Текст книги "Держись, воин! Как понять и принять свою ужасную, прекрасную жизнь"

День первый

Моей подруге в ее первое утро трезвости

Я была на твоем месте. И уже пережила этот день. День, когда ты проснулась в ужасе. Ты открыла глаза и поняла: всему конец. Ты лежишь в постели, парализованная ужасом, и дрожишь от жуткого осознания того, что известная тебе жизнь кончена. А потом думаешь, что все в порядке, потому что в известной тебе жизни не было ничего хорошего. Но все равно не можешь подняться с постели – просто не знаешь как. Не знаешь, как жить, как взаимодействовать с миром, как справляться, как существовать без выпивки – или хотя бы без надежды на предстоящую пьянку. Тебя этому никогда не учили. Ты пропустила все эти уроки. Кто же теперь научит тебя жить?

Послушай меня. Ты дрожишь от лишений, страха и паники, потому что не можешь ясно представить себе картину во всей полноте. Ты считаешь, что это – худший день твоей жизни, но это заблуждение. Это лучший день твоей жизни, подруга! Теперь все будет очень-очень хорошо – лучше, чем когда-либо прежде. Твои ангелы танцуют от радости: только что ты обрела свободу, вырвавшись из заключения тайны. Тебе вручили дар кризиса.

Как напоминает нам Кэтлин Норрис, слово «кризис» происходит от греческого слова «просеивать». Кризис помогает стряхнуть все ненужное и оставить только то, что действительно важно. Для этого и нужны кризисы. Они переворачивают нашу жизнь, пока мы не оставляем себе сущностное. Все прочее исчезает. А сейчас самое важное – твоя трезвость; тебе не стоит беспокоиться о том, достаточно ли ты смела, умна, весела, красива и ответственна. Тебе нужно лишь одно – оставаться трезвой. Ты ничего не должна миру – совершенно ничего, кроме своей трезвости. Если ты трезва, этого достаточно. Даже если дрожишь, ругаешься, страдаешь и мучаешься. Этого вполне достаточно.

Тем не менее быть трезвой и настоящей – это трудно и больно. Так часто происходит с хорошими вещами.

Трезвость – это все равно что оттаять после заморозки.

Оттаивание – чудовищно болезненный процесс. Долгое время ты ничего не испытывала. Когда чувства начинают возвращаться к тебе, возникает покалывание, неприятное и странное ощущение. Потом это покалывание усиливается. Теперь тебя колют уже не иглами – в тебя вонзают кинжалы. Печаль, утрата, страх, гнев, тревога (алкоголь заглушал все эти чувства) приходят к тебе, словно впервые. И поначалу это состояние воспринимается как нечто ужасное. Истина повергает в страх. Но надо принять эту боль и не бежать от нее. Это единственный путь к выздоровлению. Его невозможно обогнуть, его невозможно миновать – его нужно пройти самой. Других вариантов нет – только ампутация. Если ты запустила процесс оттаивания, но веришь в то, что он необходим и готова терпеть боль, то однажды вернешь свою душу. Если ты способна чувствовать – значит, ампутация не потребуется. Если чувствуешь – значит, не все потеряно.

Подруга, ты нужна нам! Мир страдал, пока ты скрывалась в своем убежище. Тебя уже простили. Тебя любят. И осталось лишь впустить эти чувства в свою жизнь. Что, черт побери, все это значит?..

Именно это и значит. Тебе необходимо сделать определенные шаги. Все очень просто. Встань с постели. Не лежи и не раздумывай. Мысли для нас как поцелуй смерти. Двигайся. Прими душ, а заодно и спой. Заставь себя петь! Чем глупее себя почувствуешь, тем лучше. Смейся над собой, пока ты в одиночестве. Порадуйся за себя, пока ты в одиночестве. Это лучше всего. Удиви себя. Сделай макияж. Уложи волосы феном. Надень что-нибудь красивое, чтобы почувствовать себя настоящей женщиной. Если у тебя нет ничего подходящего, пойди и купи. Сегодня не тот день, когда нужно думать о деньгах. Потраться на хороший кофе – с кофеином или без. (После одиннадцати вечера лучше выбрать кофе без кофеина.) Прочитай дочери сказку. Когда будешь читать, не думай ни о чем другом – сосредоточься на словах. А потом заплети дочке косички. Вымой раковину. Держи хорошие книги под рукой. Начни со «Странствующего милосердия» Энн Ламотт. Попробуй почитать Дэвида Седариса. Если у тебя нет хороших книг, сходи в библиотеку. Если нет читательского билета, получи его. Это покажется стрессом: ты опасаешься, что библиотекарь уловит твое состояние и откажет тебе. Поверь мне: они ничего не узнают и им нет до этого дела. Они дали мне читательский билет, а моя история еще похлеще твоей. Возвращаясь в общество, которое может тебя отвергнуть, начать с библиотеки – хорошая идея. Здесь нет завышенных ожиданий. Я люблю библиотеку. И церковь. Обе готовы принять тебя.

Как советует Анна Ламотт, ограничься тремя молитвами. Мои молитвы: «Пожалуйста!», «Спасибо!» и «ЧТО-О-О-О?!». И тебе поначалу вполне достаточно такой духовности. Посещай встречи. Каждая встреча принесет пользу. Не волнуйся, если окажется, что другие зависимые «точно такие же, как и ты». Смирись с этим: мы все одинаковы. Смирись!

Выходи из дома. Если тебе некуда идти, просто прогуляйся. Не отказывайся от прогулки из-за прохладной погоды. Оденься потеплее. Небо напомнит тебе, насколько велик Бог. А если ты не в ладах с Богом, то тебе поможет кислород. Примерно то же самое. Каждый день звони кому-нибудь из друзей. Не начинай разговора с рассказа о себе. Спроси, как дела у подруги. Выслушай ее ответ, предложи свою любовь. Пойми, что ты помогаешь другу, просто выслушивая его. Это открытие напомнит тебе, что ты – человек сильный и достойна любви.

Найди видеоурок йоги и купи себе красивый коврик. Когда дочка заснет, позанимайся йогой. Вечера – время опасное, поэтому тебе нужен план. Йога – хорошее решение, ведь она учит правильному дыханию и умению ценить драгоценный дар одиночества. Учись ценить собственное общество.

Если накатывают чувства, действуй. Когда возникнет страх из-за нехватки денег, найди того, кто нуждается больше тебя, и дай ему немного денег. Когда начнет пугать отсутствие любви, найди того, кому можно предложить любовь. Чувствуешь себя неоцененной и ненужной – оцени кого-нибудь по достоинству и на деле прояви свою любовь. Чувствуешь себя несчастной – заставь себя отыскать в своей жизни что-то хорошее. А потом найди реальный способ сделать день счастливым для кого-то еще. Такая стратегия помогает мне справляться с каждым новым днем моей жизни.

Не волнуйся, придется ли тебе это по душе. Ты долгое время ненавидела все вокруг. Прими неоспоримый факт: ты даже не знаешь, что тебе нравится, а что нет. Просто действуй, не заостряя внимания на самом процессе. Именно из таких мелочей, повторяемых снова и снова, и состоит наша жизнь. Хорошая жизнь!

Подруга, сегодня я трезва. Слава Тебе, Господи! Сегодня я трезва, и я с тобой, подруга. Вчера моему сыну исполнилось десять, а это означает, что я не брала в рот спиртного десять лет и восемь месяцев. За эти десять лет и восемь месяцев со мной произошло немало прекрасного и много ужасного. И я справлялась с жизнью день за днем – без спиртного. БОЖЕ, Я СПРАВИЛАСЬ!

Теперь я – жена, мать, дочь, подруга, писатель, мечтатель, сестра для своей сестры и «сестра» для тысяч моих читателей. А ведь была никем, пока пьянствовала.

И мне безумно нравится быть бросившим пить алкоголиком. Своим «выздоровлением» я горжусь больше всего на свете. А что будет с тобой? Какой ты станешь, когда снова обретешь себя?

Иисус, увидев его лежащего и узнав, что он лежит уже долгое время, говорит ему: хочешь ли быть здоров? Больной отвечал Ему: так, Господи; но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня. Иисус говорит ему: встань, возьми постель твою и ходи.

Ин. 5:6–8

Горки и лесенки

Вам знакома дурацкая детская игра «Горки и лесенки»?

Недавно мне показалось, что я приземлилась на здоровенную лесенку.

Я забрала детей из школы. Мы ехали домой, и тут зазвонил мой мобильник. Звонил мой врач. Она сказала, что мой анализ крови выявил болезнь Лайма[1]1
  Болезнь Лайма (клещевой боррелиоз) – инфекционное заболевание, вызываемое спирохетами Borrelia burgdorferi и передающееся клещами. – Здесь и далее примеч. ред.


[Закрыть] и признаки волчанки. Болезнь Лайма – точно, волчанка – возможно.

Я решила сдать анализы, потому что несколько недель чувствовала себя очень плохо. Быстро уставала, появилась раздражительность, а на теле выступила какая-то сыпь. Все это указывало на признаки аутоиммунного заболевания. Впрочем, это же могло быть симптомами материнства, так что мы особо не волновались. Читая мои очерки, вы можете подумать, что я – очень здоровый человек. За клавиатурой и во внешнем мире так оно и есть. Но дома мне хочется расслабиться. Очень трудно вести себя идеально постоянно. Поэтому мы решили, что мне, наверное, нужно больше спать – или пить больше кофе. А потом позвонил врач.

Одной рукой я держала телефон, а другой вытаскивала детей из машины. Мы добрались до входной двери, я передала детей Крейгу, указала на телефон и прошептала: «Это доктор!». Крейг отвлек детей, и я смогла выйти на улицу, немного успокоиться и внимательно выслушать врача. Она сказала, что поскольку болезнь Лайма обнаружена на ранней стадии, с ней легко будет справиться, но нужно немедленно начать прием антибиотика, который наверняка скажется на самочувствии. По поводу волчанки нужно обратиться к другому специалисту. Это очень серьезное, неизлечимое заболевание, а мои анализы крови показались доктору весьма подозрительными.

«Как странно!» – думала я. Изо всех сил пыталась внимательно слушать врача, но ее голос то затихал, то становился громче, а я пристально рассматривала металлическую фигурку оленя на нашем дворе. И мысленно начала грезить о выступлении в шоу Опры Уинфри – меня пригласят в качестве необычного писателя, который сумел найти средство от своей неизлечимой болезни. Даже задумалась о том, что надену на программу. Что-нибудь элегантное, но броское. А потом мои мечты прервала доктор. Она начала перечислять пугающие симптомы, и я почувствовала, что качусь с высокой горки, – вам наверняка это знакомо: стоит лишь подумать, что вы сорвали джекпот, как оказывается, что все нужно начинать сначала. Я беспомощно скользила вниз.

Но потом пришла в себя. И вот что произошло после получения известий о болезни Лайма и, возможно, волчанке.

Мы с Крейгом принарядились и отправились в Вашингтон на благотворительный ужин организации «Международная миссия правосудия» (моя сестра Аманда работала в отделении этой организации в Африке). На ужине я многое узнала о рабстве и торговле людьми и о героях, которые самоотверженно борются с этим злом. Изумленно смотрела на свою младшую сестру, сидевшую напротив меня. Она была одним из этих героев. И я вспомнила о плакате, который моя подруга Джози повесила на стене своего класса: «Мы можем решать трудные задачи». А еще подумала о той замечательной и мощной смелости и вере, которые объединили всех этих прекрасных людей. Возможно, и я сама тоже могу обрести смелость и веру – по-своему. А потом я вернулась домой и крепко заснула.

На следующее утро позвонила родителям, чтобы сообщить им новости. Они сразу же отменили все свои планы, чтобы приехать и побыть с нами. Именно этого мне от них и было нужно. Люблю, когда приезжают мои родители. Открою вам секрет: хоть я и выгляжу как взрослая женщина (ну примерно), на самом деле остаюсь маленькой, требующей заботы девочкой, которой нужно приносить конфеты и поправлять одеяло. В тот день папа прислал мне такое сообщение:

«Держи хвост пистолетом. Не трать времени и сил на негативные мысли. Всего через несколько недель все они будут в прошлом.

Мы все преодолеем вместе.

Ридвилл тебе поможет.

Мы тебя любим.

Мама и папа».

Сообщив известие родителям, я взяла девочек и отправилась к моей подруге Лейе. У Лейи была хроническая болезнь Лайма, и это вносило хаос в ее жизнь и жизнь ее семьи. Я приехала к ней, мы отправили девочек играть, а сами уселись на диван и стали разговаривать. И я записывала все, что Лейя рассказывала мне о болезни Лайма. Она была очень рада тому, что ее страдания не напрасны и теперь ее знания могут быть мне полезны. Я люблю Лейю. Мне всегда было как-то неловко за то, что могла лишь посочувствовать, когда она говорила о своей болезни и боли, но я не понимала ее по-настоящему. Нас всегда разделяла некая дистанция. На сей раз я ощутила странное удовлетворение от того, что мы оказались в одном клубе. Возможно, вступить в такой клуб никто и не захочет, и все же это был особый клуб. Маленький клуб Лаймов. В тот день мы с Лейей ощутили неподдельное родство, и мне стало очень уютно в ее доме.

Попрощавшись с Лейей, мы с девочками отправились за покупками. До того как я узнала о болезни Лайма, мне не хотелось покупать новые рождественские украшения. Мы пытались все упростить, потому что считали себя глубокими людьми, которые не опускаются до низкой материальности. И денег у нас было немного (надо признать, что это была главная причина!). Я считала, что нам действительно ничего не нужно, ведь Рождество не требует особых украшений. Но узнав о своей болезни, я решила, что Рождеству НУЖНЫ яркие украшения, и мы с девочками накупили всякой мишуры.

Когда мы вернулись домой, я предложила девочкам поиграть внизу, попросила их не драться, а сама села писать письмо Кристи. Мы с Кристи знакомы двадцать лет. Она всегда была на моей стороне: когда я пила, когда бросила пить, когда вышла замуж и родила Чейза. Она – мое прекрасное, мудрое, веселое, теплое одеяльце. Я написала ей о диагнозе, поставленном доктором, и о своих чувствах. Кристи была потрясена, напугана и встревожена – именно то, что от нее и ожидалось. В первом ответе, где было множество прописных букв, курсива и стенаний, она написала, что собиралась пойти вечером в ночной клуб и теперь закажет там маргариту с лаймом и «волчий коктейль» – в мою честь.

Тем же вечером я начала принимать лекарство, от которого мое самочувствие должно было ухудшиться. Это было сильнодействующее средство. После приема таблеток нужно было двадцать минут стоять, потому что, если прилечь, они могут застрять в горле и повредить пищевод. Необходимость двадцать минут стоять, не садясь и не ложась, была для меня тяжким бременем. Но потом мы с Крейгом устраивались в постель с ноутбуком и смотрели кино. Каждые несколько минут Крейг спрашивал, как я себя чувствую, и мне это очень нравилось. Примерно на середине фильма мне захотелось пить, я сказала, что чувствую себя неважно. Крейг вскочил с постели и побежал на кухню, чтобы принести мне имбирный эль. В действительности чувствовала я себя нормально, мне было тепло и уютно и не хотелось двигаться. Но пусть это будет моя маленькая тайна. Кроме того, мне было приятно видеть, как Крейг заботится обо мне! Ради этого я была готова терпеть любые болячки.

На следующее утро Крейг не стал меня будить. Когда я наконец выползла в гостиную, в камине уже горел огонь, повсюду сверкали рождественские украшения, звучала рождественская музыка, и все четверо Мелтонов в своих пижамах нежились на диване. Я присоединилась к ним. Несколько часов мы играли, а потом мне пришло в голову: нам следует сделать что-нибудь полезное, например отправиться за покупками к Рождеству… А потом проскользнула мысль: «Да разве Я МОГУ ХОТЬ ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ? У меня БОЛЕЗНЬ ЛАЙМА, на минуточку!». И мы остались сидеть перед камином, в пижамах. Читали книги, хохотали и весь день жевали что-то непотребное.

Вечером мы отправились к Джине и волшебно провели вечер в обществе старых друзей – с вкусной едой и визитом Санты. Мы обнимались, хохотали до слез, а потом удивлялись, как группа студенток сумела так быстро превратиться в общество взрослых женщин с мужьями и детьми. Мы помогли друг другу повзрослеть, а теперь наблюдали за тем, как взрослеют наши дети. Быть вместе – это так здорово! Непросто, но замечательно.

И вот чему меня научило известие о болезни Лайма: очень трудно отличить горку от лесенки. Дни, последовавшие за диагнозом болезни, были наполнены маленькими чудесами. Наверное, все мои дни были наполнены такими сюрпризами, но я была слишком занята тем, что казалось мне моей жизнью, чтобы заметить их. Иногда дурные вести – это именно то, что позволяет быстро и ясно осознать все хорошее. Скверные новости пробуждают нас ото сна. Как струя холодной воды в лицо. Мы предпочитаем просыпаться более спокойно, но найдется немного желающих оспорить действенность пробуждения холодной водой. И мы готовы пойти на это испытание, поскольку такое пробуждение позволит в полной мере насладиться вечеринкой, а не дремать где-то в уголке.

В экстренном случае

Чтобы излучать свет, нужно пережить боль горения.

Виктор Ф. Франкл

Когда я звонила сестре, она иногда приветствовала меня: «Ну, привет, В-Экстренном-Случае!» – именно такие слова высвечивались на дисплее ее телефона во время моего звонка. Давным-давно мы услышали о том, что некоторые номера в списке контактов нужно пометить как ICE (In Case of Emergency (ICE) – В экстренном случае. – Ред.). Если случится что-то ужасное, человек, в руки которого попадет телефон, будет знать, к кому обратиться. Поэтому сестра называла меня «В-Экстренном-Случае», а я ее – «Сестрой». Смысл был один и тот же.

Семь лет назад с сестрой случилось нечто ужасное. Тремя годами раньше она вышла замуж за человека, которого любила всем своим огромным сердцем. Ну это мы думали, что она любила его всем сердцем, но не понимали истинных масштабов этой любви. И больше не верим, что она сможет кого-то полюбить всем сердцем – разве что его осколками. Сейчас нам известно, что во имя истинной, подлинной, глубокой любви нужно разбить свое сердце. Теперь мы научены опытом: разбитое сердце – это не конец мира, а всего лишь начало. И все же по-прежнему пытаемся избежать разбитых сердец. Мы все еще не прониклись словами Джоанны Мэйси, которая говорила, что «разбитое сердце может вместить в себя всю вселенную».

После нескольких мучительных, невыносимых недель муж сообщил сестре, что решил уйти из семьи, и тогда ее сердце разбилось. Поскольку большую часть времени он проводил за границей, Аманда узнала о разрыве по электронной почте. Всего несколько месяцев назад мы купили дома, расположенные в миле один от другого, мечтая вместе воспитывать наших детей. Но, как это обычно бывает, все мечты рухнули в одночасье. Я сидела на деревянном полу возле кресла-качалки сестры, укачивала Тиш, целовала ее в лобик и вдыхала чудесный детский запах. Сестра просматривала свою электронную почту. Я взяла Тиш за крохотную ручку и посмотрела на Аманду. Лицо сестры мрачнело на глазах. А потом она соскользнула со своей качалки и упала на пол рядом с нами. Аманда свернулась в клубочек, закрыла голову руками и отвернулась – от меня, от мира, от неба. Она стонала и скулила. Глядя на нее, я видела перед собой умирающее животное. Я погладила свою младшую сестру по вздрагивающим плечам, посмотрела в потолок и крикнула: «Черт побери! Черт ПОБЕРИ! ЧЕРТ ПОБЕРИ!». Мне хотелось, чтобы Бог тотчас понял, что в страданиях сестры я виню именно Его. И вытащила огромный плакат с молитвой и от имени сестры развернула его в сторону небес.

Много месяцев я молила Бога спасти ее брак. Просила Его помочь сестре, ведь она одно из лучших Его творений: женщина, которая ценит честь, верность, истину и преданность больше, чем любой из тех, кого я знала в своей жизни. Эта женщина каждую минуту своей жизни отдает полезным и достойным делам. Она с рождения заслужила высшую награду. В школе она была и самой общительной девочкой, и самой доброй. Умела включить в свою орбиту всех – особенно тех, кто страдал от одиночества. Она окончила престижный университет, причем с отличием. А все свои выходные проводила, работая волонтером в женской тюрьме строгого режима, где изучала проблему домашнего насилия и находила себе друзей. После первого курса колледжа Аманда отправилась в Ирландию, чтобы разузнать о наших предках и нашей истории. Окончив колледж, она полетела на Гавайи – несколько месяцев ухаживала за бабушкой подруги, разносила пиццу и училась серфингу. Потом отправилась в Мексику, чтобы строить дома для бездомных. А вернувшись домой, поступила на юридический факультет, чтобы в будущем помогать слабым и беспомощным людям. И все это время она заботилась о нашей семье и друзьях. Все знакомые считали ее примером для подражания. Она была хорошей, по-настоящему хорошей – и заслуживала хорошего мужчину. Брак и семья были для нее самым важным делом жизни.

Я – блудная дочь, Аманда – дочь праведная. И что же? У меня муж и двое детей. А она разбита и уничтожена. Я не сделала в своей жизни ничего хорошего, кроме того, что бросила пить и родила детей. У меня все валилось из рук. Аманда делала только добрые дела. Она всегда шла вперед правильной дорогой. До этого дня я усвоила о благодати лишь одно: иногда, как в моем случае, благодать нисходит сама по себе, без всякой причины. Ты получаешь нечто замечательное, чего вовсе не заслуживаешь. Но в тот день мне стало ясно, что справедливо и обратное: иногда без всякой причины получаешь по мозгам. С тобой случается нечто ужасное, чего ты не заслужил. Невозможно заслужить легкую – и даже справедливую – жизнь.

Вскоре после Дня-Когда-Все-Рухнуло сестра переехала к нам. Блестящая, красивая, образованная женщина ютилась в крохотной холодной комнатке в нашем подвале. Она не пропустила ни одного рабочего дня. Работала Аманда напряженно – часто по пятнадцать часов в сутки. Возвращалась поздно, а ночами плакала. Я сидела рядом с ней и тоже плакала. Аманда ела немного, но Крейг старался приготовить ей что-то вкусненькое, а я пыталась уговорить ее съесть еще несколько кусочков. Вечером я приносила ей воду, а утром – кофе. Что бы я ни сказала, собственные слова казались мне абсурдными или сентиментальными, в духе Поллианны[2]2
  «Поллианна» – роман-бестселлер (1913) американской писательницы Элеаноры Портер.


[Закрыть]. Я ничем не могла помочь сестре избавиться от боли. Она ночевала в нашем доме и плакала ночи напролет. Иногда я подходила к ее спальне и сердито молилась или просто сидела молча, привалившись спиной к двери. Сторожила ее комнату, чтобы никакая печаль больше не вторглась внутрь. Такой была моя тщетная попытка защитить Аманду.

В тот год я была буквально привязана к телефону. Я постоянно находилась на связи. Слушала, как сестра плачет или пытается не плакать (что было еще хуже). За Днем-Когда-Все-Рухнуло медленно потянулись мучительные дни. Аманда получала обрывки информации, которыми делилась со мной, и их было достаточно, чтобы сделать каждый наш день еще более тяжелым, чем минувший. Время было безжалостным и мучительным. Казалось, мы бредем по жизни с неподъемными рюкзаками. Трудно дышать, тяжко чувствовать что-либо еще, кроме ужасной тяжести, жалости к себе и гнева. Мы часами говорили с сестрой по телефону, но я не могла дать ей ничего – только жуткое, беспомощное молчание и искреннее, но бесполезное сочувствие: «Господи, мне так жаль… Я так тебя люблю…». Каждый день мне приходилось звонить родителям и давать им полный отчет – рассказывать о психическом и эмоциональном состоянии сестры в течение дня. Это стало моей обязанностью – сестра не могла звонить им, потому что ей было слишком больно. К тому же, у нее было много работы. Ей нужно было поддерживать свою репутацию в юридической фирме. И мы с ней знали, что наши родители страдают больше всех.

Аманда была их любимой младшей дочерью, и этот удар оказался для них нокаутом. Отец злился, как никогда в своей жизни. С Амандой он был очень нежен, но все мы чувствовали, что в его душе кипит гнев. Он был ее отцом и видел свою роль в том, чтобы всю жизнь защищать своих малюток от всех невзгод. Но вот страдания обрушились на голову второй его дочери. Ему никогда не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Он не хотел для нас такой участи. Ему было безумно трудно пережить подобное, поэтому Аманда считала своим долгом облегчить его гнев и его боль. Но у нее просто не было сил, чтобы вести кого-то сквозь мрак.

Мама тоже была разбита – ей было настолько тяжело, что она просто не могла представить, как жизнь может быть такой ужасной. В ней жила надежда. Она обязана надеяться, потому что сама мысль, что от боли, обрушившейся на ее девочку, нет исцеления, казалась невыносимой. Она не могла признать, что надежды больше нет. И поэтому слова мамы заставляли сестру думать, будто мама слишком быстро и легко пережила ее горе.

Эти катастрофы преподали мне важный урок. В подобных ситуациях можно сделать только одно: мы должны говорить нашим близким, что их горе реально. И если это горе будет длиться вечно, то будем вечно горевать вместе с ними.

За эти два года я поняла, что ничего другого говорить не стоит. Никогда не бывает все в порядке. Все происходящее с нами редко имеет вескую причину. Я была связным сестры «в экстренном случае», но не могла освободить ее от этого экстренного случая. И ничего не могла поделать – только кормить ее, обнимать, когда она плакала, молиться, продолжать действовать и надеяться на то, что мой дом и мое присутствие помогут ей исцелиться.

Я узнала также, что близким тоже нужна серьезная помощь. Однажды я позвонила родителям и сказала:

– Вы должны приехать. СЕГОДНЯ. Мне нужна помощь. Я этого просто не выдержу. Рухну, если не вдохну немного воздуха. Мне нужно хотя бы одну ночь не слышать ее плача. Мое сердце не выдержит этого.

Мама волновалась и за меня тоже.

– Дорогая, – ответила она, – может быть, это слишком тяжело для твоей семьи? Ты должна быть с мужем и детьми. Может быть, нам нужно принять другое решение?

Ее слова подействовали на меня как холодный душ.

– Нет, – сказала я. – НЕТ! Мама, пожалуйста, приезжай и помоги мне сегодня. Но, ради всего святого, никогда, никогда даже не заикайся в присутствии Аманды о том, как это тяжело для меня. Ни слова, ни взгляда, ни звука… Она не должна почувствовать себя тяжким бременем. Она не бремя. Она подарок. Поддержать ее в такой момент – это честь для меня. Это самое важное дело в моей жизни. Мне просто нужна передышка. Приезжай сегодня, а потом возвращайся домой, а я продолжу свою работу.

Мама приехала. Она всегда приезжает. Мои родители ВСЕГДА приходят на помощь.

Время тянулось медленно. Не могу сказать, что мы достигли какого-то прогресса. Все шло по кругу, по какому-то замкнутому кругу. Днем мы могли смеяться, но к вечеру все снова возвращалось на круги своя. Время не вело нас прямой дорогой к надежде. Мы просто выжидали, словно оказались в ядерном бункере и ждали, когда можно будет снова выйти наружу (если это вообще когда-нибудь будет возможно). Забавно, но эта ситуация кажется мне самым тяжелым испытанием, выпавшим на долю нашей маленькой семьи. Я почти не уделяла внимания детям и Крейгу. Мое сердце и мысли всегда принадлежали только сестре. Как-то я спросила у Крейга, что он запомнил из того времени, и тот ответил:

– Это было весело, правда? Когда она жила с нами…

Он запомнил только это. Ему нравилось ее общество. Неудивительно, что в нашем доме она оттаяла.

Через год сестра снова начала с кем-то встречаться. Это было ужасно. Встречи с мужчинами после развода были для нее очень тяжелыми. Она говорила мне об этом. Развод стал для нее тяжелым отравлением чизбургерами, а теперь ей приходилось поедать один бургер за другим, хотя ее начинало тошнить уже от первого. Моя сестра – красивая, умная, жизнерадостная женщина. Мне казалось, что каждый мужчина, с которым она встречалась, должен был влюбиться в нее. Она была вынуждена разбивать одно сердце за другим, и это было мучительно для нее тоже. Каждый разрыв возвращал ее к исходной боли. Она словно снова и снова срывала повязку с открытой раны.

В конце концов настал день, когда Аманда решила переехать. Я была в ужасе. Умоляла ее не делать этого. Мне казалось, что она еще не готова. Но она напомнила мне: я никогда не сочту ее готовой, потому что не готова к этому сама. Я больше не могла доверить ее миру. Однако она все равно отправилась в мир. В день отъезда у нее было свидание с парнем. Все знали, что он – не ТОТ парень, но он был милым и добрым. Он держал ее за руку, когда она шла от моего дома к грузовику, увозившему ее вещи из моего дома. И помог ей справиться с физическим и эмоциональным грузом переезда. Никогда не забуду, как они шли от моего дома, держась за руки. В моей жизни это случалось всего три раза. Но когда я закрыла за ней дверь, то рухнула на колени и начала с нежностью и добротой молиться Богу – впервые за этот год. Я благодарила Бога за то, что появилась надежда, сестра сохранила силы, у нее появился сильный, хороший мужчина, который поможет ей сделать следующий шаг. Жизнь невероятно, невыносимо тяжела, и прожить ее без партнера, способного принять на себя часть груза, очень сложно.

Сестра переехала к друзьям. Она рассталась с Хорошим-Но-Не-Тем-Парнем. Жизнь оставалась тяжелой. Она получала невнятную информацию о своем бывшем муже. Ее друзья начали покупать дома и заводить детей.

Однажды мне позвонила моя подруга, Джоанна. Она хотела познакомить Аманду с нашим общим приятелем, Джоном. Я испугалась и ответила:

– Нет, нет, ни за что! Ни за что!

Джоанна продолжала настаивать. Через три месяца я сдалась. Джон попросил фотографию Аманды. Я отправила ему ту, на которой Аманда с Тиш, держась за руки, переходят улицу. Джон написал, что сестра кажется ему слишком юной, но сопровождающее лицо – просто класс. Я посмеялась и забыла.

Их первое свидание состоялось в ирландском пабе. Позже Джон говорил мне, что, когда сестра вошла, он впервые в жизни лишился дара речи. Ему с трудом удалось познакомиться. Она заказала «Гиннесс». Он решил, что уже умер и оказался в ирландском раю.

Они просидели за столиком несколько часов. Их буквально выставили, когда паб закрывался. Джон проводил Аманду до машины, они уселись в нее и проболтали до самого утра. Расстались только потому, что пришлось уступить дорогу уборщику улиц. В тот день я позвонила сестре и услышала в ее голосе нечто такое, что заставило меня подумать: «Боже! Это оказался Тот-Самый!».

Я ЗНАЛА это. Он был Тем-Самым. А вскоре об этом узнали все.

Но сестра не была готова признать это. Ей предстояло еще много работы.

Хотя мы все пытались ее остановить, она взяла на год отпуск в своей юридической фирме и подала документы на работу в организации «Международная миссия правосудия».

Ее отправили в Руанду. Она провела там целый год. Ко времени отъезда они с Джоном встречались уже полгода, и он полностью ее поддержал.

– Поезжай, – сказал он. – Поезжай и делай то, что считаешь нужным. Я буду ждать тебя.

Мы все это говорили. Но произнести это было очень-очень трудно.

Аманда целый год разыскивала и спасала детей – жертв насилия. Она делала все возможное, чтобы наказать преступников. Иногда она звонила мне. Сквозь помехи я слышала ее рассказы о том, как она бродила по джунглям, чтобы вернуть ребенка родителям, и как работала в сиротском приюте с больными детьми.