Текст книги "Тайна масонской ложи"

Раваго не считал, что Тревелес относится ко второй из вышеупомянутых категорий чиновников, потому что ему было известно трудолюбие алькальда. Тем не менее он не один раз упрекал Тревелеса за его недостаточную суровость по отношению к правонарушителям в делах, так или иначе касающихся инквизиции, тем более что соответствующие жалобы поступали к Раваго прямо из канцелярии инквизиции.

Ожидая, когда ему позволят пройти к Раваго, Тревелес рассматривал картину «Дева Мария» художника Риверы, висевшую на одной из стен прихожей, а заодно размышлял над тем, в какой форме ему лучше сообщить печальное известие, и перебирал в уме ответы, которые он предполагал дать на заранее известные ему вопросы Раваго.

– Отец Раваго ждет вас в своем кабинете, – сказал юный каноник, взял у Тревелеса его плащ и жестом пригласил войти.

– Вы по какому делу? – сухо спросил иезуит. – Говорите быстро, потому что у меня нет возможности потратить на вас целый день.

Старый исповедник даже не оторвал взгляда от документов, которые читал. Он, похоже, был в плохом расположении духа, а потому Хоакин решил изменить ранее выбранную им тактику: он не стал ходить вокруг да около, морально готовя Раваго к ужасной новости, а одной фразой изложил суть происшедшего.

– Сегодня ночью был убит глава иезуитов отец Кастро.

Эти слова так сильно подействовали на Раваго, что он переменился в лице.

– Упаси Господь! – Раваго три раза осенил себя крестным знамением. – Вот так известие вы мне принесли! – Он схватился трясущимися руками за свою жиденькую шевелюру, как бы пытаясь обрести силу с помощью тех немногих волос, которые у него еще остались.

– Сегодня рано утром был обнаружен труп под одним из мостов через реку Мансанарес. Поначалу мы не могли установить личность погибшего ввиду множественных повреждений трупа, однако впоследствии мне удалось выяснить, что это отец Игнасио Кастро.

– Боже милосердный! А вы уверены, что это именно он?

Раваго прекрасно знал, с какой щепетильностью алькальд Тревелес относится к своей работе, однако все-таки задал этот вопрос в надежде на то, что на этот раз алькальд мог ошибиться.

– Абсолютно уверен. И мне очень жаль, что так случилось, поверьте мне. Я установил, что отца Кастро со вчерашнего вечера не видели в Монашеском доме. Более того, мы обнаружили на трупе вот это распятие. – Тревелес показал Раваго найденное распятие, однако тот никак на это не отреагировал, поскольку никогда его раньше не видел. – Секретарь отца Кастро подтвердил, что распятие принадлежало его начальнику.

– Это ужасное событие для всех нас, точнее говоря, ужаснейшее событие, последствия которого трудно даже предугадать. – Старческие руки Раваго нервно дрожали. – У вас есть подозрения насчет того, кто мог совершить это преступление?

– В данный момент, к сожалению, нет, потому что нет ни свидетелей, ни улик, которые позволили бы подозревать какого-то конкретного человека. Мне всего лишь известно, что вчера отец Кастро получил записку, содержание которой, как он сказал своему секретарю, очень бы обрадовало вас. Да, он говорил именно о вас. К сожалению, мы не смогли найти эту записку, и я склонен полагать, что он взял ее с собой и напавший на него человек забрал записку, а затем устроил резню.

– Что вы имеете в виду? – В глазах Раваго светился страх.

Тревелес, тем не менее, без колебаний решил описать самые жуткие подробности.

– Ему изуродовали лицо, а еще вырезали огромное отверстие в груди, сломав при этом ребра, чтобы варварски вырвать его сердце. Мы пока еще не знаем, произошло ли это уже после его смерти или же как раз и явилось причиной смерти. Необходимо дождаться результатов вскрытия.

– Изуродовали и вырезали отверстие! – Раваго был потрясен так сильно, что, казалось, испытывал даже физическую боль. – Вам не кажется, что действия, о которых вы мне рассказываете, чем-то напоминают некий сатанинский ритуал?

– Вполне возможно, хотя некоторые эксперты, изучавшие причины, толкающие убийц на извлечение органов из тел своих жертв, утверждают, что эти действия продиктованы стремлением – иногда подсознательным – помимо убийства еще и поиздеваться над жертвой, а именно расчленить тело. Иначе говоря, убийцы видят в этом некую форму отмщения за то зло, которое им причинили в прошлом и к которому в силу определенных обстоятельств имеет какое-то отношение жертва.

– Если следовать вашим рассуждениям, мы в данном случае имеем дело с каким-то сумасшедшим, склонным к особым формам зверства, – только и всего.

Раваго позвонил в колокольчик, решив походатайствовать о немедленной встрече с маркизом де ла Энсенадой, чтобы сообщить ему о происшедшем трагическом событии и возможных последствиях случившегося. Затем он с некоторым пренебрежением посмотрел на алькальда Тревелеса и стал убеждать его отказаться от подобных, как ему казалось, нелепых предположений:

– Попрошу вас выкинуть из головы эти якобы научные рассуждения и направить свое внимание на тех многочисленных недоброжелателей, которые ненавидят нашу святую религию. Я уверен, что, двигаясь в этом направлении, вы достигнете гораздо больших успехов, чем если станете терять время на поиски какого-то сумасшедшего.

Не прошло и десяти минут с того момента, как Раваго отправил к маркизу де ла Энсенаде посыльного с просьбой о встрече, как дон Сенон де Сомодевилья появился в кабинете королевского исповедника собственной персоной. Маркиз вошел с нетерпеливым видом, обусловленным скорее известием о срочности этой встречи, нежели пониманием того, о каких трагических событиях пойдет речь. Он поначалу был весьма удивлен присутствию здесь своего друга Тревелеса – до того момента, пока ему не объяснили, почему тот сюда явился.

Глава иезуитов был давним знакомым маркиза, которого де Сомодевилья, впрочем, ненавидел. Маркиз все еще помнил об участии отца Кастро в аресте своего камердинера Росильона – как помнил он и трагический результат этого ареста. Тем не менее известие об ужасной смерти отца Кастро оказалось для маркиза таким сильным ударом, что ему потребовалось некоторое время, чтобы свыкнуться с мыслью о столь страшной кончине иезуита. Стараясь скрыть свое потрясение от полученного известия, де ла Энсенада тут же засыпал алькальда множеством вопросов о деталях совершенного преступления.

Маркиза, конечно, сильно потрясло и то зверство, с каким было совершено убийство, однако он присоединился к мнению Раваго относительно возможных виновников и того, на что и на кого следует обратить внимание при проведении следствия.

– Я вижу здесь признаки мести со стороны политических врагов ордена иезуитов. – Свойственная маркизу неизменно безукоризненная и благородная манера одеваться придавала еще большую значимость произносимым им словам. – Поскольку жертвой данного подлого преступления является лицо, стоящее во главе иезуитов Испании, было бы неразумно пытаться усматривать в совершенном преступлении какой-либо другой мотив, кроме как причинение вреда этой организации. – Маркиз пристально посмотрел на королевского исповедника. – Вам хорошо известно, какую лютую ненависть вызываете вы как королевский исповедник, потому что есть недоброжелатели, которые считают вас еще одним министром правительства, сующим свой нос во все наиболее важные дела, касающиеся Церкви. А еще вам хорошо известно, что и внутри самой католической церкви раздаются критические голоса, выступающие против все возрастающей власти иезуитов. Я, конечно, не хочу сказать, что другие религиозные ордены могут оказаться замешанными в столь тяжком преступлении, однако все мы знаем, что доминиканцы, францисканцы и августинцы – и не только они – всячески пытаются подорвать репутацию вашего ордена – иногда хитростью, а иногда и руками менее набожных людей.

– Нас обвиняют в янсенизме и в неподчинении воле монарха – это касается наших миссионеров в заморских владениях Испании. – Раваго сожалел о смерти своего брата по вере, но он также сожалел и об имевшем место в обществе неправильном понимании роли и задач иезуитов, поддерживаемом многими из коллег-церковников. – А еще – в том, что мы манипулируем волей короля Фердинанда, к чему якобы прилагаю руку именно я. Я, как и вы, вижу в этом преступлении политический умысел, и это необходимо учесть при расследовании.

– Мы оба понимаем, кого сейчас имеем в виду. – Маркиз повернулся к Тревелесу. – Однако мы не станем называть вам имена этих людей, пока вы не закончите предварительное следствие и пока не будет проведено вскрытие трупа, потому что могут появиться новые улики, которые направят наши мысли совсем в другом направлении.

Алькальд Тревелес вполне мог догадаться, кто является объектом подозрений маркиза, однако он согласился с разумностью предложенного им подхода. Прежде чем уйти, он заверил своих собеседников, что если следствие даст какие-либо результаты, то он немедленно поставит их обоих в известность.

Когда и де ла Энсенада покинул кабинет королевского исповедника, Раваго решил начать действовать по собственному плану выявления виновных в убийстве Кастро. Он был почти уверен, что улики нужно искать прежде всего в окружении английского посла Кина. Интуиция, конечно, могла его и подвести, однако всем было известно, какую ненависть испытывал этот англичанин к иезуитам и с какой симпатией он относился ко многим из их заклятых врагов – в частности к масонам. Впрочем, имея среди масонов такого толкового и надежного соглядатая, как Вальмохада, Раваго надеялся, что сумеет справиться и с ними, и с английским послом.

Послеобеденная – ближе к вечеру, но задолго до наступления сумерек – прогулка в карете по району Прадо-де-лос-Реколетос была для мадридской знати почти обязательным мероприятием, а заодно и способом узнать все наиболее важные новости дня. Кроме того, эта прогулка позволяла узнать о последних тенденциях женской моды, поглазеть на красочные одеяния щеголей и модниц и, присмотревшись к каретам знати, определить, кто из аристократов за какой дамой в данный момент ухаживает.

Дело клонилось к вечеру, когда Мария Эмилия отправилась на прогулку вместе со своим поклонником Хоакином Тревелесом в принадлежавшем ему открытом экипаже. Они ехали в прохладной тени ветвистых каштанов, и Мария Эмилия, интересуясь всем, что происходит вокруг, здороваясь то с одними, то с другими ехавшими навстречу знакомыми, успевала при этом еще и внимательно слушать своего спутника, рассказывающего о подробностях происшедшего этим утром ужасного преступления.

Слушая Тревелеса, она то и дело бросала быстрые взгляды на прически женщин, стараясь понять, какой был вложен в прическу смысл: существовала мода на то, чтобы парикмахеры, укладывая волосы, выражали некое послание. Всего было три варианта: «занята», «флиртую» и «свободна».

Мария Эмилия слегка поправила свою прическу, недовольная тем, что она была уж слишком высокой. Над ее волосами сегодня потрудился французский парикмахер четы Бенавенте, приходивший в полдень в их резиденцию.

Спутник Марии Эмилии, занимавшийся расследованием и рассмотрением в суде уголовных преступлений, совершенных в радиусе пяти лиг[6]6
  Лига – мера длины; равна 5572,7 м.


[Закрыть] от королевского дворца, был, похоже, очень сильно обеспокоен свалившейся сегодня на него огромной ответственностью.

Мария Эмилия внимательно его слушала, но при этом изо всех сил старалась разглядеть, кто же из аристократов на этот раз сопровождает герцогиню де Аркос, потому как с ее места этого человека было плохо видно.

– Думаю, что кроме ужасного события, происшедшего сегодня, через твои руки проходит множество дел по расследованию преступлений, – судя по тому, что ты очень редко даришь мне подобные прогулки.

Хотя Мария Эмилия с пониманием относилась к заботам, мучившим Тревелеса, она следовала и советам своей подруги Фаустины по поводу того, как можно привлечь к себе его внимание, потому что графиня была большим специалистом в вопросах взаимоотношений с мужчинами и хорошо понимала их психологию. Еще раз посмотрев по сторонам, Мария Эмилия заметила мимоходом, что герцогиня де Осуна появилась сегодня с бросающейся в глаза родинкой на правом виске, свидетельствовавшей о том, что она готова к вниманию ухажеров.

Об этих фальшивых родинках Мария Эмилия узнала от Фаустины. Мода на них появилась в Мадриде сравнительно недавно. Женщины сообщали мужчинам о своих сегодняшних намерениях, просто меняя местоположение маленького кусочка черного бархата, игравшего роль родинки. Если вместо правого виска герцогини родинка была бы сейчас на ее левом виске, это означало бы, что она в данный момент уже занята. Если же на лице оказывалось несколько маленьких родинок, то это значило, что их обладательница пребывает в неподходящем настроении. Дама с родинкой у правого уголка рта старалась избегать общения с женщиной, у которой родинка находилась точно в том же месте. Все эти правила – как и многие другие – Мария Эмилия постаралась выучить как можно быстрее, потому что весь Мадрид их знал и следовал им. А еще она узнала, что ухаживание за замужними женщинами не считается посягательством на супружескую верность, потому что является всего лишь данью моде, носит рыцарский, платонический характер и вполне благосклонно воспринимается мужьями этих женщин.

Марии Эмилии было очень интересно узнать, насколько далеко могут зайти отношения между замужней женщиной и ее ухажером. Вскоре после того, как она приехала в Мадрид и подружилась с графиней де Бенавенте, у той появился ухажер – недавно прибывший из Австрии молодой эрцгерцог. Он настолько был очарован графиней, что каждое утро приходил к ней домой, чтобы ласково – говоря всякие нежные слова – разбудить ее, открыть шторы на окнах ее спальни – потихоньку, чтобы ее глаза постепенно привыкали к яркому свету, – и принести чашку с горячим шоколадом и только что купленные сдобные булочки или печенье.

Марии Эмилии не верилось, что все эти действия обусловлены всего лишь простым и невинным желанием поклоняться женщине и что за ними не следует более близкое общение. Однако, по всей видимости, до подобного общения дело почти никогда не доходило. Видя, что так поступают все вокруг, она поместила родинку на правый висок, тем самым показывая алькальду, что не занята.

– Ты должна меня понять. – Голос Тревелеса вернул ее к действительности. – Ничто не доставляет мне столько удовольствия, как общение с тобой, однако у меня очень много дел, не позволяющих сделать это общение более частым. – Он попытался взять ее руки в свои, и Мария Эмилия не стала этому противиться, хотя и постаралась, чтобы его жеста никто не заметил, иначе это вызвало бы негодование со стороны окружающих. – Чтобы подтвердить мой интерес к тебе, я хочу, чтобы ты знала: хотя с момента нашей прошлой встречи на концерте, где играл Скарлатти, прошло всего лишь четыре дня, эти дни показались мне целой вечностью.

Тревелес старался не упустить ни одного повода заявить о своих намерениях этой женщине, потому как Мария Эмилия хотя и не была очень красивой, но обладала всеми теми качествами, какие, с точки зрения Тревелеса, должны быть присущи его супруге. Ее твердый характер и незаурядный ум сочетались с большой чувствительностью – качеством, которое он очень ценил в женщине.

Как и всякий настоящий эстремадурец, Тревелес всегда говорил мало, но по существу, а еще был не прочь хорошо покушать, любил ездить на охоту и с удовольствием общался с Марией Сальвадорес. Правда, в роли ухажера он чувствовал себя неловко, потому что на данном поприще у него было еще очень мало опыта, ибо он уделял больше времени расследованиям преступлений и вообще своей работе, нежели овладению искусством ухаживания. Поэтому, считая себя в данном деле дилетантом, он, пытаясь завоевать сердце этой дамы, казался сам себе неестественным и терялся в догадках, думая о том, какие чувства он в ней вызывает.

– Мы могли бы заехать в павильон Каносса, где продают прохладительные напитки, – это на улице Сан-Херонимо – и выпить шербета. Не знаю, как тебе, а мне при такой жаре хотелось бы выпить чего-нибудь холодненького. – Мария Эмилия обмахивалась веером, чтобы ослабить воздействие жары, мучавшей Мадрид уже целую неделю. – А по дороге ты расскажешь мне, кого подозреваешь в совершении этого убийства. Ты ведь знаешь, как мне нравится слушать рассказы о расследуемых тобой преступлениях.

– Хорошо. Отвези нас на улицу Сан-Херонимо! – крикнул Тревелес кучеру. – Я тебе об этом расскажу, – сказал он, повернувшись к Марии Эмилии, – если ты как-нибудь пригласишь меня к себе домой пообедать.

– Договорились! – решительно и с широкой улыбкой ответила Мария Эмилия.

Павильон Каносса, в котором подавались самые вкусные в столице шербеты и другие прохладительные напитки, пользовался репутацией излюбленного заведения мадридской аристократии. Кроме высокого качества самих напитков, этот павильон отличался и особой формой обслуживания. В отличие от других аналогичных заведений, официанты здесь приносили прохладительные напитки на плетенных из ивовых прутьев подносах прямо к дверям карет, избавляя клиентов от необходимости покидать эти самые кареты.

Проехав по району Прадо-де-Сан-Херонимо и оставив слева от себя королевские конюшни и дворец Буэн-Ретиро, экипаж с Тревелесом и Марией Эмилией повернул направо и поехал вверх по улице, в средней части которой и находился нужный пассажирам павильон.

Впереди, среди большого количества экипажей, они увидели карету графини де Бенавенте, которая, завидев их, стала махать им рукой, приглашая подъехать к ней поближе. Мария Эмилия заметила, что ее подруга Фаустина, которая уже не могла как-либо замаскировать свою беременность, приехала сюда не с мужем, а с безупречно одетым молодым человеком, очевидно ее новым ухажером, о котором она упоминала несколько дней назад.

– Добрый день! – Мария Эмилия не спускала глаз с юноши, смущенного появлением друзей графини. – По-моему, я еще не имела удовольствия познакомиться с твоим спутником.

Хоакин Тревелес с большим почтением поздоровался с графиней.

– Его зовут Энцо, он – венецианец. Даже и не пытайтесь с ним заговорить, потому что он все равно не знает ни слова по-испански. – Услышав свое имя, статный спутник графини слегка наклонил голову в знак приветствия. – Он новый помощник посла Венеции. Я познакомилась с ним на одном из приемов, которые время от времени устраивает посол, и с того самого момента все никак не могу от него избавиться.

Фаустина лукаво улыбнулась, а вслед за ней заулыбался и венецианец, хотя он явно не понимал, о чем идет речь. Красота графини становилась еще более ослепительной, когда на ее лице появлялась улыбка. Неудивительно, что у такой великолепной женщины было много ухажеров, ибо во всем Мадриде не было ни одной красавицы, которая могла бы ее затмить.

– А как поживает Беатрис?

Официант, взяв у них заказ, ушел за напитками. Мария Эмилия, перестав разглядывать стройного венецианца, которому было лет двадцать пять, не больше, намекнула своим вопросом на странное поведение девушки во время концерта.

– Полагаю, что хорошо, – ответила графиня. – Однако даже и не спрашивай меня о том, что произошло с ней в тот вечер, потому как мне и самой мало что удалось от нее узнать. Она лишь сказала, что ей просто стало немного дурно и что не стоит о ней беспокоиться. Но ты можешь спросить об этом у Браулио: он наверняка знает больше, чем я, они ведь с Беатрис неразлучные друзья.

– Да, я попробую его об этом расспросить.

– А еще у меня есть грандиозная новость, касающаяся Беатрис. – Мария Эмилия тут же уставилась, не моргая, на Фаустину – настолько сильно ее заинтриговала последняя фраза графини. – Сегодня утром у нас попросил ее руки герцог де Льянес, и мы без тени сомнения согласились. Но она об этом еще не знает. Герцог – хороший человек, да и к тому же занимает высокое положение в обществе. Рядом с ним Беатрис обеспечено прекрасное будущее. Мы ужасно рады – хотя мне, конечно, будет тяжело с ней расставаться.

– Ты имеешь в виду того самого герцога, с которым знакома и я? – На лице Марии Эмилии отразилось замешательство. – Ты говоришь о его сыне, которого я не знаю, или о вдовце, уже достигшем семидесятилетнего возраста? У него есть дворец – неподалеку от вашего, на площади Вега.

– Насколько мне известно, у него нет сыновей, и, само собой разумеется, я говорю о доне Карлосе! Я знаю, что ты мне сейчас скажешь: что, дескать, он уже староват. Однако, учитывая скромное происхождение Беатрис, мы решили, что герцог будет для нее прекрасной партией. Тебе ведь известно, какие среди дворян бытуют представления о браке.

– Могу только сказать, немного зная Беатрис, что подобный вариант ей явно не понравится.

Это известие очень огорчило Марию Эмилию – не только потому, что она переживала за столь любимую ею Беатрис, но и потому, что эта новость наверняка станет большим ударом для ее приемного сына Браулио.

По пути к себе домой Мария Эмилия все никак не могла выкинуть из головы сообщенную ей новость и почти не слушала рассказ Хоакина о краже необычайно дорогих драгоценностей из дворца герцога де Мединасели. Она решила, что не станет ничего говорить Браулио, пока Беатрис сама не узнает и не сообщит ему о своем предстоящем браке. Тем не менее Мария Эмилия уже начала обдумывать, с помощью каких доводов можно было бы утешить ее приемного сына.

На следующее утро на проходившем в школе при монастыре Лас-Салесас-Реалес уроке истории религии сестра Анхела всячески старалась удержать внимание своих десяти учениц. Хотя большинство из них вроде бы прилежно внимали ее объяснениям, Беатрис Росильон с еле сдерживаемым гневом царапала какие-то бессмысленные фразы на чистом листке бумаги. Время от времени она переворачивала очередную страницу своей книги, делая вид, что слушает объяснения преподавателя, однако на самом деле ее мысли были далеко-далеко отсюда. Она очень хотела убежать от окружающей ее ужасной действительности.

Вчера вечером приемные родители позвали ее к себе и сообщили новость, которая показалась ей самой худшей из всех, какие она только могла себе представить. Ее протесты и возражения ни к чему не привели, ибо родители уже приняли твердое решение, и свадьба должна была состояться всего лишь через месяц. У девушки тут же защемило сердце при мысли о Браулио, которого она сильно любила. Однако она не стала говорить о нем родителям, потому что из этого ничего хорошего не вышло бы: разве они могли позволить разрушить ее будущее, надежно обеспеченное огромным состоянием герцога, согласившись на ее брак с юным сыном каких-то цыган, у которого за душой не было всего того, чем владел герцог? Она даже не попыталась заикнуться о Браулио – да и вообще не хотела, чтобы они знали о ее чувствах к нему, – потому что в данном случае это ей все равно бы не помогло. Более того, это могло помешать ей встречаться с Браулио после того, как она выйдет замуж.

Каждый раз, когда она начинала думать о герцоге – которого, кстати, видела всего лишь пару раз, – у нее на глаза наворачивались слезы от мысли, что ей придется жить с этим стариком, не вызывавшим у нее абсолютно никакого интереса. Она не знала, как расскажет обо всем этом Браулио и как объяснит ему, что у нее нет другого выхода. Подыскать подходящие слова было для нее таким же мучением, как и расстаться с Браулио.

А еще теперь ее мучило то, что она стала сомневаться в доброй воле своих приемных родителей. Она считала, что если они ее хоть немного любят, то не могут желать ей такой ужасной судьбы. Она даже начала думать, что их ласковое отношение к ней, которое она ощущала все эти годы, было обманом и ничтожно мало значило по сравнению с той участью, какую они ей уготовили. А еще у нее появилась мысль, еще больше удручавшая ее, что нынешняя и первая в жизни Фаустины беременность изменила ее взгляды и чувства и Фаустина теперь старается избавиться от нее, Беатрис, чтобы всецело отдать себя и свою любовь ребенку, которого она вынашивает в своей утробе. Беатрис сердито вытерла побежавшую по щеке слезу, стараясь не показывать свою печаль другим ученицам, которые еще никогда не видели, чтобы она плакала.

– Перейдем к тридцатой странице! Сейчас мы рассмотрим в качестве примера жизнь святой Аделаиды, супруги императора Германии, умершей в девятьсот девяносто девятом году. Как видите, девочки, на литографии в ваших книгах она изображена в короне, потому что и в самом деле являлась королевой, но еще при жизни на нее снизошла божественная благодать. Ее отец, король Бургундии, умер, когда ей было всего лишь шесть лет, и ее в раннем возрасте выдали замуж за короля Лотарингии. Но и он вскоре умер, и она стала вдовой в возрасте всего лишь девятнадцати лет. Чуть позже ее захватил и бросил в тюрьму другой король, который хотел заполучить ее королевство, и она провела много месяцев в унизительном заточении, одетая в лохмотья, однако неизменно старалась чувствовать себя счастливой и проявлять доброту по отношению к окружающим. Она является хорошим примером для вас, потому что вы всегда должны стремиться чувствовать себя счастливыми, что бы ни приготовила для вас судьба…

Монахиня продолжала поучать девушек, а Беатрис задумалась над ее словами. В ее положении, казавшемся ей трагическим, она даже и представить не могла, как можно чувствовать себя счастливой. Такой брак мог принести только муки, да и святой она себя не считала, хотя несчастья, через которые она прошла в жизни, являлись вроде бы достаточным основанием для того, чтобы оказаться в числе святых мучеников.

Закончив рассказ о святой Аделаиде, сестра Анхела перешла к жизнеописанию святой Екатерины Сиенской, которая не желала выходить замуж за некого богатого человека, как того хотел ее отец, потому что решила посвятить свою жизнь Богу. Разгневанный отец в течение долгого времени заставлял ее заниматься самой грязной домашней работой, пока его терпение не истощилось и он не отдал ее в монастырь. Монахиня объяснила ученицам, что в монастыре эта святая очень быстро обратила на себя внимание благодаря своей мудрости и благоразумию, вследствие чего стала советницей высокопоставленных иерархов Церкви, а затем и самого Папы Римского. А еще она в течение своей жизни написала более трехсот писем, содержащих глубокомысленные теологические рассуждения.

Беатрис подумала, что приводимые им в пример истории жизни чем-то похожи на ее жизнь, хотя она, конечно, не собиралась уходить в монастырь лишь ради того, чтобы избежать свалившегося ей на голову замужества. Вот грязную домашнюю работу она могла бы осилить – если бы, конечно, это помогло ей избежать печальной участи.

Затем наступила очередь святой Варвары. Монахиня рассказала, что та умерла мученической смертью на руках у своего отца, который был язычником, потому что отказалась выйти замуж за язычника. Отец так разгневался на свою дочь, что отрезал ей голову, однако вскоре погиб и сам: в него ударила молния. Монахиня предложила ученицам рассмотреть литографию, на которой была изображена девушка с чашей в руке, стоящая на фоне грозового неба. Беатрис подумала, что последовать примеру этой мученицы и погибнуть она бы не хотела, однако причины смерти святой Варвары и ее горестного состояния были схожи.

Изучение трагических судеб этих чужих для Беатрис людей постепенно начинало казаться ей занятным. Более того, оно помогло ей понять, что постигшее ее горе не так уже редко выпадает в жизни, а потому ей было теперь легче с ним смириться. Однако все вдруг изменилось, когда монахиня велела ученицам перейти к очередной странице книги, где Беатрис увидела имя и изображение следующей святой.

– Сегодняшнее занятие мы завершим жизнеописанием этой святой, а именно святой Юстины из Падуи. Посмотрите на замечательную картину ее мученической смерти, созданную великолепным мастером Паоло Веронезе…

Беатрис с ужасом впилась взглядом в литографию, на которой была изображена святая, стоявшая на коленях, а кинжал вот-вот готов был пронзить ее сердце. Вокруг нее находились пять персонажей: двое мужчин стояли слева и смотрели на нее, опираясь на свои длинные жезлы; еще двое мужчин стояли справа – один из них явно был высокопоставленным церковником – и наблюдали за этой жуткой сценой с невозмутимыми лицами; пятый мужчина стоял за спиной мученицы. Беатрис пришло в голову, что эта картина похожа на сцену убийства ее матери, потому что уж очень многое на литографии напоминало пережитые Беатрис реальные события, как будто художник стоял тогда рядом с сидевшей на полу Беатрис и делал зарисовки, глядя на ее мертвую мать.

Затем в организме Беатрис что-то произошло, и она почувствовала приближение приступа тошноты. Ей не хотелось думать о том, что она видела на литографии, однако монахиня еще несколько раз повторила имя этой святой, которое в силу жестокой случайности совпадало с именем матери Беатрис.

Воспоминания о реальных событиях и детали литографии перемешались в воображении девушки, постепенно сливаясь в единое целое: твердая решимость умереть, застывшая в глазах святой, кинжал, пронзающий нежную кожу, жестокое лицо инквизитора Переса Прадо, которого она узнала на недавнем концерте, длинные жезлы альгвасилов инквизиции, удары которых о пол гулким эхом разносились по коридору… Все чувства Беатрис в этот момент, казалось, бешено унеслись куда-то в пустоту. Она увидела, как класс, преподавательница, все остальные ученицы начали кружиться у нее перед глазами, ей вдруг стало не хватать воздуха. Еще мгновение – и Беатрис без чувств рухнула на пол.

Для двоих братьев-цыган – Тимбрио и Силерио Эредиа – крытая повозка, которую все называли «галера», была довольно утомительным средством передвижения. Однако они были вынуждены отправиться из Мадрида в Сарагосу именно на ней, потому что у них не хватало денег, чтобы преодолеть этот путь в удобной почтовой карете, как обычно поступали дворяне и чиновники.

Неделю назад они в последний раз встретились с курьером, который помогал им в поисках их жен. Братья уже знали, что их жены находятся не в Королевском доме милосердия в Сарагосе, однако их должны были в скором времени привезти либо туда, либо в бывший дворец Альхаферия, превращенный в связи с нехваткой соответствующих помещений в тюрьму.

Когда курьер выполнил последнее поручение братьев и привез им поддельные документы, удостоверяющие, что они являются добропорядочными коренными испанцами из Кастилии, они отправились в Сарагосу, чтобы вызволить своих жен и дочерей Тимбрио.

Королевским домом милосердия управлял архиепископ вместе с другими церковными иерархами, а еще маркиз де Теран – старый друг маркиза де ла Энсенады, который был проводником его политики в этом учреждении.