Текст книги "Город Перестановок"

Он вышел из лифта в большой холл на первом этаже своего дома. Это двухэтажное здание, окружённое скромным садом в десять гектаров, принадлежало только ему, в точности как и его прототип из реального мира со времени развода и до последних дней болезни, когда в дом въехал медицинский персонал. Поначалу Томас запустил роботов-уборщиков, бесполезно скользивших по коридорам, и роботов-садовников, подстригавших клумбы, полагая их частью архитектуры, как сточные трубы, решётки кондиционеров и прочие ныне бесполезные детали. Роботов он отменил после первой недели. Сточные трубы остались.

Головокружение прошло, но он всё же отправился в библиотеку и налил себе порцию из двух хрустальных графинов – бодрящая смесь Уверенности В Себе И Оптимизма. Одним-единственным словом он мог бы вызвать полноценную панель управления настроением – парящий призрак, всегда напоминавший пульт для микширования в студии звукозаписи, – и настроить параметры своего расположения духа таким образом, чтобы дальше не захотелось менять настройки. Но столь откровенно технологические метафоры его обескураживали. А вот меняющие настроение «снадобья» работали точно и без побочных эффектов, чего было бы невозможно добиться с помощью настоящей химии (можно было воспроизвести и действие реальных фармакологических препаратов, но едва ли в этом имелась необходимость). Естественнее казалось пропустить несколько глотков «спиртного» для укрепления духа, чем манипулировать с той же целью настройками на висящей в воздухе шеренге потенциометров.

Даже если конечный результат был в точности таким же.

Томас опустился в кресло, между тем как питьё начинало оказывать своё действие, – по его решению оно срабатывало постепенно: приятное тепло разливалось в животе, и лишь затем начинались тонкие манипуляции с самим мозгом, – и попытался осмыслить встречу с Полом Дарэмом.

Вы должны позволить мне показать, что вы такое на самом деле.

Рядом с креслом находился терминал. Томас нажал кнопку, и на экране появился один из его личных помощников, Ханс Лёр. Томас небрежно бросил:

– Разузнай, что сможешь, о моём посетителе, идёт?

– Слушаюсь, – тотчас отозвался Лёр.

Помощников у Томаса было шестеро, они посменно дежурили круглые сутки. Все – люди из плоти и крови, но настолько основательно оснащённые электроникой, что могли переключаться с обычной скорости психических процессов на замедленную и обратно по своей воле. Томас держал их на расстоянии и общался с ними только по терминалу; разница между посещением «во плоти» и «всего лишь изображением» на экране при внимательном рассмотрении не выдерживала критики, но на практике её можно было проводить в жизнь достаточно жёстко. Иногда Томас представлял, что его персонал трудится в Мюнхене или Берлине… «достаточно далеко», чтобы «объяснять» тот факт, что он никогда не встречался с ними лично. И в то же время «достаточно близко», чтобы придать некий метафорический смысл их способности выступать посредниками в отношениях с внешним миром. Он не дал себе труда выяснить их истинное местопребывание – на тот случай, если факты вступят в противоречие с этим удобным мысленным образом.

Томас вздохнул и ещё хлебнул УВС-О. Всё это было беспрерывным поиском равновесия, хождением по канату. Копия легко может свихнуться в любую сторону. Начни придавать правде слишком большое значение и окажешься одержим инфраструктурой – алгоритмами, программами обработки зрительной информации, механизмами «обмана», скрытыми под каждой поверхностью. Перестань о ней заботиться вообще – мало-помалу сдашься на милость утешительных фантазий, в которых жизнь течёт обычным путём, а всё, что противоречит иллюзии физического существования, приходится обходить или перетолковывать.

Может, в этом состоял настоящий план Дарэма – свести его с ума?

Прежде чем впустить Дарэма к себе, Томас затребовал на него обычный беглый обзор, показавший, что этот человек работал как специалист по продажам в «Грифон Файнэншл Продактс» – умеренно успешной англо-австралийской компании – и не имел криминальной истории. В более изощрённых предосторожностях нужды не возникало, посетитель не мог нанести ущерб. Консультанты Томаса по виртуальной реальности уверяли его, что ничто, кроме непосредственных физических манипуляций с аппаратурой, не может причинить ему вред или разрушить систему; никакой сигнал, пришедший по проводящему волокну из внешнего мира, не пройдёт дальше внешних защитных слоёв программной оболочки. Гости, повергающие окружение в хаос с помощью вируса, порождённого злодейски хитроумным пощёлкиванием пальцев в двоичном коде, – предмет досужего вымысла сочинителей развлекательных историй (и в самом деле, Томас однажды видел такую сцену в «Мутной семейке»).

Дарэм говорил: «Я пришёл не для того, чтобы вам лгать. Я лежал в психиатрической лечебнице. Десять лет. Я страдал иллюзиями. Причудливыми, сложно построенными видениями. Теперь я осознаю, что был серьёзно болен. Оглядываясь назад, я это понимаю. Но в то же время, оглядываясь назад, я помню всё, что, как я полагал, происходило во время моего безумия. И, ни на миг не подвергая сомнению свою болезнь, я нахожу эти воспоминания столь убедительными…»

По коже Томаса поползли мурашки. Он поднял бокал… и отставил в сторону. Он знал, что если продолжит пить, то всё, что говорил этот человек, ни в малейшей степени не сможет его обеспокоить, но пока выпил недостаточно и не был уверен, что хочет именно этого.

«Если вы не готовы провести эксперимент на себе, по крайней мере подумайте о возможных выводах. Представьте, что вы изменили способ своего обсчёта, и вообразите возможные последствия. Gedanken[4]4
  Gedanken – мысленный (нем.).


[Закрыть] – эксперимент – неужели это большая просьба? В каком-то смысле, именно это я когда-то и делал».

Терминал издал мелодичную трель. Томас ответил.

– Предварительный отчёт по Дарэму готов, – сообщил Лёр. – Мне зачитать?

Томас покачал головой.

– Я просмотрю файл.

Он пробежал его на первом уровне детализации. Пол Кингсли Дарэм. Родился в Сиднее 6 июня 2000 г. Родители: Элизабет Энн Мэддокс и Джон Артур Дарэм… совладельцы гастрономического магазина в Конкорде, пригороде Сиднея, с 1996 по 2032… отойдя от дел, поселились в городе Маккай, штат Квинсленд… ныне оба скончались по естественным причинам.

Учился в государственной средней школе. Получил аттестат о среднем образовании в 2017 г., оказавшись по результатам среди первой четверти лучших выпускников, наилучшие баллы имел по физике и математике. В 2018-м отучился один курс на отделении естественных наук Сиднейского университета; все экзамены сдал, но учёбу бросил. С 2019-го по 2023-й путешествовал по Таиланду, Бирме, Индии, Непалу. В 2024-м вернулся в Австралию, получил диагноз «органический галлюцинаторный синдром», вероятно врождённый… Заболевание частично купировано медикаментозным лечением. Сменил много мест работы случайным образом, пока в мае 2029-го его состояние не ухудшилось… в январе 2031-го получил пенсию по инвалидности. Помещён в психиатрический стационар Блэктаунской больницы 4 сентября 2035 г.

11 ноября 2045 г. подвергнут коррекционной нанохирургии гиппокампа и префронтальной коры головного мозга… Операция объявлена полностью успешной.

Чтобы выяснить, что было в десятилетнем промежутке, Томас переключился на второй уровень, но почти ничего не нашёл, кроме длинного перечня лекарств, пересадок нервной ткани и векторов генной терапии, которыми бомбардировали черепушку Дарэма в этот период без видимых результатов. Периодически попадались отметки о том, что лечение испытывали вначале на частичных моделях мозга, но на практике они никогда не срабатывали. Томас задумался, известно ли об этом Дарэму, а также о том, что, по мнению этого человека, происходит, когда лекарство оценивают на пятнадцати отдельных моделях областей мозга, которые, вместе взятые, охватывают весь орган…

С 2046 по 2048-й изучал финансы и административное дело в Университете Макуори. В 2049-м окончил его с дипломом первого класса и тут же был нанят «Грифоном» на должность ученика специалиста по продажам. На 17 января 2050 г. – сотрудник отдела искусственного интеллекта.

Это означало, что он продавал в разной форме защиту Копиям, боявшимся, что у них отберут их имущество. В рабочие обязанности Дарэма наверняка входило проведение многих часов в качестве посетителя виртуального пространства, хотя вряд ли они включали такие вещи, как повествования о собственной душевной болезни или предложение клиентам метафизических gedanken-экспериментов. Или, коль на то пошло, растрату рабочего времени на Копий, слишком хорошо защищённых, чтобы нуждаться в услугах «Грифона».

Томас отодвинулся от терминала. Как-то слишком просто. Дарэм надул докторов, заставив их поверить в своё излечение, а потом с типичными для параноика упорством и хитростью принялся добиваться положения, в котором мог встречаться с Копиями и делиться с ними открывшейся ему Высшей Истиной… заодно постаравшись выудить у них немного денег.

Если Томас свяжется с «Грифоном» и сообщит, чем занимается их чокнутый коммивояжер, Дарэм наверняка вылетит с работы, кончив вероятно тем, что окажется в прежнем заведении, и можно надеяться, что вторая попытка нанохирургии наконец достигнет цели. Дарэм, вероятно, никому не навредил, но позаботиться о том, чтобы он получил лечение, – вероятно, самое милосердное, что можно предпринять.

Уверенный в себе и оптимистичный человек тут же взялся бы за телефон. Томас посмотрел на своё питьё, но решил немного обождать, прежде чем утопить в бокале возможные альтернативы.

Дарэм говорил: «Я понимаю: всё, что, как мне кажется, я испытал, было вызвано моей болезнью, и знаю: не существует простого способа вас убедить, что я не безумен по-прежнему. Но, даже будь оно и так… почему это должно делать поднятый мною вопрос менее важным для вас? Большинство людей из плоти и крови живут и умирают, не зная и не желая знать, что они такое; насмехаясь над самой мыслью, что это может иметь значение. Но вы не из плоти и крови и не можете позволить себе роскошь сохранять невежество».

Томас встал и прошёлся к зеркалу над камином. На первый взгляд, его внешность всё ещё была основана, главным образом, на результатах последнего сканирования: та же буйная седая шевелюра и обвисшая, пятнистая, просвечивающая кожа восьмидесятипятилетнего человека. Осанка, однако, у него была юношеская: воссозданная по файлам сканирования модель подверглась всестороннему внутреннему омоложению, смахнувшему шестьдесят лет износа с каждого сустава, мышцы, вены и артерии. «Быть может, – задумался Томас, – лишь вопрос времени, когда тщеславие наконец одолеет, и он сделает то же самое с внешним обликом. Многие из его деловых партнёров постепенно утрачивали признаки старения, но мало кто прыгнул назад сразу на двадцать, тридцать, пятьдесят лет или вообще полностью сменил внешность. Что честнее? Выглядеть как восьмидесятипятилетний человек из плоти и крови (кем он не являлся) или выглядеть так, как он хотел бы выглядеть… быть тем, кем предпочёл бы… будь у него выбор. А выбор есть».

Томас прикрыл глаза и коснулся пальцами щёк, изучая поверхность одряхлевшей кожи. Если он верит, что его суть определяется этой дряхлостью, значит, она и определяется. А если он научится принимать новое юное тело, то же будет верно и для него. И всё же он не мог избавиться от чувства, что внешнее омоложение лишь наденет на него маску молодости, тогда как «истинное лицо» останется и будет стареть… где-то. Прямо Дориан Грей – дурацкая аллегория с моралью, набитая давно устаревшими «вечными» истинами.

А приятно было просто чувствовать себя здоровым и энергичным, освободиться от артритов, болей, судорог и трясущихся рук, от одышки, которую он до сих пор ярко помнил. Что-либо большее казалось слишком лёгким, слишком необязательным. Любая Копия могла в мгновение ока стать Адонисом из Голливуда. Как любая Копия могла обогнать пулю, поднять здание, сдвинуть планету с орбиты.

Томас открыл глаза, протянул руку и коснулся поверхности зеркала, поняв, что уклоняется от решения. Но одно всё ещё беспокоило.

Почему Дарэм выбрал его? Может быть, этот человек и живёт в иллюзорном мире, но на каком-то уровне он умён и рационален. Зачем было изо всех Копий, чувство незащищённости которых он мог бы эксплуатировать, выбирать именно ту, у которой имелась непроницаемая оболочка, припрятанная аппаратура, отлично управляемый трастовый фонд? Зачем выбирать мишенью того, кому, казалось бы, совершенно нечего бояться?

Томас почувствовал, что головокружение возвращается. Шестьдесят пять лет прошло. Его имя не упоминалось ни в одной газетной статье или полицейском отчёте, никакой поиск по базам данных, сколь угодно хитроумный, не мог связать его с Анной. Ни одной живой душе не было известно, что он сделал, и уж точно не пятидесятилетнему вылеченному психу с противоположной стороны света.

Да и человек, совершивший преступление, был мёртв. Томас наблюдал за кремацией его тела.

Неужели он всерьёз думает, что предложение Дарэма об убежище – какой-то хитро закодированный эвфемизм, означавший готовность не ворошить прошлое? Шантаж?

Нет. Это смехотворно.

Так почему не сделать пару звонков, и пускай об этом бедолаге позаботятся? Почему не оплатить ему лечение у лучших швейцарских нейрохирургов (загодя верифицирующих все свои процедуры на самых продвинутых группах частичных моделей головного мозга…).

Или он всё-таки верит в возможность того, что Дарэм мог говорить правду? Что он может запустить вторичную Копию в таком месте, куда никто не доберётся и за миллиард лет?

Терминал зазвенел. Томас проговорил:

– Да?

Лёра успел сменить Гейдрих: иногда дежурства чередовались так быстро, что у Томаса голова шла кругом.

– Через пять минут у вас встреча с советом директоров «Гайстбанка», сэр.

– Спасибо. Сейчас спущусь.

Томас ещё раз оглядел себя в зеркале. Произнёс:

– Причесать.

Волосы были приведены в сносный вид, с лица сбежала бледность, глаза просветлели, некоторые лицевые мышцы напряглись, а другие расслабились. Костюм ухода не требовал: как и при жизни, он был немнущимся.

Томас чуть не рассмеялся, но выражение свежепричёсанного лица не позволяло. «Практичность, честность, самодовольство, безумие». Ходьба по натянутому канату. По одним меркам ему девяносто лет, по другим – восемьдесят пять с половиной, а он всё ещё не научился жить.

По пути к лифту он подхватил бокал с Уверенностью и Оптимизмом и выплеснул его содержимое на ковёр.

9. (Бумажный человечек)

Июнь 2045 года

Пол спустился по лестнице и несколько раз обошёл квартал, надеясь слегка и ненадолго развеяться. Он устал каждую секунду бодрствования размышлять о том, что он такое. Улицы вокруг были достаточно знакомыми, чтобы если не способствовать самообману, то хотя бы позволить ему принять себя как есть.

Было сложно отделять факты от слухов, но он слышал, что даже гипербогатеи имели обыкновение жить во вполне обычном окружении, предпочитая реализм, а не фантазии о власти. Несколько моделей психотиков якобы сделали себя диктаторами, обитающими в пышных дворцах, где обслуга ползала перед ними на четвереньках, но для большинства Копий целью являлась иллюзия непрерывности существования. Если вам отчаянно хочется убедить себя, что вы – тот самый человек, о котором говорят ваши воспоминания, то худшее, что можно сделать, – это пыжиться, окружая себя виртуальной древностью (с современными удобствами) и изображая Клеопатру или Рамзеса II.

Пол не считал, что он «и есть» его оригинал. Он знал, что он – лишь облако противоречивых данных. Чудо, что он вообще способен верить в собственное существование.

Откуда у него берётся это чувство самого себя?

Непрерывность. Последовательность. Мысль, следующая за мыслью и создающая связный узор.

Но откуда берётся связность?

У человека или у Копии, обрабатываемой обычным путём, физика, лежащая в основе как мозга, так и компьютера, служит гарантией того, что состояние ума в каждый момент времени непосредственно влияет на следующее состояние. Непрерывность – простейшее порождение причин и следствий, когда то, что ты думаешь в момент А воздействует на то, что ты думаешь в момент Б, а оно – на твои же мысли в момент В… Но когда его субъективное время было перемешано, поток причин и следствий внутри компьютера не имел никакого отношения к потоку его восприятия. И как второе могло зависеть от первого? Когда программа выдавала его жизнь в порядке ГБВДА, а он по-прежнему проживал её как АБВГД, было очевидно, что порядок – всё, а причина и следствие не имеют значения. Восприятие с тем же успехом могло возникать случайным образом.

«Предположим, что специально разрегулированный компьютер проводит тысячу лет или ещё больше, перескакивая из состояния в состояние под действием исключительно электрического шума. Может ли в нём воплотиться сознание?»

В реальном времени ответ «вероятно, нет». Потому что вероятность случайного возникновения какой-либо связности слишком мала. Реальное время, однако, – лишь одна из возможных систем отсчёта. А как насчёт остальных? Если состояния, которые по очереди принимает машина, можно перетасовать во времени случайным образом, кто ответит, какого рода сложный порядок может появиться из хаоса?

Пол одёрнул себя. А не ерунда ли это? Всё равно, что утверждать, будто в любой комнате, полной обезьян, действительно печатается собрание сочинений Шекспира, просто буквы случайно расположены не в том порядке. Так же глупо, как заявлять, что в любом достаточно крупном камне заключён «Давид» Микеланджело, а на любом складе, набитом холстами и красками, хранится собрание работ Рембрандта и Пикассо. И не в латентной форме, дожидаясь, пока какой-нибудь ловкий копиист воплотит их физически, а исключительно благодаря возможности изменения пространственно-временных координат.

Для картины и статуи – да, это шутка. Где взять наблюдателя, который воспринимал бы краски уже положенными на холст, видел бы каменную фигуру, окружённую только воздухом?

Но если искомый порядок – не изолированный предмет, а самодостаточный мир, обитаемый по крайней мере одним наблюдателем, способным соединить точки изнутри… Не приходилось сомневаться, что такое возможно. Он уже сделал это: в последней пробе второго эксперимента без усилий воссоздал себя из пыли рассеянных по воле случая мгновений, из кажущегося белого шума в реальном времени. Верно, то, что сделал компьютер, было подстроено, его якобы бессмысленные расчёты гарантированно должны содержать мысли и чувства Пола. Но если взять достаточно большой набор по-настоящему случайных чисел, нет никакой гарантии, что в нём по чистой случайности не отыщется скрытых последовательностей, столь же сложных и связных, как те, что определяли Пола. И не окажутся ли эти последовательности, как бы они ни были перемешаны в реальном времени, обладающими сознанием, в точности как Пол, и так же, как он, собирающими воедино собственные субъективные миры?

Пол вернулся домой, силясь побороть головокружение и ощущение нереальности происходящего. Вот тебе и развеялся; теперь он ощущал истинную странность своей природы острее, чем когда-либо.

Хочет ли он ещё соскочить? Нет. Нет! Как можно заявлять, что он благополучно проснётся, забыв самого себя, – проснётся, «вернув» себе свою жизнь, – если у него только-только забрезжили ответы на вопросы, которыми не отваживался задаться даже его оригинал?

10. (Не отступая ни на шаг)

Ноябрь 2050 года

Мария появилась в кафе раньше срока на пятнадцать минут – чтобы обнаружить Дарэма уже сидящим там, за столиком у входа. Она была удивлена, но не без облегчения. Ведь предполагаемое долгое ожидание отменялось, времени разнервничаться у неё не будет. Дарэм заметил её сразу, как только она вошла. Они обменялись рукопожатием и обычными любезностями, заказали кофе со встроенного в столик меню с сенсорным экраном. Вид Дарэма во плоти никак не противоречил впечатлению, составленному ею по телефону: средних лет, спокойный, одет консервативно – совсем не похож на типичного фаната «Автоверсума».

– Я всегда считала себя единственным подписчиком «Автоверсум ревью» в Сиднее, – начала Мария. – Пару раз мне пришлось общаться с Йеном Саммерсом из Хобарта, но я не представляла, что кто-то живёт так близко.

– Вам неоткуда было что-то знать обо мне, – ответил Дарэм извиняющимся тоном. – Боюсь, я всегда ограничивался чтением статей, но никогда ничего не публиковал и в конференциях не участвовал. На самом деле я сам не работаю в «Автоверсуме». Нет времени. Да и умения, если честно.

Мария переварила это сообщение, стараясь не показывать изумления. Всё равно что услышать о ком-то, изучающем шахматы, что он никогда в них не играл.

– Но я очень внимательно следил за прогрессом в этой области и вполне способен оценить то, что вам удалось сделать. Может быть, лучше, чем некоторые из ваших собратьев-экспериментаторов. Думаю, я вижу всё в более широком контексте.

– Вы имеете в виду… в контексте клеточных автоматов в целом?

– Клеточных автоматов и искусственной жизни.

– Это ваш главный интерес?

– Да.

«Но при этом никакого участия?» Мария пыталась представить, что этот человек – покровитель исследований искусственной жизни, щедро спонсирующий многообещающих молодых экспериментаторов; Лоренцо Великолепный для начинающих Боттичелли и Микеланджело теории клеточных автоматов. Не вышло. Даже не будь такая идея смехотворна в принципе, Дарэм просто не выглядел настолько богатым.

Подали кофе. Дарэм хотел расплатиться за обоих, но, когда Мария воспротивилась, он позволил ей заплатить за себя без споров, она немного расслабилась. Когда робот-тележка укатил прочь, сразу перешла к делу:

– Вы сказали, что хотите финансировать исследования, основанные на моих результатах, полученных с A. lamberti. Вас интересует какое-то конкретное направление?..

– Да. Я задумал нечто специфическое, – Дарэм поколебался. – Я ещё не знаю, как лучше всего это объяснить, но хотел бы, чтобы вы мне помогли… доказать одну вещь. Мне нужно, чтобы вы сконструировали зародыш биосферы.

Мария промолчала. Она даже не была уверена, что правильно его расслышала. «Зародыш биосферы» на жаргоне терраформистов означал все виды растений и животных, необходимые для создания нестерильной, но теоретически пригодной для жизни на планете устойчивой экосистемы. Ни в каком ином контексте она это словосочетание не встречала.

Дарэм продолжал:

– Я хочу, чтобы вы разработали среду для биосферы – поверхность планеты, если предпочитаете думать об этом в таких терминах, – и один простой организм, который смог бы, по вашему мнению, с течением времени эволюционировать во множество видов, заполнив потенциальные экологические ниши.

– Разработать среду? Так вам… нужен ландшафт для виртуальной реальности? – Мария старалась не выказать разочарования. Неужто она и впрямь ожидала, что ей будут платить за работу в «Автоверсуме»? – С микроскопической первобытной жизнью? Какой-нибудь… архейский тематический парк, где посетители смогут уменьшиться до размеров водоросли и посмотреть на своих древнейших предков?

При всём своём отвращении к лоскутной виртуальности Мария обнаружила, что идея ей почти нравится. Если Дарэм даст ей возможность координировать весь проект и как следует профинансирует работу, это будет в тысячу раз интереснее любого из унылых контрактов на создание ВР, которые ей приходилось получать в прошлом. И намного выгоднее. Но Дарэм ответил:

– Нет. Прошу вас, забудьте о виртуальной реальности. Я хочу, чтобы вы разработали организм и среду – в «Автоверсуме», – обладающие описанными мной свойствами. И об архейских водорослях тоже забудьте. Я не жду, что вы воспроизведёте в рамках химии «Автоверсума» древнейшие формы жизни на Земле, даже если такое возможно. Просто хочу, чтобы вы построили систему… с теми же возможностями.

Мария была совсем сбита с толку.

– Когда вы упомянули поверхность планеты, я решила, что имеется в виду полномасштабный виртуальный пейзаж, несколько десятков квадратных километров. Но раз вы говорите об «Автоверсуме»… это должна быть какая-нибудь трещина на морском дне, нечто в этом роде? Что-то более-менее похожее на локальные природные условия древней Земли? Немногим более «естественное», чем чашка с культурой, растущей на двух разных сахарах?

– Извините, – проговорил Дарэм, – я выражаюсь не очень понятно. Конечно, вам понадобится испытать зародышевый организм на множестве микросред. Лишь таким способом с достаточной уверенностью можно будет предсказать, что он выживет, станет приспосабливаться, мутировать… процветать. Но после того как вы этого добьётесь, нужно будет описать полную картину – планетарную среду, способную существовать в «Автоверсуме», где зародыш, по всей вероятности, эволюционирует в высшие формы жизни.

Мария заколебалась. Она начинала сомневаться, имеет ли Дарэм представление о масштабах того, что делается в «Автоверсуме».

– Что, собственно, вы имеете в виду под «планетарной средой»?

– Всё, что покажется вам необходимым. Скажем… тридцать миллионов квадратных километров? – Он рассмеялся. – Не хватайтесь за сердце. Я не жду, что вы смоделируете всё атом за атомом. Понимаю, что все компьютеры на Земле могут справиться разве что с лужицей, оставшейся после прилива. Я просто хочу, чтобы вы описали значимые характеристики. На это вам хватит пары терабайт; вероятно, даже меньше. На топографию уйдёт немного: неважно, какие в точности формы примет гора, долина или пляж; всё, что вам нужно, – статистическое описание, несколько соответствующих объекту фрактальных показателей. С метеорологией и геохимией – за неимением лучшего слова – будет посложнее. Но, думается, вы поняли, к чему я клоню. Всё важное, что касается ненаселённой планеты, можно подытожить в относительно небольшом объёме данных. Я не жду, что вы вручите мне гигантскую сетку «Автоверсума», включающую каждый атом каждой песчинки.

– Конечно, нет, – поддакнула Мария. Ситуация с каждой минутой становилась все более странной. – Но… зачем могут понадобиться спецификации целой «планеты» в какой бы то ни было форме?

– Размеры среды и наличие вариаций характера местности и климата – важные факторы. От таких деталей зависит количество видов, которые развиваются в изоляции, а потом мигрируют и взаимодействуют. В эволюционной истории Земли они сыграли определённую роль. Являются они решающими или нет, но отношение к делу имеют точно.

– Это верно, – осторожно произнесла Мария, – но ведь никто никогда не мог запустить в «Автоверсуме» систему такой величины, так какой смысл её описывать? На Земле система как раз настолько огромная и есть, нам от неё никуда не деться. Единственный способ объяснить всю историю жизни, известную по ископаемым, и нынешнее разнообразие видов – это рассматривать эволюцию в планетарном масштабе. Миграции происходили, и это следует принимать в расчёт. Но… в «Автоверсуме» такого никогда не бывало и не будет. Все подобные эффекты останутся исключительно гипотетическими.

– Гипотетическими? – переспросил Дарэм. – Конечно. Но это не значит, что такие результаты нельзя обдумать, представить, обсудить. Считайте весь этот проект… подспорьем для мысленного эксперимента. Наброском доказательства.

– Доказательства чего?

– Что жизнь в «Автоверсуме» может – теоретически – быть столь же богатой и сложной, как на Земле.

Мария покачала головой.

– Я не могу этого доказать. Смоделировав несколько тысяч поколений эволюции бактерий в нескольких микросредах…

Дарэм успокоительно помахал рукой:

– Не беспокойтесь. Ничего нереалистичного я не жду. Я же сказал: «набросок доказательства». Но, вероятно, и это слишком сильное выражение. Мне нужно просто… свидетельство, намекающее на его возможность. Мне нужны наилучшие чертежи и наилучший рецепт мира, воплощённого в «Автоверсуме», где в конечном счёте могла бы развиться сложная жизнь. Подборка результатов по краткосрочной эволюционной генетике зародышевого организма плюс параметры окружающей среды, в которой этот организм мог бы с известной вероятностью развиться в высшие формы. Ладно, пусть запустить мир величиной с планету невозможно. Но это не значит, что нельзя размышлять, каким мог бы быть подобный мир, ответить на все вопросы, на какие удастся, и сделать весь сценарий по возможности более конкретным. Я бы хотел, чтобы вы сделали весь пакет настолько проработанным, детальным, что, если бы кто-то преподнёс вам его на блюдечке, этого оказалось бы достаточно, чтобы… не доказать что-то там, но убедить вас, что в «Автоверсуме» можно достичь подлинного биологического разнообразия.

Мария засмеялась.

– Я в этом и так убеждена. Просто сомневаюсь, что когда-нибудь можно будет создать доказательство, к которому не подкопаешься.

– Тогда представьте, что вам нужно убедить кого-то более скептически настроенного.

– Кого конкретно вы имеете в виду? Кэлвина с его бандой?

– Если угодно.

Мария задумалась: «А что, если Дарэм – кто-то из тех, кого ей следовало бы знать, кто-то, публиковавшийся в других областях исследований искусственной жизни. С чего бы иначе его заинтересовала эта полемика? Надо поискать в более широком круге литературы». Вслух она произнесла:

– Значит, к чему всё сводится… Вы хотите представить как можно более веское доказательство того, что детерминированные системы наподобие «Автоверсума» способны породить биологию не менее сложную, чем биология реального мира. Что все тонкости реальной физики и квантовая неопределённость не играют особой роли. А чтобы ответить на возражение, что сложная биология может возникнуть лишь в не менее сложной среде, вы хотите получить описание подходящей для такой биологии планеты, которая могла бы существовать в «Автоверсуме», если бы не мелкое неудобство, что способная её воспроизвести аппаратура почти наверняка никогда не будет построена.

– Всё верно.

Мария заколебалась. Ей не хотелось своими возражениями загубить этот странный проект, но она вряд ли могла к нему подключиться, толком не зная целей.

– Однако, в конечном счёте, так ли много это добавит к результатам, полученным с A. lamberti?

– В известном смысле, немного, – согласился Дарэм. – Как вы уже сказали, исчерпывающего доказательства не получится. Естественный отбор есть естественный отбор, и вы уже доказали, что в «Автоверсуме» он может происходить; вероятно, этого уже достаточно. Однако не кажется ли вам, что мысленный эксперимент с целой планетой, если он тщательно проработан, окажется более… запоминающимся… чем любое количество реальных экспериментов на чашках Петри? Следует понимать, как важно расшевелить воображение людей. Может быть, вы и так понимаете все выводы, следующие из вашей работы. Но для других, вероятно, понадобится расписать их поподробнее.