Текст книги "Город в конце времен"

ПЕРВЫЙ ОСТРОВ

– Ты всерьез считаешь, что я мог рассказать сиянию о твоих секретах?! – выдохнул Кхрен, и по его возмущенно-изумленном виду Джебрасси тут же распознал глубину вины друга.

Они отдыхали – насколько позволяло их нынешнее настроение, – в нише Кхрена, в окружении красочных и бессмысленных призов, полученных в прежних битвах: захваченные знамена, пара увесистых стрависов, мягко оббитых и разукрашенных кудрявыми листочками с выгравированными пожеланиями силы и удачи, и великолепный кувшин торка, который Кхрен выиграл на спор при морском бое у новархии.

– Что еще ты выболтал? – спросил Джебрасси. Они с Кхреном были знакомы еще со времен вывода умбрами из креши.

– Въедливая она очень… Задавала вопросы. Я отвечал. Ты же ее видел, она умеет разговорить человека…

Джебрасси прищурился и скупо улыбнулся.

– Да ты, никак, глаз на нее положил?

Кхрен откинулся на спину и уставился в потолок, раздраженный перспективой, что могут поползти дурацкие слухи.

– Ясное дело, нет. Свой глаз я положил на другую.

Джебрасси пришло в голову, что он до сих пор не видел эту пресловутую «другую», даже имени ее не слышал.

– Если бы она хоть что-то для меня значила, – продолжал Кхрен, – я бы сказал ей, что твоя идея про поход отдает идиотизмом, к тому же слишком опасна. Смотри: уже сейчас ты из-за своей блажи лишился наследства.

– Да что вообще здесь наследовать? – парировал Джебрасси.

– А что тебе здесь не нравится? – возразил Кхрен. – На битвах мы выступаем прекрасно, стало быть, есть ради чего сражаться. К тому же ты вроде бы привлек внимание хорошенького сияния – поиграв мускулами и раздав пару тумаков. Все очень интеллектуально и молодцевато. Словом, то что надо.

– У нас нет ни малейшей защиты против капризов Высоканов, они вертят нами как хотят. Мы для них – игрушки, не более того.

– Я лично предпочитаю думать о нас, как об эксперименте, – заметил Кхрен и пожал плечами, достигнув зенита своих философских способностей.

– Велика разница.

– Древнее племя, древние качества. Если мы действительно эксперимент, то превзойдем всех прочих, и Они вознаградят нашу доблесть, отпустив на волю все Ярусы. И тогда мы сможем пойти куда хотим – даже в Хаос, если он заслуживает визита. Причем это вообще никому не известно.

– Неправда, – сказал Джебрасси. – Я уверен. У меня есть свои источники.

Кхрен навострил маленькие ушки, так выказывая снисходительную иронию.

– Слухами земля полнится.

– Говорю тебе, уверен я. – Джебрасси упрямо нахмурился и решил, что настало время перейти ко второму пункту допроса. – С какой вообще стати ты решил рассказать ей про мои блуждания?

– А я, между прочим, не вызывался. Она сама спросила – будто уже знала. Очень настырная девчонка, когда речь заходит о тебе.

На последних словах он заговорщицки понизил голос и посмотрел на друга лукаво и – по собственному мнению – многозначительно, что придало комичное выражение его широкой, скуластой физиономии.

– В отличие от меня, у нее есть опекуны, – сказал Джебрасси. – Сомневаюсь, что она хоть раз еще заведет с нами разговор.

– Угу. – Кхрен привстал, налил себе очередную стопку, затем вновь отвалился в подушки – не расплескав при этом ни капли! – и принялся критически разглядывать цвет напитка в теплом свете потолка.

– Мне не нужна партнерша, – помолчав, добавил Джебрасси. – Все, что мне надо – выбраться отсюда и понять, как выглядит мир на самом деле, за воротами.

– Да ты их видел, эти ворота? – съязвил Кхрен. – Пустые, ничего не значащие слова… Даже если поверить в сказки, никто оттуда не возвращался, чтобы рассказать людям – и это, друг мой, кое-что значит.

– Что именно? Скажем, мы своим побегом досадим местным смотрителям, они нажалуются начальству – и тех, кого поймают, передадут в лапы Бледного Сам-знаешь-кого? Или сунут в клетки для пущего развлечения Высоканов?

– Это даже для них звучит диковато, – сказал Хрен.

– Ненавижу сидеть в потемках! Я хочу видеть, узнавать новые вещи! Надоело! Сам хочу о себе заботиться!

После этого выброса эмоций напряжение между ними несколько спало, и Кхрен вернулся к своей привычной роли – быть чертежной доской, пробным камнем для идей Джебрасси. Положа руку на сердце Кхрен находил планы своего друга интригующими – он взирал на них с притворным ужасом, как если бы сам, мысленно наигравшись с такими прожектами вдоволь, попадал в тупик, обнаруживая перед собой стену, далее которой не мог принимать личные решения, не мог предвидеть. Порой Кхрен, казалось, отказывался верить, что эти планы – захватывающая, но пустая болтовня – значат для Джебрасси нечто большее, чем для него.

– Что твой визитер оставил последний раз? – спросил Кхрен, смакуя последнюю каплю торка.

Джебрасси составил компанию другу, но не более двух стопок: завтра он нуждался в ясной голове – для встречи, которая, как он сознавал, была попросту невозможна.

– Дурак он, – пробормотал Джебрасси. – Безнадежный. Ничего не знает. Просто ааарп.

Он рыгнул, желая подчеркнуть столь низкий статус. Среди древнего племени не существовало концепций душевных заболеваний. Эксцентричность, капризность и причудливые вывихи характера встречались, но сумасшествие не было частью их бытия, и потому никто никого не обвинял в потере контакта с реальностью – разве что в качестве умозрительной идеи, не вполне пристойной шутки, подходящей, скажем, для рыганья.

– Ладно, он хоть что-то новенькое рассказал?

– Меня там не было. Когда он появляется, я исчезаю. Ты отлично это знаешь.

– А рисунки на трясоткани?

– Бессмыслица.

– Что если твой визитер встретился с ее визитером и потому она столько про тебя знает?

– Это ты с ним беседовал. Ты знаешь его лучше, чем я, – ответил Джебрасси, угрюмо обмякая среди подушек.

– Ты… он… будто разговаривать не умеете, – пожаловался Кхрен. – Он заглянул в мое зеркало и принялся издавать звуки. Что-то вроде: «Они все перепутали!», только очень неразборчиво. А потом он… ты, твой визитер… просто покачнулся и уселся прямо вот тут, где ты сейчас сидишь… и закрыл свои глаза – твои глаза – пока не пропал.

Кхрен погрозил пальцем.

– Если это и есть твои знаменитые блуждания… нет, дружище, уж лучше ты, чем я.

ДЕСЯТЬ НУЛЕЙ

СИЭТЛ, ЮЖНЫЙ ПОРТ

Барабанит дождь, тяжелые капли летят в стекло фонарного окна под потолком высокой, затененной комнаты. Пытаясь убить долгое серое время, Вирджиния Кэрол – для друзей просто Джинни – листала внушительный том, опубликованный в 1934-м году с заглавием «Горгульи Оксфорда», вышедший из-под пера проф. Дж. Г. Гульи. А интересно, как звучало второе имя профессора? Горт? или просто Гор?

Остатки недоеденного сэндвича в вощеной обертке поджидали ее внимания на голом, оббитом латунью столе возле «читательского кресла» с высокой спинкой. Джинни пряталась на зеленом складе вот уже две недели, поджидая объяснений, которые все запаздывали. Ее страх ослаб, однако с этим пришла скука – нечто, о чем полмесяца назад она не могла даже помыслить.

Иллюстрации в книжке про горгулий были занимательными – скабрезно ухмылявшиеся, извращенные существа, созданные, по словам ученых мужей, для отпугивания злых духов, – причем особое внимание Джинни привлекла зернистая фоторепродукция, вклеенная в главу о старейших постройках университетского городка. На внутренней стороне каменного парапета, высоко на башне с курантами, кто-то старательно – по-школярски – вывел надпись готическим шрифтом, процарапав столетние наслоения копоти и грязи:

ДРЕМЛЕШЬ ЛИ ТЫ О ГРАДЕ-В-КОНЦЕ-ВРЕМЕН?

А чуть ниже – дата: 1685. Впрочем, под датой имелось непонятное место, предположительно с указанием имени или адреса, однако его тщательно выскоблили и затерли, оставив только бледно-коричневое пятно.

Конан Артур Бидвелл плечом толкнул дверь в дальнем конце залы, внося очередную горку томов, которые предстояло расставить на высоких дубовых полках. Увидев, какой книгой увлечена девушка, он заметил:

– В отличие от моих странностей, это – вещь серьезная, мисс Кэрол. Впрочем, она действительно отражает неудобоваримую правду.

Щеки его сильно впали, редкий седой пушок обрамлял кожистую, блестящую макушку. Внешне он напоминал прекрасно сохранившуюся мумию или одного из тех древних мертвецов, что иногда находят в глуби торфяных болот. («Точно, – подумала Джинни. – Вот и слово подобрала»). Впрочем, уродливым его не назовешь.

Она показала ему картинку.

– Совсем как те объявления в газетах.

– Так оно и есть, – ответил Бидвелл.

– Уже столетиями продолжается.

Старик поправил очки.

– Нет, куда дольше.

Под мышкой он доставил пару сложенных газет – «Незнакомец» и «Сиэтл уикли» – и выложил их на стол. Одна из газет была недельной давности, другая вчерашней. И тут и там имелись отмеченные клейкими закладками объявления. Практически с идентичным содержанием:

Грезишь ли ты о Граде-в-Конце-Времен?

Найди ответ на свои вопросы. Звони по…

Отличались лишь телефонные номера.

– Те же самые люди? – спросила она.

– Знать не дано. Хотя в нашем квартале, я подозреваю, в свое время их было двое, нынче же остался только один. Впрочем, вскоре их опять прибавится.

Бидвелл вытянул свободную руку, пощелкал пальцами и полез по высокой лестнице, катавшейся на роликах по горизонтальному рельсу, посаженному на болты. Рельс проходил и над дверью, и над замурованными оконными проемами – словом, по всей комнате. Бидвелл вернул на место использованные книги, шурша вельветовыми штанинами всякий раз, когда нагибался или распрямлял тощие ноги.

– И они все это время искали тех, кто похож на меня? Им, должно быть, страшно много лет, – сказала Джинни.

– Кое-кто из них до сих пор трудится, если здесь годится это слово. В сих юных, глубоких водах столь много грязных струй… За вами проследили вплоть до склада?

Он впервые за две недели задал этот вопрос. Возможно, намеренно. Какими бы странностями ни отличался Бидвелл, он, похоже, старался быть поделикатнее к ее страхам.

Джинни до сих пор не хотела вспоминать «мерседес», мужчину с вечно подбрасываемой монеткой, «пламенную» женщину…

– Кажется, да, – ответила она негромко. – Может быть.

– М-м… – Бидвелл закончил расставлять книги по местам и стал спускаться с лестницы, цокая языком. На нижней ступеньке он оглянулся и с прищуром уставился на молочно-белый шар светильника, подвешенного к потолку на бронзовой цепи. – Мне, наверное, следует заменить кое-какие лампочки, как вы полагаете?

– Те, кто поместили объявления… или нацарапали вот это… – Она постучала пальцем по оксфордской фотографии. – Они вообще-то… люди?

Бидвелл клюнул носом, словно птичка.

– Конкретно вот эту надпись вырезал один школьник, которого подзадорил его же одноклассник… за некоторую мзду от взрослого. А теперь ответ на ваш вопрос: да – большинство из них люди.

– Отчего же они еще не умерли?

– Их «коснулись», – сказал он. – Невероятно удлинили им жизнь. Не сердитесь, я не нарочно впадаю в уклончивость.

Джинни до сих пор не вполне уяснила себе эти детали – даже не могла решить, следует ли вообще покинуть склад Бидвелла, забросив все надежды на получение внятных объяснений – сплошное «в свое время», «знать не дано…» – и попытать удачу снаружи.

Впервые испытывать «уход в абстракцию» Джинни начала в возрасте шестнадцати лет. Скажем, на прогулке, сидя в автобусе или просто перед сном она иногда теряла толику времени, ничего не помня о случившемся. Вслед за этим она порой ощущала некую сердечную легкость, чувство возвращенной любви и привязанности, которую не могла найти в суматошном вихре жизни девочки-подростка. А бывало и так, что она переживала удушающее предчувствие беды, потери – на фоне гнусной гари, с пыльным, наждачным, горьким привкусом гнилья.

В то же время ей потихоньку становилось ясно, что она способна усилием воли перенести себя в другую ситуацию – хотя от ее стараний зачастую становилось только хуже. После потери семьи Джинни словно намеренно принялась совершать ошибочные поступки – как если бы сознательно выбирала неверную тропинку на развилке.

По-прежнему не понимая, как все это ей удается, она принялась за книжки про параллельные миры – и нашла их крайне увлекательными, но и столь же бесполезными. Девушке просто удавалось проделывать эти «трюки», не имея объяснений «как» и «зачем».

Она никого не посвящала в свою тайну – пока Бидвелл не принял ее под свое крыло. Неделю назад, выслушав рассказ Джинни, старик позволил себе совершенно туманное высказывание:

– Звучит так, словно кто-то потерялся или угодил в полон в Хаосе. А что это – знать не дано, знать не дано…

Худыми пальцами он ущипнул себя за губу и несколько раз повторил, что не является экспертом, что может только выразить предположение.

До чего раздражающая манера изъясняться…

– Так что же вам известно, мистер Бидвелл? – выпалила Джинни, резко захлопнув тяжелый том. От потолка отразилось гулкое эхо.

– Зовите меня просто Конан, прошу вас, – миролюбиво предложил старик. – Это к моему отцу обращались мистер Бидвелл.

– И сколько же ему было, когда вы родились?

– Двести пятьдесят один.

– А вам сейчас сколько?

– Тысяча двести пятьдесят три.

– Лет?

– Разумеется.

– Это попросту невозможно.

– Точнее, невероятно, – поправил ее Бидвелл, нацепил крохотные очки и приподнял корешок очередной книги поближе к выцветшим голубым глазам. – Многие вещи мыслимы и при этом невозможны. Куда больше доступных воображению вещей, которые невероятны. Очень немногие немыслимы – с нашей точки зрения – и все же возможны.

Он задумчиво похмыкал.

– Разбор книжных завалов творит чудеса. Вы только взгляните, милая Джинни, что мы с вами нашли: двенадцатый том из полного собрания сочинений Дэвида Копперфилда. Диккенсовский персонаж, так – и при этом настоящий писатель. Нет, не тот, который фокусник – вот, кстати, с ним было бы любопытно побеседовать… может, со временем… Хотел бы я знать, что ему снится? Парочка-другая умело поставленных вопросов и… Кстати, моя дорогая, если у вас есть свободная минутка, не могли бы вы найти небольшую ошибку на странице 432? Уж очень печать мелкая, а глаза у меня уже не те, что раньше.

Он протянул книгу.

Джинни встала и молча взяла ее из худой, подагрической руки. Она начинала уставать от всего этого мутационного вздора – да и как, скажите на милость, придуманные персонажи могут что-то писать, не говоря уже про полные собрания сочинений в двенадцать, а то и больше томов? С другой стороны, здесь она чувствовала себя в безопасности. Горькое противоречие.

Ей вспомнилось, как при первом же прикосновении к легкой ладони Бидвелла, который приветливо встретил ее на пороге, она сразу – как по щелчку – испытала странное чувство комфорта и покоя – до дрожи облегчения в плечах.

– Какого рода ошибка?

– А любая. Опечатка, что-нибудь с орфографией, пропуски, наплывы… Мы должны отметить эту ошибку – но ни в коем случае не корректировать ее, не прятать очевидные дефекты. Для Города они могут означать куда больше, чем вам представляется, юная барышня. А что это за Город и где он – другой вопрос. Все в свое время.

Миновала еще неделя, и беспокойство Джинни только возросло. Теперь она и сама ощущала грязные струи, о которых упоминал Бидвелл – и кое-что еще, гораздо тревожнее. Похоже, что лежащий впереди фарватер реки – ее реки – подошел к внезапному концу. Джинни не могла сказать, насколько далеко впереди – несколько недель, месяцев, год… Главное, что за этой гранью не было ничего – пустота. Бидвелл отказывался открывать больше, так что их разговоры в основном заканчивались его сакраментальным смешком: «Знать не дано, знать не дано…»

На складе Бидвелла хранились только книги – тысяч триста с лишним. Джинни прикинула количество на полках путем простого умножения, а вместимость ящиков – еще быстрее. Помимо их двоих дом-склад населяло семь кошек, все из них гипердактили, то есть многопалые, причем у двух имелось что-то вроде противостоящих больших пальцев.

Эта парочка, кстати, была черно-белой масти. Тот, что поменьше, юный кот, чуть ли не котенок, однажды тихонько подошел к Джинни, когда та занималась сортировкой и чтением, и стал тереться об ее щиколотки, требуя, чтобы его взяли на руки, посадили на колени и принялись гладить. Теплый и как бы резиново-мягкий под своей шкуркой, с яркой звездочкой на груди и одной белоснежной лапой, он одобрительно урчал, и, едва Джинни остановилась, встал на задние лапы, уперся передними ей в грудь и коснулся щеки девушки широкой многопалой подушечкой. Она почувствовала легкий щипок.

Джинни предложила ему кусочек сэндвича, но он наотрез отказался, хотя, словно решив преподать пример или сделать подсказку, в ту ночь положил к ножке ее кровати совершенно целую и столь же мертвую мышь. Все кошки держали себя крайне независимо и редко отзывались на «кис-кис» и «мяу-мяу», но порой в ногах кушетки она заставала одного, двух, а иногда и трех домашних любимцев, которые, поджав лапки под себя, с прищуром следили за ней под аккомпанемент теплого, довольного урчания. Похоже, они одобрили новую помощницу Бидвелла.

Кошки, разумеется, были жизненно важны для безопасности склада. Бидвеллу совсем не улыбалась идея, чтобы мыши редактировали книги своими острыми зубами.

После знакомства с кошками время пошло чуть быстрее. Свернувшись калачиком у нее на коленях, такой котофей компенсировал даже тяготы изучения хрестоматийных текстов, которые подготовил Бидвелл: возле рабочего стола девушки высилась целая подборка книг по математике, физике и даже индийской мифологии. Три физических трактата заходили дальше текущих достижений науки, обсуждая тонкости перемещений на сверхсветовых скоростях, будто технология уже позволяла это проделать, или, к примеру, вдавались в мудреные аспекты пятимерных узлов и поперечных сечений судеб в пространственно-временном континууме.

Рядом с этой стопкой Бидвелл положил и пять книг с практически пустыми страницами – эти загадочные издания он называл «отсевками». Джинни внимательно просмотрела отсевки и обнаружила, что в каждой из них имелось по листу с одной-единственной напечатанной буквой, и больше ничего – страница за страницей девственной чистоты.

Какие бы таинственные вещи ни происходили в библиотеках, книжных магазинах и на складских стеллажах издательских домов, Бидвелл, судя по всему, меньше всего интересовался этими чистыми книгами.

– В лучшем случае их можно назвать нулями, пробелами, пустотами между клавишами. А в худшем – средством для отвлечения внимания. Можете использовать их для своего дневника или в качестве рабочих блокнотов, – сказал он и бросил взгляд на другую стопку. – Эти же послужат к вашему образованию, коль скоро это необходимо, пусть даже наши возможности ограничены.

– А они тоже дефектные? – спросила Джинни. – Надо искать и отмечать в них ошибки?

– Нет, – ответил Бидвелл. – Их ошибки естественны и неизбежны – ошибки невежества и юности.

За не столь долгие годы формального обучения Джинни полюбила математику и точные науки – она легко схватывала задачи, ставившие в тупик ее одноклассников, – однако никогда не считала себя, как выражаются школьники, «ботаником».

– Уж лучше учебные телепередачи или компьютер с интернет-каналом, – заметила она.

Бидвелла аж передернуло.

– Интернет – пугающая перспектива. Все тексты мира… все незадачливые высказывания, убогие мнения, прямая ложь и ошибки… бесконечно мутирующие, и почему? Кто может проследить за этим и как? Отнюдь не умопомрачительный масштаб человеческой глупости интересует меня, дорогая Вирджиния.

Джинни никак нельзя было назвать узницей, однако сколько бы раз она ни приближалась к двери, что вела наружу, у нее не получалось перешагнуть порог. Струна, натянутая в голове и груди, становилась невыносимой, острая тоска и страх узлом скручивались в животе. Нет, она не могла выйти наружу – еще не время.

– Зачем вы меня здесь держите? – воскликнула она как-то утром, завидев Бидвелла, бодро вкатывающего тележку с очередной грудой коробок, полных книг. – Меня уже тошнит от этого! Только вы да кошки!

Бидвелл тут же взвился.

– Никто вас не держит. Идите куда хотите. Уверен, вы найдете дорогу домой – по длинному пути. В этом и есть ваш талант… Разве что кошки по вас скучать будут.

С этими словами он вышел, потрескивая коленными чашечками, и задвинул широкую белую дверь под масляный стон противовесов и шкивов.

Джинни пнула ближайший ящик, обернулась – и увидела самого мелкого кота, сидящего на полу и разглядывающего ее с умиротворенным любопытством.

– Тебе-то разрешают ходить где вздумается, – упрекнула она.

Кошачий хвост ударил по запечатанной коробке. Зверек встал на задние лапы и энергично поцарапал картонную стенку, оставив символ, напоминавший букву «икс» с восклицательным знаком. После чего удалился прочь, гордо вздернув подрагивающий хвост трубой.

Иногда он покусывал уголки книг на рабочем столе. Бидвелл, судя по всему, на это совсем не возражал.

С появлением юной особы у сетчатых ворот склада Конан Артур Бидвелл испытал прилив трех резких эмоций: раздражение, приятное возбуждение и страх – причем страх в его возрасте был практически неотличим от радости. Воздух сгустился в предвкушении изменений. В конце концов, приход девушки был ничуть не более чудесным явлением, чем, скажем, конденсация дождевой капли в перенасыщенной влагой туче.

И все же он знал: труд многих лет одиночества близится к завершению. Так отчего бы и не радоваться, попутно трепеща в ожидании неумолимо накатывающей опасности? Ибо на слишком многие десятилетия – да, слишком многие – он потерялся среди книг, вычерчивая статистику невероятных изменений. Что может быть более безрассудным и безнадежным? Он просто сидел и ждал, пока сум-бегунки посеют свои цветы и произведут новую семью для него самого и для склада. А сейчас…

Бидвелл давно уже начал подмечать изменения в литературном климате. Все чаще и чаще, со всех концов света, ему присылали свидетельства о важных находках. (Как жаль, что еще нет возможности добраться до других миров! Аналогичные события наверняка происходят и там, ставя в тупик инопланетных ученых – если они столь же внимательны.)

Настроение его книг потемнело, стало сумрачным. Вот так наступает конец света – не от взрыва, а от опечатки.

Он заметил и другие изменения в ближайшем окружении: падение численности мышей и рост поголовья кошек. Нынче на складе обитало на две кошки больше, чем до появления девушки. Похоже, новоприбывшие вполне ладили с Минимусом, его любимцем. Не имелось сомнений, что все они принадлежали Мнемозине – с присущей им своеобразной независимостью.

Сейчас Бидвеллу и кошкам составляла компанию девушка, по большей части ничем не примечательная, понурая, держащая свои эмоции на коротком поводке, как оно, собственно, и требовалось. Девушка находилась в рискованной ситуации. Искренне верила, что ей всего лишь восемнадцать. Бидвелл же ведал истинное положение дел, но не мог собраться с духом, чтобы сказать об этом в глаза. Пусть все они откроют правду сообща, ибо, несмотря на стервятников, рыскающих повсюду и занятых их уничтожением – подобно тому, как кошки истребляют мышиное население склада, – неизбежно появятся и другие. Пришло их время.

Время свершений.

Что касается Джинни, она пережила спираль падения и страшное потрясение. Он отчетливо видел, что ей требуется время прийти в себя, а посему не перегружал девушку хлопотами. Она вполне справлялась с работой: вскрывала коробки, «пропалывала» самые малообещающие коллекции и при этом становилась проницательным читателем, что неудивительно, учитывая ее происхождение. Возможно, в конечном итоге она начнет оказывать настоящую помощь, однако Бидвелл не был уверен, что им дадут время для развития ее навыков в той степени, чтобы Джинни изменила ситуацию всерьез.

Работа на складе шла по-прежнему, хотя Бидвелл уже знал все, что требовалось: прошлое откликалось подобно барометру, реагирующему на чудовищное падение давления. Ах, как мало осталось от прошлого… а от будущего – и того меньше.

То, что представлялось воспоминанием, не могло служить надежным свидетельством доподлинно случившихся событий – уже не могло.

История ложилась в гроб.