальчишка в кондитерской лавке.

И в конце концов решил поискать Душелов. Она была старейшей из тянувшихся за Отрядом тайн.

Копченый взял с места в карьер, но тут же остановился. Чем сильнее я понукал его, тем больше беспокоилась его душа, или ка, или что бы то ни было…

– Ладно. Все равно от нее всегда бед столько, что не мне с ними справляться. Идем поищем ее беспутную сестрицу.

Зато Копченого Госпожа ничуть не страшила.

Я нашел ее в дежагорской цитадели, в зале совещаний. Она и четверо мужчин склонились над картой. Обозначенная на бумаге граница лежала гораздо южнее Дежагора. Прежние пограничные линии тоже присутствовали на карте, помеченные датами.

Госпоже явно не помешала бы новая карта. На старой уж и места живого не осталось. Слишком много было выиграно стычек.

Госпожа прекрасна, даже когда она только что вышла из боя. Рядом со Стариком выглядит слишком молодой, хотя она много старше Одноглазого. Еще бы – тот никогда не практиковал магии, возвращающей молодость.

Двое из тех, что вместе с ней разглядывали карту, были нашими, нарами из Гиэ-Ксле. Нары теперь при всяком удобном случае показывают миру, что Могаба со своими предателями – выродки, да проклянут их боги. Но меня нельзя этим обмануть, Госпожу со Стариком – также. Мы знаем, что Могаба оставил кое-кого в наших рядах. Костоправ однажды сказал мне: «Вот увидишь, что пальцем кто-то начал показывать, это и будет изменник».

Третьим был Прабриндра Дра, правящий князь всего Таглиоса. Для таглиосца он держался крайне скромно, скромней бывают только мертвецы. Последние четыре года он провел в изучении искусства войны и теперь командовал целой дивизией, правым крылом армии. Госпожа со Стариком положили уйму сил, чтобы втиснуть князя в жесткие рамки военной машины, и в его интересах было удерживаться в этих рамках.

Последним был этот невероятный Плетеный Лебедь. Стоило мне сосредоточиться на нем, Копченый пришел в возбуждение, и это означало, что его разум в какой-то плоскости бодрствует. В свое время они с Лебедем ладили не лучше, чем крыса с мышью.

Теперь Лебедь – капитан отряда тронной гвардии, приписанного к Дежагору.

Случайно став солдатом, он не пожелал стать героем. Его гвардейцы не принадлежали к армии и большей частью выполняли функции военной полиции. Тронная гвардия присягала князю и его сестре.

– Ревун отказался от налетов на аванпосты, – сказала Госпожа.

– Ты говорила, что он неглуп, – кивнул Лебедь.

– В тот раз я его упустила, но подобралась очень близко. Это его напугало.

– Наши набеги, должно быть, их серьезно тревожат, – заметил один из наров.

– Они и меня тревожат, Иси. И все-таки я разрешаю их… – Госпожа поежилась.

– От них есть польза.

– Не сомневаюсь.

– Но одобрил бы их Освободитель? – спросил князь.

Сияющие белизной зубы Госпожи, даже слишком, на мой взгляд, совершенные, обнажились в улыбке. Она рано постигла тайны косметической волшбы.

– Конечно нет. Но он не станет вмешиваться. Здесь командую я, полагаясь на собственный опыт.

– Спустит ли Длиннотень на нас Могабу? – осведомился князь.

Нары насторожились. Могаба, отрекшийся от древних идеалов, – их позор. Не говоря уже о том, что биться он будет как дьявол.

– Вы взяли пленных? – спросил Лебедь.

– Да. Но то, что им известно, можно поместить в наперсток, и еще в нем останется место для аистиного гнезда. Это простые пехотинцы; никто из офицеров не подсаживался к их костерку и не делился военными тайнами.

Лебедь глазел на Госпожу, а ее взгляд блуждал по комнате. Он видел женщину пяти с половиной футов ростом и весом сто десять фунтов, голубоглазую, великолепно сложенную. Для здешних краев она была высокой. С виду ей нельзя было дать и двадцати лет.

Старая черная магия… Лебедь был виден насквозь.

Госпожа холодна, жестока, предана идее. Это меч, обладающий собственной волей. Но парни, похоже, не могут ничего с собой поделать. Началось это со Старика, и парад продолжается. Ножу дорого обошелся любовный пыл.

Что бы ни было у Госпожи с Ножом, я уверен: она полностью принадлежит Капитану. Но Костоправ принял случившееся слишком близко к сердцу, заставил хорошего человека переметнуться к врагу и сделался едва ли не холодней самой Госпожи. Теперь это живой бог войны; когда он рявкает, подскакивают даже князь и Радиша.

Госпожа поинтересовалась, чего Ревун мог добиваться, атакуя аванпосты. Лебедь выпалил то же самое, что говорил Бадья:

– Хочет перебить людей из Черного Отряда. Это очевидно.

– Иси, а ты что скажешь?

– Могаба не желает драться ни с кем, кроме равных себе, – ответил нар. – И Длиннотень хочет убрать таких, чтобы легче было управлять Могабиной одержимостью. А может, просто досаждает нам, провоцируя на решающую битву.

Князь кивнул каким-то своим мыслям. Теперь и он глядел на Госпожу с тем же блеском в глазах.

Может, это и есть роковая привлекательность зла?

– Вероятно, он хочет выманить Костоправа на передний край.

Сколько же раз за века своей жизни Госпожа стояла вот так, готовая пройтись по враждебной земле огнем и мечом?

– Штаб нужно переместить ближе к полю боя, – заговорила она. – Иначе будет затруднена связь. Лебедь, подай вон ту карту.

Лебедь сдернул нужную карту с доски, заваленной магическими снастями. Его осторожность показывала, что в этих вещах он ничего не смыслит, да и не желает с ними знакомиться.

На карте были изображены земли дальнего юга. Громадное белое пятно обозначало Шиндай-Кус, пустыню. Снизу от пустыни лежало другое белое пятно, с надписью «Океан».

От Шиндай-Куса к востоку, сворачивая затем на север, тянулись горы, наиболее известные как Данда-Преш. По мере приближения к таглиосским землям эти хребты, служившие их естественной восточной границей, вздымались все выше и круче. Местные названия массива менялись очень часто. К востоку от Шиндай-Куса горы считались непроходимыми, за исключением перевала близ Чарандапраша.

Тенелов и Вершина лежали по ту сторону гор. Армия Могабы, словно пробка, затыкала дорогу на юг. Среди солдат, когда офицеры не слышат, уже черт знает сколько времени ходят слухи о том, как нас расколошматят, если рискнем прорываться через Могабу.

Снаружи, должно быть, раздался шум, так как Лебедь бросился к окну.

– Гонец, – объявил он.

Я не мог слышать, что происходило за стенами зала, и, даже выглянув в окно, не увидел ничего, кроме сплошной серости. Странно.

Госпожа отпихнула Лебедя локтем:

– Добрыми новости быть не могут. Тащи его сюда, пока не наболтал лишнего.

Лебедь вернулся быстро.

– Не так уж они и плохи, – сообщил он. – Похоже, громадная толпа шадаритских и веднаитских фанатиков пустилась в погоню за Ножом – и поймала, на свою беду.

Что? Какие же это новости? Я в курсе, и Длиннотень тоже… Ну конечно! У Госпожи нет под рукой Копченого или горластого дружка с летучим ковром. Да и я-то узнал лишь недавно. Просто далеко тогда был, потому и кажется, что давно.

– Что ты лопочешь?

– Нож истребил больше пяти тысяч суеверных олухов, пытавшихся его покарать за преступления против веры.

Нож был весьма суров по отношению к храмам и жрецам, когда мог себе это позволить.

Такое отношение к религии – одна из важных причин его бегства. Он нажил уйму заклятых врагов в лице таглиосского жречества еще до того, как рассорился со Стариком. Весь благочестивый люд счел его выпадение из фавора благословением Небес.

Я понимал: втайне жрецы только и ждут, когда же боги ниспошлют им шанс расправиться с нами.

– Пять тысяч?

– Может, и больше. Может, и все семь.

– И они действовали на свой страх и риск? Как это могло произойти?

Ни правящей фамилии, ни нам не нравилось, что большие группы вооруженных людей шатаются по округе и борются со злом, считая лишним ставить нас в известность.

– Вон! Все – вон! Вернетесь через два часа.

Оставшись в одиночестве, Госпожа пробормотала:

– Чертов Костоправ… – И сгребла со стола магические принадлежности. – Совсем из ума выжил.

Я уже знал, что в путешествиях с Копченым нужно очень сильно сосредоточиваться. Когда уходишь в себя, время несется мимо.

Фрагменты происходившего со мной поступали беспорядочно, и я уже отчаялся сложить их в единую картину.

Осознание этого и вызванный осознанием ужас вернули меня в настоящее, на то место, откуда я наблюдал, когда нечаянно отвлекся. Казалось, прошло несколько часов.

Но Госпожа все так же ворчала насчет Старика:

– Что на него нашло? Как мог он поверить этим чертовым слухам?

Госпожа изволила гневаться. С помощью какого-то волшебного шара она взглянула на далекое поле завершившейся битвы, и результаты резни рассердили ее еще больше.

– Проклятый глупец!

Это было крупнейшее поражение таглиосской армии со времен Дежагора.

Из потайного ящика стола она достала кусок черной ткани. Я удивился, даром что внимательно прочел ее том Анналов. Это был шелковый румел высокой ступени посвящения.

Она занялась упражнениями со смертоносным платком.

Возможно, это помогало ей успокоиться. Расстраивалась она и оттого, что ей чего-то недоставало. Прежде рядом был Капитан…

Это всего лишь намек тебе, дамочка, подумал я. В следующий раз он вообще всех изничтожит.

Платок в ее руках так и мелькал. Здорово получается. Интересно, есть здесь какая-нибудь связь с Киной?

Может, именно возможность такой связи и пугала Костоправа?

Не просто же так они зовутся обманниками…

Успокоившись, Госпожа послала за своими штабистами. Как только те собрались, она сказала:

– После битвы остались выжившие. Некоторые все еще там, хоронят погибших. Изловите-ка мне парочку.

53

Ни Костоправ, ни Одноглазый так и не пришли в потайную палату. Даже Радиша не возвращалась пытать пленника. И разбудить меня было некому.

Вернулся я едва ли осознанно, – наверное, просто тело призвало назад. Отсутствовал долго – куда дольше моего субъективного времени, проведенного в прошлом. Должно быть, путь туда гораздо длиннее, чем кажется.

Желудок даже не урчал – ревом ревел. Но булыжники матушки Готы кончились.

Душила успел снова сбросить холстину. Он смотрел на меня злющими глазами – похоже, занимался тут чем-то предосудительным.

Я пригляделся: оказывается, ему удалось высвободить одну руку.

– Плохой мальчишка.

Я сделал долгий глоток из кувшина и снова привязал пленника. Стоит ли вновь рискнуть и поискать дорогу в этом лабиринте, чтобы добраться до убийственной стряпни матушки Готы? Или остаться и еще поглядеть мир глазами Копченого, пока не явится помощь?

– Воды…

– Ну уж нет, брат. Пока не скажешь, что готовят твои приятели…

В животе снова заурчало.

Душила не отвечал. Хоть его тело и ослабло, воля осталась тверда. Словно кто-то, несмотря на мое присутствие, приходил его подкармливать.

Однако час уже поздний. Может, матушка Гота завалилась спать и поесть мне даст Сари? Она готовит не так, будто мстит смертельным врагам.

Подойдя к дверям, я остановился, раздумывая. Можно ли отыскать дорогу? Скажем, отпечатки ног на пыльном полу… Не получится – темно. В этой части дворца ходят редко, в коридорах не зажигают шандалов или факелов. Единственный источник света – лампа в палате за моей спиной. Разве что дождаться утра, когда солнечный свет проникнет сквозь щели в крыше и немногочисленные окна.

Я оглянулся на лампу. Горела она долго, и некому было долить масла. Прежде чем что-то предпринимать, следует заправить ее…

Откуда-то издалека, обогнув сотню углов и миновав сотню гулких залов, донесся лязг. Меня, несмотря на таглиосскую влажную жару, пробрал холод.

– Воды…

– Заткнись.

Я отыскал бутыль со светильным маслом и, напрягая слух, заправил лампу. Лязг не повторялся.

Снова накрывать душилу не понадобилось. Взглянув на него, я обнаружил, что смертельно бледная физиономия растянута в ухмылке.

В ухмылке смерти.

Расплескав масло, я рванул прочь из палаты.

И снова заблудился. Почти сразу.

54

Заблудиться во дворце – вовсе не повод для паники. Хотя разочарование было сильным.

Вы можете решить, что мои действия и мысли были небезупречны с точки зрения здравого смысла. Верно; я и сам так считаю.

Первое правило: не сворачивай в коридоры пыльнее того, по которому топаешь. Второе: категорически запрети себе попытки срезать путь там, где это вроде бы возможно. Двинув напрямик, не придешь, куда тебе нужно.

И третье правило, самое главное: не давай воли чувствам. Особенно разочарованию.

Этот дворец – единственное в мире здание, где можно, войдя в дверь, оказаться на другом этаже. По собственному горькому опыту знаю. И это не магия каких-нибудь эльфов. Просто дворец – жуткая мешанина пристроек, добавлявшихся веками и к тому же расположенных на очень неровной земле.

Нетерпение дошло до того, что я отважился на шаг, по сути, пораженческий. Я решил спуститься на нижний этаж, отыскать одну из тысячи задних дверей, которые открываются лишь изнутри, и выбраться на улицу. Там я пойму, где нахожусь, и вдоль стены дойду до входа, которым пользовался регулярно. А уж оттуда можно идти прямо домой.

В сей полуночный час во дворце стояла непроглядная тьма. В этом я убедился после того, как, спускаясь по лестнице, споткнулся и уронил лампу.

Она, конечно же, разбилась. Некоторое время света внизу было больше чем нужно, но вскоре он погас.

Ох-хо-хо… Дверь на улицу там обязательно должна быть. Винтовая лестница идет вниз вдоль наружной стены – в этом я, прежде чем ею воспользоваться, убедился, высунувшись в окно.

Спускаться по древней винтовой лестнице нелегко, особенно если нет перил, да еще не видно, куда ступаешь. Однако я справился и даже ничего не сломал, хотя пару раз поскользнулся и перенес долгий приступ головокружения, проходя сквозь клубы масляного дыма.

Наконец лестница кончилась, и я принялся шарить в поисках двери. Внезапная мысль заставила нахмуриться. Что я делаю?.. И чтобы найти ответ, пришлось покопаться в голове.

Обнаружив дверь, я почувствовал близость свободы. Удалось нащупать даже старинный деревянный засов, чего я и вовсе не ожидал.

Рванув засов, я толкнул дверь. Та распахнулась наружу.

Неверно ты, Мурген, решил задачу…

Ничто не шелохнется в той неподвижности, лишь дрогнет порой дымка в лучах света, пробивающихся сквозь врата сна. Тогда Тени отсиживаются в укромных уголках. И так, в едва уловимых биениях сердца Тьмы, протекает их жизнь.

Огромный деревянный трон стоит на возвышении в середине палаты, и столь обширна та палата, что лишь само солнце в силах осветить ее целиком. На троне, окутанная вуалью теней, распята фигура; ее руки и ноги пробиты серебряными кинжалами. Порой едва слышно вздыхает она во сне – то дурные сновидения проникают сквозь незрячие глаза..

Таков ее способ выживания.

В ночи, когда ветер не прорывается в палату сквозь неостекленные окна, не гарцует по опустевшим коридорам и не шепчется с мириадами ползучих Теней, крепость наполняется безмолвием камня.