Текст книги "Хроники Черного Отряда: Портал Теней"

Я надеялся, что Взятая перестанет ко мне навязываться, обзаведясь собственным жильем. Этой надежде не суждено было сбыться.

Старший плотник ворчал:

– Опять переделывать. Сколько можно? Уже устал от этого «стройте шире!».

Старик, всегда бережливый в отношении казны Отряда, не скупился. Дом для Взятой должен стать основательным постоянным сооружением, которое можно будет передать в пользование местным, когда Отряд покинет Алоэ.

Строительство – а в первую очередь щедрые расходы на материалы и работников – подарило нам новых друзей.

Капитан ни за что не пустил бы в лагерь чужаков, если бы у него не было на то причин. Возможно, он хотел, чтобы шпионы мятежников решили, что выведали все наши тайны – которых у нас в самом деле не было. А может, он просто проверял, как местные отреагируют на Озорной Дождь и ее детей.

Она не сводила с меня глаз и из-за этого сама всегда была на виду. Ведь я ни минуты не сидел дома.

Признаюсь, внимание к моей неказистой персоне мне льстило.

Последний из сегодняшних симулянтов покинул лазарет, ворча под нос. Я прописал ему интенсивные упражнения. Прозвенела Озорной Дождь. Я и забыл, что она рядом. Умеет же быть тихой и неподвижной, будто статуя. Она спросила:

– Как дела с больными в городе?

– Простуженных гораздо меньше. – (Ее дети избежали заражения, несмотря на регулярное общение с Гурдлифом Баюном.) – Несколько царапин. Зашил один порез – просто на всякий случай. Ножи деткам не игрушки.

– Значит, ты теперь героический борец с эпидемией?

– Я не дурак. Не говорю никому, что простуда сама пройдет и приходить ко мне не обязательно.

– Преимущество профессии? Ставить себе в заслугу то, что делает природа?

– Женщины, как вы циничны. – Тут я вздрогнул: я позволил себе фамильярничать со Взятой.

Она улыбнулась, словно прочитав мои мысли, и сменила тему:

– Я давно не видела Гурдлифа Баюна. Хотелось бы, чтобы он почаще заглядывал.

– Без обид, но твои дети кажутся ему чудны́ми.

Она недовольно звякнула:

– Почему?

– Им вроде бы по шесть лет, – (Озорной Дождь не назвала точный возраст детей), – но они ведут себя по-взрослому, держатся отстраненно и совершают странные поступки.

– Это из любопытства. Для детей такое естественно. Ты ведь тоже когда-то был ребенком и наверняка хотел узнать больше об окружающем мире.

– Верно, дети любопытны. Но обычные дети не сидят часами на одном месте, разглядывая людей. Они не могут сосредоточиться надолго. Им нужно часто переключать внимание с одного на другое. Шин со Светлячком даже стреляных волков, вроде Дохломуха с Молчуном, пугают.

Я не упомянул Анко. Демонического кота ненавидели все без исключения, пусть и не могли толком объяснить почему.

– Тогда им тем более нужно общение. До Гурдлифа они не встречали других детей.

– И долго еще ты собираешься их оберегать?

Дзынь-дзынь. Уже не так сердито, но отнюдь не весело.

– Пускай погуляют в городе, – предложил я. – Здешняя детвора выбьет из них все причуды.

А скорее, научит не выставлять их напоказ.

– Плохая идея. Самоконтролю они тоже не обучены.

Об этом я не подумал. Да, они дети, но в то же время смертельно опасные юные Взятые.

– Кстати, почему тебе так важно всегда знать, чем я занят? – отважился я на вопрос.

– Что? Не понимаю.

– Ты, дети, кот… Кто-то из вас всегда рядом со мной. Всегда наблюдает.

Она с веселым звоном улыбнулась:

– Когда ты просил Гоблина предупредить Одноглазого, чтобы тот не дурил, никого рядом не было. Да и в город ты ходишь один.

В это я не верил. Мне все уши прожужжали о диковинном отрядном коте, который никого к себе не подпускает.

Озорной Дождь развела руками. По лазарету разлился колокольный перезвон. Я не понимал, как рождается этот звук, что он означает и почему та, чьего гардероба хватило бы на целый женский полк, постоянно носит одну и ту же темную юкату.

Когда я об этом спросил, Озорной Дождь не ответила. Но заметно опечалилась.

Я не понимал, в чем дело, хоть и сам провел некоторое время в Башне. Оттуда никто не выходит прежним. За прошедшие десять дней я понял, что Озорной Дождь слишком по-человечески заботится о детях, которых она никак не могла родить и вырастить до их нынешнего возраста. Это было ее главной бедой.

Старик отгрохал для Взятой настоящий особняк. В нем были кабинеты, которыми она никогда не воспользуется, и колоссальное по площади личное пространство. Был и отдельный кабинет для отрядного летописца, хотя тот был вполне доволен тесным закутком в штабе. К кабинету прилагалась и спальня, где летописец сможет отдыхать, когда у него не будет желания топать в лазарет. Наконец, на первом этаже было две тысячи квадратных футов свободного места, которым Отряд волен был распоряжаться по своему усмотрению.

Озорной Дождь должна была поселиться на втором этаже. Третий предназначался для прислуги и кладовых.

Две тысячи квадратных футов. Старик, хитрая шельма, устроил нам отличное местечко без всяких затрат для Отряда.

Теперь понятно, почему он был столь услужлив.

Впечатлен был даже Гурдлиф. Озорной Дождь попросила игровую комнату для детей. Гурдлиф Баюн может приходить туда когда пожелает.

Глядя на свои последние записи, я понимаю, что превратился из вовлеченного в события наблюдателя в историка. Мой язык стал суше, нейтральнее; я меньше времени уделяю характерам и размышлениям над вопросами «кто?», «как?» и «почему?» в угоду вопросу «что?». Уверен, это неминуемый побочный эффект от длительного пребывания на одном месте в комфортных условиях.

– Ладно, – сказал Старик, – даю тебе пять минут на жалобы. Для начала объясни, почему это должно меня колыхать.

– В чем дело с этой Взятой?

– Какое дело?

– Не успела она сойти с ковра, как ты пристегнул меня к ней.

– Вот как? Я не согласен. Спрос рождает предложение. Это все для удобства. Тебе не нужно…

Он принялся нести какую-то чушь.

– Солдаты распускают слухи о том, что мы сожительствуем.

– Ага. Начинаешь жаловаться всерьез. Хочешь сказать, что это неправда?

В буквальном смысле, учитывая, что мы живем в одном доме, – возможно, но…

– Одно дело, если бы я сам так хотел. Но мне кажется, кто-то нас к этому подталкивает. – Я сурово посмотрел на Старика.

Прошла минута. Капитан молчал. Наконец он заявил:

– Каждый из нас обязан выполнять приказы. Так заведено в армии.

Может быть, намекал на то, что виной моим неудобствам кое-кто в Башне.

Возможно. Однако Старик тот еще сукин сын, он способен даже Госпожу использовать, чтобы манипулировать мной. Вот только… зачем? Чего он хочет этим добиться?

Я не был эмоционально готов принять мысль, которая так и стучалась в голову: а может, у него на уме нечто совсем противоположное?

Начали твориться странные вещи. Более странные, чем обычно.

Множились суеверные слухи. Люди видели призраков, чудовищ и прочую нечисть. Местные верили, что божества и духи живут в каждом камне, водоеме, дереве и что большинство этих духов обожают портить жизнь своим соседям-людям. Порой нам приходилось ждать, пока местные задобрят своих духов, чтобы получить разрешение сделать что-нибудь. Это сильно раздражало.

Хладнокровные и практичные жители Алоэ способны вдруг превращаться в бешеных фанатиков. Проведя здесь год, я по-прежнему не понимал, как это работает.

Местные мифы и легенды я узнавал от Гурдлифа Баюна и Маркега Зораба из «Темной лошадки». Но и они не смогли пролить свет на это явление.

На дверях городских зданий и в лагере вывешивались бумажки. В первую ночь появилось тридцать – каждая шестнадцати дюймов в длину и три в ширину. На каждой тонкой кистью и необычными чернилами выведены незнакомые символы. Местные называли эти полоски талисманами и, похоже, придавали им огромное значение.

В их размещении не было логики. Один листок прикрепили к двери моей городской клиники. Я с руганью сорвал его.

Бабах! Взрыв был не более реальным, чем позвякивание колокольчиков Озорного Дождя. Впрочем, вспышкой и дымом он сопровождался.

Символы с талисмана были теперь выжжены на двери.

И так со всеми бумажками, если их срывать.

Старик вызвал наших колдунов. Все они выражали полнейшее недоумение и ничего не знали. Тогда он пригласил Взятую.

– Эти символы мне незнакомы, – сказала она. – Не могу их расшифровать. Возможно, талисманы созданы для того, чтобы удержать кого-то или что-то внутри или снаружи дома. Скорее всего, снаружи, ведь талисманы появлялись и на дверях домов, в которых не было жильцов.

– Так кого же? Или что? – уточнил я.

– Могу предположить, что это преграды для духов.

Ага. Ясно. Но кому это надо? И зачем лепить исписанные тарабарщиной бумажки куда ни попадя?

Ответ был.

И причина была.

И тем и другим, вероятно, была Озорной Дождь. Некие силы хотели отвлечь ее от поиска Портала Теней, чтобы самим завладеть им.

Если это и так, талисманы все равно странное оружие нападения. Их эффект неочевиден. На Анко и близнецов они не действуют. Никому не доставляют неудобств – ни местным, ни солдатам.

Однако они нарушали душевное равновесие суеверных жителей.

Я мог понять, почему талисманы появлялись в городе. Но как воскресителям удавалось пробираться в лагерь, расклеивать бумажки и уходить незамеченными? Часовые, конечно, смотрели вполглаза, ведь серьезного повода для тревоги у нас до сих пор не бывало, но на посту никто не спал.

Здесь замешано колдовство – такое, что позволяет злоумышленнику оставаться незамеченным.

Озорной Дождь повела меня на свиноферму – шумный участок к западу от лагеря, вдали от города. Ворота были запечатаны двумя талисманами. За последние два дня это было самое странное место, где я их видел.

– Ты близок к разгадке? – спросила она.

– Сударыня?

Неистовый звон. Суровый взгляд. Резко похолодало. И чем ты провинился на этот раз, Костоправ?

Откуда-то донесся громкий вой Анко.

– Какая еще «сударыня»? Летописец, ты на двадцать лет меня старше.

Ближе к десяти, но спорить я не стал.

За нами подглядывали Леденец, Эльмо, Дохломух и еще несколько любопытных. Какой-то паршивец захихикал. Другой попытался заткнуть его, чтобы мы не услышали. Озорной Дождь обернулась:

– Проваливайте.

Ее тон был ровным, но сопровождался грозным перезвоном. Звезды на юкате пустились в хоровод.

– Ничего себе! – вырвалось у меня. – Я прежде не видел…

– Тихо.

Я сразу повиновался. Ее настроение быстро испортилось, и виной тому мог быть я. Возраст меня не спасет. Если я что-то натворил, то следующую ошибку рискую допустить уже под землей.

Взятая сорвала талисманы с ворот. Полоски бумаги вспыхнули. Свободной рукой Озорной Дождь развеяла дым.

– Да. Как я и думала.

Меня так и подмывало задать вопрос. Обучение в Башне плохо сказалось на моей способности сдерживать любопытство.

– Теперь можешь говорить.

Надо бы немного поподхалимничать.

– Что я натворил? Мне нужно знать, чтобы впредь не оскорбить тебя.

– Не могу объяснить словами. Все равно не поймешь. Ты такой, какой есть, – результат накопленных переживаний и впечатлений. Ты не знал женщин, кроме сестер и шлюх. И ее, в Башне, – но она, пожалуй, знает о мужчинах еще меньше, чем ты о женщинах.

Может быть. Но объяснение весьма расплывчатое.

Выругавшись, Взятая тряхнула рукой. Передержала горящий талисман и обожглась.

– Идем.

Так закончилась первая вылазка Взятой за стены лагеря. Ее изначальная цель оказалась забыта.

Зато свинарник она уж точно не забудет.

Несмотря на разрешение говорить, я постарался скрыть циничного Костоправа под личиной любознательного до одержимости летописца.

Я сидел в уголке, пока Озорной Дождь общалась с потенциальными слугами. Она решила нанять четырех девушек. Основные требования держала в тайне, лишь твердо указала, что не примет мужчин и женщин, прежде служивших в храме. Видимо, желала избежать встречи с кем-либо, кто был знаком с Тидэс Эльбой.

Наняться вызвались лишь шесть девочек. Причем ни одна не горела желанием прислуживать Взятой. Вероятно, их прислали родители, решившие, что дочерям пора поддерживать семью. Либо они были шпионками. Совсем юные, старшей всего лишь тринадцать. Сложно было бы найти девушку постарше, которая не служила бы в храме.

Озорной Дождь отпустила их, пообещав как можно скорее принять решение.

– Кого из них ты бы взял в свою коллекцию? – спросила она меня.

– Это неприличный вопрос. Вдобавок основанный на абсурдном предположении, что меня влечет к детям.

Широкая улыбка. Веселый звон. Мой проступок на свиноферме прощен.

– Не забывай, что я знаю только своих сестер и женщин для утех, – добавил я.

– А теперь еще и меня в некоторой степени.

– Ты необычна.

– О да, еще как. Пора ужинать.

– Гм…

Она что, играет со мной?

Я проследовал за ней наверх. В ее покоях царил порядок. Как полагается жилищу молодой одинокой матери – если та, конечно, могущественна и сказочно богата.

Чем больше времени я проводил с ней, тем сильнее задумывался о планах Госпожи.

Ужин подавали двое молодых солдат. Озорной Дождь с детьми сидели за квадратным столиком. Я – напротив нее. Ненаглядный Шин – по левую руку от меня, Светлячок – по правую. Кот-демон Анко глодал сырую рыбину в укромном уголке.

Я снова обращал внимание на необычные детали. И кто меня дернул записывать процесс собственного одомашнивания?

Солдаты были из местных. На службу к Взятой перешли с согласия Капитана. Зачем? Что за игру затеяла Взятая?

Кого она хочет обвести вокруг пальца? Мужчину Костоправа? Врача Костоправа? Может, летописца Костоправа?

Иногда люди прикладывают усилия, чтобы я запомнил их такими, какими им хочется. Но с чего бы Озорному Дождю беспокоиться, как она будет выглядеть в Анналах?

Я не видел в этом логики.

А если ее цель – предполагаемый любовник чудовища из Башни? В этом есть своя нелепая логика, если учесть общечеловеческую тенденцию верить в невероятное.

А может, нырнуть с головой в воображаемую теорию заговора и предположить, что Костоправ не дает покоя врагам Госпожи – сумасшедшим, которые вешают воспламеняющиеся талисманы на ворота свинарников?

– Ты слишком много думаешь, – сказала она после десерта, когда ушли солдаты – наверняка отправились обменять сильно приукрашенную историю «из первых уст» на напитки в «Темной лошадке». – И слишком много переживаешь. Не ищи скрытых смыслов. Большинство вещей – именно то, чем кажутся.

Я ничего не понимал.

– Откинься. Расслабься. Пускай жизнь идет своим чередом. Принимай все как есть.

Совсем ничего.

Озорной Дождь отослала детей спать. Они подчинились, но неохотно. Я напомнил им почистить зубы. Когда с этим было покончено, Взятая сказала:

– Уже стемнело. Пойдем выясним, в чем дело с этими талисманами.

Твердо намереваясь остаться целым и невредимым, я отправился с ней на прогулку под луной. Это был лишь второй ее выход за пределы лагеря. На этот раз мы добрались до города.

Пешеходная часть прогулки продлилась, пока мы не свернули за угол особняка и не остановились возле узкой белой двери, на которой пока не появился талисман. Да и вообще бумажек в лагере больше не расклеивали. Из этого можно было сделать какой-то вывод, но мне приходило в голову лишь одно: злоумышленник знает об усиленной охране и не рискует быть пойманным.

На западе, градусах в тридцати над горизонтом, за редкими полосками облаков висел полумесяц. В эту ночь он казался особенно холодным и ярким.

– Помоги мне, летописец.

Озорной Дождь открыла дверь. За ней стоял ее летучий ковер. Она не хотела тащить его по земле и поэтому подняла в воздух. Так и держала, пока мы не нашли место, где можно было его опустить.

Она ступила на ковер. Тот утвердился на мостовой.

– Я знаю, что ты на таких уже летал. Забирайся.

– Гм… – хмыкнул я, не придя в восторг. – Это было давно.

Она звякнула:

– Тогда держись крепче. Я сама еще учусь.

Я не стал напоминать, что она сумела добраться до Алоэ, не потеряв в полете Анко, детей и сундук с деньгами. Впрочем, эта мысль меня успокоила. Немного.

Ковер вздрогнул, оторвался от земли, накренился, развернулся. Я сжал зубы.

– Не стану подниматься слишком высоко, – сказала Взятая. – Если сорвешься, успеешь вскрикнуть лишь разок.

Ясно. Ладно. По правде говоря, меня куда сильнее беспокоило ее внезапное дружелюбие, чем необходимость срочно учиться левитации.

Мы взлетели и направились к юго-западу, сопровождаемые удивленными возгласами с земли. Нас заметили. Сначала мы отдалились от города. Лунного света хватало, чтобы различать быстро сменявшийся ландшафт внизу. Обещанная низкая высота все равно оказалась достаточно высокой, чтобы невзначай не зацепиться за макушки деревьев и позднее за городские постройки.

К Алоэ мы подлетели с запада. Луна висела перед нами; мы остановились в тени у храма Оккупоа. Я перегнулся через край, крепко держась за раму, но почти ничего не разглядел. Сперва подумал, что до земли еще слишком далеко, но вскоре понял: Озорной Дождь выбрала самое темное и укромное место. Здесь нас никто не обнаружит, но и нам отсюда почти ничего не увидеть. Вечная проблема разведчика: чем больше хочешь узнать, тем дальше нужно высунуться.

Ковер кренился и раскачивался. Я вцепился сильнее. Рама застонала. А может, это был я. Озорной Дождь пересела поближе:

– Понял, что к чему?

– Отсюда ничего не видно.

– И не должно быть видно.

– Ты знаешь, что происходит?

– Кажется, знаю. Я не позволяю предрассудкам затуманить мой разум. Тебе известно то же, что и мне. Но у тебя куда больше опыта. Поэтому меня беспокоит то, как медленно ты соображаешь. Нарочно отказываешься видеть истину? Или попросту слишком глуп, чтобы сделать очевидный вывод на основе фактов?

Я немного поразмыслил:

– Скорее, второе.

– То есть ты отбрасываешь факты, которые на первый взгляд не имеют отношения к делу?

– Вероятно. Что я упустил?

– Подумай об этом перед сном. Любую версию необходимо тщательно обмозговать, прежде чем отмести.

Колдуны, колдуньи и эта конкретная Взятая просто обожают издеваться над тобой. Недоговаривают, изъясняются расплывчато и двусмысленно. Безусловно, ради твоего же блага, чтобы ты обязательно задумался о развитии собственного критического мышления.

Я был предоставлен самому себе. Окружающий мир шатался. Небосклон скрылся за храмовым куполом. Моя спутница сказала:

– Ищи крадущегося одиночку.

Ну да. Проще простого.

Ковер обогнул южную сторону храма, где было непривычно тихо. Затем мы свернули в проулок и в шести футах над землей направились в знакомый квартал. Впереди маячили огни, раздавались голоса и скверное подобие музыки.

«Темная лошадка». Временный дом для многих бойцов Отряда. Проститутку здесь не снимешь, но в остальном Маркег Зораб обеспечит тебе первостатейный комфорт – разумеется, облегчив твои карманы.

Внезапно земля стала удаляться. Я вскрикнул и сильнее ухватился за раму.

Ковер вздыбился, затем нырнул вниз и остановился.

– Вроде высота подходящая. – Озорной Дождь встала и подошла ко мне. Ковер прогнулся и опасно покосился. – Вставай.

– Я бы рад, но руки не разжимаются.

– Ты хоть раз падал, летая с Госпожой и ее сестрой?

– Нет. Но я не переживаю из-за этих несостоявшихся падений. Я беспокоюсь о будущих.

– Если это случится, просто маши энергично руками.

Я не нашелся с ответом.

– Ладно. Ты такой смешной, когда боишься. Обещаю поймать тебя, если упадешь. А теперь поднимись хотя бы на колени, чтобы я могла завязать тебе глаза.

В ее руках появилось нечто едва видимое, серебристое в лунных лучах.

– Живее! Мы слишком заметны на фоне облаков!

Мне удалось подняться на колени. Я не горел желанием закрывать глаза, но почувствовал лишь легкое, как у паутинки, прикосновение, прежде чем мое восприятие мира коренным образом переменилось.

Звезды стали точками мглы на закоптелом сером занавесе. Луна почернела, а темное пятно на ней сделалось мутно-красным. Улица внизу переливалась всеми оттенками красного – от почти оранжевого до цвета запекшейся крови. Когда я привык, там, где не было огней, Алоэ предстал как на ладони.

– Что видишь?

Я ответил.

– Животные должны быть коричневыми, хотя мелкие могут быть и красноватыми. Люди и крупные звери должны быть видны отчетливо. Ищи одинокого человека.

Я хотел было возразить, но понял, что управлять ковром, пока Взятая ищет цель, мне не дадут.

Используя «Темную лошадку» в качестве отправной точки, Озорной Дождь пустила ковер кругами. Я заметил группу коричневых силуэтов по направлению к лагерю Отряда.

Взятая повторила:

– Тот, кто тебе нужен, будет один. И он ведет себя необычно.

Довольно скоро я его заметил. Он притворялся пьяным и заблудившимся, но время от времени устремлялся к домам. Опустившись, мы нашли свежие талисманы.

– Попался, – сказала Озорной Дождь. – А теперь проверим мою догадку. Не снимай повязку и придвинься ко мне. Будешь меня направлять. Хочу спикировать прямо на него.

Третий был еще мальчишкой, моложе, чем Озорной Дождь, талантливым, но, на свою беду, попавшим в обучение к Гоблину и Одноглазому. У него не находилось смелости отказать, когда те заставляли его совершать нечто противозаконное. Ему нужно найти эту смелость, иначе, зуб даю, рано или поздно на него повесят преступление, которого он не совершал.

Мы проследили за ним до съемной комнаты в двухстах ярдах от «Темной лошадки» и в одном квартале от дороги, связывавшей трактир с лагерем.

– Мелкий гаденыш неплохо устроился, – заметил я.

Талисманы производились прямо здесь, из самодельной бумаги, с помощью самодельных чернил и качественных каллиграфических кистей. Комната была настолько пропитана магией, что даже я, не имеющий таланта к колдовству, почувствовал.

– Взгляни, – сказала Взятая, развернув найденный на подставке в углу свиток.

Он был исписан символами, похожими на те, что мы видели на талисманах. С каждым соседствовал комментарий на леваневском – древнем языке Алоэ. Я узнал алфавит, но прочесть смог лишь несколько существительных.

– Это словарь. Наверняка украден из городской библиотеки, – проворчал я. – Эти символы – не буквы, а иероглифы.

– Понятно. Кто-то решил основательно похулиганить.

Озорной Дождь издала горловой звук, сопроводив его резким взмахом руки. Третий пискнул. Он потихоньку крался к выходу, но теперь его ноги буквально прилипли к полу.

Я не сдержал смех.

– Теперь понимаешь?

– Понял, как только увидел, кого мы поймали. Ты была права. Я сглупил – следовало первым делом пойти сюда. Не так уж трудно было догадаться, кто все это затеял.

Я вошел в «Темную лошадку» первым и сразу направился в угол, к любимому столику. Одноглазый, Гоблин, Эльмо и ехидный старый повар Голавль воодушевленно резались в тонк. Одноглазый, как обычно, проигрывал, но настроение у него все равно было отличное.

– Вашу мамашу! Смотрите, кого кошка сюда загнала! Мы по тебе скучали, подкаблучник. Твоя старушка выпустила тебя на прогулку? Или ты наконец сбежал?

Угрюмый Гоблин отколол шуточку о том, что подумает моя женушка в Башне, если узнает, что я ей изменяю. Без укоризны. Озорной Дождь – бабенка что надо, и Гоблин настоятельно просил сообщить ему, если между нами все кончится.

Вдруг он запнулся и потерял дар речи. Сам, без посторонней помощи. Его жабья морда побледнела.

Одноглазый скинул карту, выругался насчет новой, затем решил взглянуть, что так напугало Гоблина.

Одноглазый не мог побледнеть. Природа лишила его такой возможности. Вместо этого он превратился в живую статую.

Следом за мной в трактир вошла Озорной Дождь, таща за шкирку Третьего. Шуточки ей не понравились.

Я ее предупреждал. Солдаты – народ грубый, даже в мирное время, когда им нечего делать. Людям утонченным – то есть всем, кто воображает себя более воспитанным, чем окружающие, – нужно пройти проверку в реальных условиях, прежде чем по-настоящему нюхнуть дерьма.

Я усмехнулся:

– Круто ты обгадился, Одноглазый.

Колдун согласился. Даже не попытался оправдаться.

У меня и в мыслях не было подозревать, что он устроил обманный трюк, чтобы стащить деньги Взятой, которые затем где-нибудь закопал бы и свалил все на мятежников. Но только потому я не подозревал, что план изначально казался мне нелепым.

Одноглазому сто с гаком лет. Рано или поздно он должен впасть в маразм. С каждым днем его дурацкие аферы становятся все тупее. Но жизнь его ничему не учит.

– Что думаешь? – спросил меня Старик.

Гоблин отважно выступил в роли адвоката Одноглазого, но позиция защиты была заведомо проигрышной. Пришлось напирать на то, что колдун-коротышка незаменим в бою. Он настоящая заноза в заднице, но в горячую пору становится нашей палочкой-выручалочкой.

На суд собрались все остальные колдуны: Молчун, Дохломух и Канючий Зоб. Молчун выступал в качестве судьи. Другим судьей был Лейтенант, третьим, представляя сержантский состав, – Эльмо. Мальчишка Третий тоже присутствовал, но у него была одна-единственная обязанность – держать язык за зубами.

Дохломух суровым тоном предложил:

– Давайте погрузим его в летаргический сон до того момента, когда нам понадобятся его способности. Сделаем для него специальный гроб, погрузим на отдельную повозку и будем доставать, только когда этого потребует ситуация.

Прежде Дохломух не отличался чувством юмора, но сейчас, безусловно, говорил не всерьез.

– Заманчивое предложение, полковник, – ответил Капитан. – Но конечный результат может оказаться обратным желаемому. В замкнутом пространстве некуда улетучиваться врожденным порокам. Напротив, они будут лишь накапливаться. И когда мы выпустим его…

Старик двумя руками и ртом изобразил взрыв. Все расхохотались. Но так оно наверняка и случилось бы.

Одноглазому было не до смеха. Ему хотелось поспорить, но приходилось проявлять нетипичную для него выдержку. Он понимал, какую глубокую яму себе вырыл.

– Глубже, чем обычно, – вслух пробормотал я.

– Костоправ?

– Простите. Мне кое-что пришло в голову. Поведение нашего коллеги существенно ухудшилось лишь в последний год. Раньше он действовал не столь прямолинейно.

– Гм?..

Ко мне обратились несколько пар глаз и один глаз без пары.

– Год назад наш Одноглазый время от времени выкидывал фокусы…

– Все время, – буркнул Гоблин, притворяясь, что кашлянул.

– …но никогда не вытворял таких глупостей. Того Одноглазого отличал непревзойденный инстинкт самосохранения. Тот Одноглазый ни за что не стал бы рисковать жизнью.

Все интриги Одноглазого, о которых мы знали, непременно заканчивались провалом. Вот только я подозревал, что именно поэтому мы о них и узнавали.

Старик понял, к чему я клоню.

– Хромой.

– Точно. Гадкий злобный карлик никак не остановится.

Мы знали, что Хромой копался в мозгах Одноглазого и Гоблина. Нынешняя тупость Одноглазого вполне может быть следствием этого вмешательства.

– Я могу это исправить, – произнесла Озорной Дождь.

Одноглазый мгновенно превратился в настоящего берсерка. Но за его спиной наготове стоял Канючий Зоб, который был в три раза крупнее. Крутя вытаращенным глазом, коротышка замер. Канюк навалился ему на плечи. Озорной Дождь отвесила Одноглазому пощечину, прежде чем тот успел закончить заклинание. Его глаз закатился, и он хлопнулся уродливой рожей на стол.

Капитан сказал:

– Он твой. Пожалуйста, не сломай. Особой ценности не представляет, но иногда бывает полезен.

– Я сделаю его прежним, – ответила Озорной Дождь. – Если только он не спятил на старости лет.

Мне не объяснили, что Взятая делала с Одноглазым. Следом она взялась и за Гоблина, но этого я тоже не видел. Затем пришла очередь Третьего. С Дохломухом и Канюком она общалась не столь интенсивно, но и они имели бледный вид после «собеседования».

А вот Молчуна Взятая к себе не пригласила.

Молчун был бескорыстен. Он верой и правдой служил Отряду. У Госпожи и ее Взятых не было повода для беспокойства.

Чтобы найти и обезвредить бесов, которых Хромой за считаные дни вселил в наших колдунов, Озорной Дождь потратила несколько недель. Результат вышел неочевидным. Одноглазый всегда останется Одноглазым, что с ним ни делай.

Легче всего пришлось бедняге Третьему. Хромой понял, что парень недостаточно подл, чтобы сотворить нечто отчаянное. Поэтому на его долю выпали лишь унижения.

Другое дело – Канюк с Дохломухом. Отряд купил их верность, гарантировав убежище. В этой части мира самостоятельно они бы не выжили.

Зима собрала вещи и отправилась в восьмимесячный отпуск. Легкие снегопады сменились ливнями. На смену ливням пришли редкие моросящие дожди. Наконец земля подсохла, настало время сеять.

Я постоянно лечил грибок. Распорядился почистить баки и наполнить их дождевой водой, которая была чище, чем в речушке у подножия холма или в открытом колодце. Бросил клич о поиске ветеринара. Старику взбрело в голову, что большие стада обеспечат нам лучшую мобильность. Я в этом сомневался. Чем больше животных ты держишь, тем больше нужно людей, чтобы за ними ухаживать. А у нас были ездовые и вьючные лошади, ослы, мулы, коровы, быки, овцы, свиньи, козы и даже несколько верблюдов. Я справлялся как мог, но был дилетантом и твердо знал лишь, где у животного голова, а где зад.

Гурдлиф Баюн привык к детям Озорного Дождя и стал все чаще пользоваться ее гостеприимством. Изредка он навещал меня, чтобы рассказать новую сказку или поделиться свежими сплетнями, но сразу же убегал. Поздоровавшись с Шином и Светлячком, он возвращался в город.

Мальчишка изменился. Он больше не навязывался в Отряд, догадываясь, что приезд Взятой сулит нам серьезные неприятности. Вариться с нами в общем котле ему было не с руки.

К такому выводу он пришел, перехватывая обрывки разговоров во время игр с Шином и Светлячком.

Я тоже проводил с детьми много времени, но ничего столь интересного не слышал.

Так кто же с кем играл? И во что? Могла ли Взятая намеренно распространять ложную информацию среди местных?

Меня настолько довели издевками по поводу того, что я живу в одном доме с настоящей милашкой – а большинство солдат в жизни не видели такой красоты, – что я с тоской вспоминал времена, когда меня называли плюшевым зайкой Госпожи. Никто не верил, что между мной и Озорным Дождем ничего нет. Я то и дело слышал: «Ей надо с кем-то спать, но с Костоправом-то зачем?» Что означало: «Чем я хуже?»

Старик наверняка знал, что происходит. Он все это подстроил, пусть и наверняка по указке сверху. Леденец с Лейтенантом, вероятно, были в курсе. Кто-нибудь из менее рассудительных колдунов – тоже. Но никто палец о палец не ударил, чтобы облегчить мне жизнь.

Кому какое дело до личных проблем Костоправа?

Дети улеглись спать. Их кровати выглядели так, будто ими пользовались только при свидетелях. Анко отправился наводить ужас на ночных существ. Пусть он и не был настоящим котом, но кошачьи развлечения обожал. Несколько дней назад вернулся без половины правого уха, сильно встревожив Озорной Дождь. Зря. Коты ведь постоянно дерутся.

– Сегодня на тебе новая юката, – заметил я.