Текст книги "Шторм времени"

Глава 35

Выяснилось, что они не пытались научить меня и Порнярска своему способу общения раньше только потому, что были убеждены – мы концептуально не готовы к подобному образованию. Но поскольку я заявил, что у них ботинки надеты не на ту ногу и что мне известно такое, чего они даже представить себе не могли, их первоначальная причина не обучать нас потеряла актуальность. Короче говоря, невзирая на то, способен я был эффективно использовать их язык или нет, мне следовало дать шанс объясниться на нем, чтобы их нельзя было обвинить в том, что я не смог доказать свою правоту, поскольку не получил возможности изложить свое мнение в абсолютно понятных терминах.

Когда все это было решено, сам процесс обучения оказался достаточно легким. Как и говорил Обсидиан, у них имелась аппаратура и технологии обучения. Через двадцать четыре часа мы с Порнярском уже овладели всеми четырьмя способами их общения. Это были звуковой, сигнальный (жесты и т, п.), позиционный (который в действительности был всего лишь разновидностью сигнального, поскольку заключался в общении с помощью различных поз – язык тела) и средоизменяющий, который в сущности выражался в общении с помощью игр с окружающим пространством, как иллюзорным, так и реальным.

Эти четыре способа дублировали друг друга. То есть изначально все они были самостоятельными, отдельными методами общения, но со временем были объединены, с тем чтобы дополнять и взаимообогащать друг друга. В принципе, я вполне мог бы привести свои доводы исключительно вербально. Но если бы мне задали вопрос по поводу конкретного вербального заявления, теперь я мог бы уточнить, что имел в виду, повторив сказанное одним или несколькими другими способами. Теоретически, любое утверждение, выраженное всего лишь двумя способами, делало сказанное практически совершенно недвусмысленным.

Таким образом, я был готов к дискуссии уже через двадцать четыре часа. Однако дебаты были назначены лишь через промежуток, эквивалентный трем земным дням. Впрочем, это меня нисколько не огорчило, поскольку я получил возможность все как следует обдумать.

Когда вторая встреча наконец состоялась, количество представителей вселенского сообщества выросло с пяти его представителей до тридцати двух. Соответственно и образовавшееся вокруг нас пространство было гораздо более обширным и было похоже на амфитеатр со спускающимися к круглой центральной площадке сторонами. Таким образом, присутствующие смотрели на Зануду и меня, как будто были зрителями в небольшом цирке или лекционном зале.

Зануда начала с воспроизведения того, что произошло во время нашей предыдущей встречи. Было немного странно вот так стоять и видеть самого себя в очевидно твердой копии, требующей, чтобы все пятеро вернулись и выслушали меня. Когда сцена закончилась последними словами Обсидиана, обращенными ко мне, иллюзорные фигуры исчезли и Зануда повернулась ко мне.

– Так вы собирались указать нам на нашу культурную слепоту, Марк, – подытожила она. – Прошу вас.

– Хорошо, – сказал я. – В таком случае постараюсь быть предельно краток – в первый раз свидетельство культурной слепоты бросилось мне в глаза еще в первые несколько дней наших разговоров с Обсидианом. Тогда мы выяснили, что он с трудом понимает, что я имею в виду, несмотря на то, что его обучили с помощью вашего оборудования. С другой стороны, я понимал его достаточно хорошо, несмотря на то, что он скорее пытался собрать информацию о моей культуре, нежели рассказывать мне о вашей. Если хотите, можете как-нибудь проверить записи и вы поймете, что я имею в виду.

– Мы можем продемонстрировать их, – вставила Зануда. Снова появились иллюзорные фигуры. На сей раз это были мы с Обсидианом, беседующие возле летнего дворца. Это была подмога, на которую я не рассчитывал. Я стоял и смотрел на происходящее, а в это время мой двойник доказывал Обсидиану, что он похож на человека, который вырос, думая, что все говорят на одном языке, и с трудом воспринимал идею, что знакомые предметы могут называться другими словами. Второй набор фигур исчез.

– После этого я задумался, – продолжал я. – С самого начала, вступив с нами в контакт, вы исходили из предположения, что моя группа сможет существовать в одном с вами времени, лишь восприняв все, что являлось частью вашей культуры, и отбросит все то, что не умещается в эти рамки. Как и в случае с языком, вы, похоже, были убеждены, что есть один и только один способ поступать правильно.

Я замолчал и взглянул на Зануду, давая ей возможность возразить мне. Но она ничего не сказала, выжидая. Я продолжал:

– Насколько я понимаю, вам бы просто не пришло в голову тестировать меня на наличие современных вам способностей даже в той ничтожной степени, что вы попытались несколько дней назад, если бы Обсидиан не выявил парочки аномалий в моем характере и характерах моих товарищей, которые, поскольку для вас делать заключения исключительно на основе определенности является культурным императивом, следовало проверить. Первой аномалией стало то, что мы перенеслись в ваше время самостоятельно, использовав для этого силы шторма времени.

Я снова замолчал и взглянул на Зануду.

– Хотите, чтобы я воспроизвела этот конкретный разговор? – спросила Зануда.

– Хорошо.

Перед нами возникли фигуры меня, Эллен и Обсидиана.

– .и конечно же, мы хотели собрать данные, необходимые для понимания случая, приведшего вас сюда, – говорил Обсидиан.

– Случая? Мы пришли сюда по собственной воле.

– Вот как?

– Именно, – ответил я. – Наверное, лучше мне отвести вас в лабораторию и познакомить с Порнярском. Извините, возможно, я впрягаю телегу впереди лошади. Но после того как мы ожидали вашего появления каждый день, с тех пор как переместились сюда, а вы появились только сейчас...

– Ожидали моего появления с момента вашего прибытия?

– Ну конечно. Мы прибыли сюда потому, что я хотел вступить в контакт с вами, с людьми, которые пытаются что-то делать со штормом времени...

– Этот фрагмент разговора, – я снова обратился к Зануде и остальной аудитории, – буквально потряс Обсидиана, поскольку я говорил о том, что мы сознательно использовали силы шторма времени в прошлом, задолго до того, как, по его мнению, кто-то оказался способен их использовать. Вторая аномалия, которая убедила вас в необходимости протестировать меня, заключалась в том, что Обсидиан поймал меня на том, что я называю «идентификацией со вселенной», – кстати, хотелось бы отметить, что это является одной из областей моего словаря на ваших языках, которые вы не заложили мне в память. У вас должен существовать собственный термин для этого явления...

– Он у нас есть, – сказала Зануда. – И вы только что использовали его. Мы называем это «идентификацией со вселенной».

– Прошу прощения. Значит, вы упустили эту часть ненамеренно. Во всяком случае, суть в том, что Обсидиан снова обнаружил, что я могу делать нечто, чего мочь делать не должен был, поскольку происходил из доисторических времен. Но использование сил шторма времени для перемещения во времени или в пространстве и концепция индивидуума, способного идентифицироваться со вселенной или наоборот, являются вещами, по вашему мнению, принадлежащими к вашему времени, а не к моему.

– До сих пор, – сказала Зануда, когда я сделал паузу и взглянул на нее, – я не услышала ничего, с чем не готова была бы согласиться. Впрочем, полагаю, вам есть еще что сказать, не так ли?

– Да, есть. Давайте назовем меня рыбой, а вас млекопитающими в том смысле, что я, соответственно, ваш доисторический предок. Когда вы обнаружили, что я способен дышать воздухом точно так же, как и вы, и что у меня скорее не плавники, а ноги, вам пришлось классифицировать меня и тех, кто со мной, как нечто большее, чем рыба. Тогда вы подумали, что нужно проверить, не млекопитающее ли я. Но первый же тест показал, что я создание, откладывающее яйца. Поскольку млекопитающие, насколько вы знали, не откладывают яиц, вы решили, что в конце концов я, наверное, все же рыба. Вам даже в голову не пришло, что я могу быть чем-то вроде утконоса.

Я использовал человеческое слово «утконос», поскольку в их четырех способах общения не было альтернативы. Да, конечно, их разговорный язык предоставлял мне строительные блоки для конструирования словесного эквивалента, но с их точки зрения этот эквивалент был бы просто бессмысленным шумом. Зануда и остальные молча смотрели на меня.

– Утконос, – сказал я. – Животное с моей планеты. «Моnо-treme...»

Я использовал слово, которое хоть в каком-то смысле можно было перевести на их язык. Зануда сказала:

– Секундочку, Марк.

Возникла небольшая пауза, пока аудитория получала исчерпывающую справку о земной фауне вообще и австралийской в частности.

– Вам понятно, да? – переспросил я, когда объяснения были закончены. – Утконос откладывает яйца, но тем не менее обладает волосяным покровом и является млекопитающим.

– Примитивным млекопитающим, – сказала Зануда.

– Не надо придираться к моей аналогии. Суть в том, что я и мои товарищи могли принадлежать к категории, в отношении которой ваша культура оказалась слепа.

– Это всего лишь предположение, – возразила Зануда.

– Нет, не предположение. Это осталось бы предположением только в том случае, если бы я ошибался по поводу того, что показанное мне вами не имеет отношения к движению сил шторма времени. В каком-то смысле вы были правы, говоря, что между тем, что вы мне показали, и штормом никакой связи нет. Но в широком смысле прав был я, а вы ошибались. Потому что связь есть, а вы настолько культурно слепы к ней, что я готов держать пари, что даже за эти последние три дня ни один из вас не удосужился проверить, а вдруг связь все же имеется.

Наступила секунда – лишь секунда – молчания.

– Вы правы. Проверки возможности связи предпринято не было, – согласилась Зануда. – По поводу наличия связи мы можем основываться лишь на ваших собственных словах.

– В прошлую нашу встречу я уже говорил вам, что это не просто слова. Я не рыба и не птица. Я – утконос. Я научился использовать шторм времени и устанавливать личную идентификацию со вселенной без привлечения и помимо развитой вами истории, культуры и техники. Я могу читать шторм времени и конфигурации движения. Все движения укладываются в определенные схемы.

Я обвел взглядом присутствующих.

– Возможно, вы об этом не знаете, но даже то, как вы сейчас разбились на группы, тоже показывает определенные конфигурации, и из них на основании того, что мне теперь известно о вашей культуре и языке, я могу сделать вывод о вашей привычке разделяться на общественные группы по индивидуальным специальностям или способностям. Если бы у меня не было этой культурной информации, я бы все равно видел эти конфигурации, просто я не понимал бы их значения.

– Это голословное утверждение, Марк, – возразила Зануда.

– Нет. Это результат того, что я нахожусь за рамками вашей культуры, поэтому могу ясно видеть то, что вы видеть отказываетесь. Вы и ваши предки на протяжении сотен поколений боролись со штормом времени. Эта борьба сделала ваше сообщество таким, каким оно является сейчас, и оказала решающее влияние на все его составляющие. Совершенно верно – панель, которую вы мне показали, как будто показывала картину концептуальных ритмов, общих для вашего времени и культуры, и не признал я их за таковые просто потому, что мои собственные концептуальные ритмы совершенно другие.

Я оглядел их.

– Марк, – сказала Зануда, – неужели мы ждали эти несколько дней и сейчас собрались здесь лишь для того, чтобы услышать, что вы соглашаетесь, что мы с самого начала были правы?

– Нет! – сказал я. – Потому что вы ошибаетесь. То, что я увидел и распознал, действительно было конфигурациями сил шторма времени. Вы, все вы, просто не смогли осознать этого, поскольку вы не сознаете, насколько шторм времени в ходе этой долгой борьбы стал частью вас самих – частью вашего тела, мышления и культуры. Ваши мысленные ритмы и являются ритмами шторма времени. Вы не видите этого, потому что они в значительной степени стали частью вашего существа и вы принимаете их, как само собой разумеющееся. Я вижу это, поскольку стою вне вашей культуры и смотрю на вас со стороны. Мой разум – самое ценное, что есть у вас в вашем времени, и вам лучше всего признать это!

Я уже едва не кричал на них. По их понятиям, это было очень сильное заявление, но мне нужно было разбудить их, заставить услышать.

– Я не призываю вас поверить мне на слово. Сравните эти мыслительные ритмы на вашей аппаратуре с ритмами сил шторма времени и сами убедитесь, что они идентичны!

Я замолчал. В моем собственном прошлом подобный момент вызвал бы у зрителей ропот недоверия или возгласы недовольства моей идеей или мной самим – чего угодно, только не того, как отреагировали мои слушатели, ответом которых была лишь задумчивая тишина. Не было никаких видимых признаков того, что я напал на самую основу их культуры, которую они всегда принимали как должное.

Но я знал, что сейчас происходило в их сознании. Я знал, потому что теперь знал совсем немало о том, как они мыслят, и об их обязанности принимать во внимание любую возможную правду, которую эта самая культура наложила на них. Я знал, что они очень сильно потрясены тем, что я им только что сказал. Но мое осознание этого было, пожалуй, и единственным эмоциональным удовлетворением, которое я мог извлечь из данной ситуации. Внешне они отреагировали так, будто я сказал, что завтра утром решил не бриться.

Собрание подошло к концу. Некоторые из слушателей просто исчезали, кое-кто уходил через видимые двери, некоторые просто таяли в иллюзиях окружающего пейзажа. Я обнаружил, что в зале остались только я, Порнярск, Обсидиан и Зануда.

– Конечно, мы все проверим, – обратилась ко мне Зануда. – Скажите, Марк, чего именно вы добиваетесь?

– Я хочу бороться со штормом времени. Сам. Лично.

– Должна сказать, что с моей точки зрения это является совершенно невозможным. С другой стороны, никогда не поздно узнавать что-то новое.

Глава 36

– Они великие люди, Марк, – сказал Порнярск, когда мы остались одни в вернувшемся к прежним размерам жилище Обсидиана, которое он предоставил нам в пользование. – Ты не должен забывать об этом.

– Думаешь, великие? – переспросил я.

Я слышал его голос как бы издалека. Я снова чувствовал себя так же, как в жилище Обсидиана, когда мы только покинули Землю, как человек, который долгие годы готовился к одной-единственной схватке. На душе у меня было легко и пусто, я был далеким от всего и бесстрастным, пустым от всего, кроме мысли о предстоящем сражении, которое ничто не сможет изменить или отдалить.

– Да, – сказал он, – они пережили шторм времени. Они научились сосуществовать с ним и даже использовать для своих целей, и они образовали сообщество неисчислимого количества рас, сообщество, являющееся единым работающим организмом. Это великие достижения. И они заслуживают почтения.

– В таком случае пускай почтение им выказывают другие, – заметил я. По-прежнему ощущение было таким, что я разговариваю с ним на расстоянии. – Мне не осталось ничего, кроме того, что меня по-прежнему ожидает.

– Да. – Голос его был как-то необычно печален. – Но эти люди тебе не враги, Марк. И даже шторм времени тебе не враг.

– Вот тут ты ошибаешься, – сказал я ему.

– Нет. – Он потряс громоздкой головой. Я рассмеялся.

– Марк, послушай меня. Я живой, и это само по себе удивляет меня. Я ожидал, что прекращу свое существование, стоит мне покинуть время, в котором существовал Порнярск. Но к моему глубокому удивлению и интересу, оказалось, что каким-то образом я теперь обрел независимую, свою собственную жизнь. Но если даже это и правда, все равно это лишь одна жизнь. Я был сконструирован, не рожден. Я не могу иметь потомства. Моя жизнь – это всего лишь короткий момент, в который я живу ей, и меня интересует, с чем и с кем я этот момент делю. В данном случае это ты, Эллен, Билл, Док и все остальные.

– Да. – В другое время то, что он говорил, возможно, глубоко бы меня тронуло. Но в данный момент я был слишком отстранен, слишком сосредоточен. Я слышал и понимал, что он мне говорит, но его слова были похожи на перечисление академических фактов где-то далеко на горизонте моего существования.

– Из-за этого, – сказал он, – меня очень интересует то, что ты планируешь делать. Я боюсь за тебя, Марк. Я хочу спасти то, что не могу назвать иначе как твоей душой. Если ее рано или поздно можно будет спасти, тебе придется примириться с существующим положением вещей. Но если ты вовремя этого не сделаешь, то проиграешь свое сражение. Ты погибнешь.

– Нет, – я покачал головой. Меня страшно клонило в сон, и единственное, чего мне хотелось, так это побыстрее закончить разговор. – Я не проиграю. Я просто не могу себе этого позволить. А теперь мне надо немного отдохнуть. Мы поговорим с тобой, Порнярск, когда я проснусь.

Но когда я проснулся, возле подушки, на которой я спал, стояла Зануда.

– Марк, – сообщила она, – ваше обучение на темпорального инженера начнется немедленно, и если вы сможете его воспринять, вас отправят туда, где происходит сражение с силами шторма времени.

Я мгновенно проснулся и вскочил. Она уже пошла прочь, все еще говоря на ходу. Порнярск тоже пройдет обучение. Это было премией, поскольку я не мог даже мечтать, надеяться добиться для него того, чего я хотел для себя. Но теперь и он тоже получит шанс. Вид его нескладного массивного бульдожьего тела умиротворял меня. Он для меня был чем-то вроде талисмана из дома, добрым предзнаменованием.

Обсидиан снова отправил нас в пространство. Впервые мы перешли в другой корабль. Он был похож на плот размером с футбольное поле, окруженный чем-то вроде невидимого неощутимого купола, сохраняющего атмосферу, температуру и давление для многочисленного инженерного оборудования, находившегося на борту. За исключением звездного неба, которое окружало нас со всех сторон, это было больше всего похоже на пребывание в машинном отделении какого-то невероятно чудовищного крейсера.

По пути к этому космическому плоту в жилище Обсидиана и почти две недели по земному времени после того, как мы прибыли туда, Порнярска и меня насильно питали информацией от обучающих машин, о которых говорил Обсидиан. Это был довольно неприятный процесс. Мы были похожи на чистые кассеты в высокоскоростном дупликаторе. Физического ощущения, что тебя накачивают информацией, не было, к тому же информация сама по себе становилась годной к употреблению лишь через некоторое время после того, как мы познакомились с настоящей инженерной работой, происходящей на борту плота, которая выпускала ее так же, как выбитая пробка выпускает вино из бочонка. Но в то же время присутствовало физическое ощущение, что наши умственные хранилища загружают умственной «древесиной» и места в них остается все меньше и меньше. Ощущение в результате было такое же, которое испытываешь после долгих недель напряженной работы и нервного напряжения до той степени, когда мозг кажется почти физически отупевшим.

Я не знал, как реагировал на обучение Порнярск, поскольку нас держали порознь. Я, будучи эмоционально изолирован своей собственной целью, относился к тому, что надо мной проделывают, физически и умственно, совершенно безразлично, и когда в должный срок процесс информационной накачки завершился, я погрузился в глубокий сон, который, должно быть, продолжался гораздо дольше моих обычных шести часов. Когда я проснулся, все знание, которое было закачано в меня, взрывообразно перешло из пассивного состояния в активное.

Я открыл глаза в том же расслабленном состоянии безмыслия, которым обычно сопровождается возвращение из дымки сновидений. В душе у меня царил покой, я ни о чем не думал, а потом внезапно вокруг меня взорвалась реальность вселенной. Я мгновенно оказался лишен тела, слеп и затерян, падал сквозь бесконечность, на целые жизни оторванный от любой фиксированной точки разумности или безопасности.

Я пришел в смятение, поняв, что знаю – причем знаю слишком много – обо всем. Паника во мне становилась все сильнее, как глубоководное давление на переборку моего разума, угрожая прорвать ее и уничтожить меня. Слишком уж многое и сразу обрушилось на мое сознание. Я внезапно стал слишком много понимать, слишком много знать...

Я почувствовал, что давление всего этого начинает раскалывать меня на части, а потом внезапно мне на помощь пришла моя давно сдерживаемая цель. Я мобилизировался и начал сопротивляться, удерживая под контролем переполняющее меня знание. Я противопоставил давление давлению. Не для того я забрался так далеко во времени, пространстве и знании, чтобы сейчас исчезнуть в эмоциональном спазме. Вселенная была не больше моего разума. Я обнаружил это сам, еще раньше. Я касался вселенной, и неоднократно. Она была не слишком пугающей и не слишком непонятной. Она была частью меня так же, как я был частью ее. Сама по себе она меня не пугала. Не будет же рука пугаться, узнав, что она прикреплена к телу.

Но мой разум по-прежнему был где-то далеко от тела, все еще на плоту. Ощущение было такое, будто я одновременно плаваю без движения в пространстве и на огромной скорости лечу сквозь бесконечность. Я смотрел на это откуда-то между островов-вселенных, из межгалактического пространства. Мне даже показалось, что я вижу всю вселенную насквозь, и впервые в жизни общая картина активности шторма времени стала в моем сознании единой.

– Итак, Марк, – послышался голос – или мысль. Здесь, где не было ни тел, ни звезд поблизости, это казалось одновременно и тем и другим и в то же время ни тем ни другим. – Вы выжили.

Это говорила Зануда. Я инстинктивно поискал ее взглядом, но не увидел. Но я знал, что она здесь.

– Да. – Я хотел сказать ей, что я никогда ничего другого и не собирался сделать, но внутренняя честность в последнюю секунду помешала мне. – Я должен был выжить.

– Очевидно. Теперь вы понимаете процесс темпоральной наладки?

– Думаю, да, – сказал я, и закачанное в меня знание начало смешиваться с тем, что я ощущал, и все усилия вдруг обрели четкий порядок и взаимосвязь и превратились в моем мозгу во что-то вроде чертежа.

– Я представлял это себе совсем иначе, – сказал я. – Вы и в самом деле пытаетесь остановить шторм времени физическими усилиями, пустить его физическое влияние на вселенную в обратную сторону?

– В каком-то смысле.

– В каком-то смысле? Ладно, допустим, что в каком-то смысле. Но все равно это физический процесс. Грубо говоря в тех понятиях, с которыми вы знакомы, нормальный распад энтропии начинает замедляться и идти в обратную сторону, когда вселенная перестает расширяться. Потом, когда самые дальние звезды и периферийные галактики начинают падать обратно тут и там, они образуют области, где энтропия скорее возрастает, чем уменьшается. Разве не так, Зануда? Поэтому не что иное, как эти напряжения, эти столкновения между двумя состояниями энтропии в специфических районах, породивших имплозии новых, и дали начало провалам во времени, где по одну сторону линии времени двигались в одну сторону, а с другой – в другую. Вот что породило шторм времени! Но я полагал, что вы, чтобы победить шторм, будете атаковать его непосредственно.

– Мы стараемся определить его причину.

– Неужели? Но ведь это же использование чисто физической силы для исправления положения дел.

– Вам известен лучший способ?

– Но использовать энергию для прекращения падения этих физических тел, заставлять их снова расходиться? Должен существовать какой-то другой способ, не требующий откачки энергии из другой вселенной. Разве вы не этим занимаетесь, причем откачиваете энергию из тахионной вселенной? Вы имеете дело с силами, которые могут разорвать эту вселенную на части.

– Я же спросила вас, – повторила Зануда, – вам известен лучший способ?

– Нет, но я должен увидеть это сам. Я просто поверить не могу, что вы в состоянии контролировать нечто столь могущественное.

– Тогда смотрите, – сказала Зануда. – С-Дорадус сейчас совсем рядом, на расстоянии мысли.

Так оно и было. Достаточно было просто подумать, и вот мы уже там, не затратив на перемещение ни малейшего времени. Бестелесный я с бестелесной Занудой рядом со мной – мы висели в пространстве и смотрели на огромную сферу темноты, которая была массивным двигателем, внутри которого была заключена молодая бело-голубая гигантская звезда С-Дорадус. Это был двигатель, который поглощал все излучение огромного светила, чтобы использовать его как точку фокуса, лупу в ткани нашей вселенной, сквозь которую лился необходимый поток энергии тахионной вселенной, из которой ее выкачивали, чтобы передвигать с места на место не только звезды, но и целые галактики.

Холод объял мой разум. Через эту линзу мы касались другого места, где все физические законы и само время текли в обратном направлении. До тех пор пока линза была под контролем, пока она была небольшой и сохраняла постоянные размеры, реакция между двумя вселенным находилась под контролем. Но если под действием проходящих сквозь нее сил линза разорвется и станет шире, поток энергии может усилиться до пропорций слишком больших, чтобы ее контролировать. Граница между двумя вселенными лопнет, за чем последует взаимное уничтожение обеих – мгновенная аннигиляция.

– Теперь понимаете, – спросила Зануда, – почему мы считали вас непригодным к этой работе? Дело в том, что если бы вы не смогли совершить этот мысленный прыжок, позволивший вам свободно ознакомиться с ситуацией вроде этой, то не было бы смысла даже думать об этом.

– Совершить прыжок? Минуточку, – сказал я. – Я ведь сделал это не самостоятельно. Я наверняка пользовался какой-то технической поддержкой, чтобы мое зрение преодолело столь бесконечное расстояние, как это.

– Разумеется, пользовались, – сказала Зануда. – Но единственным, кто мог сделать возможным для вашего разума такую поддержку, были вы сами. Вы оказались достаточно сильны, чтобы выдержать чувство дислокации, сопровождающее подобное перемещение. Мы не думали, что вы на это способны. И я так не думала. Я ошибалась.

– У меня есть работа, которую я хочу выполнять, – сказал я. – Это помогает.

– Причем, очевидно, помогает изрядно. Короче говоря, Марк, теперь вы один из членов группы избранных. Менее одной миллионной процента всех наших людей наделены способностью выполнять эту работу и выносить условия, при которых она выполнима в полном объеме. Поэтому, согласитесь, вовсе не удивительно, что мы сомневались в вас. Индивидуум должен родиться с талантом быть темпоральным инженером. Очевидно, вы с ним и родились, за многие тысячелетия до того, как появилась подобная работа.

– Я об этом не знал... – сказал я и задумался.

– Вы слушаете меня, Марк? – поинтересовалась Зануда. Я кивнул, сделал над собой усилие и снова полностью сосредоточился на нашем с ней разговоре.

– Что-то все равно не дает мне покоя. Если здесь дело в чистой технике, то зачем вообще нужен какой-то талант? Почему лишь немногие могут это делать? Наверняка существует множество людей, которые, как вы выразились, смогли бы выносить эти условия.

– Так оно и есть, – ответила она. – Именно поэтому вы должны продемонстрировать еще одну свою сильную сторону. Нам нужны люди с особыми способностями, поскольку, когда мы двигаем с места на место звезды и даже кое-что большее, чем звезды, мы тем самым производим значительные изменения в силах шторма времени. У нас нет технического устройства достаточно быстродействующего, чтобы безопасно измерить и оценить влияние этих изменений на напряжения, с помощью которых мы контролируем приток энергии из тахионной вселенной. Если давление, против которого мы направляем поток энергии, внезапно изменится, поток может усилиться, линза – расшириться, и тогда нетрудно догадаться, что случится до того, как мы успеем произвести перенастройку.

– Вы имеете в виду разрыв линзы?

– Совершенно верно. Только разумы, способные непосредственно читать конфигурации сил шторма времени, способны заметить надвигающуюся опасность настолько быстро, чтобы успеть произвести коррекцию. Мы, темпоральные инженеры, должны направлять наш поток энергии из другой вселенной и в то же самое время делать все, чтобы он не вырвался из-под нашего контроля.

Она замолчала. Лишенный глаз, я висел в пространстве, разглядывая огромное темное пятно, бывшее двигателем, сферой Дайсона, окружающей С-Дорадус. Мое воображение рисовало мне невообразимую картину происходящего внутри этой оболочки сжатой материи и силы бутылки Клейна, которые превращали ядро звезды массой, в миллионы раз превосходящей наше Солнце, в крошечную прореху в ткани вселенной. Я считал, что равен любым измерениям, которые могут существовать в битве, к которой хотел присоединиться, но здесь измерения превосходили всякое воображение. По сравнению с этим звездным ядром я был меньше пылинки, и, в свою очередь, оно было совершенно незначительным, практически ничтожным по сравнению с двумя огромными противостоящими массами энергии, между которыми оно образовывало соединяющий мост.

И я собирался принять участие в контроле над этим мостом?

Моя решимость была поколеблена. Даже воображению был предел, и здесь этот предел был превзойден. Я почувствовал, что космос вокруг меня становится все более расплывчатым и разреженным. Я сознавал, что Зануда наблюдает за мной, оценивает меня, и, вспомнив о ее присутствии, отвага вернулась ко мне. Если она может оставаться здесь и работать, значит, могу и я. Не было ничего такого, что способно было делать существо, рожденное в этой вселенной, чего я, по крайней мере, не мог бы попытаться сделать.

Вид космоса вокруг и висящего в нем могучего двигателя затвердел. Он снова стал ясным и резким.

– Вы все еще со мной? – спросила Зануда.

– Да, – ответил я.

– Тогда нужно сделать еще всего один шаг. Мы испытаем вас на линии. Если у вас там ничего не получится, никто вам не сможет помочь. Пути назад не будет.

– Я готов.

Мы двинулись вперед, к сфере Дайсона. Бестелесные, мы, как мысль, прошли сквозь ее материальную оболочку, сквозь силы бутылки Клейна и окунулись в море совершенно неописуемой радиации, которую представляла собой плененная звезда. Мы приблизились к ядру, которое было линзой. Здесь обычное зрение было невозможно. Но с помощью закачанной в меня информации район линзы предстал перед моим мысленным взором, как эллиптическое темно-пурпурное отверстие на фоне стены ярчайшего бело-голубого света. Поток энергии другой вселенной, льющийся сквозь это отверстие, был невидим, но ощутим. Он представал как сила такой скорости и давления, что его, наверное, можно было бы потрогать, если бы в этом месте было возможно осязание и прикосновение к этому потоку было бы безопасным.