Текст книги "Рыцарь-Дракон"

7

Джим с отрядом всадников несся во весь опор по открытой местности.

К собственному удивлению Джима, эта скачка пьянила его. Кроме того, его удивляло то, что никто не вспомнил, что на время боя Джим может превратиться в дракона. Но это и к лучшему; в любом случае, ему бы не помешало изучить человечьи методы ведения сражения, да поскорее. Такой вспышки яростного ликования, поразившей Джима, когда он, в теле Горбаша, бился с людьми, разорившими деревню возле замка де Шане, не было; сейчас в его человеческих жилах бурлил человеческий же адреналин. Так что он отнюдь не чувствовал той «драконьей ярости», о которой говорил старый дракон, прадядюшка Горбаша по материнской линии. По крайней мере, Джим не трусил, и то хорошо.

Их приближение было далеко не бесшумным. Тишину нарушал не только стук копыт, но и боевые кличи, которыми большинство, не исключая и сэра Брайена, подбадривало себя. Джим мельком увидел обернувшиеся к ним испуганные лица в толпе перед воротами; те, кто раскачивали таран для нового удара по воротам, бросили свое занятие и схватились за мечи, топоры и прочие железки.

И вот Джим и его соратники врезались в толпу разбойников. Явное преимущество было на стороне всадников. Джиму показалось, что Оглоед затоптал по меньшей мере трех или четырех врагов; наконец конь остановился, причем так резко, что всадник вылетел из седла.

Джим был спортсменом до мозга костей, поэтому вместо того, чтобы вспахать носом землю, он приземлился на ноги и – тут ему весьма припомнились уроки сэра Брайена – машинально выхватил меч, поднял щит и встал в боевую позицию. На мгновение Оглоед оказался за его спиной, прикрывая его с тыла, и, воспользовавшись этим, Джим бросился на двоих разбойников с мечами, оказавшихся перед ним.

Оба отлично умели обращаться с оружием, хотя Джим не мог припомнить, чтобы Брайен давал уроки еще и им. Оба были без щитов. Они просто рубили мечами воздух, наступая на него. Джим парировал удар одного из них щитом и наугад ткнул мечом вправо; с удивлением он обнаружил, что только что стоявший перед ним противник почему-то лежит у его ног. Он повернулся к нападавшему слева, но тот уже сбежал, а Джим оказался лицом к лицу с новым недругом; тот раскручивал над головой топор.

Джим увернулся от топора. Он рубанул мечом, но результата не увидел. Сражение показалось ему расплывчатым пятном, и он двигался в нем, автоматически парируя и нанося удары.

Джим увидел на мгновение Арагха; волк не тратил времени на какого-нибудь одного врага – он проворно сновал между людьми, работая челюстями направо и налево и кусая любого, кто оказывался в пределах досягаемости его клыков. Сила его челюстей поистине была устрашающей. Джим видел, как, схватив руку или ногу, они сходились на ней, что означало: длинные зубы Арагха, пронзив плоть, перекусывали даже кости его жертв. Так что, ясное дело, если кто подворачивался волку, то о своей руке или ноге этот несчастный мог забыть.

Затем, совершенно внезапно, Джим обнаружил, что находится на маленьком пятачке, а вокруг кипит основное сражение. Захватчики, его всадники и еще какие-то люди – судя по доспехам, вроде бы стражники, но Джим никак не мог признать их, так что решил, что это люди Брайена, решившиеся на вылазку из замка, – сновали вокруг него. Но почему-то в этот момент никто не нападал на него. Это было просто нелепо.

…Яростный низкий рев мгновенно прервал недолгое бездействие Джима. Он как раз вовремя обернулся и поднял щит, чтобы отразить удар громадного топора. Перед ним стоял чернобородый главарь шайки грабителей.

Металл выдержал, зато Джим едва не рухнул на колени; такого мощного удара он никак не ожидал и устоял лишь каким-то чудом. Именно об этой «шероховатости» в его защите и твердил ему Брайен. Джим пока не научился подставлять щит под удар так, чтобы изменять направление удара меча или топора, сбивая его в сторону. Он просто ставил щит между собой и противником, будто пытаясь оттолкнуть назад его оружие.

Щит прогнулся, но все же еще мог служить защитой. Однако руке пришлось платить за все. Она онемела от кончиков пальцев до плеча, и следующий удар топора наверняка выбьет щит из его слабой руки. До Джима вдруг дошло, что его противник, пожалуй, ничуть не меньше его ростом, а весу в нем где-то фунтов на пять побольше, да к тому же и топор его был потяжелее меча, которым Джиму теперь приходилось еще и защищаться.

Топор снова взметнулся над его головой, но в последний момент сменил направление и нацелился на ногу. Джим инстинктивно подпрыгнул.

Он мог по праву гордиться своими тренированными мышцами. Топор рассек воздух под ногами. Чернобородый держался позади Джима. Он явно искусно управлялся со своим тяжелым оружием, но никогда еще не сталкивался с человеком, который, надев рыцарские доспехи, скакал бы, как паяц на веревочке.

Джим увертывался, приседал, прыгал, а противник продолжал промахиваться. Джим все искал подходящий момент, чтобы воспользоваться мечом, но враг был слишком ловок, чтобы дать ему хотя бы один шанс. Джиму было не до того, чтобы разглядывать поле битвы: его беспокоило лишь одно: удастся ли ему прорвать оборону противника и найти лазейку для своего меча прежде, чем какой-нибудь разбойник со стороны вонзит ему самому клинок между лопаток.

Чернобородый сделал вид, что решил внести некоторое разнообразие в свой репертуар, и взмахнул топором, целясь Джиму в голову, однако в последний момент вновь опустил топор, чтобы подрубить ему ноги.

То ли он забыл, что произошло давеча, то ли решил, что Джим начал уставать и не сможет подпрыгнуть еще раз, спасаясь от острого топора, – этого Джим так и не узнал. Знал он лишь то, что мог бы прыгать целый день. В проткнем мире, когда его не видели члены команды соперников, он часто делал перед зеркалом одно упражнение, которое состояло в том, что он, подпрыгнув, касался руками пальцев вытянутых ног. Он решил подпрыгнуть на этот раз так, чтобы его ноги оказались на уровне головы чернобородого. Но вдохновение оставило его. Джим только взбрыкнул обеими ногами.

Его врагу отчасти повезло. Унаследованные Джимом от прежнего барона стальные доспехи не охватывали ступней. Однако челюсти чернобородого хватило и каблуков сапог, которыми Джим таки ухитрился достать его.

Джим легко приземлился.

Чернобородый не был бы человеком, если бы такой удар не оглушил его. Когда Джим снова повернулся к врагу лицом, тот все еще стоял, опустив топор, и глаза его вконец съехались на переносице.

Джим, впрочем, был слишком возбужден, чтобы заметить такую мелочь. Он знал, что на кон поставлена его жизнь, а враг до сих пор не выпустил из рук оружия, которое может поразить его одним ударом. Не задумываясь ни на минуту, он почти рефлекторно вонзил меч в грузное тело, защищенное только кожаной кольчугой.

Клинок вошел с какой-то удивительной легкостью, и атаман рухнул замертво.

Джим никак не мог отвести от него глаз. Будучи в теле дракона Горбаша, ему доводилось убивать людей, но сейчас он, человек, убил другого человека: чернобородый был бесповоротно мертв.

Джим очнулся как раз вовремя, чтобы увернуться от удара меча слева. Скорее рефлекторно, чем по здравом размышлении, он опять уклонился от сверкающего лезвия. В бой с Джимом вступил длинный и толстый седовласый воин; меч Джима опустился на его руку и перерубил ее пополам. Противник упал на колени и прижал к груди культю, пытаясь остановить хлещущую ручьем кровь.

Благодаря этому Джим получил передышку и смог оглядеться.

Сражение продолжалось, но дела защитников замка были из рук вон плохи. Ни сэра Брайена, ни Арагха он не увидел, но те, кого он поначалу принял за людей из замка Смит, вступили в бой; некоторые из них бились с двумя или тремя защитниками сразу. Вдруг Джим оторвался от своих наблюдений. Его щит, хоть и помятый, но все же способный еще послужить верой и правдой, валялся в двух шагах от него. Как это ни странно, тот пятачок, на котором он столкнулся с чернобородым, оставался по-прежнему островком затишья в пылу битвы. Джим терялся в догадках: наконец он решил, что атаман, видимо, приказал своим бандитам не вмешиваться, пока они сражаются один на один, а те подчинились. Затем им пришлось тоже взяться за оружие, так что только тот вояка, которому Джим только что отсек руку, отважился вылезти на этот пятачок.

Неподалеку от него сразу двое разбойников насели на стражника из замка Маленконтри. Джим подобрал щит и бросился ему на помощь. Он атаковал одного из бандитов, и под его натиском тот было попятился. Однако этот тип был почти столь же ловок, сколь и он сам: не то чтобы он мог подпрыгивать так же легко, как Джим, но уворачивался от ударов он ничуть не хуже барона Ривероук-и-Маленконтри. Джим в опьянении битвы легко теснил врага и думал лишь о том, как прикончить его. Сам он был в полных рыцарских доспехах, а его противника защищали лишь кожаная куртка и меч. Не удивительно, что другие бежали, подумал Джим.

Он задумался, а враг, увернувшись от удара меча, неожиданно рванулся вперед, остановился и с силой ударил Джима коленом в пах. Тот упал на землю и скрючился от боли. Разбойник поднял меч: кончик его короткого клинка тускло поблескивал в нескольких дюймах от лица Джима.

– Сдавайся! – пронзительно выкрикнул грабитель. – Сдавайся, или я перережу тебе горло!

На мгновение Джима окутал туман боли, однако, даже несмотря на это, до него дошло, что, судя по его доспехам, он должен казаться богачом, способным заплатить за себя выкуп. Что ж, выкуп так выкуп, как-никак он – владелец Маленконтри, так что… Однако прежде, чем он ответил, вопрос был решен без его участия.

Глухой удар, и из груди противника на несколько дюймов высунулась стрела. Человек задохнулся, упал на спину и больше признаков жизни не подавал.

Джим было решил, что Дэффид чудесным образом избавился от перелома ключицы и теперь посылает в гущу сражения стрелы со скоростью пулемета из эпохи Джима, – что ни говори, а на такое способен только Дэффид.

И тут Джим приметил еще кое-что. Во-первых, захватчики побросали оружие и отступали к кромке леса за замком Смит. Когда толпа рассеялась, Джим разглядел, что, во-вторых, Арагх и сэр Брайен целы и невредимы, а кроме того, от леса к замку бежали лучники в коричневых кожаных куртках; время от времени то один, то другой останавливался, натягивал тетиву и выпускал стрелу, а затем снова пускался в путь: так и бежали они, останавливаясь время от времени, но с каждой минутой все ближе и ближе подходили к полю сражения.

Внезапно над Джимом выросла фигура Брайена; рыцарь схватил его за руку и рывком поставил на ноги.

– Ты не ранен, Джеймс? – спросил он.

– Нет… то есть, конечно, не ранен, – пробормотал Джим, согнувшись от боли как старик.

Он завязал в уме узелок на память, – точно так же полгода назад, будучи драконом, один раз обжегшись, он дал себе, то есть дракону, зарок никогда больше не нападать на рыцаря, который сидит на коне, облачен в доспехи, да еще и вооружен копьем, – а теперь он решил, что никогда больше не позволит себе так близко подпустить противника, полагая, что тот безопасен только потому, что на нем, в отличие от самого Джеймса, нет доспехов.

– Кто нам помогает?

– Думаю, это Жиль Волдский пришел со своими, чтобы повидать свою дочь и Дэффида, а заодно оказать необходимую мне помощь, – ответил сэр Брайен.

Дэффид и Даниель вынырнули вдруг из леса и направились к ним. Чуда не случилось: рука Дэффида все еще висела на перевязи, зато Даниель хоть и опустила лук, но на тетиву была наложена стрела.

Джим ходил кругами, пытаясь выпрямиться.

– Джеймс, ты уверен, что не ранен? – с беспокойством спросил Брайен, следуя глазами за ним.

Джим покачал головой.

– В таком случае, что же с тобой случилось?

Джим объяснил несколькими простыми, всем доступными англо-саксонскими словами[11]11
  в Англии, после завоевания ее норманнами (XI в.), язык прежних хозяев, саксов и англов, стал табуированным, и таким образом многие нецензурные выражения в английском языке имеют англо-саксонское происхождение


[Закрыть].

Сэр Брайен загоготал во всю глотку. Джим посмотрел на рыцаря с явной недружелюбностью. Он рассчитывал по крайней мере на небольшое сочувствие, а никак не на взрыв чисто лошадиного, по его мнению, ржания.

– Брось, Джеймс. От этого не умирают! – сказал Брайен и похлопал его по плечу.

Рыцарь увидел одного из всадников Джима – тот околачивался поблизости от них.

– Эй! – окликнул его Брайен. – Вон там конь сэра Джеймса. Сбегай и посмотри, нет ли в седельной сумке чего-нибудь выпить.

Воин повернулся и в самом деле побежал. Джиму понадобилось несколько месяцев, чтобы привыкнуть к тому, что в этом мире, когда некто, благородного происхождения или просто более высокий по социальному положению, посылал куда-нибудь того, кто был ниже его, то этот последний всегда несся исполнять приказ со всех ног, несмотря даже на свой преклонный возраст. Джим до сих пор был здесь чужаком, но, в конечном счете, понимал, что если однажды кто-то, кто рангом будет выше его, даст ему какой-то приказ, то и ему придется бежать со всех ног. Что поделать, структура этого мира весьма строга, все разложено по полочкам. Низшие должны всегда вставать в присутствии высших, даже если низшим окажется второй сын лорда, а высшим – его старший брат.

Всадник вернулся с флягой, и сэр Брайен влил в глотку Джима добрые полфляги крепкого вина; через пару минут Джим почувствовал облегчение, но никак не смог разобраться: то ли вино улучшило его самочувствие, то ли оно просто заставило его вообразить, что оно улучшилось. Однако он мало-помалу пришел в себя и даже выпрямился настолько, что ему не пришлось хвастаться своей неудачей перед всеми.

Это было как нельзя кстати, так как Даниель и Дэффид в сопровождении Жиля Волдского были уже рядом, а Джим достаточно хорошо знал Даниель, чтобы предсказать, что могло произойти: она без излишних церемоний спросила бы его, что с ним случилось, а возможную реакцию на его честный ответ Брайен уже продемонстрировал с достаточной откровенностью.

И вот они подошли, но, к счастью, сэр Брайен заговорил первым, так что Даниель даже слова не успела вставить.

– Дорогие друзья! Милости прошу к нам и благодарю вас! – сказал он. – Без вашей помощи я бы не знал, как спасти замок Смит.

– И не спас бы, – вставил Арагх, который как раз подошел к друзьям.

– И правда, сэр Волк, думаю, ты прав, – ответил сэр Брайен. – Тем не менее замок спасен, и это необходимо отпраздновать. Давайте все вместе войдем в замок, где я смогу угостить и развлечь вас должным образом…

Его прервал высокий, довольно упитанный человек в одежде, заляпанной жиром: в руках он держал не то какой-то странный топор, не то весь разукрашенный кухонный секач.

– Что… – раздраженно начал сэр Брайен, но незнакомец, схватив хозяина за локоть, что-то зашептал ему на ухо. – Так, должно быть…

Однако ему пришлось замолчать, ибо человек с секачом снова зашептал. Все остальные, хоть и стояли неподалеку, могли лишь догадываться, о чем так яростно спорит Брайен с этим человеком, который, судя по всему, был одним из его слуг.

– Победить в битве – это одно, – угрюмо проворчал Арагх, – а вот угостить гостей – другое.

– Заткнись, – оборвала его Даниель.

Истина молнией сверкнула в голове Джима. Он должен был догадаться раньше. Ведь хозяин замка по обычаю гостеприимства должен задать пир тем, кто помог ему отбить замок у врагов. Но дело в том, что у Брайена на это не было средств; а мысль о том, чем он будет потчевать гостей, даже не пришла ему в голову. Джим вдруг понял, что обычно рыцарь на обед вместе со своими слугами пил худое пиво и ел грубый хлеб.

Обычно, как и без того знал Джим, Брайен был совершенно равнодушен к тяготам своей жизни. Какая разница, что ешь ты сам? Но принимать гостей – это другое дело. Честь его семейства, не говоря уже о нем самом, будет полностью посрамлена, если он пригласит гостей в разрушенный зал и накормит их той грубой пищей, которую он привык не то чтобы есть, но, скорее, которая день за днем не давала ему умереть с голоду.

Тут Джима осенило.

– Сэр Брайен! – окликнул он рыцаря. – Не могу ли я прервать ваш разговор со слугой на пару секунд?..

Брайен показал на мгновение свою несчастную мину, затем буркнул слуге, чтобы тот никуда не уходил, и с жалким подобием улыбки на лице поплелся к своим друзьям.

– Брайен, мне тут кое-что пришло в голову, – начал Джим. – Я все собирался поговорить с тобой, да как-то недосуг было; словом, когда ты сорвался и полетел в свой замок, я уже почти выехал, да тут леди Энджела взяла с меня клятву, что я, как только смогу, приведу к ней Даниель. «Даниель и Дэффид должны немедленно увидеться со мной», – вот что говорила она. В другой ситуации я бы никогда не упустил случай попировать с вами, но сам посуди, как я могу ослушаться дамы своего сердца? Но с другой стороны, как это возможно – я ухожу, да еще и увожу с собой твоего гостя, нет, двух твоих гостей?! Я все голову ломал-ломал, и тут меня осенило…

– Джеймс, я уверен… – печально сообщил Брайен, но Джим торопливо прервал его.

– Брайен, выслушай сначала мое предложение, – сказал он. – Почему бы тебе не перенести пиршество в мой замок? Ты можешь воспользоваться всеми моими припасами, а возместишь их, когда это будет тебе удобно. Таким образом, мы все вместе будем там. А кроме того, с нами будет Энджи, которая иначе не простит мне, что я забыл о ней в такой час.

Безысходная печаль на лице Брайена постепенно сменялась радостью.

– Джеймс, это очень любезно с твоей стороны. Но все же я не могу позволить…

– Принимаю упрек, – поспешно сказал Джим. – Я понимаю, сколь неучтиво с моей стороны уводить гостей из твоего замка в такой день. Но может быть, ты признаешь этот случай исключительным?

– Джим, я не знаю, что тебе ответить, – сказал Брайен, качая головой.

– Однако спасибо. Да, я принимаю твое любезное приглашение, и мы отправимся пировать в твой замок. Даю слово рыцаря, что отдам долг…

– Об этом не беспокойся, – прервал его Джим, направляясь к своему скакуну. – Нам ни к чему давать друг другу обеты, Брайен. Мы ведь знаем друг друга достаточно, чтобы довольствоваться дружбой вместо клятв. А сейчас поедем в Маленконтри.

8

Джим и Энджи ввели много новых обычаев, неизвестных прежде в замках, подобных Маленконтри. Например, когда у них собиралась небольшая компания, то все садились на одном конце большого стола, так чтобы им было удобнее беседовать друг с другом, что вряд ли удалось бы, если бы они, как это было принято, равномерно рассаживались по всей длине стола. Все было просто превосходно, за исключением тех случаев, когда гостей было так много, что они с трудом рассаживались не то что вокруг одного угла, но даже весь огромный стол бывал им тесен.

Сегодня, к счастью, ничего подобного не случилось. Джим, Энджи и сэр Брайен уселись за стол с одной стороны (причем Джим сидел во главе стола), а напротив них оказались Дэффид, Даниель и Жиль Волдский. Волк возлежал на скамье; он растянулся на ней во всю длину, однако морда и плечи Арагха возвышались над крышкой стола. Кроме того, зал был перерезан пополам другим столом, пониже. Его конец завели прямо под середину высокого стола, и, таким образом, вместе они образовывали как бы огромную букву «Т». За этим столом воины из замков Смит и Маленконтри, а также разбойники Жиля Волдского праздновали победу. Яства на обоих столах были так обильны – Энджи в компании Даниель то и дело наносила визиты на кухню, дабы орлиным оком присмотреть за работой поваров, – что и Джим, и сэр Брайен по праву могли гордиться. Пиршество продолжалось уже добрых два часа; наконец те, кто сидел за высоким столом, окончательно осоловели от обильной выпивки и угощения: тяжело было не то что пошевелиться, а даже слово вымолвить. Арагх за первые тридцать секунд обеда проглотил, по прикидкам Джима, что-то около двадцати фунтов костей и с тех пор просто лежал на скамье, лениво поглядывая на своих друзей да изредка вставляя в их беседу язвительные замечания.

Наконец мужчины расстегнули пояса, а женщины слегка ослабили корсеты; гости откинулись на новомодные спинки, которые Джим велел приделать ко всем скамьям в замке, а Брайен завел речь о походе во Францию.

– …Лорд Джеймс и я решили объединить силы, чтобы вместе отправиться в поход и сражаться во Франции, – рассказывал он своим визави. – Нам осталось лишь дождаться тех добрых людей, которые некогда обещали мне сопутствовать в подобных странствиях. На это уйдет несколько недель, но как раз за это время мы успеем обучить началам военного искусства солдат, которых мы подберем во владениях Джеймса. Таким образом Джеймс соберет прекрасное войско, ну а ко мне, кроме моих стражников, возможно, пожелает присоединиться кто-то из слуг. Но, конечно, несколько хороших лучников нам бы отнюдь не помешали.

Он взглянул через стол на Дэффида.

– Дэффид, было бы просто здорово, если бы ты присоединился к нам. – Он перевел взгляд на Жиля. – И ты, вместе со своими людьми, мог бы отправиться с нами.

Лицо Жиля потемнело от гнева.

– Нет, – твердо сказал он. – Что я, что мои ребята – мы будем круглыми дураками, если оставим свою спокойную жизнь только ради того, чтобы вместе с половиной Англии разворошить всю Францию в поисках какой-то жалкой добычи.

– А что касается меня, – спокойно произнес Дэффид, – то у меня и моего народа не сыщется хоть одна причина, по которой я могу полюбить короля и принцев Англии и отправиться на помощь одному из них. Что же до войны ради нее самой, то вы знаете, что я думаю по этому поводу. Таким образом, все против моего участия в походе, а кроме того, я не желаю покидать свою жену, тем более когда лично нам это совсем не нужно.

Он нежно и немного печально взглянул на Даниель.

– Думаю, – добавил он, – даже если она отпустит.

– Ты прав! – воскликнула Даниель. – На такое дело я тебя отпустить не могу!

– Наверное, это и правда неразумно, – пробормотала Энджи, но в ее голосе прозвучала такая нотка, что Джим взглянул на свою жену с интересом. Энджи пристально смотрела в свою тарелку и поигрывала несколькими кусочками, оставшимися от обильного десерта, который ни Джим, ни Энджи не могли доесть.

Арагх позевывал, обнажая свои острющие желтые волчьи зубы.

– Уж лучше бы ты пригласил меня, – сообщил он Брайену.

– И не подумаю, сэр Волк! – вспылил Брайен. – Нам нужны лучники, а не волки.

– Если бы этот мир принадлежал волкам, войн бы вообще не было, – парировал Арагх.

– Конечно, ты бы перегрыз всем глотки прежде, чем они успели бы подумать о чем-нибудь подобном, – ответил Брайен.

– Нет, просто нам было бы не из-за чего воевать, – возразил Арагх почти лениво. – Если ваш принц не может выиграть битву, так на что же он годен? Пусть остается во Франции.

– Мы не можем так поступить, – голос Брайена звучал почти угрожающе.

Он с трудом взял себя в руки и унял дрожь в голосе.

– Да ладно, – заговорил он спустя мгновение. Голос его звучал спокойно. – Я не порицаю никого из тех, кто не идет на войну, поскольку не считает это своим долгом. Для нас с Джимом этот долг, само собой разумеется, священен.

– А также священно это удовольствие, – вставил Арагх. В его золотистых глазах блеснула искорка злой веселости. Брайен игнорировал его.

– А что до лучников, – невозмутимо продолжал рыцарь, – то мы сумеем пополнить наши отряды, как только все войска соберутся на земле Франции. Эти сборы привлекут много достойных людей. Лучшие рыцари не упустят такую возможность; придут и вольные люди, и умелые арбалетчики, и конные латники, и лучники, которым их лорды дали волю, чтобы они сражались там, где пожелают сами. Лучшие воины прибудут во Францию только потому, что они действительно лучшие и не могут упустить возможности занять среди прочих подобающее им место.

– Я знаю, всегда были люди, которые жили за счет войны и грабежа, – заговорил Дэффид, – но я не знаю ни одного человека – рыцари тут не в счет, – кто бы захотел заниматься этой кровавой работой только из удовольствия.

– Это не удовольствие, это – рыцарское и мужское достоинство, – пояснил Брайен. – Неужели лучший арбалетчик Генуи будет спокойно сидеть дома, когда тот, кто куда менее искушен, чем он, будет совершать великие подвиги и заслужит таким образом славу лучшего? Как я уже говорил, там соберутся многие. Не сомневаюсь, не все будут хороши. Но тем не менее лучшие будут именно во Франции.

– Ты думаешь? – спросил Дэффид, играя ножом для мяса, лежавшим возле его тарелки.

– Я видел это собственными глазами, – ответил Брайен. – Правда, таких войн, как эта, на моей памяти еще не случалось. Но, как ты и сам мог бы увидеть, лучшие из лучших лучники со всех концов страны придут во Францию.

– Мне доводилось участвовать в кое-каких состязаниях стрелков из лука, – сообщил Дэффид, так и не выпуская нож. – Ты говоришь, что там будут стрелки и из луков, и из арбалетов, да еще и самые достойные и искусные?

– Да что ты уши развесил? – сердито сказала Даниель Дэффиду. – Он же просто подначивает тебя! Ты вбил себе в голову, что лучше тебя лучника на свете нет, и мгновенно заводишься, как только заходит речь о том, что есть кто-то искуснее тебя.

Дэффид отшвырнул нож, поднял голову и улыбнулся Даниель.

– Поистине, моя золотая птичка, ты знаешь меня слишком хорошо. Меня и в самом деле легко соблазнить такими вещами.

Он протянул здоровую руку и принялся перебирать мягкие светлые завитки на ее затылке.

– Не беспокойся, я сама за тебя устою перед любым искушением, – сказала она. – И заруби себе на носу: так будет всегда.

– Простите меня, госпожа, – смиренно произнес Брайен. – Я действительно пытался ввести вашего мужа в искушение. Но признаюсь, попытка оказалась неудачной, и я молю вас о прощении.

– Право, не стоит, сэр Брайен, – быстро сказал Дэффид. – Не так ли, Даниель?

– Конечно, так, – ответила Даниель, но интонация не слишком соответствовала словам.

Больше за столом не было сказано ни слова о войне. Люди отяжелели от обильного угощения, да и солнце клонилось к закату, – словом, празднику пришел конец. Джим и Энджи уже привыкли к тому, что в этом мире было принято укладываться спать, как только заходит солнце, а на рассвете вскакивать, как по тревоге. Вяло обмениваясь репликами, лорд и леди де Маленконтри-и-Ривероук поднялись в спальню, и тут Энджи сообщила такое, что с Джима сон как рукой сняло.

– Ты знаешь, она беременна, – сказала Энджи.

Джим как раз стягивал через голову нижнюю рубаху. Он так и замер.

– Что? – переспросил он.

– Я же сказала: Даниель беременна, – повторила Энджи, четко выговаривая каждое слово.

Джим вернулся к своему туалету.

– Тогда не думаю, что Брайен имеет хоть один шанс заполучить его, – сказал Джим. – Ну конечно, он не собирается покинуть жену, которая ждет ребенка.

Энджи выдала и вторую, столь же неожиданную новость:

– Он не знает.

Джим ошарашенно уставился на жену.

Затем он переспросил:

– Дэффид не знает, что его жена беременна?

– Да, именно это я и сказала, – ответила Энджи.

– А почему она ничего не сказала ему? – задумался Джим. – Разве так дела делаются?

– И так тоже, – ответила Энджи.

Джим уже разделся и залез под горку шкур, осторожно наблюдая за своей женой. Он хорошо знал ее. Сейчас она то ли была крайне недовольна чем-то, то ли переживала о ком-то или о чем-то. Чутье подсказывало Джиму, что Энджи разгневана.

На этот случай у Джима была припасена одна хитрость: говорить с женой следовало так, чтобы она по крайней мере не могла понять, на чьей он стороне. Ну и, конечно, ему следовало как можно быстрее установить, что именно в этой запутанной ситуации вызвало ее гнев. Тут как нельзя лучше было бы спокойно, но осторожно расспросить ее, однако даже самая невинная беседа сейчас была подобна прогулке по минному полю. Любой вопрос мог выйти Джиму боком.

– Так почему же он не знает? – спросил Джим.

– Потому что она не сказала ему! – огрызнулась Энджи.

Она, похоже, ничуть не спешит лечь спать; ей вдруг пришла в голову мысль расчесать волосы. Прежний барон де Маленконтри владел множеством предметов роскоши; одним из них было зеркало. Супруги перетащили его в спальню и поставили перед ним кресло, в которое и уселась сейчас Энджи. Она не отрывала глаз от своего отражения, резкими и злыми движениями расчесывая свои волосы.

– Да нет, – улыбнулся Джим. – Почему она ничего не сказала ему?

– По-моему, это и так ясно, – ответила Энджи зеркалу.

– Ну, ты же знаешь, что я не наблюдательный, – с усмешкой сказал Джим. – Я не заметил в ней никаких изменений, и, конечно же, мне никогда не пришло бы в голову, что она беременна. Она что, сама рассказала тебе?

– Откуда бы еще я узнала это? – ответила Энджи. – У Даниель нет близких подруг, а к тому же я – старая и мудрая замужняя дама.

– Старая? – переспросил искренне удивленный Джим, Он мог подумать все что угодно, но стариком он себя не считал никогда, а Энджи на три года моложе его. – Ты? Старая?

– В этом мире, да еще по сравнению с Даниель, – да, я стара! – ответила Энджи. – Замужняя женщина средних лет!

– Ясно, – протянул Джим, хотя решительно ничего не понял. Однако похоже, что ничто не мешало ему задать вопрос прямо.

– Так почему Даниель не рассказала Дэффиду? – спросил он.

– Потому что считает, что он разлюбит ее! – выпалила Энджи.

– Почему?

– Потому что она растолстеет из-за ребенка и станет безобразной, а Дэффид утратит любовь к ней. Вот и все!

– Дэффид? – спросил Джим, совершенно сбитый с толку. – Знаешь, мы знакомы не так давно, но я могу сказать, что он не может так поступить. С чего это Даниель взяла, что он разлюбит ее только потому, что она носит его ребенка?

– О Господи! – взмолилась Энджи к зеркалу. – Да потому, что Даниель думает, только ее внешность заставила Дэффида полюбить ее. Если она утратит свою привлекательность, то потеряет мужа.

– Но это же нелепо! – воскликнул Джим.

– Почему же? – возразила Энджи. – Ты же сам видел, как все это случилось. Как только мы вошли на постоялый двор, Дэффид взглянул на Даниель и сказал: «Я женюсь на тебе».

– Ну, не так же быстро, – запротестовал Джим.

– Ну да, сперва трактирщик принес факел, так что он смог разглядеть ее хорошо.

– Да не так это все было, – настаивал Джим. – Если я правильно помню, то весь первый день Дэффид никак не выказывал свою любовь к Даниель.

– Какая разница? – сказала Энджи. – Даниель знает, что она прекрасна. Она нравится мужчинам, разве не так?

Энджи повернулась в кресле и внимательно посмотрела на своего мужа.

Опасный вопрос.

– Ну да, пусть так, – вяло ответил Джим.

– Ну и… – Энджи опять повернулась к зеркалу. – Раз она знает, что благодаря ее внешности все влюбляются в нее с первого взгляда, то что же еще она может подумать о Дэффиде?

– Но как же она до сих пор не задумывалась о нем? – спросил Джим. – Ведь они женаты почти год. За такой срок она могла бы получше узнать его.