Текст книги "Миллион на стене"

– Ну что? – спросила она.

– Я пригласил Андреса на обед, – ответил супруг.

– Калев!

– А что такого? Человек без жены, дочери питаются где-то гамбургерами, надо же ему нормально поесть. Тебе что, жалко супа?

– Господи, да я не об этом. Конечно, пусть идет, давно надо было позвать! Но что он сказал?

– Что придет. В пять часов.

– Калев, я тебя сейчас убью, и рука моя не дрогнет!

– Я вас убью, не дрогнут руки, – продекламировал Калев. – Откуда это было?

– Не помню! Что… сказал… Андрес?!

– По поводу? А… Ну, все так и есть. Он, естественно, и сам сообразил. Уже кое-что проверили. Выяснили, что она после восьми вечера звонила… Полезная штука эти мобильники, какие возможности для тотального контроля! Рай для кагебешников и прочих любопытных…

– Кому она звонила? – спросила Диана с ангельским, как ей самой показалось, терпением дождавшись паузы.

– Молодому человеку. Не своему, а другому. Предложила встретиться.

– И как, встретились?

– Этого уже из телефонной сети не выловишь. Надо поговорить с тем типом, которому она звонила. Андрес уже знает, кто это, найдет, пообщается и за обедом… то есть после, за хорошей едой лучше помалкивать… тебе доложит, что и как. Все ясно?

Диана бодро кивнула.

– Ну тогда подумай, чем ты его кормить будешь. А я пока немного поработаю.

Он удалился в комнату, а Диана стала добросовестно размышлять над меню. Хорошо бы, подумала она, сделать буженину, заодно и квартира прогрелась бы, как следует… С тех пор, как в здании реновировали отопительную систему, иными словами, водрузили в подвале некое автоматическое устройство, регулирующее степень нагрева этой самой системы или черт его знает чего, жить в доме стало совершенно невозможно, морозоустойчивые обитатели большинства квартир настояли на таком уровне отопления, который относительно щадил кошельки жильцов, но не давал никакой пощады их собственным шкурам… Да уж, невольно пожалеешь, что в процессе эволюции человек сменил эту самую шкуру с длинным добротным мехом на никчемную кожу…

Однако, чтобы сунуть мясо в духовку, надо было его иметь, то бишь следовало срочно сбегать в магазин, желательно «Стокманн», но за последние два дня сначала развезло, потом снова подморозило, улицы превратились в подобие Северного Ледовитого океана со льдами и полыньями, и пуститься по этой опасной дороге в одиночное плавание Диана не очень рвалась. Подумав, она решила ограничиться шницелем, готовые куски очень приличной свинины продавали в том же «Стокманне», их можно было купить и попозже, во время совместной прогулки с мужем, так что, оставив заботы о втором блюде на потом, она перешла к салату. К счастью, в холодильнике лежали купленные накануне две куриные ножки, и можно было соорудить столичный салат, к чему она и приступила, то есть поставила ножки вариться и отправилась в подвал за картошкой и солеными огурцами.

Велло Раус, молодой и перспективный работник, менеджер по сбыту небольшой фирмы, производящей бытовую химию, воспользовавшись свободной минутой, которых у него, признаться, было не так уж и мало, а тем более, в конце рабочего дня, позвонил из офиса своему старинному приятелю Урмо Иванову, охраннику одного из таллинских супермаркетов «Рими». Ничего странного или экстраординарного в этой дружбе не было, парни проучились двенадцать лет в одном классе, ибо Урмо, несмотря на свою подозрительную фамилию был если не чистокровным, то абсолютным эстонцем, взращенным эстонской матерью и от давно исчезнувшего с горизонта отца-спортсмена унаследовавшим только бицепсы, еще и изрядно накачанные и послужившие веским аргументов при выборе пусть не профессии, но места работы точно.

– Урмо, – сказал Раус без предисловий, – я, кажется, попал в историю.

– Какую? – лаконично осведомился его на данный момент ничего не охранявший и потому особенно расположенный к разговорам приятель.

– Понимаешь, я познакомился с одной девчонкой… Мамахен моя затеяла менять окна, папочка, как тебе известно, если и способен что-либо заказать, то самое большее кружку пива, потому на переговоры с фирмами, которые ставят эти дурацкие пластиковые штучки, отрядили меня. И по ходу я завязал знакомство с той красоткой. Она работает консультантом в одной такой лавочке… То есть работала.

– Почему работала? – спросил Урмо.

– Потому что больше ей нигде работать не доведется. Ты газеты в последние дни читал, нет?

– Просматривал, – буркнул Урмо.

– Ну о таком нашумевшем деле наверняка слышал. Я о женщине, которой отрезали голову. Знаешь?

– Ну?

– Вчера, позавчера писали как о неизвестной. А в сегодняшних газетах ее фото. Живой, я имею в виду. Тело опознали, и журналисты, конечно, быстренько откопали всякие снимки.

– Что из того? – спросил одноклассник флегматично.

– А то, что я глянул и обомлел. Она, Элиза.

– Ну и что? Надеюсь, это не ты ее укокошил?

– Очень остроумно! – отозвался Велло сухо.

– Нет? А что ты тогда волнуешься? У нее наверняка знакомых мужиков сотни.

– Возможно. Но, как выясняется, вечер того дня или, вернее, накануне той ночи, когда ее убили, она провела со мной.

Урмо присвистнул.

– Ну угораздило! И как это у тебя вышло?

– Сама позвонила. До этого мы с ней встречались пару раз, но ничего такого… Видишь ли, у нее приятель есть, в смысле был, с которым они вместе жили, но, как я понял, ссорились без конца. Он – жуткий бабник, она…

– Она, кажется, тоже не промах, – перебил Урмо.

– Не скажи. Говорю тебе, ничего такого… Словом, в тот последний раз она вдруг объявилась, позвонила, я как раз сидел и думал, чем заняться… Предложила увидеться. Распили в баре бутылку красного, поболтали, она стала жаловаться на своего парня, такой-сякой, мол, все время по сторонам глядит, на сей раз ссора вышла из-за того, что по ее мнению, Тыннис этот ее, положил глаз на девчонку своего собственного друга… Я этой Кристи, говорит она мне, все волосы с головы повыдеру…

– А ты, значит, как верная подружка, сидел и поддакивал, – ухмыльнулся Урмо.

– Почти. Но не совсем. Показалось, что и мне в этой неразберихе кое-что светит. Тем более, что Тыннис хлопнул дверью и ушел. Словом, я проводил ее до дому, она не возражала, думал, что и наверх к себе пригласит и почти что пригласила, но у лифта все-таки спасовала, пискнула что-то, мол, а вдруг Тыннис уже дома, а он такой бешеный, не стоит его провоцировать… В общем, на том и распрощались. А теперь выясняется, что ее убили. Не знаю, что делать. Как думаешь? Самому, что ли, в полицию пойти?

– Какого черта? – удивился Урмо. – Сиди и молчи в тряпочку.

– Ну а если они доищутся? Я с ней в баре долго сидел, и у подъезда их мы с какой-то старушенцией столкнулись, а бабульки памятливые… А узнают, поди тогда докажи, что наверх не поднимался.

– Да как они узнают? – оборвал его Урмо. – Мало ли в Таллине парней твоего возраста и вида, поди отличи!

– Ну а вдруг? Мало ли какие у них методы, возьмут и выяснят.

– Ну когда выяснят, тогда и изложишь все, так, мол, и так. А до того? Чего ради в бутылку лезть? Ты тут никаким боком, сиди себе и жди. Исповедаться никогда не поздно.

– Ладно, уговорил, – согласился Велло.

Почти в то же время, когда Велло Раус излагал свою историю Урмо Иванову, Тыннис Митт, о котором первый рассказывал второму, сидя на шатком стуле напротив той самой Кристи, произносил слова если не те же самые, что Велло Раус, то схожие, по крайней мере, по смыслу.

– Я, кажется, крепко влип…

– С чего это? – лениво спросил его приятель Свен Аннус, лежавший, задрав ноги на подлокотник дивана-кровати. Собственно, механизм, приводивший упомянутый предмет мебели в сложенное состояние, давно сломался, и выполнять функции дивана он с тех самых пор перестал, пребывая перманентно в состоянии кровати, что хозяина вовсе не смущало, Свен Аннус, бармен с начальным высшим (перед тем, как водвориться за стойкой бара на пароме компании Таллинк, он отучился полтора года в том же заведении, где проводил свое свободное время вечный студент Тыннис Митт), только что купил квартиру, разумеется, в кредит, и пока думал не об обстановке, довольствуясь условиями почти спартанскими, а о долге, который ему предстояло выплачивать добрых двадцать лет.

– Так ведь подозревают именно меня, – заметил Тыннис хладнокровно.

– У тебя алиби. Ты был тут. – Свен ударил ладонью по своему ложу.

– Они не считают такое алиби достаточным, – возразил Тыннис. – Зря мы не сказали, что спали в одной комнате.

– Мы не могли спать в одной комнате, – сказал Свен. – Диван в этой комнате, а кровать в той. – Под кроватью подразумевался лишенный опор старый матрац, лежавший прямо на полу и вместе с обшарпанным гардеробом составлявший всю обстановку спальни. – Не в одной же постели нам спать. Мы что, педики? И вообще у них против тебя ничего нет, кроме того, что Элиза была твоей девушкой.

– Этого тоже немало, – важно вставила Кристи.

– Не говори ерунды. Чего ради ему убивать свою девушку?

– Может, ему понравилась другая, – хихикнула Кристи, – и он захотел от Элизы избавиться…

– Если б я захотел избавиться от Элизы, я бы просто ушел от нее, – бросил Тыннис.

– Она бы тебя не отпустила, – сказала Кристи вкрадчиво. – Она была такая ревнивая и очень в тебя влюблена, она никогда не позволила бы…

– Романтические бредни, – оборвал ее Свен. – Перестань пороть чушь, не то я рассержусь.

– Ой-ой-ой, как я испугалась! – пропищала Кристи нарочито.

– Ладно, бросьте дурака валять, – сказал Тыннис. – Лучше подумаем, что мне делать. А, Свен? Что мне делать?

– Ничего, – отрезал Свен.

– Я серьезно спрашиваю.

– А я серьезно отвечаю. Что ты можешь сделать?

– Искать убийцу самому, – снова хихикнула Кристи. – Как в кино.

– Гениальная идея, – саркастически хохотнул Свен. – Он будет изображать из себя Шерлока Холмса, а ты станешь играть в доктора Ватсона. Валяйте дерзайте.

– Почему дерзайте? – равнодушно отозвался Тыннис. – Я не сумасшедший и играть в киногероев не собираюсь.

– Слышишь, Кристи? Придется тебе взять расследование на себя.

Парни рассмеялись. Кристи насупилась.

– Ладно, – сказал Тыннис. – Эта бутылка уже пустая. Гони другую.

– На тебя не напасешься, – бросил Свен недовольно.

– Неужто больше нет? Ну что ты за бармен такой? Я бы на твоем месте весь дом бутылками заставил.

– Не все такие умные… Ладно, пойди посмотри в шкафчике на кухне.

– Это другое дело, – сказал Тыннис, вскакивая.

Через пять минут он вернулся с почти полной бутылкой виски в одной руке и тарелкой в другой.

– Вот, сделал несколько бутербродов. Прошу! Не говорите, что от меня пользы нет.

– Пользы от тебя, что от козла молока, – проворчал Свен, но сел и потянулся к тарелке.

Некоторое время все трое молча жевали.

Немного погодя Свен заметил:

– Не знаю, как насчет всего прочего, но тебе не мешало бы принять сокрушенный или хотя бы печальный вид. А то совсем не видно, чтобы ты оплакивал любимую девушку.

– Да?

Тыннис немного подумал.

– Видишь ли, – ответил он после довольно длинной паузы, – возможно, я переживал бы смерть Элизы куда сильнее, если бы не те неприятности, которые это убийство на меня навлекло.

– Понимаю, – сказал Свен. – Своя рубашка ближе к телу, это факт. Но все-таки постарайся сделать выражение лица более… ну приличествующим случаю, что ли… Хотя бы на похоронах… Ты же пойдешь на похороны?

– Разумеется, – удивился Тыннис. – А ты что, не собираешься идти?

– Нет, отчего же? Мы с Кристи тоже будем. Но нам вселенскую скорбь изображать не обязательно, а тебе стоит постараться.

– Постараюсь, – кивнул Тыннис.

Андрес не вполне оправдал ожидания Калева, правда, салат и суп он съел молча, но за вторым принялся рассказывать, сопровождая отделение каждого кусочка мяса от общей массы шницеля короткой или даже средней длины фразой. Поскольку его никто не перебивал, в итоге сложился почти целостный монолог. В таком примерно роде:

– Мы практически сразу установили человека, с которым Элиза в тот вечер разговаривала… Это был последний звонок в жизни несчастной девочки… Парня зовут Велло Раус, когда я ему позвонил, он сразу же начал горячо говорить, что уже собирался идти в полицию, пошел бы даже вчера, если б был уверен, что сможет сообщить что-то путное… В общем, произвел впечатление человека с нечистой совестью… Конечно, так сразу не скажешь, нечиста ли у него совесть, потому что он помалкивал, или дело серьезнее… Словом, я поехал к нему на работу. Ему лет двадцать пять-двадцать шесть, среднего роста, не особенно выдающихся внешних данных, но мысли свои излагает гладко. По его словам, познакомился с Элизой осенью, в сентябре, по поводу замены окон, она ведь с прошлой весны работала консультантом в «Евроакен», не помню, говорил ли я вам… Несколько раз с ней встречался, но до интимных отношений дело не дошло… Может, врет, а может, нет, на героя-любовника не очень похож, к тому же у него есть еще пара подружек… В общем, утверждает, что отношения у них были почти приятельские, она без смущения делилась с ним своими заботами… Тут есть кое-что интересное. Тыннис этот ее, как я понимаю, любит женщин, и женщины его любят… Поверить нетрудно, это именно такой тип, смазливый и нахальный, я бы даже сказал, нагловатый… Потому и постоянные ссоры, после которых она отводила душу с этим Велло, а может, и еще кем-то и более изощренно… Последний скандал тоже был спровоцирован тем, что Тыннис поглядывал налево и не куда-нибудь, а на девушку собственного приятеля, Свена Аннуса, того самого, у которого провел ночь… ну когда Элизу убили…

Он замолчал и положил вилку и нож. Диана сразу воспользовалась паузой.

– А не тут ли кроется мотив? – спросила она.

– Ты имеешь в виду ревность? – уточнил Андрес. – Так ведь не она его убила, а наоборот.

– Я имела в виду этого Велло, – возразила Диана. – Он мог решить, что его водят за нос, рассердиться, приревновать, наконец…

– Он утверждает, что проводил Элизу до дому, расстался с ней возле лифта и отправился домой, – сказал Андрес. – Последнее проверке поддается трудно, поскольку ехал он, по его словам, на автобусе, правда, полупустом, но все равно, шансов, что его кто-то запомнил, мало. Домой явился к половине двенадцатого, когда родители уже спали. Вот так.

Он развел руками. Диана промолчала, потом встала и принялась собирать пустые тарелки, уже хотела подхватить всю стопку и выйти, когда Калев, до того рассеянно смотревший в стену, вдруг спросил:

– Как, ты сказал, этого парня зовут?

– Велло Раус, – ответил Андрес. – А что?

– Раус, Раус… Что-то знакомое, но никак не могу припомнить, где я недавно встречал эту фамилию.

Он встал и заходил по комнате.

– Да где угодно! – буркнул Андрес. – Фамилия как фамилия. В газете. В телефонной книге.

– Нет, не то.

Калев еще некоторое время ходил по комнате, потом пробормотал:

– Кажется, что-то всплывает. Слушай, Андрес, список, который я тебе передал… ну тот, что Теллер составил… Он при тебе?

– Нет, конечно, – удивился Андрес. – Я его отдал ребятам, которые делом Теллера занимаются. Если хочешь, могу завтра взять у них копию. А зачем тебе?

– Затем, что…

Калев оборвал фразу и подошел к телефону.

– Проще позвонить Матсу, – пробормотал он, набирая номер.

Диана оставила тарелки и снова уселась на свой стул. Посуда могла подождать, кажется, наклевывалось нечто более интересное.

– Матс, – сказал Калев, – помнишь список, который ты в связи с Коровиным составил? Там фигурировал некто Раус?… Ага. Как его зовут?… Понятно. А лет ему, наверно… сколько?… Пятьдесят пять-пятьдесят семь? Отлично. А сына у него случайно нет?… Есть? И как зовут?… Велло? Блеск! То, что надо.

Последовала долгая пауза, потом Калев виновато сказал:

– Нет, старина, пока, к сожалению, ничего нового.

Положив трубку, он победоносно воскликнул:

– Так я и думал! Велло Раус – сын искусствоведа Рауса, того самого, которого упомянул в своем списке Матс, пьяницы и любителя якшаться со всякими алкоголиками.

– Что из того? – спросил Андрес. – Ты хочешь сказать, что эти два дела связаны между собой?

– А почему нет?

– А почему да?

Калев подумал.

– Не могу объяснить, – сообщил он наконец. – Так мне подсказывает внутренний голос.

– Больно он у тебя умный, – проворчал Андрес. – И что это за связь, позвольте спросить? Допустим, Велло Раус слышал от отца о картине Коровина. Допустим даже, что он рассказал о ней Элизе, хотя это не очень правдоподобно, ни он, ни она никакого отношения к живописи не имели…

– Ну, Велло в какой-то степени имел, – возразил Калев. – У него отец – искусствовед.

– У отцов-искусствоведов дети, по-моему, скорее, вырастают искусствоненавистниками, чем поклонниками, – заметил Андрес. – Не знаю, я с этой семейкой незнаком. Но что касается Элизы… Уж у нее ни отец, ни мать к этой сфере никакого касательства не имеют, да и сама она… я всю подногтную выяснил, после школы она то в один институт поступала, то в другой, работала тут и там, нигде ей не нравилось, оконная фирма – высшая точка ее карьеры… Какое тут искусство… Но ладно. Допустим, что Велло ей рассказал. А дальше что? Кто украл картину? Элиза?

– Элиза в компании с Тыннисом, – бодро предположила Диана.

– Элиза красть ничего не будет, – покачал головой Андрес. – При всех ее завихрениях… Нет. Не из такой она семьи. Отец – математик, профессор, мать на немалой должности в министерстве…

– Семья семьей, а любовь любовью, – не согласилась Диана. – Есть множество женщин, готовых ради мужчины на все.

– Ага! – сказал скептически Андрес. – На стреме она стояла. Увели картину. И он убил ее, чтобы не делиться?

Диана покосилась на мужа, тот помалкивал, и она храбро заявила:

– Не исключено.

Андрес почесал затылок.

– Беда с вами, ребятки. Слишком буйная у вас фантазия.

– Почему буйная? – обиделась Диана. – Установи за Тыннисом слежку, авось он выведет на картину.

– Проще спросить у Велло, говорил он Элизе о Коровине или нет, – заметил Андрес трезво.

– Он может соврать, – возразила Диана.

– Чего ради? Не он же вор. Или ты теперь уже думаешь, что украли они с Элизой?

– И это возможно, – закусила удила Диана.

Андрес повернулся к двоюродному брату.

– Калев, а ты что скажешь?

– Пока ничего, – ответил тот осторожно. – Поговори с Велло.

Андрес позвонил на следующий день где-то в районе часа, спросил у снявшей трубку Дианы:

– Как там Калев, работает?

– Да, – сказала Диана. – Позвать?

– Не надо. Когда закончит, передай ему, что я побеседовал с Раусом-младшим. Он утверждает, что не только не говорил о Коровине с Элизой, но и ничего не слышал о картине от отца… Вообще он довольно слабо представляет себе, о чем речь, фамилия художника ему знакома, но все прочее… В том числе, он даже не догадывается, сколько могут стоить коровинские произведения… Как, впрочем, не подозревал и я, пока не нарвался на эту историю…

Он распрощался, Диана положила трубку, но Калева трогать не стала, занялась своими делами. Только через час он, потягиваясь, появился в дверях гостиной, где она упорно трудилась над недавно приобретенным свитером, отпарывая ярлык, это она проделывала неукоснительно, ликвидируя жесткие, натиравшие шею, не знавшие, в отличие от самих вещей, износу кусочки ткани.

Она поинтересовалась, не поднимая головы:

– Закончил?

– Вообще или на данный момент? – педантично уточнил супруг.

– На данный момент.

– Да.

– Андрес звонил.

– Ну и?

– Велло категорически отрицает, что говорил Элизе о Коровине и что вообще о нем знал.

– Понятно.

– Не расстраивайся, – сказала Диана, откладывая ножницы. – Вполне возможно, что он врет. Ведь…

– Ради бога! – воздел руки к потолку Калев. – Только не начинай опять теоретизировать на тему, что они с Элизой вместе украли… ну и так далее.

– Почему? – спросила Диана.

– Потому что это смехотворно. У человека приличная работа, хорошая зарплата…

– Но не миллион же, – проворчала Диана.

– Не все же готовы ради миллиона идти на преступление… Ладно-ладно, я его не знаю, может, как раз он и способен на это, но, согласись, ни один нормальный человек не пойдет на дело с чужой любовницей. Если даже он решится на ограбление и не рискнет идти один, то, по крайней мере, возьмет в напарники какого-нибудь приятеля.

– Если у него есть подходящий приятель.

– Если и нет, он все равно не станет связываться с женщиной, которая даже спать с ним не хочет, а изливается о своих чувствах к другому.

– Это он так говорит, – возразила Диана. – Поди узнай, какие у них в действительности были отношения.

– Верно, – согласился вдруг Калев. – Но даже если она с ним спала, жила все равно с другим и по всем приметам питала к этому другому нежные чувства.

– Ну хорошо, – сдалась Диана, довольная, что супруг хоть в чем-то признал ее правоту. – Пусть не с Элизой. Однако он мог в самом деле сговориться с каким-то приятелем.

– Но тогда получится, что эти два преступления ничего не связывает. Просто случайное совпадение действующих лиц. Одного, то есть, лица.

– Ну и пусть не связывает, – сказала Диана беззаботно. – Что, нельзя однажды ошибиться?

– Можно, – согласился Калев нехотя.

Диана думала, что он снова упомянет внутренний голос, но муж спросил только:

– Мы сегодня гулять будем или нет?

– Обязательно будем.

– Ну тогда одевайся.

Погода была отвратительная: промозглая, слякотная, ноги чуть ли не по щиколотку погружались в грязное месиво, в которое превратился выпавший накануне вечером снег, словом, когда, совершив обычный круг по Ратушной площади, они двинулись в направлении улицы Виру, Диана взмолилась:

– Давай заглянем в какой-нибудь магазин, немного согреемся.

Калев покосился на нее и решительно сказал:

– Зайдем лучше в кафе, выпьем по чашечке кофе.

– Я и не знала, что ты разбогател, – фыркнула Диана.

– На кофе как-нибудь наскребу. А может, и на пирожные.

Диана хотела было напомнить расшалившемуся супругу, что чашка кофе в кафе стоит столько же, сколько полукилограммовая его упаковка в магазине, уже открыла рот, но передумала. В конце концов, даже бомжи иногда ходят в кафе, а писатель зарабатывает все-таки чуточку больше, правда, в отличие от бомжей, не отягощенных недвижимостью, он имеет определенное место жительства, и на оплату, связанных с этим местом благ, разница между доходами писателя и бомжа уходит почти целиком… Однако, девочка, ты слегка покривила душой, сказала она себе, если никогда никуда не ездить, а сидеть дома, в кафе можно бы ходить и почаще… В конце концов, есть немало писателей и переводчиков, которые отдыхают не на Родосе, а каком-нибудь затерянном в недальних лесах хуторе или если даже на острове, то не греческом, а эстонском. И отнюдь не все полагают, что писателю нельзя не побывать в Париже, Булгаков, например, хотя и придерживался точно такого мнения, но в Париж все же не попал, однако как-то обошелся без…

Пока она размышляла над особенностями писательской психологии и коррективами, которые вносит в нее современная действительность, Калев увлек ее на улицу Вене, где находилось небольшое кафе самообслуживания, не очень дорогое, это супруги знали, поскольку однажды побывали там с питерскими гостями.

Народу в кафе оказалось не так уж мало, во всяком случае, за всеми без исключения столиками сидели, и пока Калев расплачивался за кофе и торт, ибо вместо пирожных они выбрали по куску торта, Диана оглядывалась в поисках свободных мест. Неожиданно ей призывно помахал из-за столика в дальнем углу молодой человек, в котором она, вглядевшись, признала Арво Теллера.

– Нас приглашает за свой столик Теллер-младший, – шепнула она Калеву. – Пойдем?

– Конечно, – сказал тот, подхватывая поднос с яствами.

Арво Теллер был не один, рядом с ним сидела белокурая особа в голубом свитере, довольно приятная на вид, да и сам Арво, не такой вылизанный, как в прошлый раз, хотя и в пиджаке, но твидовом, и без галстука, тоже казался более симпатичным.

– Изабелла, – представил он свою спутницу. – Моя подруга.

Что под этим подразумевалось, бог весть, понимай, как знаешь, может, вместе учились музейному делу и встречаются за чашкой кофе в кафе, а может, десять лет, как живут под одной крышей, в конце концов, представляя женщину друзьям отца, не скажешь: «моя любовница» или «моя сожительница». Или скажешь?

Калев, между тем, уже завел разговор на щекотливую тему, это у него получалось, в то время, как Диана мучительно раздумывала над тем, какой вопрос задать прилично, а какой нет, Калев их просто задавал и получал ответы… Собственно, писателю иначе нельзя, а то совсем не о чем писать станет…

И, разумеется, Арво с полнейшей непринужденностью сообщил, что с Изабеллой они вместе уже третий год, подумывают о том, чтобы пожениться, но жить негде, снимают однокомнатную квартиру в Мустамяэ, тесновато, конечно, а снять побольше – дорого и вообще глупо, лучше сразу покупать, но, чтобы получить кредит, желательно иметь сумму, достаточную для первоначального взноса, а то, если брать и ее в долг, проценты подскочат значительно…

– Я надеялся, – сказал Арво печально, – что, продав картину, отец одолжит мне на этот взнос, но теперь…

– Может, полотно еще найдется, – попытался утешить его Калев. – Вы же говорили, что такую картину трудно продать.

– Трудно-то оно трудно, – согласился Арво. – Я опасаюсь, что слишком трудно. После одной-двух попыток вор может просто отложить дело в долгий ящик. Будет ждать, пока вся история забудется, искать картину станут менее рьяно… Тогда пройдет не один год, пока мы о ней услышим… Если, конечно, услышим вообще, он может все-таки как-то ее пристроить, и тогда прощай, надежды, и наши, и папины…

– А почему бы вам не пожить пока у отца? – спросила Диана, кажется, невпопад, поскольку глаза у Изабеллы изумленно расширились, а Арво уставился на нее так, словно она предложила ему поставить двуспальную кровать под кустом в парке.

Правда, ответил он вежливо.

– Не думаю, чтобы отец потерпел в доме посторонних.

Посторонних! Диана хотела было сказать что-то язвительное, но по ходу передумала, потому вместо того получилось нечто вовсе несуразное.

– Когда-нибудь, – ляпнула она бестактно, – квартира так и так достанется вам.

Но Арво ее высказывание бестактным, кажется, не счел.

– Не совсем, – возразил он. – Нас ведь двое, половина положена Камилле.

– Твой отец может оставить завещание, – заметила Изабелла. – Конечно, я ничего не имею против Камиллы, она – чудесная девочка, но у ее матери есть квартира в Таллине и нет других детей, – сообщила она Калеву с Дианой. – А у Арво мать с отчимом живут в Тарту, к тому же у него есть младший брат. Да и сама Камилла отлично устроилась, уже получает кучу денег, а когда окончит, ее ждет завидная карьера… Собственно, я не думаю, чтобы она вернулась в Эстонию, наверняка найдет себе дело там, в Германии, так что отцовское наследство ей без надобности…

– Ладно, – оборвал ее с некоторым запозданием Арво. – Говорить о таких вещах преждевременно. Я надеюсь, отец проживет еще много лет.

– Еще один человек, которому позарез нужны деньги, – сказал Калев, когда супруги Кару вышли из кафе.

– Деньги нужны всем. Даже миллиардерам, – вздохнула Диана. – Я бы тоже не отказалась от парочки миллионов.

– Но воровать их не стала бы.

– Во всяком случае, не у бедного художника. Единственное преступление, которое моя совесть вынесла бы бодро и с радостью, это ограбление банка.

– Но банки грабить трудно, – заметил Калев. – Бедных художников куда проще.

– Проще для банков!

– Не только.

– Не хочешь же ты сказать, что Арво Теллер ограбил собственного отца?

– Нет, не хочу, – открестился Калев. – Я просто констатирую, что мотив у него есть.

– В отличие от чудесной девочки Камиллы, которая, кажется, и без того процветает.

– Ты же сама только что сказала, что деньги нужны даже миллиардерам, – усмехнулся Калев.

Прежде чем выключить компьютер, Камилла Теллер решила еще раз проверить, нет ли почты. После многочасового пребывания в атмосфере чужого языка так хотелось пообщаться на родном! Конечно, она свободно говорила по-английски и вполне умела объясниться на немецком, но подлинное удовольствие от общения получаешь только, говоря на том языке, на котором думаешь, а думала она, пока или навсегда, по-эстонски… Она машинально щелкнула мышкой, раз, другой… Увы, писем не было, ни одного, даже от матери, которая имела обыкновение писать почти ежедневно, долго и нудно излагая малоинтересные подробности своего существования, от перипетий на работе до описания собственноручно приготовленных обедов. Не было и ответа от отца, которому она отправила коротенькое послание накануне вечером, пара строчек, поинтересовалась, как дела и не слышно ли чего об украденной картине… Впрочем, она была совершенно уверена, что картина не найдется никогда, и, что греха таить, эта уверенность содержала в себе некоторую долю злорадства. А что? Тот, кто унес дорогостоящий пейзаж… или портрет?… она даже толком не помнила, что изображено на пресловутом полотне… в любом случае, тот, кто его унес, рисковал, пусть не жизнью, но свободой, а перспектива оказаться на долгие годы за решеткой немногим предпочтительней самой утраты жизни, он рисковал и, значит, в некотором роде заслуживал сочувствия больше, чем отец, который и пальцем не шевельнул, чтобы заполучить картину. И точно так же, палец о палец не ударяя, намеревался прожить остаток своих дней на деньги, которые надеялся за эту картину выручить… О том, что всего он мог и не потратить, оставив часть и ей, Камилла даже не думала. Во-первых, потому что не сомневалась в собственном будущем, видя его обеспеченным и даже более того, не зря ведь она выбрала своей специальностью менеджмент, самую доходную из всех профессий на свете, и знала, что к тому моменту, когда получит наследство, таковое ей уже не понадобится… Мир устроен глупо, деньги нужны молодым, они голодны, здоровы и хотят посмотреть мир, но не имеют средств и обзаводятся ими тогда, когда уже сыты, больны и не имеют никаких желаний, вот она и заранее позаботилась о том, чтобы не зависеть от капризов подобного мироустройства… Во-вторых, она отнюдь не была уверена, что отец не спустит все два или три миллиона, которые можно выручить за картину… что, впрочем, ему вряд ли удалось бы, такие, как он, даже собственное имущество с толком продать не умеют… Скорее всего, он оставит ей только свои акварели, с которыми еще неизвестно, что делать, ничего другого от него не дождешься и не надо… Хотя она, конечно, не отказалась бы от статуэтки Наполеона, не обычного бюстика, а крошечного бронзового императора после Ватерлоо, сидящего, уронив шпагу на колени и бессильно опустив голову. Еще ей нравились фарфоровые дамы с кавалерами, восемнадцатый век, в те времена это наверняка был обыкновенный кич, а теперь антиквариат, баснословно дорогой и считающийся образцом вкуса, как то через пару веком несомненно будет с современным кичем… Однако пока ужинать. Она выключила компьютер и встала, подумав еще обиженно, что все о ней забыли, и приятели, и подруги, и сводный брат, ни от Арво, ни от Иззи неделю письма нет…