Текст книги "Хроники Черного Отряда: Портал Теней"

10. Однажды: Дождливая ночь

Каждый день некромант трудился, пока не выбивался из сил. Спал понемногу, обычно прямо в лаборатории, после чего возвращался к работе, вновь и вновь разочаровываясь в результатах.

Ему никак не удавалось преодолеть последнее препятствие. Смерть глубоко запустила когти в Лаиссу и не желала отпускать. Ее можно было сдерживать, но не прогнать. Борясь с ней, некромант все больше привязывался к девушке и все сильнее желал спасти.

Человек, выловивший тело из сточной канавы, ужаснулся бы той привязанности, что испытывал колдун, проживший с воскрешенной вот уже два месяца. Она стала ему семьей. Почти любовницей, но не в плотском смысле. Когда-нибудь, возможно…

Простой эксперимент превратился в миссию по преодолению невозможного.

Некромант не понимал, откуда взялись эти чувства. Но ведь он не знал, кем прежде была его Лаисса.

Дело было в ее происхождении. Любой, кто длительное время находился рядом с ней, обязательно влюблялся в нее.

Ночью разыгралась гроза. Гром пугал Лаиссу. От каждого раската она вздрагивала. Нужно было ее успокоить. Некромант запер лабораторию, опустился в кресло и усадил девушку к себе на колени. Боги сражались за право повелевать ночью. На заднем дворе возмущенно голосили лошади и свиньи. Лаисса прижималась к некроманту. Тот впервые осознал ее женственность. Лаисса чувствовала его возбуждение, пусть и не осознавала, в чем дело.

Он боролся с вожделением, хотя понимал, что ему дозволено все. Лаисса ничего не знает о таких вещах.

Голоса свиней и лошадей перебил вой мастифов. Некромант насторожился. Его псы никогда не выли. Даже не лаяли. Он думал, что они не умеют. Прежде в грозу они вели себя смирно. Вдруг их вой оборвался.

Отвлекшись, девушка никак не отреагировала на возбуждение некроманта. Тот, в свою очередь, не отреагировал на поведение мастифов. И не почувствовал колдовства, на мгновение пронизавшего шумную ночь, когда прекратился вой. А вот на мощнейший удар грома, сотрясший дом до основания, не отреагировать было невозможно.

В лаборатории что-то разбилось. Лаисса вцепилась в некроманта так, что тому стало больно. Грязные мысли покинули его. Это же его дитя. Его дочь. Он принялся качать ее, напевая полузабытую колыбельную.

Гроза прошла. Лаисса не шевелилась. Некромант хотел было сходить в лабораторию, чтобы оценить ущерб и проведать животных. Но ему было так приятно… Он осознал, что Лаисса теплая. Не так, как живой человек, но теплее, чем ему казалось прежде.

Они уснули в обнимку. Могучая гроза уходила все дальше.

11. Давным-давно в далеких землях: Навстречу забвению

Летучий ковер трясло шквалистым ветром. Бушевала буря. Ревун мчался наперегонки с вихрем, опускаясь все ниже. Вытянул сухую тощую руку к поляне, где несколько месяцев назад, в ночь исчезновения Доротеи, заметил карету.

Других улик, не считая собственных догадок, у него не было.

С той ночи он так и не нашел новых зацепок – да и эта зацепка, вероятно, была ложной. Сестры Сеньяк хватались за соломинку.

Ревун облетел поляну, не приближаясь менее чем на сто ярдов к ее границам, но не заметил ничего подозрительного, если не считать двух крупных собак, что появились невесть откуда и, скалясь, следили за ковром. Чародей обнаружил их только с помощью ясновидения. Как и те – его.

– Похоже на колдовство, Бетдек, – произнес он.

– Не похоже, а точно. Я чувствую его. Это очень-очень темная магия.

Грозовой фронт настиг их, принеся с собой громы и молнии. Ревун приземлил ковер под высоким старым дубом. Отсюда они с Бетдек осмотрели территорию, и в первую очередь проем в частоколе, за которым скрывался ветхий домишко. Бетдек тихо поскуливала; при молниях пользоваться ясновидением было больно.

Мастифы остановились в паре ярдов от проема, рыча и не сводя глаз с незваных гостей. Дождь с градом не причиняли им неудобства.

С земли окружавшие холм чары были заметнее, чем с воздуха. Охранные заклинания сплетены и наложены так умело, что даже один из Десяти не успел ощутить их и развеять незаметно, прежде чем стало слишком поздно.

Кто-то очень постарался защитить себя от случайных гостей.

Этим кем-то наверняка был колдун-отшельник, весьма умелый и талантливый. Таких Властелин порабощал или уничтожал, опасаясь, что однажды они бросят ему вызов. Этот был еще и отважным, раз устроил логово так близко к Сумраку.

Ревун оттащил ковер в укрытие понадежнее, под раскидистый каштан. Здесь земля еще долго не намокнет. Свернувшись клубком, будто спящий паук, он сонно произнес:

– Подожду.

В такой позе он был способен делать лишь мелкие вдохи, а значит, и реветь мог только тихо.

Бетдек подошла к частоколу. Вокруг нее буйный ветер взметывал листья и ветки, трепал одежду, как нетерпеливый любовник. При внимательном рассмотрении стало ясно, что преодолеть защитный барьер, не подняв тревогу, невозможно.

Молчаливые мастифы наблюдали за ней, словно подначивая к вторжению.

Дождь, начинавшийся капля за каплей, мгновенно превратился в настоящий потоп. Бетдек терпеть не могла холод и сырость, но видела в них свой шанс.

С собой у нее были заклинания, записанные на картах, похожих на гадальные. Выбрав карту, Бетдек погладила ее, поцеловала, прошептала тайные слова. Выждала момент и метнула карту сквозь частокол.

Гром и молния ударили одновременно, оглушительно. Бетдек отбросило на двадцать футов. Она шлепнулась в грязь и поняла, что почти оглохла. Однако дядя Ревун даже не шелохнулся, а значит, ей ничто не угрожает. Иначе бы он сразу вскочил.

Она была одной из сестер Сеньяк. Даже в шестнадцать лет могла без усилий манипулировать каждым, у кого есть член.

Поднявшись, она поковыляла вперед. Защитная магия развеялась. По десятку футов частокола с каждой стороны было уничтожено; отдельные колья еще дымились.

Мастифы погибли при взрыве. Одного разорвало на куски, другой прожарился до костей. Серьезно пострадали и грядки с овощами и травами.

Дождь припустил с новой силой.

Бетдек подозревала, что выглядит ужасно. Этим можно воспользоваться. Подойдя к дому, она дернула ручку. Дверь открылась. Девушка шагнула через порог. В спину яростно толкнул ветер, обдав водой.

– Помогите, – простонала она, падая.

Внутри было сумрачно; лишь призрачно светили две лампы. Пахло гнилью и химикалиями. Бетдек поползла по грязному полу, едва преодолевая рвотные позывы. А когда к ней приблизились чьи-то ноги в грязных тапках, не сдержалась.

Она распласталась на полу. Простонала:

– Помогите…

И повернулась на левый бок.

Мужчина был невзрачным, такого не выделишь из толпы. На нем был простой, протертый до дыр коричневый халат. На лице смешались удивление и страх. Губы беззвучно шевелились, – а может, к Бетдек еще не вернулся слух.

Мужчина перестал говорить. Подошел к выходу, выглянул наружу. В лицо ударил град. Ухватившись за дверную раму, хозяин высунулся дальше, огляделся в замешательстве, но, кажется, не увидел ничего, что встревожило бы его еще сильнее.

Бетдек вновь попробовала подняться, но обнаружила, что силы и впрямь покинули ее.

Она решила изобразить обморок, чтобы вызвать к себе сострадание, но спохватилась: нельзя отдаваться на волю неизвестного. Обыск немедленно разоблачит ее. Однако без волшебных карт она вполне может сойти за глупышку, заплутавшую в лесу и застигнутую бурей.

Мужчина – могущественный колдун. Вряд ли когда-нибудь он достигнет мастерства, необходимого для создания таких карт, но их природу все равно распознает.

Колдун предусмотрительно затворил дверь и задвинул засов. Больше никаких посетителей. Бетдек чувствовала, как он обновляет защитные заклинания. Сильное колдовство, но не настолько, чтобы дядя Ревун не смог пробиться – конечно, если поймет, что ей нужна помощь.

Колдун повернулся спиной к двери. Его плечи поникли, лицо нахмурилось. Он смотрел в сторону Бетдек, но мимо нее.

Он решал, что делать дальше.

Бетдек всхлипнула. И это было игрой лишь отчасти.

Тут она заметила в ярде от себя чьи-то грязные босые ноги. Девушка уселась на пол, с любопытством глядя на Бетдек, словно никогда прежде не видела других людей. Она была чумазой, одетой в обноски, наверняка принадлежавшие прежде колдуну, но очень красивой. Просто сногсшибательной, если ее помыть и заставить улыбнуться.

Бетдек прохрипела:

– Дор… Дор… – и протянула руку.

Она нашла пропавшую сестру. Или призрак сестры. Или ее двойника. Облаченное в грязные тряпки тело Доротеи, которое не было Доротеей внутри.

Нельзя выдать, что она знает Доротею.

Доротея была искренне удивлена тому, что в мире, кроме нее и мужчины, с которым она живет, есть еще люди.

Самоуверенность, с которой Бетдек явилась сюда, мигом улетучилась. Отчасти потому, что гостья поняла неправильность происходящего. Ей не пристало быть такой слабой. Она должна вскочить и разделаться с колдуном-отступником, схватить Доротею и отвести ее к Ревуну. Или хотя бы найти в себе силы, чтобы позвать дядю на помощь.

Ничто такого она сделать не смогла.

Колдун решился. Приблизился к Доротее и что-то сказал. Сестра, чьи волосы непривычно отрасли и спутались, заметно расстроилась. Она поднялась и вышла.

Колдун принес кривую табуретку, сел и уставился на Бетдек. Он был по-прежнему встревожен, но гораздо спокойнее, чем несколько минут назад. Он снова что-то проговорил – вероятно, задал вопрос. У Бетдек нашлось немножко сил, только чтобы дотронуться до уха и мотнуть головой.

Ей стало страшно. Она с разбегу нырнула в неизвестность, в колдовской клубок чар, замаскированных под иные чары и имеющих целью сбить с толку… Все это было порождением безумного гения с манией преследования, который много лет оттачивал в одиночестве свою изменчивую волшбу.

Она не может позвать дядю. Не может предупредить…

Колдун еще немного поразглядывал ее, затем кивнул. Потрогал ее лоб. Его ладонь была горячей. Бетдек провалилась в небытие. Это случилось так внезапно и безболезненно, что она даже не помыслила о сопротивлении.

12. Наши дни: Озорной Дождь

Гурдлиф Баюн закончил сказку о мстительной сиротке, которую в лихолетье односельчане принесли в жертву. В его рассказе она представала не привычно злобным ожившим мертвецом, а заслуживающей сострадания жертвой.

Мальчуган умел приукрасить любую историю.

Гурдлиф сам был сиротой, но лишений и невзгод не испытывал. Весь Алоэ был ему за родителей. Ему предстояло принять обет безбрачия и стать жрецом Оккупоа. В свои десять лет он уже не находил эту перспективу манящей.

Гурдлиф умел рассказывать сказки, и поэтому мы пускали его в лагерь. Героями сказок часто были сироты. Капитан считал Гурдлифа шпионом. Я полагал, что парень хочет втереться к нам в доверие, чтобы никто не возражал, если он увяжется за Отрядом, когда тот покинет Алоэ. Нам было все равно. Секретов у нас было не много, да и те пустяковые. К тому же парень нас не объедал.

Мы вошли в лагерь, и Гурдлиф сказал:

– Жила-была девочка по имени Сень Сирени. Она была самой красивой в деревне, а когда выросла, от парней не стало отбоя.

Я покосился на него. Он сам еще мелковат, но об отношениях между мальчиками и девочками в Алоэ узнают рано. И не слишком по этому поводу беспокоятся.

Гурдлиф побежал вприпрыжку, чтобы поспеть за мной. Я опаздывал и потому спешил. Сегодняшний прием пациентов в городской клинике затянулся. В пяти лигах вокруг у всех детей разом начался насморк. У Гурдлифа тоже. Местных взрослых эпидемии не трогали, только детей и чужаков. Никто не умирал, но чувствовали себя больные прескверно. Многие предпочли бы умереть. Я и сам через это прошел.

В лазарете меня дожидалась чертова дюжина бойцов, включая регулярных симулянтов.

День был холодным, ветреным. К западу неслись снежные хлопья. Середина зимы миновала, но местные утверждали, что боги лишь дразнят нас обещаниями ранней весны. Я не знал, что лучше. Мерзнуть уже надоело, но теплая погода предвещала новые походы. Мне больше нравилось сидеть смирно и нести гарнизонную службу.

Я был не единственным, кто предчувствовал завершение нашей передышки в Алоэ. Госпожа давно не бросала в бой Черный Отряд. Чем дольше это продолжается, тем дерьмовее окажется наша грядущая кампания.

На плацу упражнялись солдаты. Все делали это по собственной воле, и почти никто не ворчал. Быть может, скоро придется выступать. Нужно быть готовыми к любым опасностям.

Мы с Гурдлифом подходили к штабу, когда услышали чистый мелодичный перезвон колокольчиков, доносившийся сразу отовсюду и в то же время из ниоткуда, едва различимый. По телу пробежали мурашки. Я медленно повернулся, но увидел лишь своих бледных товарищей, также озиравшихся в поисках источника звука.

Госпожа?

Кто же еще?

Черт, Костоправ! Зачем ты о ней думаешь? Одной-единственной мыслью можно привлечь внимание этого чудовища.

Колокольчики звякнули вновь, громче.

В тени у администрации приземлился летучий ковер. На нем стояла женщина. Ковер был пестро раскрашен и переливался, будто павлиний хвост. Разноцветная ткань была натянута на каркас двадцати футов в длину, восьми в ширину и одного в высоту. На ковре возвышалась целая гора мешков, сундуков и ящиков. Женщина звенела на ветру. Звенела при каждом движении. При каждом вдохе.

– Взятая, – благоговейно прошептал Гурдлиф.

Да, безусловно. Одна из них. Наверняка. Но которая? Мне казалось, я встречал их всех, но эта была мне незнакома.

– Новая.

Новая. Конечно. Вдобавок писаная красавица. Я не мог оторвать взгляда от ее черной, чернее самой темноты, юкаты, у которой, казалось, не было границ, как у неба в безоблачную ночь. Она сверкала мириадами огоньков самых разных пастельных оттенков.

Колокольчики зазвенели ансамблем, когда женщина сошла с ковра. Ветер развевал блестящие черные, как и ее одеяние, волосы. В волосах виднелись алые пряди, ярчайшую из которых украшала серебряная заколка с лазуритом. Взятая была по-девичьи стройна, но на лице отпечатались следы многолетних испытаний.

Значит, догадка верна. Это Взятая. Побывала в Башне и вышла оттуда уже служанкой тени.

Никто не поприветствовал ее. Никто не усомнился в том, кто она, хотя Взятые не навещали нас уже несколько месяцев. Последним был Хромой.

Она повернулась ко мне, нахмурила лоб, но тут же одарила улыбкой. В это мгновение из-за туч выглянуло солнце, поцеловав ее своим светом. Мне показалось, что лицо женщины выкрашено белым; поверх белил – тонкие синие линии. Солнце скрылось прежде, чем я смог приглядеться. А затем мое внимание привлек появившийся позади Взятой кот.

У кота было три глаза. Большая редкость. Шерсть его была черной, как волосы хозяйки. Два симметричных глаза были желтыми, но, когда смотрели прямо на тебя, загорались бледно-сиреневым огнем. Третий глаз, располагавшийся посреди лба, был видимой только спереди щелкой. На мгновение он сверкнул красным, затем стал фиолетовым.

Это был не простой бродячий кот. Он был длиннее, изящнее, с грацией юной кошки, но, несомненно, он был мужского пола.

Его взгляд притягивал, почти гипнотизировал.

Я перевел внимание на девушку. Женщину. Ее черты показались знакомыми. Она подплыла ко мне. Гурдлиф восхищенно сглотнул. С ним согласились еще добрых тридцать солдат, глазевших на гостью с трепетом и вожделением.

Кот, как и положено коту, терся у ног хозяйки.

Остановившись напротив, она чуть вздернула голову и посмотрела мне в глаза:

– Благодарю тебя, летописец.

Солнце снова выглянуло из-за тучи. Взятая отбросила густую тень. Из-за ее спины появились двое детей – миниатюрные копии ее самой, мальчик и девочка, близнецы. Им было лет шесть. У мальчика хмурый вид страдающего от старых ран ветерана. У девочки чертовщинка в глазах. Она улыбнулась и подмигнула мне. Лицо ее матери вновь побелело. В этот раз синие татуировки были не такими, как несколько секунд назад.

Но я был слишком увлечен, чтобы на этом зацикливаться.

– Мои дети. – Взятая положила руку на голову мальчику. – Мой Ненаглядный Шин. – Затем девочке. – Благословенная Баку. Мы зовем ее Светлячком.

– Бяка – куда точнее! – съязвил мальчик.

– Анко! Дружок! – прикрикнула Взятая на кота, который принялся бить хвостом и скалить на меня куда более зубастую, чем у обычного мышелова, пасть.

Кот отступил и опять полез под ноги хозяйке.

– Озорной Дождь, – представилась она, словно прочитав мои мысли.

Мне тотчас вспомнилась другая Взятая с такой способностью: ужасная Душелов.

– Раньше я была Тидэс Эльбой.

Невозможно! Мы встретили Тидэс Эльбу всего лишь полгода назад. Детей у нее не было.

Быстро собралась толпа. Хмурые Капитан, Леденец и Эльмо с другими сержантами выстроились у входа в штаб. Впрочем, никто из них не мог соперничать в угрюмости с колдунами-перебежчиками – Дохломухом и Канючим Зобом.

– Нечестивцы бегут туда, где никто не будет гнаться за ними, – заметил Гурдлиф.

За Дохломухом и Канюком водилось множество грехов, но вовсе не водилось чувства юмора. Появление Взятой грозило им, дезертировавшим из восточной армии Шепот, серьезными проблемами, особенно если принять во внимание, что они должны были погибнуть, осуществляя диверсию против Отряда.

Озорной Дождь не обратила на них, да и на других наших колдунов, ни малейшего внимания. Она подступила ко мне; облаченная в перчатку кисть повисла в дюйме над моим левым плечом. Колокольчики звенели не умолкая.

Гурдлиф не отходил от меня ни на шаг. У него были задатки летописца, и он не хотел ничего упустить из виду. Вдруг мальчишка упал на колени. Я не заметил – он был у меня за спиной. Потом он рассказывал, что его ноги приросли к земле, а на плечи легла непосильная ноша.

Пригвоздило и других. Все буквально оцепенели. На глазах у разинувших рты зрителей я заковылял к штабу. Озорной Дождь шагала рядом. Леденец с Капитаном расступились, пропуская нас, затем вошли следом. Писцы в спешке покинули здание. Позднее они утверждали, что им это приказали колокольчики и даже мысли не было воспротивиться.

Взятая хорошо ориентировалась. С тех пор как она была Тидэс Эльбой, ничего не изменилось. Гостья устроилась на почетном месте, в массивном деревянном кресле Старика, среди прочей его неотесанной мебели. Указала на стулья, обычно занимаемые Леденцом и Лейтенантом, который в данный момент был на разведке.

Старик с Леденцом сели. Леденец заметно волновался. Капитан выглядел равнодушным. Он это умел. Мог даже Госпоже внушить, что она ему безразлична.

Взятая сжала мою руку, приподнялась и чмокнула меня в щеку:

– Это за прошлый раз. Вот только руки не стоило распускать. – Она поцеловала меня снова, ближе к губам, нежнее и дольше. И почему я не побрился? – А это от Той, Что Объединяет Всех Нас.

Колокольчики звенели. Озорной Дождь? Еще какой озорной! Свидетелей было всего двое, оба не из болтливых, но я не сомневался, что слухи разлетятся быстро. На меня обрушится новая, гигантская волна сплетен.

За что Госпожа так меня мучит?

Едва не заплутав в дебрях собственной души, я все же нашелся с вопросом:

– А куда подевались дети?

Пушистый демон Анко тоже куда-то исчез.

– Они со мной. – Взятая крепко, властно сжала мою руку.

– Зачем пожаловали? – Тон Капитана был непривычно резким и нетерпеливым.

– Я должна запечатать Портал Теней. Его попытаются открыть. Вы должны помочь мне это предотвратить.

– А разве ты… – вырвалось у меня.

Старик метнул в меня испепеляющий взгляд:

– Сиди и записывай.

Не отвечай, вопросов не задавай. Разумеется. Не нужно лишний раз мне напоминать. Я понурил голову и заткнулся.

Ляпну еще что-нибудь и отправлюсь на улицу наблюдать за погодой.

– Тогда – возможно, – сказала Озорной Дождь. – Но не сейчас. Ужасная судьба миновала меня. Нужно найти, кому она теперь уготована.

Так-так. Значит, нам предстоит гоняться за другой бедняжкой, которую против ее воли подчинили темные силы. Весело будет. Нам. А ей – не слишком.

Конфликта не избежать. Те, кто стремится завладеть Порталом Теней и воскресить Властелина, приложат все силы, чтобы вернуть его в мир живых.

Заметив, что с моего языка предательски готовы сорваться вопросы, Старик опять пригвоздил меня взглядом.

Мою правую руку нежно, ободряюще сжали.

Осознав, что моя ценность как летописца превышает мою ценность как врача, я стал заносчивым. Признаю. В моем распоряжении уйма свободного времени, которое я трачу на знакомство с местной историей и фольклором. Никто не разделяет мою страсть. Страсть на грани одержимости.

Иногда это занятие приносит пользу. Капитан не возражает – лишь бы я меньше ошивался в «Темной лошадке». Негоже лекарю напиваться слишком часто.

Никто не любит связываться с колдовством. Многие, особенно сильные мира сего, убеждены, что грамотность – ровня магии. От записанных фактов никуда не скроешься. Что написано пером, не вырубишь топором.

Взятая отпустила меня. Я нашел местечко вне ее досягаемости. Это ее позабавило.

– Разумеется, Отряд окажет тебе любую посильную помощь, – проговорил Леденец тоном смертника, отправляющегося на казнь.

– Разумеется. Поэтому я здесь. Вы ее самые преданные и ответственные сыны.

Колокольчики звякнули. Смех? Издевка? Будучи старым циником, я предположил второе.

А вот с «самыми преданными и ответственными» она попала в точку. Взятые преданы Госпоже настолько, насколько нужно для выживания. Они строят козни, сговариваются и порой бунтуют. Все они падшие ангелы, но падшие недостаточно низко. А мы безопасный инструмент в руках Госпожи.

Наша удача целиком и полностью зависит от ее благосклонности. Среди споткнувшихся ангелов у нас немало врагов.

Старик с Леденцом неподвижно сидели, сложив руки на столе, и разглядывали новую Взятую. Они выжидали. Я тоже выжидал, мысленно желая себе такого же спокойствия, как у них.

Это было лишь первое знакомство, а я уже дрожал как осиновый лист.

Озорной Дождь могла бы подыграть и дождаться, когда Капитан с Леденцом сами выложат карты. Она втихую забавлялась. Я не знал, какой была Тидэс Эльба, поэтому не мог утверждать, что Озорной Дождь – совершенно другая личность.

Впрочем, она провела в Башне достаточно времени, чтобы полностью перемениться.

– Начнем поиски, как только погода улучшится. А пока я познакомлюсь с вами поближе, чтобы понять, как применить ваши способности в той или иной ситуации. Разработаю новую систему разведки. Но сперва мне понадобится жилье. На роскошь не претендую. Главное, чтобы было где работать и держать семью. – Короткая пауза. – Я устала. Мне нужно отдохнуть. Долгий перелет на ковре с детьми сильно изматывает женщину.

У нас не было подходящего свободного жилья и даже места для временного ночлега. Сам Старик мог позволить себе лишь отдельную комнату, в которой помещались кровать и пара сундуков.

Озорной Дождь сообщила, что у нее есть деньги.

Старик сразу заявил:

– Построим тебе все, что пожелаешь. Управимся быстро, если найдем нужные материалы.

Леденец одарил Старика ехидным взглядом, который тот переадресовал мне.

– У Костоправа есть жилье в городе. Он охотно его уступит. А сам в лазарете поживет, как и положено лекарю.

Я хотел возразить, но не осмелился. Моя городская каморка всегда была причиной для раздоров. Леденец боялся оставлять меня вне лагеря. Я же считал, что в Алоэ опасаться нечего, к тому же клиника рядом, а «Темная лошадка» – еще ближе.

Капитан лучезарно улыбнулся:

– Какое элегантное решение сложной проблемы, сержант!

Озорной Дождь считала иначе:

– Господа, я бы предпочла не появляться в городе.

Спорить никто не стал. Перечить Взятым осмеливались только отъявленные безумцы.

– В таком случае осмотрись, – сказал Старик. – Может, найдешь где пожить, пока мы не построим то, что будет тебе по душе.

Наш Капитан – само радушие. В лепешку расшибется ради хозяев.

Но тем временем в темных закоулках его разума уже зреют планы.

– Костоправ, покажи даме лагерь. Пусть чувствует себя как дома.

Я взглянул на Озорной Дождь. Та подмигнула мне. Знала, что затевается хитрая игра.

А может, просто флиртовала. Старый бабник, вроде меня, был бы не против.

Эта женщина – лакомый кусочек.

Не успели мы со Взятой пройти и десяти шагов по улице, как мимо, гонясь за голубями, облюбовавшими края плаца, пронесся удивительный кот Анко. Следом за котом появились дети.

– Где, черт побери, они были? – вырвалось у меня.

– Прятались в тенях. – Эта улыбка Взятой была не столь искренней, как прежние.

Благословенная Баку примчалась с закрытыми глазами и врезалась в Гурдлифа Баюна, который наблюдал за котом. Гурдлиф растянулся в грязи, а сверху на него шлепнулась девочка – какое унижение!

Ненаглядный Шин даже не покосился в их сторону.

– Смотри по сторонам, Светлячок, – строго, как положено матери, произнесла Озорной Дождь. Затем с усмешкой добавила: – Разве это не удивительно? Одна из Взятых сюсюкается с детьми, вместо того чтобы метать громы и молнии.

– Это подозрительно.

Теперь она улыбнулась без натуги.

Подул ветерок. Озорной Дождь под звон колокольчиков подняла дочь. Я ожидал, что ребенок надуется и станет лить слезы, но этого не случилось.

Девочка взглянула на Гурдлифа так, будто раздумывала, выйти за него замуж или убить.

Мне это показалось милым. Гурдлифу – жутким. Озорной Дождь притворилась, будто ничего не заметила.

– Милая, будь осторожнее, здесь больше людей, чем дома, – закончила наставления Взятая.

Светлячок раскачивалась, закинув руку за голову. Расстроенная и сконфуженная, она не смотрела матери в глаза. Просто кивнула.

Озорной Дождь обратила внимание на Гурдлифа:

– Гурдлиф Баюн?

– Да, сударыня.

Откуда она знает его имя? С той поры, когда жила в храме? Он ведь тоже из храмового приюта.

Мальчишка еще не понял, что Озорной Дождь – бывшая Тидэс Эльба, пусть и сильно изменившаяся.

– Гурдлиф, прости мою дочь.

– Сударыня, я не в обиде. Она всего лишь ребенок.

– Верно. Учитывая это, а также то, что она попала в незнакомое место, могу я попросить тебя об услуге?

– Ну… – неуверенно протянул Гурдлиф. Он был убежден, что взрослые всегда хотят от него больше, чем он может дать. – Пожалуй, – без энтузиазма произнес мальчик.

– Пригляди за моими детьми. Чтобы они не угодили в колодец и не свалились с крыши, решив полетать. Они непривычны к улице.

– Ну… да? – Он посмотрел на меня.

Я ответил:

– Хорошая мысль. Не позволяй им покидать лагерь.

Вздох. Сунув пальцы за ремень, Гурдлиф отправился вслед за Благословенной Баку. Та уже успела отбежать на небольшое расстояние, но остановилась подождать.

Ненаглядного Шина было не видно.

Когда Гурдлиф со Светлячком удалились, Озорной Дождь сказала:

– Думаю, им будет полезно пообщаться со сверстником.

– Тогда ты выбрала не того парня. Гурдлиф считает, что ему двадцать пять.

– Значит, и ему будет полезно с ними пообщаться. Что ж, веди меня, летописец. И поддержи, если я вдруг упаду без сил.

Ее голос действительно звучал мертвецки устало.

Озорной Дождь решила расположиться в оружейной, и мы поставили там несколько коек. Оружейники не обрадовались. Взятая обещала не мешать им в рабочие часы, но работы у них был непочатый край. Время, выделенное на подготовку к походу, стремительно сокращалось.

По вопросам строительства со мной не советовались. Я узнавал куда больше подробностей в «Темной лошадке», чем работая в лагере. Наши интенданты без труда раздобыли необходимые материалы. Бюджет Взятой казался неограниченным, но Старик твердо намеревался добраться до его границ.

Проект все расширялся. Озорной Дождь получит в свое распоряжение настоящий дворец – первое не целиком глинобитное здание в лагере.

– Одноглазый хочет запустить лапу в сундук Взятой, – сообщил Гоблин. – Вот только придумает, как свалить это на Шепот или Дохломуха.

– Он правда такой дурак? – спросил я.

Жаболицый старик Гоблин пожал плечами:

– Тупость Одноглазого не знает пределов. А в Алоэ она только ширится. Это чистый, правильный город. Относительно.

– Относительно.

Одноглазый одну за другой изобретал все более отчаянные аферы, совсем не заботясь о собственной шкуре.

Гоблин тоже был на такое способен, но ему хватало благоразумия не совать голову в пасть льву – что, впрочем, куда безопаснее, чем попытка обокрасть кого-нибудь из Взятых.

Гоблин объяснил:

– Одноглазый считает, что она по молодости наивна. Говорит, раз уж мы старика Хромого обвели вокруг пальца…

– Да по сравнению с Хромым сам Одноглазый гением покажется. Хромой – плохо смотанный клубок эмоций и неотшлифованного, пусть и огромного, таланта к магии. Да и Госпожа нас прикрыла. – Я не стал лишний раз говорить о том, что Хромой не отвяжется от нас, пока не удовлетворит жажду мести. – Озорной Дождь неглупа, и она на хорошем счету у Госпожи. Постарайся объяснить это Одноглазому. С палкой, если понадобится.

Я согнул мизинец в тайном знаке. При первой возможности Гоблин мельком взглянул туда, куда я указывал.

В тени клубком свернулся Анко. Кот притворялся спящим, но его уши вздрагивали.

Наш разговор начался снаружи лазарета. Продолжился по дороге к плацу. В конце концов Гоблин пробормотал:

– Никогда не видел таких странных котов. Обычные за солнечными зайчиками гоняются, а этот – за тенями.

– Ты ведь понимаешь, что он на самом деле не кот?

– Конечно. Не думал, что ты тоже заметил.

В последнее время мы почти не общались. По правде говоря, с тех пор, как прилетела Озорной Дождь, я вообще мало с кем общался. Она реквизировала все мое свободное время, да и в часы приема пациентов тоже нередко присутствовала. Только в город со мной не ходила. Мне было любопытно, кого или чего она избегает.

Ее нахождение в лагере не было секретом. Скрыть это было бы невозможно. Солдаты каждый день сотнями ходили в город и обратно. У многих были подруги. Некоторые бойцы были из местных, они навещали семьи. Если Озорной Дождь от кого-то таилась, то этот кто-то также таился от нее. Никто ее не разыскивал.

Когда Взятая не ходила со мной под руку, в моей тени обязательно ошивался Анко. Или дети крутились под ногами.

– Твоя подружка, верно, боится, что ты ей изменишь, – предположил Гоблин.

– Это так же логично, как любой из моих домыслов. – Зануда Костоправ не стал спорить и обломал коротышке все веселье.

Мы пришли на плац. Голуби, как обычно, провоцировали Анко. Здесь не было теней, в которых он мог бы спрятаться. Я сделал вид, что проверяю, есть ли вода в ведрах, – давно осточертевший ритуал.

Анко решил, что не стоит мучиться под солнцем, не имея возможности кого-нибудь убить, и ушел. Сию же секунду ко мне потянулись дети.

– Предупреди Одноглазого, – велел я Гоблину. – Убеди его. Она уже за ним следит.

Когда Отряд вляпывается в дерьмо, Одноглазый – наша палочка-выручалочка. В любое другое время его так и хочется утопить. Нет ничего приятней, чем избавиться от занозы в заднице.

Мы расстались. Гоблин отправился побеседовать со своим подельником, а я – проверить ход строительства.