Текст книги "Я считаю по 7"

Глава 16

Сегодня мы с Маи устроились на лестнице у входа в трейлер.

Когда распахнулась дверь и появились Делл и Куанг Ха, я встала и спустилась по ступеням следом за Маи.

Делл высоко поднял брови:

– Вы что?

Маи дерзко улыбнулась ему:

– Ива не хочет сегодня заниматься с вами. Может, лучше сходим поесть мороженого? Рожки в шоколаде – знаете, как вкусно.

Делл скривился, будто у него вдруг заболел живот, и с запинкой ответил:

– Но у Ивы с-сегодня назначено занятие. Н-нельзя же его просто отменить.

Я устремила взгляд вдаль. Куанг Ха не сдержался и фыркнул.

Делл перевел взгляд с Маи на меня.

– Ива, тебя отправили ко мне из-за проблем с поведением. Ты должна заниматься с психологом.

Я посмотрела на него в упор:

– Меня отправили к вам по ложному обвинению.

Кажется, Куанг Ха наконец заинтересовался происходящим. Он сказал:

– Да зачем ей психолог? Раз моя младшая сестра с ней водится, значит, она не хулиганка какая-нибудь.

Кажется, Делл занервничал не на шутку. Он забулькал:

– Но ты… я… Нужно… сегодня…

На помощь пришла Маи. Она поглядела на психолога (который суматошно махал руками, словно пытаясь взлететь) и сказала:

– Мы хотим в «Фостерс Фриз». Вы могли бы нас подвезти. А если хотите, можете позаниматься с Ивой прямо в машине.

По лицу Делла было видно, что бесцеремонность Маи поразила его до глубины души.

Потом Маи бросила мне пару слов по-вьетнамски, а я ей ответила. Она сказала, что план наш, кажется, сработал. Я ответила, что да, похоже.

Делл и Куанг Ха очень удивились. Наверное, они не ожидали, что мы с Маи заговорим по-вьетнамски.

Не успели мы и глазом моргнуть, как уже сидели в пропыленном автомобиле Делла Дьюка и выезжали с парковки в сторону «Фостерс Фриз».

Тут-то все на самом деле и началось.

Глядя, как исчезают вдали школьные здания, я уверенно подумала, что прежним нашим отношениям с Деллом и Маи пришел конец.

А конец – это всегда новое начало.

Глава 17
И снова сейчас

Ближайшие родственники.

Вот о чем они спрашивают. Родня. Что за странное слово?

Но они хотят знать про мою родню.

Один мой родственник живет в «Вэлиант-виллидж». Это лечебница для страдающих старческим слабоумием.

Этот «родич» – папина мама.

Бабушка Грейс обычно сидит в холле у фальшивого камина. Ей даже еду приносят туда на подносе.

Ее кормят медсестры.

Муж бабушки умер от сердечного приступа в день, когда ему исполнилось шестьдесят шесть, и после этого бабушка стала терять связь с реальностью.

Наверное, надо им это объяснить?

У папы был старший брат, но он завербовался в армию по контракту и уехал куда-то за границу.

О нем уже много лет ничего не известно; папа даже не знал, жив ли брат.

Когда мне было десять лет, я попыталась найти этого брата, но, судя по тому, что мне удалось узнать, он погиб при аварии грузового самолета.

Родителям я об этом не сказала.

У мамы братьев и сестер не было. Ее родители умерли незадолго до ее тридцатилетия. Я их даже ни разу не видела.

У меня нет ни тетушек, ни дядюшек, ни двоюродных братьев или сестер. Наша семья невелика. Череда невезений, много проблем со здоровьем. А теперь вот это.

Только состояние здоровья моей родни как-то примиряло меня с мыслью о том, что меня удочерили.

Не могу думать.

Не могу сосредоточиться.

Не могу дышать.

Нет.

Нет.

Нет.

Нет.

Нет.

Нет.

Нет.

Полицейские спрашивают и спрашивают, но я говорю только:

– У меня есть бабушка. Она каждый день думает, что сегодня вторник.

Тени становятся длиннее.

Я сижу на ступеньках у передней двери.

Слезы текут не переставая.

А ведь я почти никогда не плачу.

Но это уже не я.

Теперь я уже никогда не буду собой.

Тех двоих, что были мне так нужны, тех двоих, кому важнее всего было узнать об этом ужасе, – тех двоих больше нет.

У меня стучат зубы.

Хочу, чтобы можно было закрыть глаза и все остановить.

Сердце бухает в груди, легкие наполняются воздухом и опадают, но мне все равно.

Кому это нужно?

Маи сидит рядом и сжимает мне плечо.

Она тянет какой-то негромкий звук, похожий на голубиное воркование. Он идет из самой глубины.

Я стараюсь уцепиться за этот звук.

Вспоминаю, всего на мгновение, тихое попискивание воробьиного попугайчика, который выпал из гнезда на заднем дворе много лет назад.

Я поднимаю голову и вижу, что Маи тоже плачет.

Полицейские звонят по телефону, а Делл Дьюк ходит вокруг и то и дело натыкается на их расставленные локти. Полицейские звонят в участок. В соцслужбу. Доброму десятку разнообразных специалистов, в дюжину всевозможных организаций – пусть кто-нибудь объяснит, что им теперь делать.

Я не слушаю.

Но все равно слышу.

Я больше не могу считать по 7.

У меня в голове звучит одно: «Пусть это все кончится».

Больше – ничего.

Наверное, меня теперь заберут «под опеку с целью защиты»?

А если у меня нет ближайших родственников? Меня могут отдать другу семьи?

Мне нужно в туалет, и сейчас я не могу думать ни о чем другом.

Я достаю ключ от дома и даю его Маи. Она открывает дверь.

Я вхожу и понимаю, что мама сейчас на кухне.

А папа сейчас выйдет из гаража, и, конечно, окажется, что он опять надел мамины очки.

Весь этот кошмар – ошибка.

Но в доме темно и пусто.

Отныне здесь живут только привидения.

Это уже не дом, это музей воспоминаний.

Нас

больше

н е т.

Глава 18

Наконец Ива сказала, что ей нужно в туалет.

Маи намочила полотенце холодной водой и велела приложить его к лицу.

Потом Маи пошла на кухню и нашла в ящике стола бумажный пакет для продуктов. С этим пакетом в руках она миновала прихожую, вошла в комнату Ивы и на мгновение застыла в дверях, пораженная.

Никто бы не догадался, что хозяйке комнаты всего двенадцать лет.

Вдоль стен шли книжные полки от пола до потолка, и книги стояли плотно, корешок к корешку. В этой комнате было больше томов, чем в ином книжном магазине.

Над столом (на котором стоял микроскоп и какой-то замысловатый компьютер) висела пробковая доска, а к доске были приколоты фотографии разных растений.

Маи подошла к кровати. На кофейного цвета покрывале лежала аккуратно сложенная красная пижама. Маи сунула пижаму в пакет и собралась уходить, но тут заметила книгу, венчавшую собой высокую стопку, которая громоздилась на ночном столике у кровати Ивы.

Книга была открыта и лежала обложкой вверх.

По тому, сколько осталось страниц под задней обложкой, Маи поняла, что книга почти дочитана.

Она подошла ближе и увидела, что книга принадлежит публичной библиотеке Бейкерсфилда и называется «Вьетнамская культура: обычаи и традиции».

И тут Маи поняла, что Ива поедет с ней.

Она солгала.

Она сказала полицейским, что знает Иву давным-давно, много лет (а вовсе не несколько недель).

Она сказала, что ее мама очень, очень дружила с родителями Ивы и потому подпишет все документы, какие будет нужно.

Делл Дьюк не мог ей возразить: Маи говорила так убедительно, что он и сам почти поверил ей.

Куанг Ха в присутствии полиции нервничал, поэтому так и не вылез из машины Делла. Даже не пошевелился.

Так что Маи пришлось брать дело на себя.

* * *

Выезжая с улицы, Делл заметил, что на тротуар вышли соседи. Но Ива сидела на заднем сиденье с закрытыми глазами и ничего не видела.

К салону маникюра Делл ехал так медленно, как только мог, а следом за ним катилась машина полиции.

Сами того не зная, они пересекли тот самый перекресток, где грузовик сбил машину Джимми и Роберты Чэнс.

У обочины еще стояла патрульная машина, но останки пикапа и грузовика уже увезли.

На асфальте осталось четыре серых пятна – там полыхало пламя.

Автомобиль Делла проехал колесами по пеплу.

Едва они въехали на парковку маникюрного салона «Удача», как Маи тотчас же распахнула дверь машины и наперегонки с Куанг Ха понеслась ко входу.

Ива не шелохнулась.

Делл остался в машине вместе с ней, но ожидание было невыносимо.

Эпицентр событий явно переместился туда, внутрь, за витрину, на которой красовались толстенькие, похожие на сосиски фиолетовые буквы.

МАНИКЮР ПЕДИКЮР-ЕВРОСТИЛЬ

ЗАХОДИТЕ, МЫ ВАМ РАДЫ!

Делл прочел эту надпись раз десять, но так и не понял, о чем речь.

Нужно было собраться.

Погибли два человека, но дело не только в этом: теперь придется писать кучу отчетов и объяснительных, и любой сразу поймет, что мистер Делл Дьюк самовольно забрал со школьной территории троих детей, угощал их мороженым и жареной картошкой и возил поглядеть на гусей.

Вот вам и неудачное стечение обстоятельств.

Уже и полиция в курсе, и соцработники на низком старте.

Кошмар.

Просто кошмар.

Он должен выглядеть как профессионал – но сейчас это труднее всего.

Он посмотрел в зеркало заднего вида на Иву.

Глаза у нее были закрыты, но слезы одна за другой катились по темным щекам.

Ему очень хотелось как-нибудь ее утешить. В конце концов, он же психолог.

Он обернулся назад и быстро проговорил:

– Это такая огромная утрата.

Сделал вдох, и слова полились, словно яблочное пюре изо рта у младенца. Прямо слышно было эти сгустки.

– Это тебя вряд ли утешит, конечно, но все-таки больше такой потери у тебя не будет никогда.

Делла несло. Остановиться он не мог.

– Так что, в общем, это даже успокаивает – ну, если знаешь, что худшее уже произошло. В смысле – когда все пройдет, конечно. Правда, это еще нескоро.

Делл с ужасом видел, что с каждым его словом она сжимается еще сильнее.

Что он несет?

Делл прокашлялся и постарался сделать очень спокойный голос.

– Это жизнь. В жизни такое случается…

О-о-о… Что это он говорит?

Как будто много на свете детей, которые утром идут в школу, а днем приходят домой и узнают, что папы с мамой больше нет! Может, в каком-нибудь Сомали, на войне, так бывает. Там, наверное, и впрямь можно честно сказать: «В жизни такое случается».

Но здесь?

В Бейкерсфилде?

Бред, какой бред.

Делл прикусил изнутри щеку и сжимал зубы, пока не почувствовал вкус крови.

Только так он заставил себя замолчать.

Глава 19
Патти Нгуен

Вожак управляет всеми, даже если они этого не понимают.

Днем в салоне было тихо, и Патти взялась за самое нелюбимое: проверяла запасы.

Ничего не поделаешь – надо. В салоне пузырьки с лаком пропадали почти каждый день. Патти точно знала, что подворовывают и маникюрши, и клиенты, а значит, нужно держать ухо востро.

Если у вас имеется свой маленький бизнес, люди должны видеть, что вам есть дело до всего, даже до лака по шестьдесят девять центов за пузырек при оптовой закупке.

Таков был один из секретов успеха: заботиться следует и о большом, и о малом.

Или, в случае Патти, – обо всем без исключения.

Ах, если бы все клиентки выбирали красный лак. Красный – цвет удачи.

Но в салоне Патти имелось больше ста разных оттенков, все – в тяжеленьких стеклянных флакончиках.

Патти поставила на место пузырек ярко-красного лака и взяла вместо него «павлиний голубой» – новый, очень популярный оттенок, не имевший, впрочем, никакого отношения к удаче.

Все еще держа в руке этот опостылевший цвет, она поглядела в окно витрины и вдруг увидела, как на парковку въезжает пыльная легковушка.

За ней следовала полицейская машина.

Это не к добру.

Может быть, этого не случилось бы, будь у нее в руках красный лак. Патти знала, что это глупо, – ну и пусть.

Сердце забилось быстрее – из грязного «форда» выскочили ее дети и побежали ко входу в салон.

Нет, не к добру.

Патти уронила пузырек с лаком в мусорную корзину. «Павлиний голубой» – несчастливый цвет, больше она его в руки не возьмет.

В первую же неделю учебы Куанг Ха стал прогуливать уроки и дерзить учителям. Его чуть было не исключили из школы.

Патти пошла к директору и попросила, чтобы сына направили к психологу. Она твердо верила, что сыну пойдет на пользу, если кто-нибудь облеченный властью припугнет его и вернет на путь истинный.

Но не городские же власти!

Не полиция!

Но задаться вопросом о том, что же натворил сын, Патти не успела, потому что в салон, крича наперебой, ворвались дети.

Куанг Ха хотел, чтобы мама знала: Маи всех обманула.

Ему это вдруг показалось важно, ведь тогда они с сестрой будут равны.

Не он один врет взрослым, которые за него отвечают.

Но Маи затараторила по-вьетнамски как пулемет и перекричала его.

Дело было не во лжи.

Дело было в аварии и в девочке, которая потеряла родителей. Вот что было важно для Маи.

Куанг Ха возразил, что они даже не знают эту девчонку. Не надо вмешиваться, от этого одни неприятности.

Патти пыталась понять, о чем речь, но тут перед ней оказались двое полицейских, которые намерены были обрушить на нее целую лавину вопросов.

Маи не стала ждать, пока это произойдет, схватила мать за руку и потащила за дверь. Патти побежала следом за дочерью, оставив полицейских одних.

Маи привела мать прямиком к машине Делла, молча распахнула заднюю дверь, и Патти оказалась лицом к лицу с Ивой.

На лице девочки Патти прочла горе.

Она увидела в ней себя и многих других ребятишек из Вьетнама, тех, что росли, не зная родителей, оставались одни, кто – из-за крови, которая в них текла, а кто – из-за пришедшей в дом беды.

И Патти распахнула объятия.

Патти подписала документы, вручающие ей официальную ответственность за благополучие Ивы на ближайшие сутки, и патрульная машина вылетела со стоянки с такой скоростью, словно уходила от погони.

Делл Дьюк остался.

Он ждал, что Патти пригласит его к себе домой. Он уже по уши влез в эту историю.

Но Патти не обратила на него ни малейшего внимания, объявила конец рабочего дня раньше положенного срока и принялась раздавать двум маникюршам отрывистые приказы на вьетнамском языке.

Делл торчал у стойки с кассой и пытался придать себе весомости.

Не получалось.

Рост Патти едва дотягивал до полутора метров – против его метра семидесяти пяти, – и все же она упорно и неуклонно оттеснила его к двери.

– Поговорим завтра.

Она повторяла это снова и снова, а потом вдруг крепко ухватила его за правый локоть и буквально силой вывела на улицу.

Делл успел выговорить:

– Мне, наверное, нужно записать номер вашего дома. То есть, конечно, это все есть в файле Куанг Ха у меня в офисе, но…

Патти то ли не слышала, то ли не слушала.

Она извлекла из кармана большую связку ключей, оставила Делла на тротуаре, а сама вошла обратно в салон и заперла тяжелую дверь на нижний замок.

Делл оказался по ту сторону толстого стекла. Впрочем, он не умолкал, словно бы не замечая, что их разделяет дверь, и только повысил голос:

– Что ж, ладно, мне пора. Пойду-ка я домой. Тяжелый был день. Для всех…

Он вытянул шею, чтобы увидеть Иву, но та сидела на корточках, а рядом пристроилась Маи.

Он с ними даже не попрощался.

Патти одним махом отключила сверкающую фиолетовым надпись на витрине. Стекло оказалось тонированным, и теперь разглядеть происходящее внутри было невозможно.

Делл пошел к машине. Обернувшись через плечо, он увидел, что в салоне абсолютно темно. Должно быть, они вышли через заднюю дверь и поехали домой.

Он подумал было поехать за ними следом, но на плечи ему вдруг обрушилась вся тяжесть, вся неимоверность случившегося.

Делл сел в машину, сунул ключ в зажигание и разрыдался.

Он всхлипывал, и мышцы шеи у него обмякали, голова постепенно клонилась вперед, и наконец он уперся лбом в руль.

И только взревевший гудок заново привел в чувство и его, и весь мир вокруг.

Глава 20

Я не знаю эту женщину.

Но она меня обнимает.

Крепко.

Она сильная, она может задушить в объятиях.

Но все выходит наоборот – впервые после того, как мне все рассказали, я впервые могу вдохнуть полной грудью.

Они живут в гараже за маникюрным салоном.

Именно в гараже, а не в перестроенном из гаража доме. Если убрать отсюда вещи, можно ставить машину.

Ванной здесь нет.

В салоне есть туалет и пластиковая душевая кабинка; когда надо, они ходят туда через переулок.

Им не кажется, что в гараже жить неправильно.

Они к этому привыкли.

В гараже всего одно окно, да и то, похоже, его здесь раньше не было.

Просто кто-то взял и вырезал в тонкой стене из оштукатуренной фанеры прямоугольную дыру.

Под самодельным окошком висит допотопный кондиционер, а само окно застеклено и занавешено нарядным куском ткани.

С той стороны, где солнце, ткань совершенно выцвела и узор исчез. Выгорел.

Работает кондиционер, но в гараже ужасно жарко.

А ведь регулятор выкручен на максимум.

На потрескавшемся цементном полу – пестрая мешанина ковриков, цветные веревки бок о бок с пластиковой плетенкой.

В одном углу гаража составлены боками двуспальный матрас и раскладушка. Здесь они спят.

Остаток пространства занят длинным металлическим столом; на столе стоят банки с побегами бамбука и водяными орехами, а за ними виднеется плитка на две конфорки и микроволновка.

С деревянных колышков над столом свисают крюки, на крюках – целая куча кастрюль и сковородок, половники, дуршлаги, большие коробки с кукурузными хлопьями (должно быть, из магазина Costco).

Мама такие тоже покупает.

При одной мысли об этом сердце начинает лихорадочно биться.

Маленький холодильник подключен через переходник, от которого, из одной и той же розетки, запитано целых шесть электроприборов.

Я точно знаю, что это небезопасно.

Тут мои мысли переходят на другое.

Вот бы этот гараж и вправду загорелся.

Только чтобы я тут была одна.

Потому что, если бы в перенапряженном электрическом проводе случилось короткое замыкание и меня поглотило бы вспыхнувшее пламя, жгучая боль утраты сгорела бы и превратилась в дым вместе со мной.

Это освободило бы меня.

Я была бы свободна.

Маи спрашивает, не хочу ли я прилечь.

Но я не могу произнести ни слова.

Ни на одном языке.

Патти готовит суп, облачно-белый, с плавающими на поверхности завитками зеленого лука.

Потом вдруг из ниоткуда появляется тарелка с полосками соленой свинины.

Дисфагия – медицинский термин, означающий неспособность глотать. Я знаю, что есть два вида дисфагии: орофарингеальная и эзофагеальная.

Но, должно быть, есть еще и третья разновидность дисфагии: та, что наступает, когда сердце рвется на куски.

Вот из-за нее я и не могу глотать.

Маи велит брату прогуляться через переулок.

Он только ворчит в ответ.

Он спрашивает по-вьетнамски:

– Почему ты вечно мной командуешь? Еще чего!

Какое-то время он препирается с сестрой, но потом уходит.

Когда Куанг Ха выходит за дверь, Патти и Маи помогают мне снять туфли и мешковатые штаны.

Они надевают на меня мою красную пижаму. Не знаю, как она здесь оказалась.

Есть я по-прежнему не могу.

И не потому, что я вегетарианка.

Мать Маи наливает суп в кофейную чашку и подносит к моим губам.

Это как кормить птенца. Крошечными глоточками.

Я знаю, как это трудно, ведь когда-то я сама нянчила попугая.

Поэтому я глотаю по чуть-чуть солоноватую жидкость – словно белые слезы.

Потом Патти зажигает благовония в форме пирамидки и ставит пирамидку на красную тарелку.

Она склоняет голову, глаза ее блестят, она берет меня за руку, и мы обе плачем.

Маи прижимается к маме, и я впервые в жизни забываю обо всем на свете.

Я знаю, что ничего не вспомню об этой ночи, потому что сделаю все, чтобы никогда о ней не думать.

И победа будет за мной.

Глава 21

Куанг Ха был страшно зол.

Это с ним часто бывало. Но нынешняя ярость была куда сильнее и глубже обычных всплесков злости.

Потому что у него уже не осталось ничего своего.

Он спал в тесном уголке у стенки, рядом с матерью и сестрой. Правда, на отдельном матрасе – но и что с того?

Кого мы хотим обмануть?

У них была одна комната на всех, и та – бывший гараж, а теперь чужая девчонка не просто все это увидела, а еще и стала жить как они.

Это уж чересчур.

Девчонка была странная. Неужели не видно?

Посмотрите хоть на ее одежду, и на волосы, и на очки, и на чемодан с колесиками. Послушайте этот полушепоток и смех, который звучит так, будто ее придушили.

Слушайте, да она по-вьетнамски заговорила! Что за ерунда, а?

Может, она шпионка, или как минимум полная ботанка. Если хочешь выучить иностранный язык, нужно, чтобы тебе его силой пихали в горло – как все в этой жизни.

Куанг Ха не будет жалеть девчонку только потому, что ее родители погибли в аварии.

Ну, может, сначала, когда он только услышал, а она вся задрожала, ему было ее немножко жалко, но сейчас – никакой жалости.

Никакой.

Ни за что.

Он будет жалеть только себя.

Потому что он не просил, чтобы его рожали. Не просил, чтобы отец навсегда уехал на грузовике и не вернулся.

Он не просил жизнь, в которой абсолютно все пахнет лаком для ногтей. И его одежда, и даже ботинки были пропитаны этой химической вонью.

И вот что его еще бесило: обычно он спал в трусах.

А теперь как?

На трусах были нарисованы роботы. Как у маленьких детей. А он ведь старшеклассник!

Мать так и не научилась отличать крутую одежду от тряпок для идиотов, потому что ей главное – купить подешевле.

Вот и придется теперь спать в штанах, чтоб девчонка не увидела роботов.

Спать в штанах было противно – штанины наматывались на ноги, не давали согнуть колени и улечься на бок, как он любил.

Как будто мало того, что спать приходилось на полу в гараже, стоявшем на самой глухой улочке Бейкерсфилда.

На следующее утро Ива сказала Маи, что не пойдет в школу. Слово «никогда» не прозвучало, но Маи его расслышала.

Ива говорила твердо.

Куанг Ха воспользовался предлогом и заявил, что ему образование вообще не нужно, но его никто не слушал.

Брат с сестрой собрали рюкзаки и вышли в переулок, уже успевший раскалиться под лучами солнца. Маи пообещала Иве, что придет сразу после занятий.

Накануне Патти продиктовали номер окружной Службы по защите детей. И Патти собиралась позвонить туда как можно скорее, потому что к Иве должны прикрепить социального работника, который официально откроет дело.

Патти полагала, что как только родственники узнают о случившемся, то немедленно слетятся на подмогу, а нет – так явятся друзья семьи и возьмут дело в свои руки.

У каждого человека есть близкие люди.

Оставалось только надеяться, что люди, которые решат позаботиться об этой странной маленькой девочке с влажными темными глазами, смогут ей помочь.